Полицейские меня не услышали. Они скрутили руки и потащили к машине. Я тормозил пятками по песку и орал во всю глотку:
– Уроды! Скоты! Выпустите меня! Я был с девушкой, она осталась на пляже одна!
– Да-да! Так мы тебе и поверили! – пыхтел от натуги хмурый пожилой полицейский.
А второй разговаривать не стал. Ткнул меня кулаком под ребра, я и согнулся пополам с воплем.
– Будьте людьми! Помогите найти девчонку!
Вдвоем они затолкали меня в отделение с решеткой и захлопнули дверь.
– И где же она? В ворону превратилась? – издевался мужик в возрасте.
– Не знаю. Пропала! – я тряс решетку и уже кричал, пытаясь достучаться до сознания людей. – Вера была без одежды.
– Нудисты, что ли? – засомневался невысокий кавказец с пышными усами. Он вообще казался более отзывчивым человеком, чем хмурый.
– Нет же! Просто заехали искупаться. Поссорились, я психанул и рванул к городу. Она осталась.
– Горячий, значит?
– Гиви, не слушай ты его! – хмурый стукнул по решетке. – Такие отморозки, как этот, чего хочешь наплетут, чтобы вывернуться.
– Не отморозок я! Вы хотя бы попробуйте поискать.
– Во сколько это было?
– Не знаю. На часы не смотрел. Солнце еще высоко стояло.
– Твоя подружка давно уже в город умотала. Вышла на трассу и тю-тю.
Гиви сел в полицейскую «Ниву», а второй парень пошел к моей «Феррари».
– В одних трусах – голосовать на трассу? Вы думайте, что говорите! За кого ее примут?
– Это тебе надо было думать, – Гиви завел мотор.
– А если она утонула?– тихо спросил я, обреченно оглядывая пляж.
– Почему? Плавать не умела?
– Умела…
Я устало закрыл глаза. От отчаяния хотелось выть, крушить все вокруг. Не мог я рассказать этим мужикам, насколько глупо мы поссорились с Верой.
– Тогда не парься! Твоя подруга уже давно дома сидит.
Дома? А это идея.
– Мужик, дай хотя бы телефон позвонить. А потом вези меня, куда хочешь. Сопротивляться не буду.
Мы уже выехали на трассу. Гиви посмотрел на меня в зеркало, почесал щетину на подбородке, потом позвонил напарнику. Тот остановился и принес мне смартфон. Аня ответила сразу, словно ждала звонка с трубкой в руках.
– Марк, вы куда пропали? – сразу закричала она. – Мы на яхте хотели покататься, а вас нет.
– Вера вернулась домой?
– В смысле? Вы же вместе.
– Уже нет. Так вернулась?
– Я не дома. Мы все в баре, вас ждем, – в ее голосе зазвучала растерянность.
– Мухой слетай домой. Или позвони родителям, пусть проверят.
– А что случилось?
– Живо! Пять минут тебе даю!
Я отключился и потер виски. Голова просто раскалывалась, к горлу подкатывала тошнота. Когда посмотрел на пальцы, увидел, что они в крови. Только этого не хватало!
– Ну, вернулась твоя девушка? – я столкнулся взглядом с Гиви.
– Нет.
– Ай-яй-яй, нехорошо, дарагой. Зачем ты ее обидел.
– А я знаю?
– Вот увидишь, дома она. Прячется. Девчонки любят забиться в уголок и поплакать.
«Много ты знаешь», – хотелось сказать мне, но промолчал.
Аня позвонила через пять минут.
– Дома Вероники нет. Марк, что случилось?
– Подожди… – я закрыл ладонью телефон и крикнул Гиви: – Слушай, друг, может, отпустишь меня? Никто же не пострадал. Моя подруга не пришла домой, нужно искать.
– Вот оформим тебя по всем правилам и отпустим.
– Я готов сейчас любой штраф заплатить, прошу!
– Не получится! Много шумел на дороге. В горах так нельзя. Правила…
– Смотри, вечер уже. Скоро совсем стемнеет. А если подруга решила в город идти по береговой линии? Представляешь, в каком она ужасе? Вдруг на зверя наткнется!
– Вот тебя и надо наказать, чтобы в следующий раз головой думал.
– А если за то время, пока вы меня наказываете, Вера погибнет?
Гиви внимательно посмотрел на меня.
– И что делать будешь?
– Сейчас скажу друзьям. Начнем поиски.
– Звони. Не хочу грех на себя брать.
– Аня, слышишь меня? Вера пропала. Не кричи! Скажи всем, чтобы ехали к южному посту ДПС. С собой берите мощные фонари. Не знаешь, у кого-нибудь есть моторная лодка?
– Да, у Никиты, – сказала она дрожащим голосом и всхлипнула. – Как же так?
– Можешь отправить его вдоль побережья? Пусть внимательно смотрит, вдруг Вера пешком идет в город.
Я отдавал распоряжения, а меня уже трясло крупной дрожью. Озноб был такой, что стучали зубы, ходуном ходили колени. Пятка колотилась о пол. Думать о себе было некогда. Сейчас только одна мысль билась в виски: нужно найти Веру. Никогда себе не прощу, что оставил ее одну на пляже!
К посту ДПС мы прибыли почти одновременно. Кажется, я сегодня еще не раз совершу маршрут от пляжа к Сочи. Долго объяснять не пришлось. Все обеспокоенно выслушали меня и прыгнули в машины. Чтобы я не сбежал, Гиви забрал у меня паспорт и отпустил под честное слово, что наутро я приду в участок. Оказывается, и среди полицейских есть настоящие мужики.
Мы растянулись цепочкой и пошли вдоль берега в сторону города, но следов Веры нигде не было. Я слышал, как девчонки тихо плакали, а Лерка материлась. Немного поодаль в море мы видели катер, который двигался тем же курсом, что и мы.
Через час уже совсем стемнело. Мы собрались в кучку.
– Что делать будем? Веры нет, – тихо сказала Полина. – Нужно идти в полицию и писать заявление о пропаже.
– Я только недавно с ними общался. Бесполезно. Еще не прошло и суток, как ее нет. Думайте!
– Если она сразу пошла в город, не стала тебя ждать… Должна была уже прийти.
Аня набрала номер родителей, но ответ был неутешительный.
– Слушайте, – Лерка кинулась к нам. – Было же жарко. Так?
– Ну…
– Естественное желание спрятаться в тени. И это можно сделать только там, – она махнула в сторону горы, по склону которой черными полосами поднимались виноградники.
– Ну, ты и му…к, Вишня! – прошипела Полина и ударила меня по плечу. У нее начиналась истерика.
– Анька, убери от меня свою сестрицу. Я сейчас за себя не отвечаю.
Мы дружно кинулись к винограднику. Каждый выбрал себе полосу. То там, то тут мелькали огни и раздавались крики. Все звали Веру, но она как сквозь землю провалилась.
– Сюда, идите сюда! – крикнула Лерка. – Я нашла.
Я бежал так, словно за мной гнались волки. Продрался сквозь лозу, как бешеный, и добрался до Лерки первым.
– Что? Что тут?
– Смотри!
На земле лежала тряпка. Я направил на нее луч фонаря и сразу узнал полотенце, которое держал в машине. От облегчения чуть не заплакал, как маленький. Вера не утонула в море. Она пошла в город.
Я бежал по полосе, не останавливаясь, пока не выскочил на свободное пространство. Какие-то постройки виднелись впереди, но они казались нежилыми. Мы облазили все вокруг, подергали запертые двери и остановились, уставшие и расстроенные, не понимая, куда идти дальше и что делать.
– Нужно возвращаться, – сказал Вадим. – В этой темноте ничего не найдем. Одно ясно, Вера шла в город. Скоро точно появится.
Но ни наутро, ни на следующий день Вера не появилась. Я съездил в бунгало в надежде, что она ждет меня там, но здесь было чисто и пусто.
На третий день Аня не выдержала и позвонила родителям Вероники. Оставалась слабая надежда, что Вера каким-то образом улетела в Сибирь. Она домой не приехала, но дала о себе знать.
Мы выдохнули. Я выхватил трубку из Аниных рук.
– Что с Вероникой? Как она?
– Ты кто? Марк? – голос отца Веры звенел металлом.
– Да, – растерялся я.
– Не смей приближаться к моей дочери, сучонок! Если ты еще хоть раз покажешься перед ее глазами, застрелю! Сяду в тюрьму, но застрелю! Так и знай!
Я уронил руку с мобильником.
В виски стучала только одна мысль: это конец!
***
Мы прилетели в Иркутск. У трапа ждала машина скорой помощи. Я почти не помнила это время, постоянно находилась в полусонном состоянии из-за уколов и капельниц.
Потом месяц лежала на больничной кровати. Тело полностью было обложено специальными противоожоговыми салфетками. Они стоили, как самолет. Отец продал нашу маленькую ферму и все до копейки вложил в мое лечение.
Но больше страдало не тело. Выла от боли душа. Я не могла смотреть на потерянное лицо мамы. Она похудела и словно уменьшилась в размерах. От крупной, цветущей женщины не осталось и следа.
– Как же ты теперь, Ника? Что же мы будем делать?
– Мама, почему мне так плохо? – плакала я, когда приходила в себя. – Я не могу шевелиться, кружится голова, все тело горит. Неужели солнечный ожог – такое страшное дело?
– Ох, доченька! Если бы только ожог! У тебя была сильнейшая аллергия на траву. Под лучами солнца эти порезы вздулись и усилили ожоги.
Папа не плакал. Он смотрел в одну точку, плотно сжимал губы и цедил сквозь зубы:
– Убью!
И это было так страшно, так жутко, что я хотела раствориться, исчезнуть с лица земли, чтобы только мои родные не страдали. Даже представить не могла, что чувствовала бы я, если бы моя единственная дочь пострадала от любви.
У меня нет детей и, кажется, теперь уже никогда не будет.
Эту новость я узнала случайно.
Примерно через три недели, когда уже немного пришла в себя, я услышала разговор. Проснулась, приоткрыла глаза, хотела окликнуть маму и замерла, боясь пошевелиться.
– Мы еще можем избавиться от плода, – тихо говорила родителям лечащий врач, высокая женщина с плотным пучком на голове.
– Как же так! – плакала мама. – За что моей девочке еще и это!
– Ника сейчас в таком плохом состоянии, что не сможет выносить малыша. Да и препараты сильные получает, неизвестно, как это отразится на ребенке. При таком проценте ожогов страдает весь организм в целом.
– Нам и не нужен этот приблудыш!
– Тихо ты! – мама стукнула отца по руке. – Разве можно так! Это же наш внук! Бесчувственный!
Я ничего не понимала. О чем они говорят? О каком ребенке? У меня будет брат или сестра? Нужно сказать родителям, чтобы не волновались, я буду помогать, если надо. Только хотела открыть рот, как врач продолжила:
– Срок небольшой, три-четыре недели. Главное, не упустить время. Еще можно сделать медикаментозное прерывание.
– Как это?
– Она даже не почувствует…
Я шевельнулась и увидела сквозь ресницы, как доктор испуганно посмотрела на меня и быстро вышла из палаты. Родители кинулись за ней.
Мне казалось, что мой мозг плавится. О ком они говорили? Что такое медикаментозный аборт? У кого три недели?
С трудом протянула руку, достала с тумбочки телефон и полезла в интернет. О таблетированном аборте написано было много. В целом, положительные отзывы. Но зачем он нужен?
Как только родители появились возле кровати, я спросила:
– А мне рассказать не хотите, о чем шепчетесь за спиной?
Мама расплакалась, и так горько, что не могла вымолвить ни слова. Отец хмуро погладил ее по спине, а губы прошептали:
– Убью сучонка!
– Папа!
Но сил сопротивляться уже не было. В какой момент меня накормили этими таблетками, не знаю. Проснулась от сильной боли внизу живота и закричала. Боль не отпускала, резала меня на части, а так как я дергалась и извивалась, в некоторых местах на салфетках проявилась кровь: лопнули не до конца затянувшиеся ранки.
Прибежала обеспокоенная врач, потом другая. Меня быстро погрузили на каталку и увезли. Очнулась уже в палате. Боли не было, ребенка, как я поняла, тоже.
В душе разливалась такая пустота, что скоро там образовалась черная дыра.
Повязки сняли к концу августа. Разглядывая в зеркало тело, покрытое огромными красными пятнами молодой кожи, я плакала. В некоторых местах на руках и ногах образовались келоидные рубцы. Родители уже записали меня на прием к пластическому хирургу.
Лицо пострадало тоже. Крохотные трусики-стринги не смогли защитить меня от солнца. Один рубец тянул вниз верхнее веко правого глаза.
– Дочка, ты не волнуйся, – мама отвернула меня от зеркала. – Я спрашивала у врачей, это сейчас лечится. Правда… – она всхлипнула.
– Мама, сама же говоришь, что лечится.
Я обняла ее за плечи и склонила к ней голову.
– А как же учеба в Москве?
Ответить я не успела.
– Никуда она не поедет! – голос отца заставил нас вздрогнуть. – В Иркутске тоже хорошие вузы. Заберу документы и переведу тебя.
– Я тебя никуда не пущу! – вскрикнула мама и схватила отца за руку. – Не смей! Ишь, что придумал!
Я только смотрела на них и ничего не понимала. Гораздо позже, когда страсти немного улеглись, мама рассказала мне, что отец хотел сам разобраться с Марком. Строил планы, рвался в столицу, хотел встретиться с господином Вишневским. Но тот постоянно жил то в Англии, то в Испании, и добраться до него не было никакой возможности.
В Москву полетела мама. Она забрала мои документы и перевела в местный вуз, вот только пришлось на год взять академический отпуск по болезни.
Это был год нескончаемого кошмара. Я перенесла несколько операций. Казалось, боль никогда не оставит мое тело. Но все проходит, подошли к концу и мои мытарства.
Долгие часы, лежа в кровати, я размышляла, как получилось, что самое прекрасное чувство на свете обернулось проклятием для моей семьи. Читала светскую хронику, изучала бизнес Вишневских. Один раз захотела позвонить Марку, но мой мобильник остался в его машине. Родители купили мне новый, с абсолютно чистой телефонной книгой, и даже сменили номер.
– Мы начнем все с чистого листа, – торжественно сказала мама, вручая мне подарок.
– Да, дочка. Забудь ты о своем парне, – поддакнул неуверенно папа и отвел взгляд.
Но он не забыл. И я не забыла. Не смогла.
Как-то полгода спустя увидела на обложке глянцевого журнала Марка с известной актрисой. Долго плакала, уткнувшись в подушку. Сердце разрывалось от горя и обиды.
– Сволочь! Сволочь! Как ты можешь? – шептала я, слизывая слезы с губ.
Но в другом журнале рассказывалось о его новом приключении, а потом еще и еще… Нескончаемая череда кукол. Каждое новое увлечение Марка оставляло на сердце новый шрам.
Решение отомстить возникло в голове не сразу. Оно появилось исподволь легкой мыслью и убежало в глубину сознания. Выглянуло еще раз и снова спряталось. Однажды я наткнулась на бизнес-статью. Два представительных джентльмена пожимали друг другу руки. Может быть, я скользнула бы взглядом и перелистнула страницу, если бы не узнала в светлокожем мужчине Ивана Вишневского.
Я вчиталась в статью. Оказывается, русский бренд «Сладкая вишня» заключил долгосрочный контракт с японской фирмой.
Так и родилась идея мести…
***
И этот день настал.
Я крутила в руках ножку бокала с шампанским и наблюдала за красивой парой, которая остановилась на мгновение возле столика администратора ресторана. Марк небрежно кивнул, скользнул взглядом по залу и повел спутницу к столику у балюстрады.
Сердце стукнуло раз, другой и пошло маршировать по ребрам. Каждый нерв замер в предвкушении.
Вот-вот начнется представление.
Ну, держись, дорогой!