На выезде из города они остановились около сетевого ресторана и прошли внутрь. В 2.30 дня там никого не было. Они устроились в углу, подальше от пустующей стойки. У Джери была при себе большая сумка – с папками, решила Лейси. Они заказали кофе и стали ждать, цедя воду со льдом.
– Вы несколько раз сказали, что Тэд Ливуд первый. А кто оказался вторым?
– Я не знаю в точности, сколько всего жертв, поэтому не могу быть уверена, что первым был Тэд. Пока я насчитала шесть убитых. Тэд погиб в девяносто первом. Думаю, вторым спустя год стал мой отец.
– Понятно. Вы все еще не хотите, чтобы я делала записи?
– Еще нет.
– Репортера Дэнни Кливленда убили в две тысячи девятом году. Он был третьим?
– Вряд ли.
Лейси невольно вздохнула.
– Простите, Джери, но вы испытываете мое терпение. Я уже близка к отчаянию.
– Терпение! Третьей, во всяком случае, в моем списке, стала девушка, с которой он водил знакомство, когда учился на юриста.
– Девушка?
– Да.
– Ее-то он за что убил?
Принесли кофе, и они замолчали. Джери неторопливо добавила себе в чашку сливок. Осмотревшись, она сказала:
– Ее мы отложим на потом. Мы уже обсудили троих, на сегодня этого достаточно.
– Как хотите. Просто мне любопытно: по следующим троим у вас больше доказательств, чем по первой троице?
– Я бы так не сказала. Есть мотив и метод. Это все. Но я уверена, все убийства связаны с Бэнником.
– Поняла вас. Он уже десять лет служит судьей. Вы подозреваете его в совершении убийств в должности судьи? Иными словами, он остается судьей-убийцей?
– О да. Последнее убийство он совершил два года назад. Жертва – юрист на пенсии, житель Флорида-Кис. Бывший сотрудник крупной фирмы, найден задушенным на собственном рыбацком катере.
– Это дело я помню. Кажется, его фамилия была Кронкайт.
– Кронк, Перри Кронк. В возрасте восьмидесяти одного года он поймал свою последнюю рыбу.
– Это стало сенсацией!
– Да, во всяком случае в Майами. Там убивают больше юристов на душу населения, чем где-либо еще. Сомнительное достижение, да?
– Контрабанда наркотиков…
– Она самая.
– И где тут связь с Бэнником?
– Летом восемьдесят девятого он был практикантом в компании Кронка, а потом остался без работы. Наверное, это здорово его зацепило, раз он ждал двадцать лет, прежде чем отомстить. Выдающееся терпение, Лейси!
Лейси не сразу переварила эту мысль. Держа чашку кофе на весу, она смотрела в окно. Наклонившись к ней, Джери продолжила:
– По-моему – а я теперь кто-то типа эксперта по серийным убийствам, – на сегодня это его крупнейшая ошибка. Он убил имевшего немало друзей старика юриста, обладавшего в прошлом безупречной репутацией. Две его жертвы оказались людьми со статусом: мой отец и Кронк.
– Между этими двумя убийствами прошло двадцать лет.
– Да, таков уж его почерк, Лейси. Необычно, но не сказать, что совсем уж нехарактерно для социопатов.
– Извините, я еще не освоилась с этим жаргоном. Обычно я имею дело с умственно полноценными судьями. Когда они оступаются, то это чаще всего игнорирование тех или иных судебных дел или смешение судебных обязанностей с бизнесом.
Джери понимающе улыбнулась и отпила кофе. Еще раз осмотревшись, она сказала:
– У психопата сильное умственное расстройство и асоциальное поведение. Социопат – это психопат на стероидах. Не вполне медицинское определение, зато близкое к истине.
– Вы говорите, я просто послушаю.
– По моей версии, Бэнник составил список людей, которые его обижали или им пренебрегали. Это может быть просто пристыдивший его преподаватель права, а может оказаться и гораздо более серьезный обидчик: вожатый бойскаутов, подвергавший его сексуальному насилию например. Возможно, сначала он был нормальным, пока еще в детстве его не изнасиловали. Трудно вообразить, как это могло повлиять на ребенка. Отсюда его постоянные проблемы с женщинами.
Уверенность Джери поражала и обезоруживала. Она так долго преследовала Бэнника, что его виновность стала для нее непреложным фактом.
– Я прочла сотню книг о серийных убийцах. Любых, от легкомысленной белиберды до академических трактатов. Ни один из них не желает попасться, но им хочется, чтобы кто-то – полиция, родственники жертв, пресса – знал, что они не дремлют. Многие очень смышленые, но немало и абсолютных глупцов. Спектр широчайший: одни десятилетиями убивают и избегают возмездия, другие сходят с ума и слишком торопятся. Эти обычно совершают ошибки. У одних есть ясный мотив, другие же разят наугад.
– Но обычно их все-таки хватают?
– Как сказать. В среднем в стране совершается пятнадцать тысяч убийств в год. Треть остаются нераскрытыми: пять тысяч в этом году, пять тысяч в прошлом, пять тысяч в позапрошлом. С шестидесятого года прошлого века это более двухсот тысяч убийств. Нераскрытых убийств так много, что невозможно сказать, погибла ли та или иная жертва от рук серийного убийцы. Большинство экспертов считают, что это одна из причин, по которой убийцы оставляют после себя улики: им хочется, чтобы кто-то знал об их существовании. Они питаются внушаемым ими страхом, ужасом. Говорю же, попасться им не хочется, но хочется известности.
– То есть никто, даже ФБР, не знает, сколько вокруг рыщет серийных убийц?
– Никто. Некоторые из самых известных так и не были опознаны. Джека-потрошителя не поймали.
Лейси не сумела спрятать улыбку.
– Простите, но мне трудно поверить, что я сижу здесь, во флоридском захолустье, попиваю кофе и болтаю о Джеке-потрошителе!
– А вы не смейтесь, Лейси. Знаю, это очень странно, но тем не менее это правда.
– Чего вы ждете от меня?
– Просто доверия. Вы должны мне поверить.
Уже не улыбаясь, Лейси выпила еще кофе и после долгой паузы, когда две женщины старались друг на друга не смотреть, сказала:
– Я внимательно вас слушаю. По вашей версии получается, что Бэнник спит и видит, чтобы его взяли?
– Вот уж нет! Он слишком осторожен, слишком хитер, слишком терпелив. И потом, ему есть, что терять. Серийные убийцы, как и большая часть всех убийц, – это отбросы общества. Другое дело Бэнник: у него статус, завидная карьера, возможно, старые фамильные деньги. Он психически болен, но при этом сохраняет хорошую мину при плохой игре: церковь, загородный клуб, все такое прочее. Он активничает в местной коллегии адвокатов, возглавляет историческое общество, даже корчит из себя актера: играет в театральной труппе округа. Я дважды видела его на сцене – это какой-то ужас!
– Вы видели, как он играет?
– Да. Зрителей было мало, и немудрено, но в зале-то темно, так что риск оказался невелик.
– Такого не назовешь социопатом.
– Я и говорю, он умен и хитер. Никому не придет в голову его заподозрить. Он даже разъезжает по Пенсаколе и окрестностям с какой-то блондинкой. У него их несколько, наверное, он им платит, точно не знаю.
– Как вы узнали про блондинок?
– Из социальных сетей. Например, Американское общество борьбы с раком проводит ежегодный конгресс. Папаша Бэнника, педиатр, умер от рака, так что и тут он при делах. Крупное мероприятие, большой сбор средств. Все видно онлайн. В наше время секретов больше нет, Лейси.
– Но сам он ничего не постит.
– Ничего. В социальных сетях его нет. Однако вы бы удивились, узнав, сколько всего можно раскопать, если без конца сидеть в Интернете, как я.
– Да, вы говорили, что все оставляет след.
– Говорила. Но поиск в Сети трудно отследить. К тому же я принимаю меры предосторожности.
Повисла очередная долгая пауза. Лейси вымучивала следующий вопрос, Джери нервно ждала, как будто предвидела, что новое ее откровение окончательно отпугнет собеседницу. Официантка, проходившая мимо с кофейником, подлила им кофе.
Лейси, забыв про кофе, нарушила молчание:
– Еще один вопрос. Вы сказали, что большинству серийных убийц хочется доказывать окружающим, что они не дремлют. Бэнник из таких?
– О да! У сыщиков ФБР есть старая поговорка: рано или поздно любой ставит свою подпись. Я вычитала это в какой-то книге, может, даже в романе. Уже не припомню в каком, я столько всего читаю!
– Веревка?
– Она самая. Убийца всегда использует сверхпрочную нейлоновую веревку толщиной три восьмых дюйма, двойного плетения, облегченного типа. Длина – где-то тридцать дюймов. Двойной охват шеи, такой тугой, что всегда лопается кожа, с двойным морским узлом – бойскаутская наука не прошла даром. Я располагаю фотографиями со всех мест преступления, кроме убийства Кронка.
– Не беспечность ли это с вашей стороны?
– Я рискую, но что поделать, если больше никто не ведет расследование? Шесть убийств в шести разных юрисдикциях – шести штатах – и это за два десятилетия. Шесть управлений полиции ни разу не сличили свои записи. Так они не работают, и ему это известно.
– Всего одно из шести убийств совершено во Флориде?
– Да, убили Кронка, два года назад.
– Где конкретно?
– В городке Маратон на островах Флорида-Кис.
– Почему бы вам не обратиться в местную полицию и не показать им свои материалы, поделиться своей версией?
– Хороший вопрос! Это не исключается, Лейси. Возможно, мне придется так поступить, но у меня есть сомнения. Что, по-вашему, предпримет полиция? Бросится расследовать «висяки» в пяти других штатах? Сомнительно. Не забывайте, у меня еще нет доказательств, я не могу предоставить полиции никакой конкретики, а сами копы уже махнули рукой на эти дела.
Лейси с сомнением кивала, попивая кофе.
– Есть и более веская причина, по которой я пока придерживаю свои скромные материалы, – продолжила Джери. – Пугающая причина!
– Вы его боитесь.
– Еще как боюсь! Он слишком умен, чтобы совершить преступление и забыть о нем. Двадцать лет я исхожу из того, что он продолжает вести наблюдение и заметать следы.
– И вы хотите подключить к этому меня?
– Кого же еще, Лейси? Кроме вас некого.
– Мне во все это не верится.
– Вы не верите мне?
– Даже не знаю, Джери. Не знаю! Простите, у меня пока все это в голове не укладывается.
– Если мы его не остановим, он продолжит убивать.
Лейси вздрогнула от того, как легко Джери сказала «мы». Отодвинув свою чашку, она произнесла:
– На сегодня с меня хватит, Джери. Надо все переварить, определиться.
– Конечно, Лейси. Приглашаю в свой одинокий мир. Я живу с этим уже много лет. Это пожрало мою жизнь, порой я чувствую, что оказалась на самом краю. Бывает, начинаю ходить к психотерапевту, но толку пока немного. Мне пришлось развестись, моя карьера почти разрушена. Но отступить я не могу: отец не позволяет. Самой не верится, что я до такого дошла: придумала себе человека, якобы заслуживающего доверия, и всем с ним делюсь…
– Я не втиралась к вам в доверие.
– Тем не менее я вам доверяю. Больше некому. Мне нужен друг, Лейси. Пожалуйста, не отворачивайтесь от меня.
– Дело не в том, чтобы отвернуться. Главное в другом: чего вы от меня ждете? Мы не расследуем убийства, Джери. Это задача штата или даже ФБР. Никак не наша.
– Все равно, вы можете мне помочь, Лейси. Вы можете меня выслушивать, можете поддерживать. Расследовать тоже можете – в некоторой степени. У КПДС есть полномочия выписывать повестки в суд. В истории с казино вы разоблачили продажную судью и обезвредили целую банду преступников.
– Только при помощи других служб, в первую очередь ФБР. Не уверена, что вы понимаете, как мы действуем, Джери. Мы не предпринимаем никаких шагов, пока не поступит жалоба. Без нее ничего не происходит.
– Жалоба анонимная?
– Первоначально да. Но потом анонимности заявителя приходит конец. После регистрации иска у нас есть сорок пять дней на изучение обвинений.
– О вашем расследовании становится известно судье?
– Бывает по-разному. Чаще всего он или она знает о возникшей проблеме. Истец не скрывает, что он недоволен, что у него есть претензии. Тяжбы иногда тянутся месяцами, а то и годами. Но порой судью ставят перед неприятным фактом, и он оказывается ошарашен. Если мы решаем, что обвинения небеспочвенны, что случается редко, то направляем судье официальное извещение.
– На этом этапе он узнает мое имя?
– Обычно происходит именно так. Не припомню случая, когда сторона истца сохранила бы полную анонимность.
– Тем не менее это не исключается?
– Мне пришлось бы поговорить об этом с директором, моим боссом.
– Вот это меня и пугает, Лейси. Я мечтаю покарать убийцу моего отца. Другая моя мечта – чтобы нигде не появилось мое имя. Это слишком опасно.
Лейси покосилась на свои часы и, отодвинув чуть в сторону чашку, сказала со вздохом:
– Знаете, для одного дня уже более чем достаточно. Мне предстоит долгий обратный путь. Предлагаю сделать перерыв.
– Согласна, и пообещайте мне полную конфиденциальность, Лейси. Вы меня понимаете?
– Понимаю. Но сначала – разговор с моим боссом.
– Он заслуживает доверия?
– Это женщина. Да, заслуживает. Как вы можете догадаться, это непростая задача. Речь идет о репутации избираемых судей, и мы заботимся об их репутации. Никто ничего не узнает, пока не возникнет необходимость. Логично?
– Вроде бы. Но все равно – держите меня в курсе.
Двадцать минут, пока женщины ехали обратно к кладбищу, прошли почти в полном молчании. Лейси поинтересовалась для приличия дочерью Джери, Дениз, выпускницей Университета Мичигана. Оказалось, та не помнит деда и почти ничего не знает о его гибели. Джери удивлял образ жизни Лейси: как такая привлекательная сорокалетняя женщина осталась незамужней? Но разговор быстро угас. Лейси была привычна к подобным вопросам и умела быстро положить им конец. Мать Лейси, ныне покойная, годами мучила ее предостережениями об опасности состариться одинокой и бездетной, и она научилась осаживать излишне настырных.
У кладбища Джери сунула Лейси в руки матерчатую сумку, сказав:
– Здесь несколько папок, это для начала. Дальше будет больше.
– Полагаю, это первые три дела?
– Да. Мой отец, Тэд Ливуд, Дэнни Кливленд. Об остальных поговорим позже.
Сумка оказалась тяжелой, и Лейси не хотелось ее забирать. Ей не терпелось вернуться в свою машину, захлопнуть дверцу и укатить. Они попрощались, пообещав друг другу вскоре связаться, и разъехались.
На полпути к Таллахасси Лейси позвонил Элли: он сказал, что вернется поздно и не прочь поесть пиццу и выпить вина у камина. Она не видела его четыре дня и вдруг поняла, что соскучилась. Предвкушая вечер нежности с маститым агентом ФБР и разговор о чем угодно, кроме работы, она радостно заулыбалась.