Холл отеля «Рамада» располагался в просторной угловой части многолюдного атриума. К шести часам хромированную стойку здешнего бара густо облепили одетые с иголочки лоббисты, заигрывавшие со смазливыми секретаршами всевозможных агентств. Большая часть столиков тоже была уже занята. В пяти кварталах отсюда, в Капитолии, заседали законодатели штата, поэтому во всех гостеприимных гостиных городского центра роились важные люди, увлеченно обсуждавшие политику с уклоном в финансы и секс.
Лейси, войдя, почувствовала на себе заинтересованные мужские взгляды, что не помешало ей решительно направиться в дальний правый угол, где в одиночестве за столиком сидела Марджи со стаканом воды.
– Спасибо, что пришли, – сказала она Лейси. Та села.
– Не стоит благодарности. Вам знакомо это место?
– Нет, я здесь впервые. Здесь людно.
– Особенно в это время года. После завершения карнавала наступает затишье.
– Карнавала?..
– Я о сессии законодательного собрания. Она проходит с января по март. В это время лучше запирать на ключ крепкое спиртное и прятать женщин и детей. Вы же знаете, как это бывает.
– Увы, нет.
– Насколько я понимаю, вы не здешняя.
– Нет, не здешняя.
Запыхавшаяся официантка задержалась у их столика и, хмуро глядя на стакан с водой, спросила, что они будут пить. Ее намек был ясен: у них аншлаг, и она хотела бы видеть за этим столиком тех, кто предпочитает выпивку.
– Бокал пино гриджио, – попросила Лейси.
– И мне, – быстро сказала Марджи. Официантка убежала.
Лейси осмотрелась, желая убедиться, что их никто не слышит. Расстояния между столиками были достаточно велики, к тому же в доносившемся из бара мерном гуле тонули любые голоса.
– Значит, так, – начала Лейси. – Вы не здешняя, вашего настоящего имени я не знаю. Наша беседа пойдет неспешно, но мне не привыкать. С другой стороны, как я уже говорила, я трачу слишком много времени на обращения людей, которые набирают в рот воды, лишь только наступает момент рассказать мне толком, что к чему.
– С чего мне начать?
– Начните с вашего настоящего имени.
– Это можно.
– Я вся внимание.
– Только мне надо знать, для чего вам оно. Вы заведете дело? В цифровом формате или по старинке, на бумаге? Если в цифровом, то где оно будет храниться? Кто еще будет знать мое имя?
Лейси, усмехнувшись, посмотрела собеседнице в глаза. Марджи, не выдержав, отвела взгляд.
– Вы нервничаете, – заключила Лейси. – Можно подумать, что за вами следят.
– Дело не в слежке, Лейси. Просто всегда остается след.
– Оставлять следы опасно, когда по ним идут. Кто это делает? Судья, которого вы подозреваете в убийстве? Я не обойдусь без вашей помощи, Марджи. Дайте мне хоть что-то.
– Все оставляет следы.
– Вы уже это говорили.
Пробегавшая мимо официантка успела поставить на их столик два бокала вина и вазочку с орешками. Марджи словно не заметила вино, а Лейси сделала глоток.
– Мы застряли на теме имени. Я запишу его на бумаге и не стану помещать в сети. Сначала.
Марджи кивнула и вдруг преобразилась.
– Джери Кросби, сорок шесть лет, преподаватель политических наук в Университете Южной Алабамы, город Мобил. Один брак, один развод, один ребенок – дочь.
– Благодарю. Вы уверены, что вашего отца убил ныне действующий судья, я правильно поняла?
– Да, судья штата Флорида.
– Выбор сужается примерно до тысячи кандидатов.
– Окружной судья, Двадцать второй судебный округ.
– Впечатляет! Остается всего ничего – человек сорок. Когда я узнаю имя подозреваемого?
– Совсем скоро. Давайте немного притормозим. Сейчас нет смысла меня торопить.
– Вы не притронулись к вину. Оно могло бы помочь.
Джери, сделав глоток, сказала со вздохом:
– Как я понимаю, вам лет сорок.
– Почти. Тридцать девять, но скоро исполнится сорок. Критический возраст?
– В некотором смысле. Но жизнь продолжается. Двадцать два года назад вы еще были школьницей?
– Выходит так, а что?
– Отдохните, Лейси, сейчас говорю я. Увидите, от этого будет толк. Вы были еще молоденькой девушкой и, вероятно, не читали об убийстве Брайана Берка, профессора юриспруденции на пенсии.
– Ничего об этом не слышала. Это ваш отец?
– Да.
– Соболезную.
– Благодарю. Мой отец почти тридцать лет преподавал в Школе права в Галфпорте, Флорида, это недалеко от Тампы.
– Мне знакомо это учебное заведение.
– Он ушел на пенсию в шестьдесят лет по семейным обстоятельствам и вернулся в свой родной город в Южной Каролине. У меня есть подробное досье на отца, в нужный момент я его вам передам. Он был славным человеком. Излишне говорить, что его убийство опрокинуло наш мир. Откровенно говоря, с тех пор я так и не пришла в себя. Лишиться родителя в ранней молодости – всегда тяжелый удар, но когда его убивают, а дело остается нераскрытым, это просто катастрофа. Прошло двадцать два года, а полиция так и не продвинулась в расследовании, она еще дальше от цели, чем на первых порах, копы давно умыли руки. Когда мы поняли, что это так, я поклялась ни перед чем не останавливаться, чтобы найти убийцу.
– Полиция больше не ведет расследование?
Она сделала еще глоток.
– В какой-то момент прекратила. Дело все еще открыто, иногда я беседую с детективами. Я не держу на них зла, понимаете? Они сделали все, что могли при тех обстоятельствах, просто это было идеальное убийство. Как и все ему подобные.
Лейси тоже выпила вина.
– Идеальное убийство?
– Да. Без свидетелей, без криминалистической экспертизы, убийца остался неприкосновенен. И ни намека на мотив.
«Так чего вы хотите от меня?» – чуть было не спросила Лейси, но после очередного глотка вина сказала:
– Не уверена, что Комиссия по проверке действий судей Флориды способна расследовать старое дело об убийстве в Южной Каролине.
– Об этом я и не прошу. Ваши полномочия распространяются на флоридских судей, заподозренных в правонарушениях, верно?
– Так и есть.
– Сюда относятся и убийства?
– Полагаю, да, хотя мы еще никогда таким не занимались. Это, скорее, дело федеральных инстанций или даже ФБР.
– Были такие попытки. ФБР это неинтересно по двум причинам. Во-первых, это не вопрос федерального значения. Во-вторых, отсутствуют улики, которые связывали бы между собой разные убийства. ФБР и все остальные не в курсе, а я считаю, что речь идет о серийном убийце.
– Вы обращались в ФБР?
– Много лет назад. Мы, родственники убитого, отчаянно нуждались в помощи, но ничего не добились.
Лейси сделала новый глоток.
– Знаете, я уже волнуюсь. Давайте не будем торопиться. Вы считаете, что двадцать два года назад ныне действующий судья убил вашего отца. В момент убийства он уже был судьей?
– Нет, его избрали в две тысячи четвертом году.
Лейси опять осмотрелась. Некто, с виду лоббист, оказавшийся за соседним столиком, глазел на нее с откровенно вульгарной гримасой, обычной для завсегдатаев Капитолия. В ответ она тоже уставилась на него в упор и, в конце концов, заставила отвернуться.
– Мне было бы удобнее беседовать где-нибудь в другом месте. Здесь стало многовато народу, – тихо сказала она.
– Я арендовала небольшую переговорную комнату на втором этаже, – кивнула Джери. – Обещаю: там спокойно и безопасно. Если я попробую на вас напасть, вы закричите и убежите.
– Уверена, до этого не дойдет.
Джери заплатила за вино. Они покинули бар, вышли из атриума и поднялись по эскалатору в бизнес-мезонин, где Джери отперла дверь одной из переговорных. Там на столе лежало несколько папок.
Женщины сели за стол друг напротив друга. Обе могли при желании дотянуться до папок, лежавших сбоку от них. На столе не было ни ноутбуков, ни блокнотов. Сотовые телефоны остались в сумочках. Видно было, что здесь Джери чувствует себя увереннее, чем в баре.
– Мы беседуем не под запись, – начала она. – Сейчас, по крайней мере, не должно быть никаких заметок. Мой отец, Брайан Берк, уволился из Стетсонского университета в девяностом году. Он преподавал там почти тридцать лет и превратился в легенду, в обожаемого всеми профессора. Он и моя мать решили вернуться домой в Южную Каролину, в маленький городок Гаффни, где выросли. У них там было много родни и кое-какая полученная в наследство земля. Они построили милый маленький коттедж в лесу, высадили сад, стали ухаживать за моей бабушкой, маминой матерью, всегда жившей на этой земле. Потянулась вполне приятная пенсионная жизнь. У них не было ни проблем с деньгами, ни болезней, они стали активными прихожанами местной церкви. Отец много читал, писал статьи для юридических журналов, поддерживал связи со старыми друзьями и заводил в городке новых. А потом его убили. – Она потянулась за небольшой синей папкой толщиной в дюйм, похожей на остальные, и подвинула ее Лейси со словами: – Здесь подборка статей об отце, его карьере и гибели. Одни – из газет, другие скачаны из Интернета. В Сети этой подборки нет.
Лейси не стала открывать папку. Джери продолжила:
– Желтым стикером заложена фотография с места убийства отца. Я на нее насмотрелась, больше видеть не хочу. А вы взгляните.
Лейси хмуро уставилась на увеличенную цветную фотографию. Потерпевший лежал в траве с затянутой на шее врезавшейся в кожу тонкой веревкой. Веревка была с виду нейлоновая, синего цвета, вся в запекшейся крови. На затылке она была завязана толстым узлом.
Лейси закрыла папку и прошептала:
– Мне так жаль…
– Удивительно, как по прошествии двадцати двух лет человек учится подавлять свою боль, прятать ее подальше, забываться в работе. Но чуть что – все опять всплывает в памяти. Сейчас я в порядке, Лейси. Я беседую с вами, а это значит, что я не бездействую. Вы не представляете, сколько времени мне понадобилось, чтобы собраться для этого с силами. Это так трудно, так страшно!
– Может быть, расскажете о самом преступлении?
Джери тяжело вздохнула.
– Хорошо, расскажу. Отец любил подолгу гулять в лесу за коттеджем. Мама часто составляла ему компанию, но она страдала артритом. Однажды чудесным весенним утром девяносто второго года он поцеловал ее на прощание, взял свою трость и зашагал по тропинке. Согласно вскрытию смерть наступила от удушения, но была также и рана на голове. Нетрудно предположить, что он с кем-то повстречался и что этот кто-то ударил его по голове, сбил с ног и задушил нейлоновой веревкой, а потом оттащил с тропы и сбросил в овраг, где тело обнаружили в конце дня. На месте преступления ничего не нашли – ни тупого предмета, ни отпечатка подметки, поскольку земля была сухая. Следов борьбы не было, не нашли ни волосков, ни каких-нибудь ниток. Вообще ничего. Сколько криминалисты ни возились с веревкой, проку не было никакого. Ее описание есть в папке. Коттедж стоит недалеко от города, но поблизости никто не живет, поэтому свидетелей не оказалось, никто не заметил ничего необычного: ни легковых или грузовых машин с номерами других штатов, ни рыскавших вокруг чужаков. Там много мест, где можно припарковаться, спрятаться, а потом незаметно убраться. За двадцать два года так ничего и не всплыло, Лейси. След давно остыл. Мы смирились с суровой реальностью: преступление так никогда и не будет раскрыто.
– Мы?
– Правильнее будет назвать это родео с одним ковбоем. Моя мать пережила отца всего на два года. Она так и не оправилась от удара и быстро угасла от горя. Мой старший брат, он живет в Калифорнии, боролся несколько лет, но потом махнул рукой: устал от ответов полиции, что прогресса нет. Мы иногда беседуем, но избегаем упоминать отца. Так что я, можно сказать, осталась одна, и мне страшно одиноко.
– Звучит ужасно. Но от места преступления в Южной Каролине далековато до флоридского «отростка»[1]. Где связь?
– Согласна с вами. Это всего лишь домыслы.
– С одними домыслами вы бы не отправились в такую даль. Как насчет мотива?
– С мотивом как раз полный порядок.
– Собираетесь поделиться?
– Не думаете же вы, Лейси, что я здесь сижу и безосновательно обвиняю кого-то в убийстве!
– Вы никого не обвиняете, Джери. У вас есть потенциальный подозреваемый, иначе вы не приехали бы. Назовите мне его имя, я никому его не раскрою, пока вы не разрешите. Это понятно?
– Да.
– Тогда вернемся к мотиву.
– Мотив – это то, что гложет меня с самого начала. Я не нашла в окружении отца никого, кто бы испытывал к нему неприязнь. Он был преподавателем, получал хорошую зарплату и откладывал деньги. Никогда не делал вложений в сомнительные предприятия или в землю, презирал девелоперов и спекулянтов. Пара его коллег, тоже преподавателей права, потеряли деньги на фондовом рынке, на строительстве кондоминиумов и на прочих мутных схемах, и он не испытывал к ним сочувствия. У него не было бизнес-интересов, партнеров, долей в совместных предприятиях – ничего, что обычно порождает конфликты и врагов. Он ненавидел долги и вовремя платил по счетам. Насколько мы знаем, был верен жене и семье. Если бы вы знали Брайана Берка, то отвергли бы любое предположение, что он изменял жене. Стетсонский университет, где он трудился, был им доволен, студенты в нем души не чаяли. За тридцать лет преподавания ему там четырежды присваивали звание Выдающегося профессора права. Он регулярно отклонял предложения стать деканом, поскольку считал своим призванием преподавание и не хотел покидать аудиторию. Идеальным он не был, Лейси, но был чертовски к этому близок.
– Жаль, что я не была с ним знакома.
– Это был милый, совершенно очаровательный человек, как будто не наживший за долгие годы никаких врагов. Убили его не с целью ограбления: бумажник остался дома, с тела ничего не пропало. Несчастным случаем это тоже явно не было. Полиция с самого начала была в замешательстве.
– Но…
– Имеется «но», причем не одно. У меня есть только смутные догадки, больше ничего. Меня мучает жажда, а вас?
Лейси помотала головой. Джери принесла себе воду со льдом и снова села. Сделав глубокий вдох, она продолжила:
– Я уже говорила, что мой отец обожал аудиторию, обожал читать лекции. Для него это было театром одного актера. Он любил держать под полным контролем все вокруг: и материал, и особенно студентов. В малой аудитории на третьем этаже университета он царил десятилетиями. Теперь там висит табличка, аудитория носит его имя. Внутри нее расположены полумесяцем восемьдесят мест, и ни одно никогда не пустовало. Его лекции по конституционному праву были захватывающими, дерзкими, часто веселыми. Он обладал огромным чувством юмора. Любой студент просился к профессору Берку – он терпеть не мог, когда его называли «доктор Берк», и даже те, кто не проходил отбор, все равно охотно слушали его лекции по конституционному праву. Внештатные профессора, деканы, выпускники и бывшие студенты, бывало, соревновались, чтобы получить местечко, и довольствовались откидными сиденьями где-нибудь в последних рядах или проходах. Его лекции часто посещал президент университета, сам юрист. Представляете?
– Представляю, вернее, не могу себе представить. Лично я вспоминаю курс конституционного права с ужасом.
– Обычно так и бывает. Все восемьдесят студентов-первокурсников в его аудитории знали, что они счастливчики, хотя он бывал с ними суров. Он требовал от них хорошей подготовки и умения четко высказать свои мысли.
При воспоминании об отце у Джери опять увлажнились глаза. Лейси улыбнулась и кивнула, пытаясь ее подбодрить.
– Отец любил читать лекции, а еще он любил сократовский метод преподавания: выбирал наугад студента и просил его кратко изложить вслух суть той или иной юридической коллизии. Если студент ошибался или невразумительно мямлил, то часто вспыхивала дискуссия, прямо как на судебном заседании. Я годами беседовала со многими его бывшими студентами. Все единодушно высказывали восхищение, но при этом содрогались, вспоминая свои попытки спорить о конституционном праве с самим профессором Берком. Его боялись и одновременно обожали. Его насильственная смерть шокировала их всех до одного. Кому взбрело в голову покуситься на жизнь профессора Берка?
– Так вы разговаривали с его бывшими студентами?
– Да. Я делала вид, что собираю воспоминания об отце для будущей книги. На это ушло много лет. Такой книги никогда не будет, но ссылаться на эту идею в начале разговора было очень удобно. Стоило мне сказать, что я тружусь над книгой, как у людей развязывались языки. Его бывшие студенты прислали мне не меньше двух дюжин фотографий. Отец на выпуске. Отец пьет пиво на студенческом матче по софтболу. Отец председательствует на учебном судебном процессе. Нарезка из университетской жизни. Как же они его любили!
– Уверена, вы собрали целый альбом.
– А как же! Его при мне нет, но я с радостью его вам покажу.
– Может быть, позже. Мы заговорили о мотиве…
– Да. Много лет назад я беседовала в Орландо с адвокатом, когда-то учившимся у моего отца. Он упомянул о любопытном эпизоде. Был в его классе один ничем не выделявшийся студент. Однажды отец вызвал его при обсуждении дела, в котором играла важную роль Четвертая поправка – право обыска и задержания. Парень оказался подготовленным, но его убеждения противоречили словам моего отца, поэтому вспыхнул горячий спор. Отец любил, когда студенты распалялись и давали ему отпор. Но тот парень в своих доводах перегнул палку, выказал излишний гонор, обмениваясь колкостями с профессором Берком, хотя тот сумел перевести все в шутку. На следующее занятие этот студент явился неподготовленным – решил, что его уже не вызовут. Но отец опять к нему прицепился. Бедняга сделал вывод, что к нему придираются, и вспылил. Проходит два дня, и профессор Берк в третий раз вызывает того же студента. Тот готов к бою. В конце концов отец загоняет его в угол. Спорить с профессором, много лет преподающим материал, по меньшей мере неосмотрительно, но парень уверен в себе. Дело кончается нокаутом – удачной шуткой, которую побежденный воспринимает как унижение. Он хватает свой рюкзак и пулей вылетает из аудитории, громко хлопая дверью.
«Не уверен, что он годится для суда с участием присяжных», – сказал тогда мой отец, выдержав паузу. Аудитория разразилась таким хохотом, что тот студент не мог этого не услышать. Он прекратил изучение курса и повел контратаку: нажаловался сначала декану, потом президенту университета. Решив, что его превратили в посмешище, он в конце концов покинул Школу права университета и стал строчить письма выпускникам, политикам, другим профессорам. Потом принялся выкидывать странные номера: засыпал письмами моего отца. Они были здорово написаны, но слишком многословны. В них не содержалось угроз. Последнее его письмо, из частной психиатрической лечебницы близ Форт-Лодердейла, было написано от руки на тамошнем бланке. Бедняга утверждал, что страдает нервным расстройством, виновником которого был мой отец.
Она сделала паузу, чтобы выпить воды. Немного подождав, Лейси сказала:
– Вот оно что! Мотив – раздражение студента-юриста?
– Да, но все гораздо сложнее.
– Интересно, посмотрим. Что с ним было дальше?
– Дальше он поправился и доучился в юридическом университете в Майами. Теперь он судья. Понимаю ваш обоснованный скепсис, но он единственный подозреваемый, других просто нет.
– Почему вы сказали, что все гораздо сложнее?
Джери посмотрела на папки на краю стола. Их было пять штук, разных цветов, все в дюйм толщиной. Лейси проследила ее взгляд и, уловив подсказку, спросила:
– Тут материалы на пять других жертв того же самого убийцы?
– Если бы я так не думала, то не приехала бы.
– Уверена, вы нашли какую-то связь.
– Есть два момента. Начнем со способа. Все шестеро получили по голове, а потом были задушены нейлоновой веревкой одного типа. Веревка всегда врезалась в кожу шеи, всегда была завязана сзади одним и тем же узлом. Не иначе, визитная карточка! И у всех шестерых были трения с нашим судьей.
– Трения?
– Он хорошо их знал. И годами преследовал.
Лейси затаила дыхание, сглотнула, живот свело от страха. Во рту мгновенно пересохло, но она сумела выдавить:
– Лучше не называйте его имя, кажется, я еще не готова…
Разговор надолго прервался, обе женщины уставились в стену. Наконец Лейси нарушила молчание:
– Знаете, с меня довольно на один день. Дайте переварить услышанное. Я вам позвоню.
Джери с улыбкой кивнула и как-то сразу успокоилась. Они обменялись номерами телефонов и расстались. Лейси почти бегом преодолела гостиничный холл, ей не терпелось забраться в свою машину.