– Расскажи нам о себе! – безликий мужчина средних лет, в сером мундире, без знаков различия, равнодушно глянул на сгорбленную фигуру Заречнева, неловко замершую на круглом металлическом стуле, намертво привинченном к полу. Он зачем-то потрогал ладонями массивный серый стол, отделявший его от Александра, скосил взгляд вправо, туда, где сбоку от Сашки, за точно такой же мебелью притаилась грузная фигура еще одного дознавателя, судя по возрасту и обширным залысинам – главного в этой паре.
– Что именно вы хотите знать? – голос у "второгодника" был спокойным.
– Кто ты такой, откуда и как попал на Макрос, какое у тебя задание? Нам нужны твои контакты здесь, на Макросе, а также в других мирах Великой Империи. А также способы связи с твоими хозяевами.
Для начала достаточно?
– Да! Ваши вопросы мне понятны! Отвечаю по порядку! Я Александр Заречнев, бывший курсант Звездной Академии. Моя родная планета – Земля, или – Гея; я изъят со своей планеты несколько лет назад.
– Кем изъят, почему?
– Мне это не известно. Мне этого не сообщали! И кто это сделал, я тоже не знаю. Я очнулся уже на чужой планете!
– На Макросе?
– Нет, на другой….
– На какой именно?
– Я не знаю её названия. Местные жители называют её Дракия!
– Дракия?
– Да!
– Впервые слышу такое слово! Мне планета с таким именем неизвестна! Когда именно это произошло?
– Точного срока не назову. Часть времени вне своей родины я также провел без сознания.
– Ну….. Допустим…. Какое сейчас число, дата? Год сейчас – какой?
– Я не знаю этого!
– Твой ответ на вопрос о дате изобличает тебя как шпиона, как минимум. Но продолжим… Как ты попал на Макрос?
– На Макрос я попал вместе со всеми звездными рекрутами. Задания никакого у меня нет. Способов связи – тоже. Я, повторяю, не шпион….
– Значит, дезертир?
– Нет, у меня закончился срок службы!
– И ты вот так взял и ушел из Магаоллы?
– Да!
– И прошел без пищи и воды двести километров?
– Да, верно! Хотя, нет….. Вода у меня была.
– Кто-то на Макросе может подтвердить твои слова?
– Разумеется! Меня знает принцесса Великой Империи Маяла. Она может подтвердить мою личность!
– Стоп! – раздался властный голос сбоку. – Никто и никогда не станет беспокоить венценосную особу, мать наследника трона Великой Империи по столь ничтожному поводу! Это надо же так извернуться – Принцесса Великой Империи! Маяла! Ты бы еще самого Великого Императора приплел!
Послушай сюда, пришелец! То, что ты не помнишь своих контактов, вполне объяснимо. Эта информация временно заблокирована в твоем мозгу! То, что ты называешь имя принцессы, также понятно! Она – твое задание! Вероятно, ты должен любым способом добраться до тела Принцессы Великой Империи, чтобы затем уничтожить её!
Вот же ублюдки! – обратился он уже к своему младшему коллеге. – Не смогли уничтожить её на той планете, на Кромосе, так подослали убийцу уже на Макрос, в самое сердце Великой Империи!
Я думаю, тут дело ясное!
К нам попал шпион неизвестной нам расы. Он никогда не выдаст своих настоящих хозяев, так как попросту не помнит их! Его снабдили минимумом информации – о месте высадки, о цели задания…. Они думали, что у нас в Специальном Отделе работают одни дураки и идиоты!
Можешь сказать что-то еще?
– Да, могу! Но сначала – вопрос: почему вы называете меня представителем неизвестной расы? Я же человек, точно такой же, как и вы все! Вы же брали у меня кровь и ткани на анализ!
– Потому и говорим, поскольку имеем результаты анализа образцов, изъятых у тебя! Ты – не человек! Твой геном не совпадает с нашим геномом и геномом курсантов, обучающихся в Звездной Академии этой бессмертной….. Все время забываю её имя…
– Дита! – подсказал Александр.
– Вот именно! Молодец! Помнишь хоть что-то!
– Что значит – не совпадает?
– А то и значит! Примерно на девяносто девять процентов ты такой же, как и мы все. Но один процент – поверь, для генома это о-очень много – он в тебе не человеческий.
– И какой же?
– Какого-то неизвестного нам животного…
– Выходит…. Вы даже не будете пытаться проверить справедливость моих утверждений?
– Нет! Лично для меня вопрос закрыт! Ты – шпион, изобличен гражданином Великой Империи, допрошен нами….
Тебя выдала твоя же клеточная структура!
– А суд? Должен же быть какой-то суд?
– Суд в Империи, разумеется, есть! Но он – для граждан Великой Империи. Шпионам, таким, как ты, суд не положен.
Наше государство не намерено тратить время и ресурсы своих граждан на лазутчиков. У нас много других, более важных и полезных дел.
– Что со мной сделают? Казнят?
– Да, тебя нужно казнить! Но, поскольку ты еще ничего противоправного против Великой Империи совершить не успел – никого не убил, никаких разведданных не передал, Великий Император милует тебя!
– Это как? Вы меня отпустите?
– Нет! Но мы можем заменить тебе смертную казнь на заключение.
– Надолго?
– Разумеется! Заключение – пожизненное.
– А как же время и ресурсы?
– Я вижу, что ты не так глуп, каким показался вначале. Ты прав! Мы, разумеется, не кормим дармоедов, вроде тебя. Они сами кормят себя.
– Как именно?
– Зарабатывают на жизнь, и, как правило, тяжким трудом! Приносят пользу Великой Империи, которой намеревались нанести вред! Я думаю, это вполне справедливо! Мы сохраняем тебе и таким, как ты жизнь, а вы в меру своих сил работаете на благо Великого Императора, даровавшего вам эту самую жизнь!
– И что это за труд? Я могу это узнать?
– Разумеется! Здесь секрета нет! Это – каменоломни! В Империи ведется большое строительство, требуется много строительного материала, рабочих рук, особенно на вот таких тяжелых работах, постоянно не хватает…. Мы используем труд заключенных.
Я думаю, ты должен быть благодарен Великому Императору за то, что он сохранил тебе возможность жить!
– Да, я благодарен ему! – Сашка опустил голову, чтобы дознаватели не заметили, что из его глаз сочится влага. Однако они заметили.
– Ну, зачем же…. Не стоит так близко воспринимать известие о помиловании…. Думаю, у тебя еще будет время понять, насколько значим для тебя дар Великого Императора. Понять и отблагодарить его!
– Чем же?
– Трудом! Только своим трудом! Добросовестным, неустанным, самоотверженным!
– Хорошо…. Ваше решение мне понятно! Когда меня отправят в каменоломни?
– Приговор вступает в силу немедленно….. Значит, завтра, первым же чартером тебя вместе с другими заключенными отправят на один из внешних спутников Эрг.
В пересыльной тюрьме тебе определят место заключения. Я думаю, что это будет Годо…
– Никогда не слышал этого слова!
– А жаль! Если бы ты и твои хозяева знали, что Годо – это самый страшный лагерь Великой Империи, и в неё попадают исключительно за особо тяжкие преступления, возможно, шпионов было бы поменьше!
Я думаю, на этом дознание и оглашение приговора можно считать состоявшимся! Мы ответили на вопросы осужденного, огласили ему решение о его помиловании….
Расследование завершено! Приговор вынесен! Увести заключенного!
Хотя нет, постой…. Ведешь ты себя достойно, как настоящий солдат…. Я хочу дать тебе один небольшой совет! Не морщься! Лучше послушай! Мой совет, равно как и решение Императора – он сохранит тебе жизнь! Совет – такой: нигде, никому и никогда не говори, что ты осужден за шпионаж. Большинство заключенных – бывших военных – осуждены за чрезмерное применение силы. Это излишне рьяные служаки, только и всего. Они все – патриоты Великой Империи! Большие патриоты!
Хотя и убийцы.
Шпиону среди таких, как они, долго не выжить – убьют при первой же возможности. Поэтому в твоем приговоре будет написано, что ты осужден за дезертирство. Думаю, точно также тебе стоит говорить и твоим новым знакомым, которые у тебя скоро появятся!
Увести!
Заречнев, ошарашенный быстротой и чудовищной несправедливостью принятого решения, молча брел по темным коридорам тюрьмы, а его голове навязчиво крутилась мысль:
"Может, все-таки стоило убить их всех там, возле мельницы? Может, все-таки стоило"?
Уже вечером за осужденными прилетел аэрозак – Великая Империя, действительно, не очень-то охотно тратила свои ресурсы на преступников. Сашку и еще с десяток мужчин затолкали в тесную коробку воздушной тюрьмы; впрочем, воздушное вынужденное путешествие долгим не было – примерно через час заключенных выгрузили прямо на взлетно-посадочной полосе, у трапа пузатого "челнока".
Не дав толком осмотреться, Александра, вместе с другими заключенными, "помогая", когда нужно, прикладами, погнали по длинной металлической ленте вверх, в темное и душное нутро аэрокосмического судна.
Пилот на взлете особо не церемонился – заключенных вдавило в кресла так, что у Сашки потемнело в глазах, а стоны мужчин и женщин начали раздаваться со всего длинного ряда вынужденных "космонавтов".
– Богомолы, будь они неладны! Опять эти чертовы богомолы! – сквернословил где-то недалеко от Александра хриплым мужским голосом один из зека. – Будь проклята эта жучинная раса! Если этот жук взлетает так, то какой будет его посадка?
– Посадки не будет! – назидательно ответил ему кто-то другой. – Нас доставят в большой транспортный корабль, а он – на орбите!
Первый заключенный пробормотал что-то неразборчивое, очевидно, снова ругался…
…Размеры космической тюрьмы "с ходу" определить было сложно.
Ясно пока было только одно – она очень большая, но вот насколько…. Сашку вместе со всеми осужденными долго водили по коридорам разных уровней. Время от времени конвой останавливался, открывалась очередная дверь, в чреве металлической коробки исчезал один или насколько заключенных.
Сашкина камера "нашлась" одной из последних.
"Второгодник" шагнул вперед, почувствовал, как холодная дверь толкнула его в лопатки, услышал щелчок электромеханического замка.
В камере космической тюрьмы было четыре узких металлических топчана, три из которых были заняты.
Заречнев оценивающе посмотрел на своих сокамерников.
Крепкие мужики, примерно одного с ним возраста. У всех троих – короткие жесткие ёршики волос, из-под незнакомой Сашке формы выпирают бугры мышц – везде, где можно, и где нельзя.
"А те, из охраны Маялы – они были посуше этих"! – неожиданно кольнула его мысль. – "Интересно, в каких войсках Великой Империи солдат "раскачивают" и раскармливают, словно быков в хозяйстве отставного майора? Для каких целей?
И все-таки….. Странно все это…. Маяла не прилетела так "удачно", что первое, что приходит в голову – все это подстроила она и её папаша. Теперь вот эти "быки", обожравшиеся стероидов. Явно они в этой камере не случайно.
Ладно….. Даст Бог, выпутаюсь, спрошу у неё, почему она не прилетела, как обещала и что делают в этой камере местные Шварценеггеры".
– Чё стоишь, молчишь? – прервал его размышления один из солдат – "качков". – Говна, что ли, в рот набрал?
– Не зли его! – подал голос другой. – А то он обидится и выплюнет дерьмо прямо на нас!
Все трое гулко захохотали.
Сашка вздохнул, но глаз не опустил.
– Какая из кроватей свободна? – спокойно спросил он, глядя в глаза третьего, который все время молчал и которого он каким-то внутренним чутьем определил как неформального лидера этой тройки.
– Никакая! – голос у "неформала" был ровным, лишенным каких-либо эмоций. – Все эти кровати – наши!
– А я? Как же я?
– Ты будешь спать на полу!
Сашка вдруг почувствовал легкий нервный озноб, он уже знал, что невидимые "мурашки", спешащие куда-то по коже его спины – предвестники чего-то очень нехорошего и весь гнев, скопившийся в нем за последние дни, вот-вот прорвет "плотину". Знал, но намеренно пошел на конфликт – накопившаяся в нем энергия бешенства требовала скорейшего выхода.
– Да холодно на полу-то! – "отмороженный" явно ерничал.
Бывшие солдаты почему-то не почувствовали мгновенной перемены в его настроении.
– Ты будешь спать на полу, если мы тебе это позволим! – назидательно-высокомерно продолжил "старший". – А позволим мы тебе это только в одном случае – ты нам заплатишь!
– У меня нет денег! Мне нечем платить! – угрюмо ответил землянин, отчетливо понимая, однако, к чему именно клонит бывший солдат.
– Нет денег – еще не значит, что платить нечем! – воин словно читал мысли "второгодника". – Ты нам заплатишь….. Ты нам заплатишь собой!
– Это как? – Сашке было очень сложно сдерживать свои эмоции, но он всё же решил изо всех сил "держать ситуацию" до конца.
– Сначала ты отсосешь у нас все, по очереди. А потом мы тебя, также по очереди, трахнем!
– Чё так сурово-то? Вы ж меня в первый раз видите! Я вроде ничего вам плохого не сделал!
– А это неважно! Там, куда нас везут, женщин нет. Мы это знаем, поверь! – его друзья ухмыльнулись. – Там используют таких, как ты! Во все щели! И знаешь, многим это очень даже нравится!
– Вы же не знаете меня совсем! – голос Заречнева стал совсем тихим. – Вы не опасаетесь, что я какой-нибудь отморозок из частей специального назначения? Вы не боитесь, что я могу убить вас всех, прямо здесь и сейчас. Голыми руками?
– Вот паскуда! Она над нами еще и издевается! – ухмылки стекли с лиц "качков", обнажая их истинную, звериную сущность. Сашка вдруг понял, из каких войск эти "быки". Такие рожи могли быть только у тюремных охранников – "вертухаев", как сказали бы на Гее. – Вали его ребята! Вы…ем его прямо сейчас!
Воины, словно подброшенные невидимыми, но мощными пружинами синхронно вскочили со своих узких топчанов, дружно ринулись на "отмороженного".
Александр не стал дожидаться, когда его захлестнет гора человеческого мяса. Его тело отреагировало быстрее его разума.
Организм Заречнева, как это бывало всегда, когда ему угрожала опасность, сместился в "чупа-чупсовое время" – особое состояние, в котором все нервные и мышечные процессы начинали протекать намного быстрее, чем в обычном режиме. Для Сашки это выглядело так, словно кто-то сторонний на время включал внешнее замедление. Все предметы и люди, окружающие Заречнева, начинали двигаться медленно, неуклюже….
В тесноте камеры космической тюрьмы "второгоднику" было легко.
Троих осужденных "вертухаев", возжелавших его плоти, он убил тремя же ударами.
Первого – мощным толком открытой ладонью в солнечное сплетение. Второго – кулаком в область сердца, третьего – костяшками пальцев, в горло….
Первый и второй нападавшие, от ударов, многократно умноженных яростью землянина, отлетели в дальнюю часть камеры, точно кто-то невидимый за спиной Заречнева всадил в них по мощнейшему заряду картечи.
Землянин шагнул в сторону, освобождая место для падения последнего, третьего тела. Он бросил взгляд на гороподобных бездыханных "качков", почувствовал что-то вроде жалости, с грустью подумал о том, что всего две секунды назад трое крепких парней жили, дышали, о чем-то думали, на что-то надеялись….. Но необъяснимая волна глупости и похоти лишила их не только здравого смысла, но и самой жизни.
За его спиной послышался топот доброй полудюжины ног, дверь со стуком распахнулась.
Заречнев инстинктивно прыгнул вперед, на тела поверженных им заключенных, обернулся….
В открытой двери маячили несколько охранников с автоматами в руках. Лица солдат из напряженных медленно превращались в безмерно-удивленные – космические "вертухаи" осматривали мертвых заключенных; они обнаружили, что их бывшие "коллеги" не подают признаков жизни и вероятнее всего мертвы.
– Опустите оружие! – раздался из-за их спин чей-то властный голос.
Охранники подчинились, расступились.
Из-за их спин вышел невысокий крепкий мужчина средних лет, в форме, внешне ничем не отличающейся от формы других воинов космического "столыпина", уверенно шагнул вперед. Он мельком глянул на Сашку, наклонился к убитым, проверяя, не остался ли среди них кто-то живой.
Его брови удивленно поползли вверх.
– Унести! – негромко приказал он. Судя по рвению, с которым вертухаи бросились выполнять его приказание, этот мужчина был здесь "шишкой", причем – немаленькой.
– Ловко ты их! – сказал он, походив по камере, останавливаясь в трех шагах от "отмороженного". – За что – скажешь?
– Скажу! Но я почему-то думаю, что вы это и без меня знаете! – усмехнулся Заречнев, подбородком указывая на темный глазок над дверью. – Прибежали сразу, как только я этих….
– И все же! – настоял мужчина.
– Они хотели меня изнасиловать! Я защищал свою честь и свою жизнь!
– Ну… Положим, чести у тебя не было, и нет! – моментально парировал его визави. – Иначе здесь бы ты не оказался с позорной статьей "дезертирство". Что касается жизни…. Охрана, скорее всего, не дала бы тебя изнасиловать!
– Скорее всего? То есть – могла бы и не успеть, да?
– За убийство трех сокамерников полагается смертная казнь. И я пока не вижу причин, по которым ты можешь остаться в живых! Зачем тебе твоя жизнь, дезертир?
– Она мне нужна для того, чтобы отблагодарить Великого Императора за ту великую милость, которую он мне оказал!
– А именно?
– Я должен своим трудом показать, что размеры моей благодарности бесконечны!
"В пределах разумного"! – вертелось у "непутевого" на языке, но он счел за благо промолчать.
– В карцер его! – распорядился мужчина, немного подумав. – До моего особого распоряжения!
Заречнева увели.
Повинуясь приказу конвоиров, Сашка прошел вперед, услышал, как за ним защелкнулась тяжелая дверь. Через какое-то время внутри наручников что-то тихо щелкнуло, тяжелые вериги на его руках ослабли. Он активно подвигал кистями рук, стянул вперед тяжелые металлические оковы, растер запястья, осмотрелся.
Карцер космического "столыпина" отличался от обычной тюремной камеры примерно так же, как роскошные пятизвездочные апартаменты "Хилтона" отличаются от убогой комнаты в захудалой советской гостинице.
В карцере из "удобств" не было вообще ничего, кроме "очка" и тусклого светильника на потолке.
Не было ни топчанов, ни матрацев, ни стола, ни стульев….
Очевидно, теперь спать ему придется только на полу и очень долго.
Заречнев осмотрелся, тяжело вздохнул. Александр ни на секунду не пожалел о том, что случилось получасом ранее, однако если начинать карцером свою тюремную "биографию", то чем она вообще может закончиться? Он стянул с себя куртку, аккуратно сложил её, неспешно лег сам; пододвинул куртку под голову….
…Существенным отличием космического карцера от наземного была температура.
Если на поверхности какой-нибудь планеты волю проштрафившегося, чересчур буйного или неуправляемого осужденного ломали с помощью низкой температуры, то в межпланетном перелете использовали высокую.
Иначе говоря – космический карцер был, по сути, небольшой раскаленной металлической коробкой, с намеренно плохой вентиляцией, отсутствием какого-либо источника пополнения быстро исчезающей из организма влаги.
Впрочем, вода; точнее – жидкость, внешне похожая на воду, в карцере имелась.
Примерно пол-литровая полупрозрачная емкость стояла на полу, возле двери.
Александр коснулся бутыли, передвинул её к себе.
Немного подумал, отвинтил крышку.
Он вылил несколько капель жидкости себе на ладонь, осторожно лизнул влагу.
Жидкость оказалась соленой.
"Второгодник" подумал некоторое время, закрутил крышку обратно.
Вода, пусть и соленая, ему еще вполне может пригодиться. Не для питья, конечно, для других целей, например, для гигиены – туалетной бумаги в карцере космического "столыпина" тоже не наблюдалось….
…Потекли часы.
Александр лежал на спине, закрыв глаза, по привычке заложив руки за голову, и вспоминал….
Вспоминал, как очнулся на незнакомой планете, в окружении существ, ранее им никогда не виданных. Как пытался выжить в чужом мире, как упорно и долго искал возможность покинуть родину своего новоиспеченного друга – Ар"рахха.
Его память надолго унесла его в первые дни обучения в Звездной Академии, потом почему-то "перескочила" сразу на День Патруля, потом, сразу, без какого-либо интервала – на Кромос….
Александр попытался вспомнить подробности того, как они с Ар"раххом спасались от ловцов "галактических Иуд", но эту "картинку" почему-то все время заслоняла другая…
Ташша, Замок Правителя, невероятно истощенная Маяла с измученным Сашкой на руках….
"Отмороженный" почувствовал, как из его глаз истекает влага, и слезы одна за другой катятся по его щекам.
"А вот интересно, если бы я знал, что мое симбиотство и миссия на Шаа закончится именно так – в карцере космического "столыпина", – думал Александр, по-прежнему не размыкая век. – "Повел бы я себя там иначе, стал бы предпринимать все возможное и невозможное, чтобы спасти Маялу и маленького Александра"?
"Да"! – ответил он сам себе после долгого и мучительного внутреннего диалога с самим собой.
"Но тогда почему я здесь"? – вновь задал он самому себе вопрос.
"Наверное, это судьба", – ответил ему его же внутренний голос. – "Ты совершил много преступлений, убил много людей, в том числе и абсолютно ни в чём не виновных. Жителей, которые ответили тебе что-то "не так", солдат, которые просто выполняли отданные им приказы. Наверное, пришло тебе время понести наказание на то зло, которое ты принес в этот мир. Тюрьма и каменоломня – не самое страшное из возможных наказаний".
"Есть страшнее? Например, смерть"?
"Нет, только не для тебя! Смерть для тебя – это не наказание, это избавление от страданий. Ты, как никто другой, знаешь, что смерть – это только переход из одного состояния бытия в другое".
"Тогда – что? И – кто ты? Ты – еще один кусочек души Ташши?"
"Нет. Ташши в твоей душе больше нет. Называй меня, как хочешь…. Совесть, внутренний голос, интуиция. Я – это ты, а ты – это я. Если хочешь, можешь называть меня голосом твоей души! Мы с тобой – единое неразделимое целое".
"М-да…. Значит, я теперь опять что-то типа шизофреника? Я один, но в то же время меня как бы двое. Хотелось бы удивиться, а не получается. Хотя…. Если хорошо подумать, двое – это не так уж и плохо. Намного хуже было бы, если "нас" было бы больше.
Например, трое. Или четверо…."
Сашка попытался улыбнуться…. Не смог.
"Значит, я, то есть мой внутренний голос, думает, что каменоломня – это справедливое воздаяние за те убийства, которые я совершил?
Ну, что же…. Будем условно считать, что мне зачем-то понадобился опыт заключенного. И все это – что-то вроде очередного испытания.
Вроде как игра.
На выживание…."
Сашка не заметил, как уснул.
Проснулся он от того, что ему захотелось в туалет.
И хотя пищи в его желудке за последние дни побывало очень мало, тонкий и толстый кишечник работал исправно, гнал "к выходу" всё, что скопилось в его организме ранее.
Сашка встал, подобрал куртку, прихватив "воду", двинулся в сторону темного провала "очка"…
….Ворочаясь на металлическом полу, он неожиданно обратил внимание, что внизу двери имеются ряд тонких вертикально расположенных щелей, устроенных, очевидно, для вентиляции.
Сашка без раздумий "перекочевал" поближе к двери.
Из щелей явственно тянуло прохладным воздухом коридора…. Дышать землянину стало чуточку полегче.
…Потянулись бесконечные часы, медленно и неохотно слипавшиеся в такие же бесконечные сутки.
Заречнева мучили жара, голод и жажда.
За время пребывания в штрафном изоляторе пищу ему не давали ни разу.
С грызущей болью в желудке Александр постепенно свыкся, чтобы не усугублять страдания он разными мысленными уловками стремился отвлечь свое внимание от еды.
Как правило, это удавалось.
Хуже было с жарой и жаждой.
Воду заключенному давали всего дважды в сутки, причем всякий раз – почему-то в новой пластиковой таре.
Иногда это была обычная пресная вода, но время от времени те, кто поместил его в карцер, зачем-то добавляли в воду соль, или что-то еще, что придавало ей вкус морской воды.
А, может, это и была обычная морская вода.
Сашке приходилось очень тяжело. Однако он помнил, что человек без пищи может выдержать месяц, а без воды может протянуть примерно две недели…. Сколько времени ему предстоит находиться в карцере, он не знал и поэтому, как мог, влагу экономил.
Однако получалось не всегда – изобретательные на издевательства вертухаи давали ему морскую воду вместо пресной иногда несколько дней кряду.
Поразмыслив и все основательно взвесив, Александр все же принял непростое для себя решение. Он начал пить…. собственную мочу – в дни, когда ему давали только соленую воду.
Собирал в пустые бутылки желтоватую, остро пахнущую аммиаком жидкость, закрывал глаза, заставлял себя сделать несколько глотков….
Его мучения закончились примерно через две недели – такой срок потребовался кораблю для того, чтобы достичь орбиты одной из планет внешней "мамы" – так здесь, в системе Торос неофициально именовали планеты-гиганты.
Землянин спал, когда судно, перевозившее заключенных, совершало маневры замедления и торможения; он проснулся только тогда, когда по металлическим коридорам космической тюрьмы загрохотали тяжелые ботинки охраны, выводившей заключенных к шатлам.
За Александром пришли одним из последних.
Сашка, потерявший почти все свои силы, на приказание немедленно подняться и следовать за ними сделал несколько судорожных движений, после сего рухнул на пол как подкошенный.
Воины довольно усмехнулись, пригласили кого-то из коридора. В карцер протиснулись четверо осужденных, они легко подняли обезвоженное тело Заречнева, быстро понесли его в шлюзовую камеру….
В шатле Александра кто-то из его недобровольных помощников небрежно пристегнул к сиденью. Землянин обмяк, повис на ремнях, мешая тем, кто двигался мимо него.
К его несчастью, этим "кем-то" оказался богомол – пилот шатла, зачем-то отлучившийся со своего судна и теперь возвращавшийся обратно.
Сквозь полузабытье беспамятства Александр почувствовал в горле острую боль – пилот ухватил за горло заключенного, мешающего ему пройти к кабине. Сашка сквозь полуприкрытые веки заметил многосуставчатый палец насекомого и… улыбнулся.
– Маша! – едва слышно произнесли его уста. Землянин открыл глаза, поднял голову, чтобы посмотреть на жука, который сжимал его шею.
Это была не Маша. Однако богомол увидел улыбку на его лице, как показалось Александру, весьма удивился такой реакции на себя, любимого. Он перестал ломать Сашке шею, разжал руку, быстро прошел в кабину.
– Ты чё щеришься, выродок? – откуда-то издалека, словно из тумана донесся до Заречнева чей-то голос. – Друга, что ли встретил?
Александр отрицательно покачал головой.
– А что тогда улыбаешься? Я за свою жизнь не видел ни одного человека, который бы радовался встрече с богомолом. Ни одного! Ты – первый! Богомолы – твои друзья?
– Нет! – с трудом просипел Сашка. – Я много времени провел в карцере. Мне показалось, что это человек, моя девушка…. У меня, наверное, помутнение рассудка! Помогите мне пристегнуть этот чертов ремень!
Кто-то из заключенных внял его просьбе.
Александр почувствовал, что ремни натянулись, а его тело обрело вертикальное положение.
И вновь провалился в черноту….
Посадка на планету произошла на удивление мягко. Заключенные, привыкшие уже к сверхжестким маневрам кораблей, пилотируемых жуками, удивленно посматривали друг на друга, но вслух неожиданное "послабление" прокомментировать не отважился никто.
"Второгодника", все еще находившегося в бессознательном состоянии по приказу одного из охранников вынесли из шатла и… оставили недалеко от трапа.
Заключенных выстроили в неровную шеренгу на безопасном расстоянии; над космопортом самой большой тюрьмы Великой Империи Тороса пронесся высокий пульсирующий звук, предупреждающий о скором взлете шатла.
– Сгорит! – равнодушно сказал один из осужденных, заметив тонкое смятое тело землянина. – Даже пепла не останется!
– Не свисти! – ответил ему кто-то сзади. – Обгорит, конечно, качественно, но туловище и голова уцелеют!
– Почему его оставили там? Охрана недоглядела?
– Как раз наоборот! Охрана сделала всё именно так, как хотела! Сейчас жук взлетит, и тот парняга сдохнет. Тело обгорит, конечно, но кое-что все равно останется. Это "кое-что" впоследствии можно будет предъявить в качестве доказательства того, что заключенный не сбежал, а погиб, из-за собственной халатности.
– Что значит – погиб по халатности??!
– А то и значит! Любая экспертиза подтвердит, что в момент старта шатла он был жив. Значит, виноват – сам! Пренебрег правилами безопасности, оказался в ненужном месте в ненужное время!
– Но он же без сознания!
– Ну и что?! Кто это потом докажет? Мы с вами? Кто нам поверит? И вообще – мотайте себе на ус – если кто-то из нас загрубит, его тоже могут вот так, под сопла шатла….
– А что, этот парень сильно загрубил?
– Да уж изрядно! В первый же день пересылки троих угробил! Голыми руками!
– Ничего себе! Послушай…. А это не те ли трое осужденных вертухая, которых судили за издевательства и убийство двадцати заключенных? Дело-то громкое было….
– Да, кажется, они!
– Тогда понятно….
– Что понятно?
– Понятно, почему его бросили именно здесь! Среди охранников наверняка много их бывших друзей. Вот, отомстили!
– Если ты такой жалостливый, беги, попытайся вытащить парня из-под маршевых двигателей шатла.
– Боюсь, уже не успеть!
Через прозрачный кокпит кабины было хорошо видно, как пилот шатла положил тонкую черную руку на рычаг управления силой тяги двигателей, его фасеточные глаза привычно заскользили по датчикам внешнего мониторинга, проверяя отсутствие живых существ в опасной близости от его судна.
Один из экранчиков тревожно помаргивал.
Жук увеличил масштаб. На бетоне космодрома, рядом с соплом маршевого двигателя (они же – двигатели подъема) лежал человек. Жук недовольно дернул головой. Если это существо погибнет, ему придется потерять много времени на объяснения, почему это произошло. И хотя за безопасность тех, кто находится вне его корабля, отвечают службы космопорта, "шею" ему тоже "намылят".
Впрочем…. Комиссия, как всегда, признает богомола ни в чем не виновным. Прежде он скрупулезно соблюдал все регламенты, и не его вина, что кто-то из осужденных оказался рядом с машиной во время взлета.
Пилот присмотрелся к человеку внимательнее, узнал его. Он неожиданно вспомнил, как исказилось лицо этого заключенного, когда он сдавил ему шею. Этот зек-человек не испугался его прикосновения, как это обычно бывает с людьми. Люди инстинктивно боятся богомолов, это у них в крови. А этот….. Этот… улыбался.
Память жука хранила множество сведений; хранила намного лучше любого из искусственных разумов людей. Богомол отлично помнил, как был шокирован весь Улей, когда выяснилось, что куда-то исчез из Звездной Академии человек, тот самый, который несколько лет назад пилотировал на Дне Патруля машину людей и сбил самолетик девочки-богомолки. Однако он не добил маленькую соперницу. А после того когда она смогла покинуть машину и добралась до спасительного берега озера даже прикрыл её своим самолетом от жуков….
Эта девочка, Принцесса Улья, потом много времени провела среди людей. А когда она окуклилась, этот человек, о котором в Улье до сих пор неизвестно ничего, хранил кокон Принцессы так, словно в нем была его родная сестра. Он повсюду носил его с собой, спасал много раз, рискуя при этом жизнью.
Разумеется, тот человек, спасший Принцессу и этот, который сейчас лежит у дюз его двигателей – разные существа. Не может такого быть совпадения…. Шанс – меньше, чем один к двадцати миллиардам. Однако….
Как любила повторять Принцесса, вернувшаяся из своего самого необычного путешествия из всех, кто когда-либо появлялся на свет в этом Улье – "совершая добрые поступки, мы умножаем добро, не совершая их – мы умножаем зло".
Богомол вздохнул, отстегнул ремни, пошел к выходу из шатла….
Удивлению заключенных и охранников, с разными чувствами наблюдавших за тем, что происходило, не было предела. Несколько сот людей своими глазами видели (если бы им об этом кто-то рассказал, они не поверили бы в это ни за что!), как жук вышел из своего шатла, подошел в заключенному, поднял его на руки о отнес его туда, где толпились другие осужденные.
Богомол аккуратно положил заключенного к ногам охранников, сказал им что-то, из-за чего лица "вертухаев" мгновенно стали свекольно-красными. После чего жук развернулся и быстро потопал на свой корабль….
– Отвести в лазарет! – почему-то пряча глаза, приказал кому-то из осужденных старший смены, здоровенный детина лет сорока. Заключенные подхватили "отмороженного" за руки и за ноги, быстро понесли в тюремную лечебницу….
…В сознание Александр пришел только к вечеру.
Медбрат заметил открытые глаза Александра, присел возле него.
– Кушать будешь? – голос у парня был низкий, с хрипотцой.
– Да не отказался бы! – едва слышно ответил Сашка.
– Щас сварганим! – санитар быстро ушел куда-то.
Он появился вновь минут через пятнадцать. В одной руке у него была полупрозрачная пластиковая бутылка, с трубочкой, во второй – тарелка, на которой лежал один-единственный кусок хлеба.
– Здесь – мясной бульон! – пояснил парень, подавая Заречневу бутылку. – Пей его через трубочку! Но сильно не налегай! Ты давно ничего не ел! Вот тебе хлеб! Пока один кусманчик! Больше тебе пока нельзя!
– Благодарю! – ответил Сашка. – Где я?
– Ты? Там же, где и все мы! Это место называется Годо! Самая большая тюрьма Империи Тороса!
Александр обратил внимание, что санитар почему-то не называет государство папаши Маялы Великой Империей, а именует его иначе.
Интересно, почему?
– Давно я здесь? – спросил он, потрескавшимися губами касаясь пластика и делая глоток. Бульон показался ему самым вкусным блюдом из того, что ему довелось пробовать в своей жизни. Жидкость провалилась в пустоту желудка, наполняя его теплом и сытостью.
– С утра!
– Что произошло? Как я оказался здесь?
– Хе, брат! Да ты же ничего не знаешь! Весь лагерь только о тебе и говорит!
– Что именно? – процесс опустошения бутылочки с бульоном уже шел полным ходом.
– Ну, это же ты угрохал троих бывших охранников Годо?
– Я…. Но я не знал, что они – охранники!
– Вот даже как! А что там произошло?
– Я зашел в камеру…. Эти трое стали угрожать мне. Требовать какой-то оплаты…. Потом набросились на меня…. Вот, собственно, и все!
– Всё? Нет, это не всё! Ты убил их голыми руками, а это в среде зеков очень ценится! Но самое интересное было потом, когда тебя вытащили из шатла! Жаль, что ты не видел этого!
– Да что произошло-то?
– Эти…. Суки из охраны…. Они же бросили тебя прямо под дюзы. А богомол тебя спас! Представляешь! Богомол спас человека!
– Какой такой богомол?
– Да пилот же! Жук! Эх, деревня! Ладно, отдыхай пока! Мне наши приказали следить за тобой очень хорошо!
– Ваши – это кто? – осторожно уточнил Сашка.
– Наши – это наши! – вмиг посуровел санитар. – Рано тебе пока знать о них! Всему свое время! Подожди немного! Вот окрепнешь, тогда и поговорим! А пока постарайся уснуть! Поверь, мы тебя не сможем держать в больничке сверх установленных правил! Так что старайся поправиться как можно скорее!
– Я постараюсь! – шепотом пообещал Сашка, аккуратно ставя пустой пластик рядом с собой и проваливаясь в сон….
…Его "выписали" ровно через десять местных суток. Как пояснил "санитар", десять суток – это предельный срок содержания заключенных в больнице Годо. После десяти суток лечения заключенного либо выдворяют в общий барак, либо…. "Медбрат" после этих слов поджал губы и выразительно посмотрел на потолок.
Впрочем, Заречнев не поводу ранней "выписки" не переживал вообще. Бульоны, которыми его четыре-пять раз в день "потчевал" "медбрат", так и не назвавший своего имени, видимо был не совсем обычным.
Точнее говоря – совсем необычным.
Ушлые зеки каким-то образом умудрялись "напихать" в небольшую по объему пластиковую тару столько калорий и витаминов, что Сашка буквально возрождался, день ото дня набирая утраченные в карцере силы.
– Кушай! Кушай! – частенько приговаривал "санитар". – Набирайся сил, они тебе скоро понадобятся!
Однако на законные Сашкины вопросы – когда, зачем и как именно, предпочитал отмалчиваться, всякий раз отвечая одно и то же:
– Не спеши события! Придет время, всё узнаешь сам!
И вот это время пришло.
О том, что у заключенного Заречнева закончился срок релаксации, ему объявил один из охранников, судя по вытянувшемуся лику "медбрата" – не самого низкого ранга.
– Куда вы его? – вопрос, адресованный охраннику, догнал Сашку и его конвоира уже в коридоре.
– В двенадцатый бокс, разумеется! К самым отъявленным!
Александр быстро глянул в лицо "санитара". Судя по довольному выражению простоватой физиономии лагерного эскулапа это было не самое плохое для Сашки место. Скорее – наоборот.
Двенадцатый бокс, на местном сленге – "банка", находился в самом дальнем краю Годо – лагеря для особо опасных преступников Великой Империи.
Всего "банок" для заключенных в Годо было четырнадцать. Каждый кубический бокс, обшитый прочными металлическими листами со всех сторон, населяли не менее тысячи человек. Таким образом, всего в Годо постоянно обитало и трудилось на благо Великой Империи не менее четырнадцати тысяч осужденных. С учетом того, что население Империи Тороса недавно превысило два десятка миллиардов жителей, лагерь для особо опасных преступников на четырнадцать тысяч человек был маленьким, даже – крошечным….
Впрочем, все относительно….
Для тех, кто отбывал здесь свои сроки, Годо не казался крошечным поселением на дальней Луне Эрг.
Примерно половину "банок" "населяли" бывшие военные, совершившие различные воинские преступления; оставшиеся семь боксов занимали уголовники – насильники, мошенники, воры и убийцы.
В двенадцатом боксе жили только убийцы – осужденные, на чьих руках осталась кровь не менее трех человек.
Все это Сашке рассказал конвойный – по пути к его новому месту обитания. С ходу сложно было понять, в чем причина столь необычной словоохотливости солдата, но факт оставался фактом – пока охранник конвоировал Александра, он успел ему рассказать много из того, что положено знать зеку в его первые дни пребывания в таком месте как Годо.
Заречнев слушал конвоира молча, не перебивал; его мозг, словно губка, впитывал бесценные крохи знаний, который, вероятнее всего, помогут ему правильно сориентироваться в незнакомом обществе и тем самым сохранить себе жизнь.
Однако напоследок солдат все же огорчил землянина:
– Я думаю, что тебе здесь не выжить! – сказал он. – Готов поспорить с кем угодно, на что угодно, что больше месяца в Годо ты не протянешь! Если тебя не убьют отморозки из двенадцатой "банки", то тебя прикончат охранники! Лучше бы тебе было сгореть на ВПП! Быстрая безболезненная смерть лучше, чем тот ад, через который тебе предстоит пройти здесь! – длань конвоира указала на дверь, ведущую в металлический барак под номером двенадцать.
Заречнев пытливо взглянул в глаза охранника, хотел сказать о том, что утро вечера мудренее и жизнь покажет, кто из них двоих прав, а кто – нет, но посоветовался сам с собой и решил, что благоразумнее будет не вступать в диалоги с незнакомыми конвоирами, и промолчал.
Барак был практически пуст.
За исключением одного дневального в помещении, рассчитанном на одновременное содержание в нем тысячи осужденных, было свободно. Дальний край "банки" тонул в полумраке…
"Примерно сорок на сто метров"! – прикинул землянин. – "Ничего себе! А снаружи барак казался меньше"!
– Где мое место? – обратился он к дневальному, обернувшемуся на звук открываемой двери.
– Ты новенький? Или из другого бокса?
– Новенький! Сегодня выписали из лазарета!
– А-а! Так ты тот самый чудак, который угрохал троих вертухаев, во время перелета сюда?
– Ну, да! Вроде того! – не стал запираться Заречнев. – Так куда ты меня определишь?
– Погоди! Не спеши! – неожиданно строго осадил его дневальный. – Посиди пока здесь, возле меня! Вечером с работы придут Старшие, они и определят тебе твое место!
– Все на работе? А чем здесь занимаются?
– Все вопросы – потом! – тон заключенного стал еще чуточку жестче.
Александр понял, наконец, что дальнейшие расспросы приведут только к конфронтации, и решил судьбу больше не искушать.
Незадолго перед закатом в барак начали пребывать первые заключенные. К некоторому Сашкиному удивлению на него практически никто не обращал внимания. Заключенные – уставшие, голодные, измученные – большими коллективами и небольшими группками вваливались через одну из четырех дверей, расположенных в разных концах "банки", переодевались, негромко переговариваясь, направлялись в душевую, которая находилась здесь же, в бараке.
Примерно через час барак был полон.
Гомон, ругань, топот множества ног перемешивались с запахом уставших потных тел, машинного масла, несвежего постельного белья.
Александр тяжело вздохнул – теперь в этой удушливо-говорливой "атмосфере" ему придется жить. И не просто жить, а как-то приспосабливаться к постоянному присутствию среди большого количества людей, у каждого из которых – свой характер, свои привычки и свой взгляд на то, что происходит рядом с ним.
Мало ли кому и что не понравится.
– Эй! Чё ноги свои тут расставил? – заключенный, незаметно подошедший сбоку, словно "прочитал" мысли землянина. – Убирай скорее, а то переломаю!
Заречнев повернул голову. Осужденный был среднего роста, неширок в плечах; не красавец.
"Что это"? – думал Заречнев. – "Начало проверки, которую зеки обычно устраивают новичкам, или обычная блажь уставшего на работе человека"?
Он скользнул по лицам ближайших к нему заключенных, уловил в их глазах живой огонёк… Скорее всего, "среднестатистическому" заключенному его ноги не понравились не случайно.
"Что может особо ценится в вот таких закрытых сообществах"? – думал "второгодник", сделав вид, что не расслышал "вопроса". – "Смелость? Умение драться? Или что-то еще? Эти убийц храбростью, наверное, удивить сложно. Здесь, в бараке, где обитает добрая тысяча заключенных, наверное, должны цениться такие качества, как умение ужиться в большом "коллективе". Почти наверняка остроконфликтному зеку здесь долго не протянуть – убьют, чтобы не "портил нервы" и не мешал "тянуть срок" другим.
Но, вполне возможно также, что я ошибаюсь. И эта проверка не на лояльность, а на отвагу! Эх! Хорошо бы узнать, что на самом деле стоит за этими вопросами"!
– Слышь! Ты, чё, оглох? – тон осужденного стал более развязанным, он, очевидно, истолковал молчание Александра как проявление слабости или трусости.
"Теперь ясно"! – подумал Сашка. – "Все-таки вначале они решили проверить меня на силу духа"!
– Я не оглох! – четко разделяя слова, произнес землянин, вставая. – Но ты, если еще раз обратишься ко мне таким тоном – точно оглохнешь!
– А-а! Сука! – заметно обрадовался "провокатор". – Первый день здесь, а уже свои порядки нам качаешь? В табло давно не получал?
– Давно! – не стал спорить с ним землянин. – Но порядков своих я никому не навязываю! Просто не люблю, когда на меня громко кричат, особенно – не по делу!
– И что ты сделаешь мне? Убьешь, как тех трех ублюдков? Они тоже кричали на тебя?
– Нет, они хотели меня изнасиловать! – негромко произнес Сашка. – А говорили они тихо. Намного тише, чем ты сейчас!
Я не хочу устраивать потасовки в первый же день! Тем паче – с тобой! Ты мне плохого пока ничего не сделал! Если тебе мешают мои ноги, я их уберу в сторону!
Только кричать на меня не смей, хорошо?
Заключенный стрельнул глазами куда-то в сторону, ничего не ответил, отвел глаза, шагнул вперед….