– Анюта, скорей, я тебя спасу, – Сонька приподняла край одеяла и яростно зазывала меня к себе, «в домик».
Я с удовольствием заползла к ней и поцеловала раскрасневшуюся щечку, мысленно пожалев, что нельзя остаться в пододеяльном убежище навсегда.
Мы болтали о ерунде. Точнее, Соня заказывала истории, а я плела всякую чушь, приводившую ее в полнейший восторг.
Она почти уснула, хитрые глазки постепенно сдавались в плен уютной сонной тяжести; лежащая на моем плече горячая ручка уже несколько раз соскальзывала вниз, но каждый раз упорно возвращалась на место.
– А Леша придет потом, – сонно пробормотала Соня, и меня немедленно выбросило из нежной полудремы.
Когда она окончательно уснула, я поняла, что вырубиться рядом как вчера не удастся. Неохотно выбралась из-под пледа, поплотней подоткнула его вокруг сопящего клубочка, потушила свет, оставив только купленный ради таких ночей светильник в виде белого мишки, обнимающего полумесяц (не стоит искать логику в детских игрушках, не стоит!), и вышла на кухню. Вымыла тарелку и кружку с муми-троллями, на которой остался еле заметный розовый след. Это был один из самых страшных наших секретов: Соня просто обожала, когда я разрешала ей «накраситься» – провести по губам гигиенической помадой, припудрить щечки спонжем из моей старой пудреницы и – верх наслаждения – брызнуть на спутанные светло-русые кудряшки духами.
Потихоньку налила вина, подошла к окну. Заканчивалась суббота. А значит, завтра я отвезу Соню домой и снова останусь одна в квартире, с которой давно пора что-то решать. Леша, конечно, как всегда, сверкал ослепительными доспехами, оставив меня здесь, но я ни на минуту не забывала, что это его квартира и отложенное на потом обсуждение рано или поздно должно случиться.
Один на один с работой и обещанием привести дела в порядок, казавшимся такими реалистичными в среду и невыполнимым – сейчас.
С этой жизнью, в которой что-то всерьез сломалось, раз уж я потеряла способность к самоиронии и все чаще срываюсь на пафосно-драматический тон.
«А Леша придет потом», – дети удивительно упрямы, когда не хотят что-то слышать и понимать. Я любила Соньку и иногда вообще забывала, что она Лешина племянница, а значит, имеет к нему такое же, а если честно – большее, отношение, чем ко мне; не хотела ни огорчать ее, ни пудрить мозги (терпеть не могу этого по отношению к детям, да и к взрослым тоже), поэтому, как только мы разошлись, честно объяснила ей и двойняшкам, что теперь мы с Лёшей будем жить по отдельности, но очень любим их всех по-прежнему. Это объяснение далось мне чуть ли не тяжелее, чем расставание с Лешей. Как с этим справляются разводящиеся родители, которым вообще приходится рушить мир ребенка?! Мальчишки скривили недовольные рожицы (типа – что возьмешь с этих взрослых придурков?), а Сонька предпочла пропустить информацию мимо ушей. И повторяла этот трюк, сколько бы раз я ни пыталась объяснить ей, что это «по правде».
Бесцельно открыла шкаф, посмотрела на жалкую коллекцию лимонов, допила вино и сгребла их в мусорное ведро.
По правде так по правде.