А вот у Антона машина подпрыгивала на каждом ухабе, которых по мере приближения к выезду из города становилось все больше. Я подлетала вместе с ней, и это не давало сосредоточиться на злых и печальных мыслях, роившихся в голове.
– А спокойно и умиротворенно водить вас в Кругу не учат?
Он продолжал улыбаться. Господи, как же бесит! Даже несмотря на то, что в профиль эта полуулыбка вкупе с ямочкой-черточкой на щеке выглядит чертовски сексуально.
– Ок, давай проясним. Я сама позвонила и сказала, что готова ехать с тобой. Вероятно, ты за мной следил все эти дни, раз уже второй раз заявился практически сразу после звонка. Теперь мы почти за городом, у реки. Видимо, где-то здесь и найдут мои останки после нескольких лет безуспешных поисков. Второй вариант (менее вероятный): ты все-таки не наврал, Круг существует, что, кстати, не исключает версию с моей скорой кончиной: наверняка вы каждые выходные во славу всеобщей любви приносите в жертву недостаточно гармонично живущих людей. Но если все-таки сегодня не предполагается ни изнасилований, ни убийств, я бы хотела знать, что меня ждет, когда мы приедем.
Антон оторвался от дороги и обратил на меня очередной сочувствующий взор:
– Не хочешь рассказать, почему передумала и решила приехать сегодня?
– Вопросом на вопрос. Дурной тон.
Кстати, я не заметила, когда мы перешли на «ты». Интересно, это я первая начала?
– Извини, я обещал все объяснить, просто мне действительно важно знать, что заставило тебя передумать. А насчет Круга – я уже рассказал все, что мог: мы просто собираемся вместе, трудимся и отдыхаем сообща, каждый делает то, что ему по душе. Кто-то живет в Доме постоянно, некоторые, как и я, приезжают по выходным или по вечерам среди недели, если получается.
– Что значит «каждый делает, что ему по душе»? А если кому-то по душе бить других лопатой? Как вы трудитесь и отдыхаете? Что-то вроде хиппи? Выращиваете коноплю, а по вечерам устраиваете оргии?
Смех у него тоже был раздражающе красивым.
– Теперь я тебя знаю немного лучше. По крайней мере, знаю, как ты представляешь свободу. Но должен тебя разочаровать – ни наркотиков, ни оргий у нас не бывает. На самом деле, я даже не представлял, как мало нужно человеку, чтобы быть счастливым. Никаких излишеств, ни в чем. Простая пища, простой труд, шум реки, музыка, разговор с тем, кто тебя понимает, чья-то любовь.
Еще один взгляд. Похоже на откровенный флирт.
Ладно, с этим разберемся потом.
– Зачем для этого собираться в какой-то Круг? Купи себе загородный участок, сажай картошку, дыши свежим воздухом сколько влезет, все то же самое.
– Человек так устроен, что ему нужны другие люди, единомышленники, своя стая – если хочешь.
– Не хочу, – успела вставить я.
Он кивнул.
– Да, этот навык – совместности, общности – очень серьезно пострадал за последнее столетие. Но потребность в своем круге возвращается так же быстро, как естественные вкусовые предпочтения и многое другое.
– То есть вы насильно причиняете всем подряд счастье вмешательством в личное пространство.
Он был очень терпелив со мной. В голове закопошились воспоминания об отце, которого раздражали любые мои вопросы, но я усилием воли избавилась от этих мыслей: простите, дорогой Зигмунд, в моем личном дурдоме сейчас не до ваших параллелей.
– Мы ничего не делаем насильно. Ты можешь хоть целый день заниматься своими делами, никто не станет навязываться. Обязательно собираемся все вместе только один раз, вечером. Но я почти уверен, что большей части наших современников уже тошно от личного пространства. Ну, или от того, что принято называть сейчас личным пространством, а на деле это скорее отчуждение, – он помолчал, подбирая слова, – отдаление и отделение. Я сам люблю побыть один. Но одиночество, когда знаешь, что в любую минуту есть к кому обратиться, совсем не то же самое, что, скажем, обреченное одиночество брошенной молодой мамы, которая целыми днями сидит в четырех стенах с малышом.
Я хотела съязвить по поводу последнего примера, но лицо Антона вдруг стало таким печальным, замкнуто-холодным, что рот закрылся сам собой.
– Мы подъехали, – сказал он.