– Ты выяснил, что Лидия Артемьева делала в Замоскворечье? – Капитан Кочергин был, как всегда, не в духе. Новые постановления партии и правительства требовали от него результативности, коммунистической настойчивости и инициативности в борьбе с криминальными элементами, не говоря уже о повышении раскрываемости. Начальство выражалось проще, зато требовало жестче. Сегодня утром он получил очередную головомойку. Несмотря на награды и благодарности в личном деле, отчитали его как мальчишку! На заседании присутствовал новый начальник управления, пришедший к ним со стороны, ни бельмеса в сыскном деле не понимающий, зато горластый и политически подкованный. Сперва сделал выговор всему коллективу за безынициативность, слабую раскрываемость и недостаточное внимание к задачам, которые ставит перед ними партия и правительство, а потом прошелся поименно. И надо сказать, что задел не только Кочергина, но и других заслуженных сотрудников, в чьем профессионализме сомневаться не приходилось.
Обидно, что штафирка какая-то тыловая, морда жирная так его перед товарищами унизила! И это его-то! Да он со школьной скамьи в милицию пришел, у него на счету три ранения, половина Бутырки им посажена, а они… Обида давила грудь капитана Кочергина, в боку горело и пульсировало, во рту стояла жгучая горечь.
– Нет, – покачал головой в ответ на вопрос начальства ясный, как солнышко, румяный лейтенант Алексеев, хлопая густыми белесыми ресницами. – Мать с сестрой говорят: у них там ни знакомых, ни родни нет. Сами они на Бронной живут, школа рядом, после школы Лида всегда сразу домой, к экзаменам надо было готовиться. Еще она в школьном театральном кружке занималась.
– Погоди, какая школа, сейчас же каникулы? – поднял от стола хмурое лицо капитан Кочергин, сглатывая изжогу.
– Да нет. Они сейчас экзамены выпускные сдают, а перед экзаменами у них какие-то подготовительные занятия, час-два в день, – пояснил Алексеев, заглянув в свой блокнот. – Еще они в театральном кружке какую-то постановку к выпускному готовили. Артемьева пела хорошо и вообще способная была девушка, мне ее учителя говорили. Подруги ей даже советовали в театральный поступать, но мать настаивала, чтобы сперва профессию получила, а театром можно в клубе после работы заниматься, – докладывал лейтенант Коля, то и дело поглядывая на графин с водой.
– Да напейся ты, хватит графин гипнотизировать, – не выдержал его страданий Кочергин.
Коля Алексеев с радостью схватил мутный граненый стакан, наполнил его до краев и выпил большими жадными глотками, счастливо причмокивая.
– Дальше давай, – буркнул капитан, завистливо глядя на жизнерадостного, пышущего здоровьем и энергией молодого коллегу, которого простой стакан воды смог привести в состояние чистейшего блаженства.
– Дальше. В тот день она тоже была на репетиции, закончили они часов в пять, с подружками попрощалась возле школы, домой больше не вернулась.
– Нужны свидетели, Коля, нужны свидетели, – постукивая по столу пальцами, проговорил задумчиво Кочергин. – Не сквозь землю же она провалилась средь бела дня. К тому же если она с подружками прямо возле школы попрощалась, значит, ее кто-то ждал. Скорее всего, ухажер какой-то.
– Почему вы так думаете?
– Потому. Постой возле школы после уроков, понаблюдай: все девчонки стайками разбегаются. А раз она у самых дверей попрощалась, наверняка ее провожатый ждал где-нибудь за углом. Учитывая, что девица была видная, зрелая, вывод сам собой напрашивается. Да и медэкспертиза показала, что был у нее кто-то. Не девица она уже.
– А может, ее изнасиловали? – взволнованно спросил лейтенант Алексеев, еще слишком юный и неопытный, а потому красневший как маков цвет, когда речь заходила о вопросах интимных.
– Не похоже. Ты лучше поговори с ее подружками, наверняка они что-то знают. Просто делиться не спешат, стесняются или боятся. И еще, съезди в гастроном, походи вокруг, с местными жителями пообщайся. Должны быть хоть какие-то свидетели. Как-то же ее туда доставили, не сама же она пришла. Была без сознания, значит, несли или везли, а значит, шум машины должен был кто-то услышать, – с напором говорил капитан. – Работай, Коля, работай, и Синигина с собой возьми, он мужик приметливый, к тому же как никто умеет с населением работать. Хотя с девицами лучше сам. Ты парень молодой, симпатичный, тебе и карты руки. И похитрее, понастойчивей. Лучше их по одной до дома провожай, так они быстрее разговорятся.
– А может, сестра или мать знают, с кем она дружила? – не без энтузиазма спросил лейтенант, вспомнив смешливых глазастых девиц в школьных платьях и фартуках.
– Дружила? Нет, Коля, тут не дружба, и уж маменька точно не в курсе, а вот с сестрой поговори. Может, что-то и знает. Они же почти ровесницы?
– Погодки, – вздохнул лейтенант.
– Вот-вот. Попробуй.
– Разрешите, товарищ капитан? – бодро спросил лейтенант Алексеев, распахивая дверь кабинета. – Входи, Синигин, входи! – отступая в сторону и проталкивая в нее невысокого плотненького оперативника с седоватыми висками и прищуренными хитроватыми глазами, приговаривал лейтенант. – Раскопал, Павел Евграфович! Раскопал!
– Что раскопал? Здорово, Синигин, проходи, садись, – приподнимаясь и протягивая через стол руку вошедшему, как всегда хмуро спросил Кочергин.
Безрадостность его была всем известна, а потому нисколько не смутила довольного успехом лейтенанта.
– Синигин нашел свидетеля! Точнее, свидетельницу, – хлопая товарища по плечу, докладывал лейтенант. – Ох и хитрый! Прикинулся сантехником и по квартирам прошелся, почти весь квартал обошел, три дня ходил, а раскопал!
– Ладно, то, что Синигин молодец, я и сам знаю, – потирая привычным жестом желтушные щеки, откликнулся капитан. – Докладывай, Тимофей Григорьевич.
Плотный седоватый оперативник промокнул большим клетчатым платком потную шею под воротником белой полотняной толстовки.
– Докладываю, – попросту начал Синигин, мечтательно глядя на портрет Сталина, украшавший выкрашенный унылой серо-зеленой краской казенный кабинет. – Женщина, пенсионерка, живет одна в доме № 17, на пятом этаже, это в том, что двумя окнами во двор гастронома выходит. Окна эти аккурат в туалете, под самым потолком, так и не дотянешься, и со стремянки тоже, потому как горшок цветочный мешает стремянку поставить. И с горшка тоже не заглянешь. Дом старый, потолки высокие. В общем, при первом осмотре было ясно, что в эти окна никто ничего увидеть не мог, да и грязные они, их, наверное, лет сто никто не мыл, – развел маленькими пухлыми ручками Синигин. – Увидеть не могли, разве что услышать. Пошел по комнатам, народ в тех квартирах живет обыкновенный, в основном рабочие, там завод недалеко, им комнаты и давали. Никто ничего не видал, не слыхал, ночью спят все, им колобродить некогда, на смену с утра, а день был будний, я уж и так и этак подкатывал. Мол, слыхали, тут у вас женщину убитую нашли, может, видели чего или слышали? Вот один мужик и пошутил, ты, мол, у мадемуазель Кларетт спроси, она у нас запорами мается, ночи напролет в нужнике сидит. Что за Кларетт, спрашиваю. Да Клара Робертовна, говорит, его жена – в конце коридора проживает. Иду туда. Открывает старуха, седая, лохматая, в халате с птицами, и глазки мне строить начинает. Вся комната в афишах цирковых, и на них, точно, написано: «Мадемуазель Кларетт, танец на трапеции». Я ей тоже пару раз подмигнул, про афишки спросил, она, ясное дело, размякла, даже графинчик коньяку откуда-то выудила. Тяпнули мы по рюмашке, тут я про убийство и ввернул.
– Ну? – поторопил его вытянувший шею Кочергин.
– Видела она убийц той ночью, – коротко и довольно выдал Синигин.
– Да не тяни ты! Как она их видела, где?
– В том самом окне туалета, – положив ногу на ногу, самодовольно покачивая ею, заявил Тимофей Григорьевич.
– Синигин, ты мне это брось. Выкладывай давай, чего она видела и как. Сам же только что говорил, что до окна никак не дотянуться.
– Ага, нам не дотянуться, а ей, старушенции этой, очень даже легко, – усмехнулся Тимофей Григорьевич, но, поймав гневный взгляд капитана, ломаться перестал. – Ловкая она, хоть и старая. Да и не очень старая, а только курит много, голос хриплый и седая вся, а так еще вполне, – одобрительно заметил Синигин и смутился, увидев вопросительно приподнятую бровь капитана. – Я к тому, что подвижная очень она, все-таки всю жизнь на арене провела, сейчас, правда, в детской цирковой студии работает. А в ту ночь она, точно, запором маялась, и пока в гальюне скучала, услыхала шум какой-то со двора. Машина вроде подъехала, и ворота лязгнули. А во дворе-то только гастроном, кому там чего ночью понадобилось? Она и полюбопытствовала – вдруг ограбление. – Синигин не удержался и крякнул, усмехнувшись: – И ведь сообразила же! Туалет-то узкий, вот она спиной в одну стену, ногами в другую – и поднялась к окошку. Как раз вовремя. Увидела машину у ворот, какая марка, она не знает, не разбирается, но похожа, по ее рассказам, на «ЗИМ». Когда она до окошка добралась, ворота во двор уже были открыты и тип какой-то возле черного входа в гастроном крутился.
– Как этот тип выглядел? Во что одет? – закуривая, спросил Кочергин. Протянул пачку папирос Синигину, а Алексеева только по ладони хлопнул: – Здоровье береги, молод еще смолить.
– Одет вроде в военную форму. Двор-то освещен плохо, только с улицы свет шел, потому как лампочку, что над входом в магазин, они выкрутили.
– Откуда знаешь? – тут же уцепился капитан.
– Оттуда же, от свидетелей. Все опрошенные говорили, что во дворе магазина по ночам лампочка над дверью горит. Да и сторож потом подтвердил, что в тот день, когда тело нашли, он вечером магазин закрывал, свет включил, как всегда, над дверью – а лампочка не горит. Он сперва думал, перегорела, но потом подкрутил маленько, и порядок.
– Молодец. Наши пропустили и отпечатки пальцев не сняли, – мрачно проговорил капитан, стуча пальцами по столу.
– Так мы же приехали – светло было, солнце шпарило вовсю, вот ребята про лампочку и не подумали, – горячо заговорил Алексеев, чувствуя, что кому-то из коллег мало не покажется.
– А ты помалкивай, нечего за них заступаться, они на убийство выезжали, а не с девушками гулять, – цыкнул на него капитан. – Продолжай, Синигин.
– Этот военный без головного убора был, с пятого этажа свидетельница разглядела только, что темноволосый и вроде как высокий, потому что, когда в машину за телом лазил, очень уж наклонялся. И худощавый. Был с ним еще один, из машины вышел, только когда тело выгружали. Точнее, свидетельница не знала, что тело, просто сверток какой-то длинный, во что-то темное завернутый. Думала, левый товар привезли, посмотрела, как в магазин занесли, подумала, что заведующая из-под прилавка толкает что-то, и все. Дела свои доделала и спать пошла, – закончил отчет Синигин.
– А что ж она молчала, когда про убийство узнала? – сердито шлепнул рукой по столу капитан.
– Испугалась, – посерьезнев, проговорил Тимофей Григорьевич. – Понимаешь, Павел Евграфович, она хоть и циркачка, но далеко не дура, и, если бы не коньяк и задушевная беседа, так бы ничего и не сказала.
– Это еще почему? – не понял капитан Кочергин.
– Сам подумай. Приехали на черном «ЗИМе». Она думает, что это, наверное, «ЗИМ», в любом случае простые граждане на таких машинах не ездят. Дальше – человек в форме. В какой? А пес его знает, поди в темноте разбери. Да и вообще, кто они такие, люди эти? Один так легко с воротами справился и дверь в магазин в момент открыл. А о том, что сторож все на свете проспал, к обеду в тот день уже вся округа знала.
– И чего с того? – продолжал упираться Кочергин.
– А того, раз они так по-свойски в магазин проникли, значит, знали, куда шли и что сторож – старый пьяница. Один из них точно из местных был. К тому же убийство такое зверское, кому охота так же на крюк попасть? Никому, – наставительно проговорил Синигин. – Вот и молчала. И сейчас официально ничего подписывать не станет. Как только проговорилась, так сразу и пожалела. И вообще у нее вся семья по известным статьям сроки отбывает, как враги народа, я справки наводил. Она и в коммуналке-то этой оказалась только потому, что за передовика производства перед войной замуж выскочила со страху и фамилию поменяла, а он в 1942-м погиб. Вот она в этой комнате и проживает. Так что дамочка запуганная, слова из нее лишнего больше не вытянешь.
– Ясно, – затушив в пепельнице окурок, проговорил капитан. – Так что мы в итоге имеем? Двое соучастников на черном «ЗИМе», предположительно в военной форме. Погоны она, естественно, не рассмотрела?
– Нет, и насчет военных… Скажем так, она видела людей в форме, – поправил капитана Синигин.
– Ладно. И один из них предположительно высокий и местный, потому что хорошо ориентировался.
– И предположительно темноволосый, – добавил Синигин.
– Не густо, – откидываясь на стуле, заключил Кочергин. – А у тебя что, Алексеев? Разобрался с девицами?
– У Лидии Артемьевой были поклонники, иногда ее приглашали в театр, иногда в кино, иногда в парк погулять, девушка была красивая, – пересев к столу начальства, начал рассказ лейтенант. – Были среди поклонников и студенты. Но все они либо были хорошо знакомы с семьей, либо учились с Артемьевой в одной школе, либо были официально представлены маме. Сейчас я проверяю их алиби. Но сестра говорит, что в последнее время Лида очень изменилась. Стала замкнутой, подавленной, часто плакала, маме говорила, что нервничает из-за экзаменов. Но сестра, ее, кстати, Леля зовут, думает, что у Лидии была несчастная любовь. И еще она думает, что тот человек старше Лиды и, возможно, женат.
– Почему она так решил? – заинтересовался Кочергин.
– Приятель Лели видел однажды, как Лида садилась в машину к какому-то военному, – хмуро пояснил Алексеев.
– С парнем разговаривал? Когда это было? – оживился капитан.
– Недели за полторы до ее исчезновения. С парнем говорил, но он ничего толком не рассмотрел, кроме самой Артемьевой. Правда, сказал, что садилась она в черный «ЗИМ», номер не запомнил. Кто сидел за рулем – не видел, потому что Лида садилась назад, а пассажира было не разглядеть из-за сидения. Да и отъехали они быстро, а парень далековато стоял.
– Та-ак. Уже кое-что, – потирая руки, проговорил Кочергин. – Теперь, ребятки, надо навалиться на подружек. Не поверю, что она ни с кем не откровенничала, быть такого не может. Синигин, как думаешь, кто лучше справится, ты или Николая послать? – В голосе капитана звучала легкая веселость, настроение его улучшилось, даже цвет лица стал не такой желчный.
– Пусть Колька поработает, он молодой, ему с девками сподручней будет, – подмигнул лейтенанту Синигин.
Тот только вздохнул.