Карина Ляпина разглядывала в зеркале свои веснушки. Когда-то они ее беспокоили. Ей хотелось, чтобы они исчезли. Ведь у других их не было, так почему же ей так не повезло? Потом она поняла, что многие находят ее веснушки милыми, а спустя еще немного времени начала ими гордиться.
Теперь она смотрела на них и не понимала, как могла думать о подобных глупостях. Все это такие мелочи по сравнению… по сравнению с тем, что ты можешь умереть. Правильно говорил персонаж романа Булгакова: трагедия не в том, что человек смертен, а в том, что он смертен внезапно.
За последние месяцы Ляпина прошла через такой ад, что вещи вроде веснушек казались ей… ну, не стоящими внимания, что ли. Она смотрела на свое осунувшееся лицо и думала о том, что, если выживет, станет жить иначе. Будет ценить каждое мгновение. Жаль, что приходится платить такую цену за то, чтобы понять, что живешь лишь однажды и другого шанса не будет.
Ляпина подняла руки, сняла парик и положила его справа от зеркала, провела ладонями по гладкой голове. Химиотерапия.
Она встала и направилась к письменному столу, заваленному фотографиями. Она только что принесла их из студии и собиралась разложить в альбоме. По большей части здесь были снимки Лиды, сделанные во время ее тренировок. Девочка занималась конным спортом и почти везде была запечатлена на лошади.
Ляпина села за стол, раскрыла приготовленный альбом и взяла первый снимок. Пожалуй, начать стоит именно с него. На нем Лида в красно-белой жокейской форме и огромном шлеме брала барьер. Ляпина аккуратно вставила карточку в прозрачную ячейку и потянулась за следующей.
Самсонова разбудил сигнал наручных часов. Полицейский нажал кнопку сбоку корпуса, чтобы выключить будильник, и отбросил одеяло. Он всегда вставал сразу, не разрешая себе валяться в постели.
Перед завтраком Самсонов делал небольшую зарядку – в основном на растяжку мышц. Отработав на прикрученной к потолку груше пару ударов из капоэйры, Самсонов принимал контрастный душ и шел на кухню готовить завтрак.
Старший лейтенант никогда не включал утром телевизор, он вообще почти не смотрел его, тем более что вокруг было полно народа, готового пересказать основные события, произошедшие в мире за последние сутки.
Самсонов поджарил пару тостов, нарезал грушу и ломтик дыни и не торопясь съел. Он старался есть фрукты с утра, чтобы они не смешивались в желудке с мясом. Где-то он прочитал, что от этого могут начаться процессы гниения, а у него и так, похоже, намечался гастрит.
По утрам Самсонов пил кофе, чтобы взбодриться, и потом употреблял только чай, поэтому процессу приготовления кофе уделял особое внимание. Во-первых, всегда покупал только заварной кофе и никогда растворимый. Открыв пакет, сначала вдыхал аромат арабики и лишь затем насыпал молотые зерна в кофеварку. Раньше полицейский пользовался туркой, но полгода назад купил себе агрегат фирмы «Krups». Он мог вместить до десяти чашек, но Самсонову столько было не нужно. Он варил только на себя и иногда на Наталью. Обошлось ему это удовольствие в кругленькую сумму, но он считал, что оно того стоило. В конце концов, покупаешь кофеварку один раз, а кофе пьешь каждое утро.
Запив завтрак черным кофе без сахара, Самсонов оделся и проверил пистолет – привычка, которой он следовал машинально. Полная обойма, один патрон в стволе, оружие на боевом взводе и предохранителе – чтобы выстрелить, нужна всего пара секунд.
Перед выходом Самсонов взглянул в большое зеркало, купленное по требованию Натальи. Интересно, заберет она его или оставит? Старший лейтенант усмехнулся своему отражению – коротко стриженному блондину с серыми глазами и тяжелым подбородком. В тридцать шесть Самсонов выглядел лучше многих своих сверстников, хотя никогда не заботился о внешности: метр восемьдесят, широкие плечи, атлетическая фигура, ни грамма лишнего жира, прямая спина, как у военного. Было в нем что-то, ясно говорившее, что этот человек привык иметь дело с опасностью и опасность, в свою очередь, исходила от него. Может быть, это читалось в выражении глаз или линии сжатых губ, а может, в походке и движениях хищника, готового как отразить нападение, так и напасть.
Самсонов запер дверь на два замка и бегом спустился по лестнице. Лифты он недолюбливал и по возможности старался обходиться без них. Хотя никогда не признался бы никому в этом и при посторонних входил в тесные кабины, делая вид, что все в порядке и ему это раз плюнуть. И всю дорогу ждал, что лифт застрянет и придется ждать, пока придет мастер и вызволит пленников. Почему-то подобная перспектива выводила его из равновесия.
По дороге в управление Самсонов слушал подборку песен Нэнси Синатры. Обаяние шестидесятых отлично подходило к «Олдсмобилю», погружая в атмосферу живых оркестров и ночных клубов.
В управе Самсонов обнаружил, что приехал раньше всех. До общего сбора оставалось минут двадцать, и он пошел в свой кабинет, чтобы систематизировать информацию, которой располагал отдел на данный момент. Пока он раскладывал документы и делал пометки в своем блокноте, ему пришла в голову одна мысль, которую он записал и подчеркнул. Почему-то поначалу он упустил одну категорию подозреваемых, и теперь обязательно надо было исправить эту ошибку.
В почтовом ящике оказался отчет Полтавина по местам преступления и маслу, обнаруженному в ранах. Прочитать его Самсонов уже не успевал и отправился на встречу с коллегами.
Полицейские снова собрались в конференц-зале.
– Через сорок минут придет Нестерова, – предупредил Коровин. – Я вызвал всех, кроме Корчаковой. Ее не нашел. На работе ее не видели со вчерашнего дня, и ее жених – кстати, коллега Корчаковой – уже собрался идти в полицию писать заявление. Я пригласил его к нам сегодня после обеда. Надеюсь, к тому времени мы закончим с нашими женщинами.
– Надеюсь, – отозвался Самсонов.
– Что, если Корчакова – следующая жертва? – спросил Дремин.
– Рановато, – сказал Коровин. – С последнего убийства прошло всего ничего.
– Может, объявить ее в розыск?
– Пока не надо. – Самсонов открыл отчет Полтавина. – Начнем.
Полицейские расселись по местам. Некоторые пили кофе из пластиковых стаканчиков, Морозов закурил, завладев единственной пепельницей.
– Сегодня много дел, – сказал Самсонов. – Но я хотел ознакомить вас с отчетом криминалистов по местам преступления и маслу, обнаруженному в телах жертв. Чтобы у каждого была полная картина расследования. Сам я еще не прочитал ни страницы, потому что распечатал документ только десять минут назад.
– Ну и что там? – нетерпеливо вставил Дремин.
– Сейчас узнаем. – Самсонов стал читать вслух, остальные слушали внимательно и делали пометки.
В целом отчет сводился к тому, что тело первой жертвы, медсестры Симохиной Анны Юрьевны, было обнаружено в Неве, где оно, судя по всему, пробыло около шести-восьми часов и проплыло порядка трех сотен метров от того места, где было выброшено. Берег был исследован, но обнаружить какие бы то ни было улики не удалось. Особенно тщательно обыскали спуск к воде, но убийца мог просто перебросить тело в воду через ограду.
Труп находился в холстяном зашитом мешке из-под картошки, в нем были обнаружены следы картофеля, так что раздобыть такой убийца мог на овощной базе, в магазине или на помойке рядом с магазином. Возможно, он работал где-то в подобном месте. Никаких особых маркеров, указывающих на происхождение мешков, конечно, не было. Мешковина пропиталась кровью, но медэксперты полагали, что основная часть крови осталась там, где жертва была умерщвлена, а не растворилась в воде.
Второе место преступления – там, где была обнаружена Пахомова Нонна Юрьевна, – осматривала уже бригада «Серийного отдела». К сожалению, тело нашлось только через двенадцать часов после того, как было спущено в воду, и течение было довольно сильное, так что определить, где его сбросили, было невозможно. Такая же мешковина, так же мало крови.
И все же зацепка имелась: вместе с трупами в каждом мешке был обнаружен мертвый петух. Птицу клали в мешок еще живой, и погибала она уже в воде. Порода петухов весьма распространенная – корниш, однако Полтавин особо указывал, что в промышленных масштабах в современном птицеводстве чистокровные петухи этой породы не выводятся и используются в основном для скрещивания – например, для получения бройлеров.
Из-за соседства с птицами на телах убитых имелись царапины от когтей и клювов – петухи бились в предсмертной агонии, безуспешно пытаясь выбраться из мешка.
Под ногтями жертв биологический материал отсутствовал, если не считать кожи с их собственных ладоней, попавшей туда, когда женщины сжимали кулаки от боли.
Что касается масла, то криминалисты определили его название – табашир. Его выделяет индийский сахарный тростник и некоторые виды индийского бамбука. Затем из него изготавливают лечебные снадобья и сахар. Преступник почему-то выбрал это масло, чтобы смазать орудие убийства. Возможно, он считал, что табашир, обладающий целебными свойствами, замедлит кровотечение и смерть жертв, тем самым продлевая их мучения.
Последний пункт касался того, что Самсонов уже знал. Он прочитал коллегам о финитоле – мощном транквилизаторе, применяемом для усыпления крупных животных.
– Теперь, когда нам известны подробности, можно начать раскручивать и эти ниточки, – сказал Самсонов. – Откуда убийца мог взять табашир и петуха чистокровной породы? Займись этим, Влад, – добавил он, обращаясь к Рогожину. – Если обнаружатся какие-нибудь связи с мешками, будет здорово. Возможно, масло, петух и мешки преступник берет в одном месте – например, на продуктовой базе, где работает.
Опер кивнул, делая пометки в своем блокноте.
– Я понял, – сказал он.
– Также надо выяснить, не пропадал ли финитол в питомниках, зоопарке, ветклиниках и так далее. Это пока все, занимайтесь. – Самсонов собрал листки обратно в папку. – Мы с Женей остаемся.
Когда все разошлись, Самсонов и Коровин перебрались в кабинет старшего следователя, и Коровин пригласил первую из женщин. Он договорился так, чтобы они приходили в управу с двадцатиминутным интервалом и дежурный отправлял их наверх.
Нестерова оказалась высокой худой женщиной с какими-то бесцветными волосами и такой же невыразительной косметикой. Ее цветастое платье казалось сдвинутым набок, и ноги женщина ставила осторожно, словно пробуя пол на прочность. Она держала большую полотняную сумку двумя руками и, сев на предложенный Самсоновым стул, поставила ее перед собой на колени будто щит.
В детдом она поступила под фамилией Тимохина, после удочерения стала Рюмина, а выйдя замуж – Нестерова.
– Добрый день. – Самсонов изучал сидящую напротив женщину, пытаясь понять, как она воспринимает свое присутствие в полиции: как опасность, потерю времени, ждет помощи и защиты, готовится дать отпор, что-то скрыть или, наоборот, хочет рассказать все, что знает.
– Здравствуйте, – кивнула Нестерова и взглянула на Коровина.
– Вы уже в курсе произошедшего?
– Конечно, ваш коллега приходил ко мне домой.
– Вы понимаете, почему мы вас вызвали?
– Нет.
– Убиты двое из ваших подруг. Можете предположить, кем и почему?
Нестерова тоскливо посмотрела в окно. Профиль у нее был красивый, но прическа – вернее, ее отсутствие – портила впечатление.
– Без понятия. – Женщина повернула голову к Самсонову. – Мы встречались время от времени и созванивались, но это не значит, что Аня и Нонна рассказывали мне подробности о своей жизни.
– А о чем вы говорили?
Нестерова пожала плечами:
– О своем, о женском. Вам неинтересно.
– Когда вы в последний раз виделись или разговаривали с убитыми?
– Около полугода назад.
– И потом не созванивались?
– Вроде нет.
Самсонову показалось, что женщина сделала едва заметную паузу, прежде чем ответить.
– Симохина или Пахомова не показались вам встревоженными или испуганными?
– Нет.
– Вы и раньше встречались раз в полгода?
– По-разному. Иногда и чаще.
– Почему не созванивались так долго? Полгода – это много для подруг, разве нет?
Нестерова снова пожала худыми плечами:
– У нас у всех были разные жизни.
– Но вы не теряли связи?
– Старались. Все-таки дружили с детства.
– Как вы нашли друг друга?
Нестерова открыла рот, закрыла, нахмурилась.
– Уже и не помню, – сказала она.
– Постарайтесь.
– Какое это имеет значение?
– Пока не знаю.
– Это было очень давно. Как-то созвонились.
– Напрягите память.
– Слушайте, я не помню! – Нестерова начала раздражаться, руки сильнее сжали сумочку. – Вы меня для чего вообще вызвали?
– Расскажите о Симохиной и Пахомовой. Какими они были?
– Обычными. Нормальные девчонки. У Аньки, правда, личная жизнь не сложилась.
– Не сложилась? – Самсонов притворился, что не знает о разводе медсестры и ее суде с мужем.
– Ну да. Мужик кобель попался. Она с ним разводиться даже хотела.
– Развелась?
– Не знаю.
Значит, Нестерова не соврала и действительно не общалась с подругой в течение последних шести месяцев. Что-то долго для подруг. Хорошо бы все-таки выяснить, что они обсуждали на своих встречах.
– Вы отмечали с подругами какие-нибудь годовщины? – поинтересовался Самсонов.
Прежде чем ответить, Нестерова задумалась.
– Нет, – сказала она наконец. – Правда, собирались несколько раз на дни рождения.
– Чьи?
– Ленкин и Каринин.
– Это… – старший лейтенант заглянул в свои записи, – Корчакова и Ляпина?
– Да.
– Кто обычно становился инициатором встреч? – спросил Самсонов.
– В смысле?
– Ну, ведь не могли же вы все ввосьмером одновременно решить куда-нибудь пойти? Вы же сами говорите, что живете разными жизнями. Значит, надо каждый раз договариваться, чтобы время совпало. Чтобы было с кем детей оставить. Правильно?
Нестерова медленно кивнула:
– Ну да.
– Так кто был инициатором?
– Обычно Аня или Лена.
– То есть Симохина и Корчакова?
– Да.
– А кто чаще?
– Пожалуй, Лена.
– Куда вы обычно ходили?
– В кафешку какую-нибудь.
– Не в одну и ту же?
– Ну, несколько раз мы были в «Мастерписе-9», это на перекрестке проспекта Активистов и улицы Сикейроса. А так вообще… да по-разному.
– Не помните мальчиков, с которыми воспитывались в детском доме?
– Мальчиков?
– Да.
– Думаете, кто-то из них убил Аню и Нонну, что ли?
– А вы отвергаете данное предположение? Считаете, никто из них не способен на убийство?
– А зачем им?
– Это и надо выяснить – почему кто-то убил ваших подруг.
Нестерова задумалась. Полицейские ждали.
– Как кто-то из них мог найти Аню и Нонну? – выдала наконец женщина. – Они обе сменили фамилии, когда замуж вышли.
– Ну, они могли указать в соцсетях и девичьи фамилии, – возразил Самсонов. – Многие так делают.
– Наверное, – равнодушно согласилась Нестерова и снова посмотрела в окно.
– Так вы помните мальчиков?
– Смутно.
– Что так?
– А вы помните всех, с кем ходили в детский сад? Или с кем учились до седьмого-восьмого класса?
– Нет, но я не жил с этими людьми.
– Я могу вспомнить четверых.
– Расскажите о них, – попросил Самсонов, сделав Коровину знак записывать.
– Сашка Рожков. Блондинчик такой, очень спокойный, тихий. Вечно играл один. Никто его не трогал, потому что растормошить Сашку было нереально.
– Его усыновили?
– Кажется, да.
– Не знаете, какую фамилию он получил?
Нестерова усмехнулась:
– Откуда? Об этом ребенок узнает, только когда уходит из детдома.
– Но вы с подругами все-таки нашли друг друга.
– Да, как-то умудрились.
– Трудно, наверное, было?
Нестерова пожала плечами:
– Я не помню. Мне просто кто-то из девчонок позвонил и предложил встретиться.
– Кто именно?
– Не помню.
Самсонов не стал настаивать.
– Давайте вернемся к мальчикам, – сказал он.
– Еще был Леня Ку… Куле… Куте… Кутепов, кажется. Но я не уверена. Его тоже усыновили. Рыжий, веснушчатый, мелкий такой. Все баловался. Его воспитатели ругали, но не всерьез. Живой мальчишка был.
– Хулиган?
– Да нет, нормальный пацан.
– А хулиганы были?
– По-моему, нет. С нашими воспитателями особо не забалуешь, знаете ли.
– А помните, как Анисимов выпал из окна?
– Помню, как же. Он тогда ногу сломал и яйца отбил.
– Как это случилось?
Нестерова вздохнула:
– Баловались они с Анькой и Ленкой. В догонялки играли, а окно открыто было. Ну, он запрыгнул на подоконник, а Ленка протянула руку, чтобы его запятнать. Он назад отклонился и полетел. А внизу грузовик стоял, и он прямо о кузов шарахнулся. Слава богу, жив остался! – Нестерова неожиданно перекрестилась.
– Наверное, он потом с Симохиной и Корчаковой не дружил уже? – спросил Самсонов.