Полтавин работал криминалистом в «Серийном отделе» и по совместительству читал лекции на кафедре судебной медицины. В его команде имелись специалисты практически во всех областях экспертизы, и он гордился тем, что вот уже несколько лет тщательно собирал картотеку, которая, как он верил, вскоре сможет облегчить работу следователей и криминалистов. Но сейчас от него требовалось провести вскрытие, и поэтому он натягивал прозрачный пластиковый комбинезон, одновременно наблюдая за тем, как в прозекторскую вносят доставленные из городского морга тела. Их было два.
Полтавин облачился в комбинезон, маску и хирургические перчатки. Костюм дополняли шапочка и большие защитные очки вроде лыжных. Так же выглядел его ассистент, Эдуард Бережнов.
Одна из женщин уже была вскрыта: первую жертву, Симохину, осматривали, еще когда ею занимался убойный отдел. Полтавин просмотрел сопроводительные документы, поступившие вместе с телом от делавшего аутопсию патологоанатома, и решил начать со второй жертвы – Пахомовой.
Они с ассистентом подступили к столу, на котором лежал труп, и аккуратно сняли простыню, скатывая ее рулоном от головы к ногам. Полтавин поставил рядом с телом диктофон и кивнул Бережнову.
– Приступаем к вскрытию Пахомовой Нонны Юрьевны, – проговорил он, заглядывая в сопроводительные документы. – Вскрытие проводит Федор Полтавин, ассистирует Эдуард Бережнов. Труп принадлежит женщине тридцати семи лет. Рост метр шестьдесят шесть. Волосы светлые, глаза… – тут криминалист наклонился, чтобы раздвинуть мертвой женщине веки, – глаза голубые. Причина смерти, – Полтавин окинул взглядом восемь отверстий, зияющих на груди и животе жертвы, – будет определена после вскрытия. – Он переместился вдоль стола и осмотрел паховую область, представлявшую собой окровавленные лохмотья. Можно было подумать, что на женщину напал хищник. – Гениталии вырезаны сильно изогнутым лезвием шириной около трех сантиметров, – проговорил Полтавин, быстро сделав какие-то замеры, – и длиной не менее пятнадцати. Повреждены матка и яичники. Гениталии вырезаны после наступления смерти. – Криминалист распрямился и кивнул Бережнову: – Приступаем к забору крови для определения группы и анализа ДНК.
Ассистент несколькими скупыми отработанными движениями проделал необходимую операцию, заполнив кровью две пробирки. Затем взял желудочный сок и желчь. Все пробы делались в двух экземплярах на случай, если понадобится повторный анализ. Все пробирки Бережнов сразу отдал коллегам из лаборатории, чтобы они могли приступить к анализам, не теряя времени.
– Рассмотрим раны на груди и животе, – продолжил Полтавин, когда ассистент закончил. – Круглые отверстия диаметром около трех сантиметров, вокруг которых образовались обширные гематомы, некоторые слились друг с другом из-за близкого месторасположения. Всего на теле восемь ран, расположенных несимметрично. Осматриваем руки. Обрезаем ногти для последующей экспертизы на наличие органических остатков, не принадлежащих жертве.
Полтавин и Бережнов приступили к озвученной операции. Это делалось для того, чтобы узнать, не было ли у жертвы контакта с нападавшим.
Через некоторое время криминалисты подкатили к столу и подключили специальный прибор для фотографирования в ультрафиолетовом свете.
– Делаем снимки для выявления невидимых следов, – прокомментировал Полтавин.
Иногда на телах обнаруживались слюна, сперма, отпечатки пальцев и так далее, поэтому ни одна экспертиза в «Серийном отделе» без подобной процедуры не обходилась. К сожалению, труп побывал в воде, и следы, если они и были, могли быть смыты.
Для фотографирования пришлось переворачивать труп во все стороны, так что на это ушло много времени.
Затем криминалисты сделали длинные разрезы скальпелем на конечностях жертвы для выявления скрытых гематом.
– На запястьях и лодыжках обнаружены синяки и ссадины, – проговорил на пленку Полтавин. – Женщину связывали и, вероятно, подвешивали за руки и за ноги. Использовались ремни шириной около двух сантиметров. Берем пробы из ссадин.
Это было нужно на случай, если частички ремней остались на жертве. Тогда можно будет сказать, из какого материала они были сделаны.
– На плече имеется след, как от укола, – сказал Полтавин, склонившись над телом с лупой в руках. – Возможно, была сделана инъекция. Анализ крови покажет.
Наконец патологоанатомы приступили к аутопсии. Ее было важно провести именно на второй жертве, которую еще не вскрывали, поскольку при аутопсии Симохиной патологоанатом должен был вынуть все органы. Затем он, конечно, поместил их обратно в труп, но уже не в анатомическом порядке, попросту говоря, свалил их в открытое тело. Полтавин же хотел иметь четкое представление о первоначальном виде жертвы.
Бережнов взял скальпель и одним уверенным движением рассек брюшную полость и мышцы груди, сделав игрикообразные разрезы, а затем взял циркулярную пилу и подключил ее к сети. С ее помощью вскрывались грудная клетка и черепная коробка. Пожалуй, это была самая неприятная часть аутопсии, поскольку во все стороны летели кровь и костяная крошка, а воздух наполнялся омерзительным запахом.
Ассистент Полтавина приступил к работе. Когда со вскрытием было покончено, он при помощи распорок зафиксировал брюшную полость и грудную клетку в раскрытом виде. Трупы в таком виде напоминали огромные устричные раковины, заполненные кровавым фаршем. Возможно, они могли бы пробудить аппетит у какого-нибудь великана-людоеда, но у обычного человека вызвали бы только тошноту. Впрочем, криминалисты привыкли и не к такому, так что работали спокойно.
Они извлекали из тела органы один за другим и тщательно осматривали. Многие были повреждены. Их надо было разрезать, чтобы изучить срез, оставленный орудием убийства.
– В легких нет воды, – прокомментировал Бережнов. Он поместил орган в стеклянное корытце, чтобы позже исследовать на предмет наличия ядов и отравляющих газов.
Закончив с большинством органов, патологоанатомы приступили к обследованию содержимого желудка, кишечника и мочевого пузыря.
– Я бы сказал, что жертва не принимала пищу по крайней мере в течение суток, – сказал Полтавин, размещая органы в подходящие по размеру емкости. – Необходима проверка на предмет наличия токсинов.
Покончив с внутренними органами, эксперты подступили к голове. Внешний осмотр дал незначительные результаты: синяки отсутствуют, следов хлороформа вокруг рта нет. Кожные и волосяные покровы не повреждены.
Бережнов снова взялся за пилу. С пронзительным визгом диск врезался в кость. Ассистент вел пилу по кругу, затем аккуратно снял верхнюю часть черепа, словно крышку.
Мозг надо было вынуть и нарезать очень тонкими слоями.
– Мозг цел, менингеальные кровоизлияния и экстрадуральные гематомы не обнаружены, – объявил через некоторое время Полтавин.
Осталось определить время смерти. Трупное окоченение наступало через два часа после смерти и достигало апогея через двенадцать, а спустя сутки начинало проходить. Трупные пятна появлялись через три-шесть часов после смерти и исчезали через двое суток. Побеление радужки глаза начиналось спустя шесть часов. Однако все осложнялось тем, что тело несколько часов находилось в воде.
После того как будет покончено с телом Пахомовой, надо будет заняться Симохиной и сравнить почерк убийцы. Полтавин взглянул на часы. К вечеру он обещал управиться, а ведь еще надо делать анализы. Но этим займутся другие члены его команды.
Калитка в ограде морга, где располагалась лаборатория «Серийного отдела», закрывалась только на ночь, так что Самсонов беспрепятственно прошел по асфальтированной дорожке, ведущей к крыльцу, поднялся по ступенькам и постучал.
Он терпеть не мог посещать морг и вообще рассматривать трупы, но приходилось, и старший лейтенант воспринимал это как неотъемлемую, хоть и неприятную часть работы. Конечно, он, как старший следователь, не был обязан принимать в расследовании непосредственное участие и уж тем более ездить в морг, и Башметов не раз упрекал Самсонова за то, что тот отнимает хлеб у оперов. Но старший лейтенант не мог сидеть в кабинете и ждать, пока ему принесут собранные сведения. Ему нужно было держать руку на пульсе следствия, а делать это лучше всего, как он убедился на собственном опыте, «на земле», а не сидя в управе.
Дверь открылась, и один из коллег Полтавина впустил Самсонова в просторный, отделанный кафелем холл. Пахло здесь дезинфекторами и ароматизаторами, а от криминалиста – ментоловой мазью.
– Вскрываете? – бросил на ходу Самсонов.
– Угу, – медэксперт кивнул и направился к чайнику. – Полтавин в вивисекционной. Я кофейку вышел попить.
Старший лейтенант открыл обитую листовой сталью дверь и вошел в комнату, где стояли металлические столы, а с потолка свешивались хирургические софиты, напоминавшие полицейскому летающие тарелки.
Полтавин работал на пару с другим криминалистом по фамилии Бережнов. Они занимались телом блондинки. При виде вошедшего Полтавин отложил какой-то жутковатого вида инструмент, стянул маску и защитные очки.
– Зачем приперся? – поинтересовался он без тени раздражения: за годы совместной работы привык к визитам Самсонова. – Еще ничего не готово.
– У меня всего два вопроса. – Старший лейтенант поискал глазами баночку с ментоловой мазью. – Первый – чем нанесены раны и второй – есть ли следы изнасилования.
Полтавин вздохнул. Тоннели в его ушах блеснули в лучах софита, когда он кивнул Бережнову, чтобы тот продолжал, а сам направился к полицейскому:
– Валер, эта твоя манера притаскиваться, зная, что мы не закончили, а потом названивать каждые два часа и спрашивать, готов ли отчет…
– Я знаю, что тебя простимулирует, – перебил криминалиста Самсонов.
– Хочешь ставку? – Патологоанатом прищурился. – Ты ведь об этом?
– Именно.
– Знаешь мое слабое место, да? Ладно…
– Но с учетом того, что тебе известен результат, – поспешно добавил Самсонов.
Полтавин кивнул.
– Я был уверен, что ты станешь торговаться, – сказал он. – Хорошо, предлагаю один к двум на тысячу, и я предоставляю тебе право выбора.
– Согласен.
Полтавин азартно потер ладони, поправил очки в роговой оправе и лишь затем спросил, растягивая гласные:
– Ну-у и-и?
– Никаких следов.
– Черт! – Полтавин едва сдержался, чтобы не выругаться покрепче. – Держи! – Он неохотно вытащил из кармана кошелек из страусиной кожи и принялся в нем рыться. Затем выудил на свет божий и протянул Самсонову две бумажки. – Прощай ужин в ресторане! – вздохнул он с сожалением.
– Премного благодарен. – Старший лейтенант сложил банкноты пополам и сунул в карман.
– Как догадался? – спросил Полтавин, провожая взглядом уплывшие денежки.
– Ну, знаешь, эти раны плюс сексуальный подтекст. – Самсонов пожал плечами: – По-моему, преступник импотент. Я кое-что читал о таких вещах.
Полтавин задумался.
– Да, – кивнул он через несколько секунд. – Это возможно. Но ты все равно рисковал.
– Согласен. Если тебе от этого легче.
– Я еще отыграюсь. Мне чаще везет. И вообще преступник мог пользоваться презервативом, чтобы не оставить свою ДНК.
– Может, и так, – не стал спорить Самсонов. – Но ведь речь шла о следах изнасилования. А их нет.
– Согласен, согласен. Все, твоя взяла.
– А что насчет ран? Чем их нанесли?
– Ставка? – быстро спросил криминалист.
– Нет, на сегодня хватит. Ты же знаешь, я стараюсь бороться с искушением.
– Ага, и поэтому вводишь в него меня!
Самсонов пожал плечами.
– Ладно, сегодня твой день, – смилостивился Полтавин. – Раны нанесены предметом длиной не менее полуметра, а диаметр… – Он почесал мясистый нос, поправил очки и хмыкнул: – Диаметр разный. Похоже, что предмет – возможно, палка – был заточен примерно на одну треть и преступник пробивал тела жертв на разную глубину.
– Слушай, а какую силу надо иметь, чтобы проделать такое?
– Ну, если давить руками, то немалую, но я думаю, что острие загонялось при помощи молотка, например. Смотрел фильмы про охотников на вампиров?
– Да, но там никто не вырезал упырям гениталии.
– За них, кстати, еще не брались, так что можешь валить. И не звони мне до вечера. Я брошу трубку.
– Верю. Ладно, спасибо и на этом.
– В отчете будут все детали.
– Знаю.
Полтавин почесал кончик носа.
– Хотя могу подкинуть тебе еще кое-что, – сказал он. – Ребята успели сделать один анализ, так что теперь мы знаем, как преступник обездвиживал жертвы.
– Слушаю.
– Внутримышечная инъекция финитола. Делал укол в плечо.
– Что это за штука? Никогда не слышал.
– Недавно на рынке. Очень сильный транквилизатор. Применяют для того, чтобы усыплять скот. Ну, знаешь, такие пневматические ружья с дротиками, в которых…
– Да-да, – кивнул Самсонов. – Его легко достать?
– Совсем нет. В аптеке не купишь. Нужны документы и отчетность по использованию.
– Ветеринары могут иметь доступ к этому… финитолу?
– Уверен, что да. Но не только они. Это средство удобно, если надо быстро утихомирить разбушевавшееся животное. Крупное, понимаешь? К которому просто так не подойдешь. Действует очень быстро, вырубает буквально за минуту. А если слегка увеличить дозу, то и быстрее.
– Значит, убийца имеет доступ к финитолу, – проговорил Самсонов. – Это сразу сужает круг поисков.
– Да, до работников ветклиник, зоопарков, приютов для животных, питомников, заводов по разведению крупного скота, ферм, а также всех, кто имеет лицензию на отлов животных. Кстати, ты как к скачкам относишься? – спросил криминалист.
– Не знаю. Наверное, никак. А что?
– Никогда не был на ипподроме?
– Не довелось.
Глаза у Полтавина азартно загорелись.
– В Луначарове открывается новая арена. На десять тысяч человек. Стипль-чез, флэт рейсинг и прочее. Не хочешь сходить? Я тебе подскажу, на кого поставить. Это верняк, отвечаю.
– Даже не знаю. – Самсонов задумался. На скачках он и правда еще не бывал. Это может оказаться интересно. – А когда?
– Торжественное открытие примерно через две недели. Я тебе позвоню, если решишь пойти.
– Ладно, я дам знать.
Попрощавшись с Полтавиным, Самсонов с облегчением покинул морг, вдохнул на улице несколько раз полной грудью и лишь затем сел в машину.
Он поехал прямо к психологу, благо тот уже не практиковал, поскольку вышел на пенсию и жил один в домике в районе Гатчины, так что почти всегда был на месте.
Дорога заняла около часа, и, когда Самсонов припарковался возле зеленой проволочной сетки, служившей забором, начал накрапывать дождь.
Тимченко сидел на открытой веранде и пил пиво из стакана с переводной картинкой – должно быть, подарок внука, подумал Самсонов, подходя. Только когда он сел напротив психолога, тот кивнул и придвинул к полицейскому чистый стакан:
– Угощайся. Давно тебя не видел. Слава богу.
– Да уж! – усмехнулся Самсонов, не притронувшись ни к стакану, ни к бутылке.
– Зачем приехал? Я больше не лечу, знаешь ли.
– В курсе, Фридрих Николаевич.
– Неужели просто проведать старика решил?
– Вы же меня знаете.
– Знаю, – согласился психолог, усмехнувшись. – От тебя дружеского визита не дождешься. На сеансы-то не зазвать было.
– Мне ваша помощь нужна.
– Опять кошмары? – Тимченко удивленно поднял седые брови.
– Нет, я по поводу одного дела, которое расследую.
– Я тебе не криминальный психиатр, знаешь ли.
– Ну, может, порекомендуете кого-нибудь.
– Ты же проходил курсы криминальной психиатрии в прошлом году. Мне Петрович говорил.
– Башметов?
– Какой же еще?
Самсонов почувствовал раздражение.
– Вы опять меня с ним обсуждали? – спросил он резко.
– Я пациентов не обсуждаю ни с кем. И бывших в том числе, – строго ответил Тимченко. – Мы с Петровичем говорили о его подчиненном. У которого шило в одном месте.
Самсонов расслабился.
– Он и вам нажаловался? – спросил он, усмехнувшись. – Я все жду, когда он моим родителям позвонит.
– Что там у тебя за дело? – сменил тему Тимченко. – Папку, гляжу, приволок. Я себя прямо Ганнибалом Лектером чувствую. Только стеклянной стенки не хватает.
– Ага, с дырочками. – Самсонов протянул Тимченко папку с материалами дела.
– Пей пока пиво, – сказал психолог, открывая ее и беря первую фотографию.
– Спасибо. – Самсонов налил полный стакан. Пиво было темное и холодное – как он любил.
Прошло не меньше получаса, и полицейский успел выдуть две бутылки, время от времени украдкой поглядывая на Тимченко, который не только читал листки в папке, но и дважды выходил куда-то, возвращаясь с книгами.
– Ладно, – проговорил наконец, подняв глаза на полицейского, психолог. – Я думаю, мужчина европеец, от двадцати пяти до сорока пяти плюс минус пять лет, сильный, одинокий, бездетный.
– И импотент? – добавил Самсонов.
Тимченко склонил седую голову. Складки на его переносице медленно сошлись.
– Возможно, – проговорил он. – Я смотрю, ты пришел к тем же выводам, раз не спрашиваешь про остальные пункты. Зачем тогда приехал? Удостовериться?
– Ну, краткий курс криминальной психиатрии не сделал меня экспертом.
– Да уж конечно! – самодовольно усмехнулся Тимченко. – Обратил внимание на орудие убийства?
– Похоже на кол. Так сказал Полтавин.
– Или на копье.
– Копье?
– Символ мужского начала. Фаллоса. И в то же время власти. Я думаю, что убийца использовал не просто заточенную палку, а выбрал нечто… более значимое. Ведь то, что он делает со своими жертвами, – ритуал, и он для него важен. Вот, я кое-что нашел для тебя. – Тимченко протянул Самсонову толстую книгу в раскрытом виде. – Это словарь сакральных символов.
Полицейский увидел, что том открыт на статье «Копье».
– Можешь взять почитать, потом вернешь.
Статья занимала не меньше двух страниц, заполненных мелким шрифтом.
– А если в двух словах? – попросил Самсонов.
Тимченко вздохнул:
– Эх, молодежь! Все торопитесь.
– Времени мало.
– Поспешишь – людей насмешишь, – наставительно проговорил Тимченко. Отпил пива, кашлянул. – Суть в том, что копье является символом отца, оно имеет значение оплодотворения и восходит аж к мифам о создании мира. Например, есть ведийское сказание о взбалтывании молочного океана копьем, а божество грозы и плодородия Баал изображается с молнией-копьем, поражающим Землю. Это отражает эротическое единение двух начал. Кроме того, копье – один из символов мировой оси. Это оружие можно сравнить с ветвью, деревом. Рыцари считали копье символом высокой нравственности.
– Ну, нравственность тут, наверное, ни при чем, – заметил Самсонов, когда Тимченко замолчал, чтобы хлебнуть пива.
– Если убийца считает себя нравственным, то очень даже при чем, – возразил психолог. – Все зависит от точки зрения. Ставь себя на место преступника, если хочешь понять его.
– Я вот как раз поставил и думаю, что выбрал бы для ритуала какое-нибудь особенное копье. Не просто самоделку, а нечто… с историей.
Тимченко покачал головой.
– Все известные копья находятся в музеях, – сказал он. – К ним нет доступа.
– Вот и я о том же.
– В каком смысле?
– В том, что кто угодно не может раздобыть такие копья. К ним нужно иметь… доступ. Фридрих Николаевич, а какие известные копья приходят вам в голову?
Тимченко принялся загибать пальцы:
– Копье Судьбы, разумеется, Копье Одина и Копье Афины. Но их гораздо больше. Поищи в Интернете.
– Так и сделаю.
– Я тебе дам телефон своего знакомого. Он профессор криминальной психиатрии. Поговори с ним, он специализируется на составлении психологических портретов серийных убийц.
Тимченко отправился за записной книжкой.
– Его зовут Тавридиев Степан Павлович, – сказал он, вернувшись с листком бумаги, где записал номер.
– Тавридиев? – переспросил Самсонов. – Знакомая фамилия. Кажется, я с ним встречался, когда мы расследовали дело «Красного тюльпана», как его потом назвали газетчики.
– Так у тебя есть его телефон?
– Нет, я после окончания дела стираю данные обо всех свидетелях и подозреваемых. Освобождаю место для новых.
– Понятно. Тогда бери.
Самсонов взял листок и спрятал в карман.
– Спасибо, Фридрих Николаевич.
– Обращайся. Только не очень часто. Я все-таки на пенсии.
– И за пиво особый респект.
Тимченко поднял свой стакан, словно салютуя.
Когда Самсонов садился в «Олдсмобиль», дождь уже лил вовсю. Пришлось включить «дворники». Старший лейтенант позвонил Тавридиеву сразу, даже не заводя мотор. Профессор вспомнил его, стоило назваться.
– Мне все-таки понадобилась ваша помощь, Степан Петрович, – сказал Самсонов, делая музыку в салоне потише.
– Я вам еще в тот раз предлагал, – напомнил профессор. – Но вы опасались, что я убийца.
– Ну, не то чтобы я вас всерьез подозревал…
– Ладно, шучу. Приезжайте, я дома. Запишите адрес.
Самсонов достал блокнот, Тавридиев продиктовал ему название улицы и номер дома.
– Звоните в домофон семь-девять-ка, – добавил он.
– Я буду через час, – сказал Самсонов.
– Жду!
Старший лейтенант завел мотор. Перед тем как развернуться, он бросил взгляд на веранду, но Тимченко видно не было: пелена дождя скрывала все дальше десяти метров. Самсонов вывел «Олдсмобиль» на шоссе и погнал обратно в город.
В салоне гремел отрывок из оперы Вагнера «Лоэнгрин». Кажется, у него тоже было какое-то магическое копье. Самсонов никогда не вникал в сюжеты опер, он просто любил музыку и слушал все подряд – от классики до рока, – но при этом тщательно отбирал композиции, которые включал в свои плей-листы.
По дороге старший лейтенант думал о том, что убийца, на которого ему придется охотиться, едва ли станет заигрывать с полицией или прессой. Похоже, он зациклен на своих сексуальных фаллических фантазиях и ненависти к женскому полу. Так что лишних зацепок не будет. А они не помешали бы. Копье и предположительные проблемы с потенцией – это, конечно, хорошо, но только на них далеко не уедешь. Самсонов надеялся, что Дремин раскрутит ниточку, ведущую в детский дом, и сделает это как можно скорее.
Впереди показались «ворота», сообщающие, что водители въезжают в Санкт-Петербург, и Самсонов прибавил скорости. Эта гонка не была похожа на ралли хот-роадов, потому что в ней Самсонов соревновался не с другими пилотами, а с убийцей, но и здесь смерть поджидала на каждом шагу. И хотя старший лейтенант никогда не признался бы себе в этом, ему это нравилось. Именно поэтому, когда не было дел и «Серийный отдел» простаивал, он искал другого экстрима: гонки, азартные игры, безобидные пари с Полтавиным. Но сейчас все это Самсонову было не нужно: он шел по следу, чувствовал запах крови, и сердце билось сильнее при мысли о том, что рано или поздно эта погоня закончится и он возьмет главный приз! Пусть даже это будет всего лишь сданная в архив папка с пометкой «Дело закрыто».