Он переживал – она это видела, нервничал, волновался. Ей хотелось подойти к нему, но она не подходила – сдерживалась, ей хотелось, чтобы он окреп – перестал страшиться чужого мнения о себе, набрался мужества прямо смотреть людям в глаза.
Что-то в ней вновь рванулось к нему, не в силах сдерживаться, и она позвала его негромко и нежно:
– Океанос!
Он резко обернулся, посмотрел на неё через плечо, идеальный двухметровый мужчина.
– Мэй…
Он посмотрел на неё с тоской и надеждой, с доверием и благодарностью.
– Я думал, что ты спишь… Вы!
– Марина проснулась, и я проснулась…
Мэй улыбнулась ему нежно и растеряно.
– Наша дочь крепко спит только тогда, когда ты рядом.
Океанос улыбнулся, понимающе, улыбнулся.
– Пойдём, она уснёт вновь!
Он подошёл к своей жене, заглянул ей в глаза, наклонился над ней, и поцеловал в губы. Она подняла руки, и обняла его – её руки обвились вокруг него.
– Пойдём в спальню, любимый мой, мне без тебя одиноко!
– Пойдём, Мэй… Я соскучился!
Океанос вновь поцеловал Мэй, нежно и настойчиво, чувствуя желание и любовь.
Она погладила его, его спину, обняла, прижалась к нему.
– Не уходи так больше… Ни сказав, ни слова!
– Но я говорил!
– Что? Что ты говорил? Я не слышала!
– «Я люблю тебя»! «Я сейчас приду»… «Сейчас, только выкурю сигарету и выпью кофе»!
– Но ты не пришёл! Что случилось? Тебе плохо?!
Он отстранился, посмотрел на неё с высоты своего роста, странно, посмотрел.
– Я боюсь, Мэй… Нет, не так. Я в ужасе! Я боюсь их встретить! Я боюсь с ними встретиться!
Мэй захотелось заплакать, смотря на Океаноса, ей захотелось заплакать.
– Я понимаю…
Она подумала, – А я понимаю? Что он чувствует…
Мэй захотелось сказать ему:
– Я не понимаю! Я не знаю, что чувствует человек, который много лет не видел своих родителей, и едет их увидеть… Наверное, это чувство можно сравнить с… горем.
Океанос обнял её, обнял и прижал к себе.
– Я себя проклял. Я себя проклинал! Как они жили? Или они не жили?! Так же, как и я – никто из нас не жил!
Она отстранилась, не хотела, но отстранилась. Посмотрела на него, запрокинув голову, как на солнце.
– Ты стал отцом, Океанос… Если бы твоя юная прекрасная дочь стыдилась самое себя… Ты бы жил? Смог бы, жить?! Жить, зная, что ты не можешь её утешить – спасти! Спасти от самой себя!
Он тоже заплакал, молодой прекрасный Океан. Он посмотрел на море.
– Мне бы не было покоя!
– И им не было! Я знаю, что не было!
Океанос перевёл взгляд на Мэй.
– Знаешь?
Она вновь подняла голову, солнце по имени Океанос светило ей радостью…
Мэй вдруг подумала, – Любовь к тебе стала для меня радостью!
Внутренний голос сказал ей, – А для него? Любовь к тебе… Радость?
Она задумалась, посмотрела на море тоже.
Она не думала об этом, чем стала для него любовь к ней.
– Мэй… – Произнёс Океанос.
Мэй посмотрела на него, оглушённая своими чувствами.
– Мэй! Драгоценная моя…
Он ласково погладил её по щеке, и она растерялась.
– Я твоя драгоценность?
– С первой встречи!
Он сказал ей это так искренно, что у неё заныло сердце. Именно это «заныло»… как больной зуб.
– Почему?
Мэй не поняла, почему задала ему этот странный и глупый вопрос.
– Ты мне нравишься… Ты – личность! Цельная личность!
Океанос сделал паузу.
А потом:
– Я тебе по силам, – ты можешь меня успокоить, возможно, только ты и можешь!
В его голосе прозвучала властность и ласка.
– Поэтому я влюбился в тебя – ты умеешь любить, не наступая на горло!
– Тебе? – Смутилась Мэй.
– Себе. Себе!
Он заглянул ей в глаза.
– Я думал, что ты со мной из неизбежности, как сирота! А потом… потом, я убедился, что ты, правда, меня любишь!
Она ощутила ступор – он оказался человеком страстей Океанос Крестовас Вентури.
– Почему они тебя так назвали?.. Крестовас!
– Я был их крестом… и величайшей радостью – вершиной их любви!
– «Был»?
– Я выродил их любовь в грех – я стал их земным крестом, а не небесным!
Мэй почувствовала боль.
– Что ты сделал?
– Я смешал с грязью их любовь!
Океанос взял их ребёнка на руки, заулыбался, засветился нежностью.
– Я потерял их в океане жизни, Мэй!
Мэй встретилась с ним глазами.
– Не знаю, потеряли ли они меня… Дорог ли я им, думают ли они обо мне. Я надеюсь, что, да, и не надеюсь…
– Почему? – Робко спросила его, она, и удивилась этой робости. – Почему не надеешься?
Океанос вновь посмотрел на Марину.
– Разве я могу быть таким… бесстыдно наглым?
– Можешь, – Неожиданно для самой себя сказала ему, Мэй. – Если это касается любви, можешь!
Он посмотрел на неё с удивлением.
– Ты мне это разрешаешь?
Их глаза встретились вновь.
– Прийти к нему… Или к ней! Сказать… Что я скажу им, Мэй?!
– Что ты их любишь, что принимаешь, как есть…
– А я принимаю?!
– Прими себя, как принимаешь меня – через любовь ко мне, себя. Через любовь к себе – их!
Океанос посмотрел на неё потерянно.
– «Через любовь к себе»!..
Мэй вдруг подумала, – Как в тебе это уживается, властность, самолюбие, самоуверенность и озлобленное неприятие себя?
Она поняла, что он её не слышит.
– Океанос, любимый мой, посмотри на себя моими глазами!