– Скажи, Сташек, для ломбарда имеет значение, какими воспоминаниями его питают?
«Что ты имеешь в виду?»
– Чарская говорила, волшебной точке нужны сильные эмоции. Но ведь эмоции бывают разными – не только положительными, но и отрицательными. Заметь, плохих воспоминаний у людей обычно больше, чем хороших. Обиды, страхи, неловкие ситуации…
«Я тебя понял. А потому – нет, ломбарду абсолютно все равно, чем его кормят. Главное, чтобы пищи было много, остальное значения не имеет».
– Тогда почему Ольга Сергеевна забирает у клиентов только добрые воспоминания? Ты сам видел, она нарочно высматривает самые теплые, самые светлые и радостные, а горести и печали идут по боку.
«Ты все никак не успокоишься, Света?»
Да, я не успокоюсь. Потому что это странно и не справедливо! Отрицательные эмоции всегда самые яркие, сильные и запоминающиеся. Они лежат в основе комплексов, формируют отношение к людям, явлениям, предметам. У каждого клиента их пруд пруди, бери – не хочу. А она…
Сегодня утром в ломбард пришла очередная «подходящая» посетительница. Высокая темноволосая женщина – учительница музыки, работавшая в одной из городских школ. От Сташека мы узнали, что она разведена, живет с мамой, маленьким сыном и двумя симпатичными дворняжками, год назад подобранными на улице. Вчера вечером мать клиентки умерла, и учительница пришла в «Кошачий глаз», чтобы заложить красивую старинную вазу и выручить немного денег для похорон.
Чарская вазу брать не стала. Вместо нее она выкупила у клиентки воспоминание о любви к животным, привязанное к маленькой самодельной салфетке. На этом кусочке ткани были изображены две смешные добродушные собачки – лет тридцать назад их собственноручно вышила гладью покойная мама нашей посетительницы.
Как и рыжий дизайнер, учительница поначалу удивилась предложению заложить вместо дорогущей вазы старую выцветшую тряпку. Но потом Ольга Сергеевна назвала сумму, которую даст за нее в залог (сорок или даже семьдесят тысяч, я не запомнила), и женщина помчалась домой искать салфетку.
– Вы всегда предлагаете клиентам большие деньги, – заметила я, когда посетительница ушла.
– Вовсе нет, – качнула головой Чарская. – Я предлагаю деньги, на которые они согласятся. Кому-то нужны сотни тысяч, а кому-то достаточно десяти рублей. Знаешь, Света, стоимость заклада значения для нас не имеет. Если нужно, мы заплатим за воспоминание и триста тысяч, и пятьсот, и три миллиона. При условии, что оно того стоит.
– Учительница наверняка всем расскажет, что заложила у нас старую тряпку. Помните, как ее удивило, что вы знаете об этой салфетке и вышитых на ней животных?
– Ничего она не расскажет, – махнула рукой Ольга Сергеевна. – Мы немного подправим ей память. Когда дама вернется, я покажу тебе, как это делается.
Учительница вернулась через час. Протягивая вышитый кусочек ткани, она до последнего не верила, что хозяйка ломбарда даст ей за него обещанную сумму. Чарская обещание, конечно, сдержала.
Пока они подписывали бумаги, и я воочию видела, как из памяти женщины, один за другим, испаряются теплые эпизоды, связанные с четвероногими друзьями. Это стало для меня неприятным открытием, в прошлый раз ничего такого я не замечала. Очевидно, каждый день, проведенный в «Кошачьем глазе», расширяет мой собственный кругозор.
Теперь я с большой долей уверенности могла утверждать, что случится, когда учительница вернется домой. Через два-три дня после похорон она задастся вопросом, зачем в ее квартире живут две шумные активные собачки. Лишенные базы, теплые воспоминания о животных окончательно исчезнут. Останется только память об испорченной мебели, разбитой посуде, громком лае и неприятном запахе. Как вариант, собак после этого отправят в приют или обратно на улицу.
Добродушный характер женщины станет жестче. В ее поступках будет меньше сострадания и сопереживания, и больше холодности и равнодушия.
Интересно, как поживает рыжий дизайнер? Если у него забрали базовое воспоминание, с которого начал развиваться его талант, значит ли это, что он больше не может работать?..
А уж как здорово все это характеризует Чарскую!
После случая с заложенным фотоаппаратом я много о ней размышляла. Справедлива ли я к ней? Быть может, Ольга Сергеевна права, и в том, что у клиентов пропадают куски памяти, нет ничего страшного? Чарская работает в ломбарде давно и наверняка понимает, что можно забирать, а что нет. Я знакома с ней меньше двух месяцев, а значит, не имею права судить о ее поступках, не разобравшись в их причине.
Теперь же я думала, что первое впечатление оказалось самым верным. Я категорически не понимала, для чего забирать у человека то, что делает его жизнь теплой и яркой.
Когда клиентка получила деньги и билет, Чарская «перемотала» назад ее воспоминания о сегодняшнем дне и мысленно «подтерла» эмоции, связанные со старой салфеткой. Теперь учительница не видела ничего особенного ни в том, что хозяйка «Кошачьего глаза» откуда-то узнала о вышитых собаках, ни в том, что предложила отдать эту вышивку в залог.
В этих манипуляциях не было ничего сложного. При желании, я могла бы легко их повторить. Вот только желания повторять у меня не возникало, и я искренне надеялась, что оно никогда не возникнет.
– Знаешь, мне кажется, Чарская нарочно выбирает только добрые воспоминания, а плохие нарочно пропускает.
«Подозреваю, что Ольга просто не обращает на них внимания. Они для нее не существуют».
– Но почему?
«Это особенность человеческой психики. Ты наверняка замечала: когда человек здоров и счастлив, он сеет вокруг себя свет, добро и хорошее настроение. Если же человек болен, зол или обижен, он стремится сделать больно всем, кто его окружает – обругать, обидеть, обесценить чей-нибудь важный поступок. Это происходит автоматически, Света, люди не всегда способны здраво оценить свое поведение и понять, почему сегодня они любят весь мир, а завтра люто его ненавидят».
– Хочешь сказать, Чарская постоянно находится в дурном расположении духа, и поэтому стремится испортить его всем остальным? У нее что, проблемы в семье? С мужем разводится? Или дети из школы плохие оценки приносят?
«У Ольги нет семьи, Света. Ни мужа, ни детей. Никого».
– А родители? Братья, сестры?
«Тоже нет. Когда-то они у нее были, однако давным-давно умерли. Я уже говорил тебе: Оля гораздо старше, чем кажется. Она их всех пережила».
С ума сойти.
– Но ведь у нее должны быть какие-то друзья, – растерянно пробормотала я. – Любовники, двоюродные племянники или даже внуки… Неужели Чарская совсем одна?
«Именно так. Знаешь, я думаю, Оля забирает у клиентов добрые воспоминания, потому что их не хватает ей самой. Поверь, Света, она вовсе не стерва и зла на самом деле никому не желает».
Серьезно? Как по мне, это спорное утверждение. Если мне не хватает хлеба, я могу его купить, а еще могу украсть или силой у кого-нибудь отнять. Что из этих трех вариантов более правильно и менее порицаемо обществом?
Если Чарской не хватает хороших эмоций, почему бы ей ими не обзавестись? Разве это сложно? Можно сходить в театр или на концерт, покормить в парке белок и птиц, купить новое платье, завести приятное знакомство. Вариантов – тьма.
«Все не так просто, Света. Подобных воспоминаний у Ольги много. У нее проблема с базовыми – теми, на которых строится характер, привычки, отношение к миру и все такое прочее. Обрести их заново очень и очень непросто».
– Сташек. Ты подслушиваешь мои мысли?
«Ты слишком громко думаешь. Я уши заткнуть не могу, извини. У меня лапки».
– Очень смешно… Погоди-ка. У Чарской нет базовых воспоминаний? Как это может быть?
«Я не говорил, что их нет. Я сказал, что у нее с ними проблема. А вообще, хватит об этом. У тебя еще полно работы».
– Нет, постой. Ты меня запутал. Объясни, что ты имеешь в виду.
«И не подумаю. Это слишком щекотливая тема, и нас с тобой она не касается. Если тебе интересно, подойди к Ольге и спроси у нее сама».
– Шутишь? Она мне ничего не скажет.
«И правильно. Нечего совать нос в чужие дела. Я и так рассказал больше, чем нужно. Все, я пошел. Не буду тебе мешать».
***
Спустя три дня во время утреннего чаепития Ольга Сергеевна объявила, что после обеда я останусь в ломбарде одна.
– Я уеду по делам и вернусь только завтра, – сказала она. – Если придут клиенты, обслужишь их сама.
Эта новость меня порадовала. Хорошенько обдумав последний разговор со Сташеком, я решила провести эксперимент, но для этого требовалось принять посетителя в отсутствие Чарской.
Стараясь скрыть приятное возбуждение, я заверила начальницу, что все сделаю в лучшем виде. Сташек наверняка заметил, что я кое-что задумала, однако виду не подавал и своей хозяйке ничего не говорил.
Ольга Сергеевна ушла из «Кошачьего глаза» после полудня. Когда ее автомобиль скрылся за поворотом, я быстро перекусила принесенным из дома рагу и переместилась в ее кабинет. Утром в ломбарде было тихо, и я очень надеялась, что хотя бы во второй половине дня ко мне кто-нибудь заглянет.
Надежда оправдалась в третьем часу дня. Скрипнула входная дверь и в холле раздались тихие неуверенные шаги. Я отложила в сторону бумаги, которые распределяла по папкам, и вышла навстречу визитеру.
Им оказалась невысокая худенькая девушка примерно моего возраста.
– Добрый день, – с улыбкой сказала ей я. – Чем могу помочь?
– Здравствуйте, – ответила она. – Я бы хотела заложить золотой браслет. Можно?
Я жестом пригласила ее в кабинет. Сташек неслышно скользнул за нами.
Браслет был не золотым, а позолоченным, и стоил копейки. А вот воспоминания девушки, которые показал мне кот, оказались гораздо интереснее.
Клиентку звали Мариной, и она работала швеей в одном из местных ателье. Семь месяцев назад Марина купила крошечную однокомнатную квартирку в старой панельной пятиэтажке, и теперь почти все ее деньги уходили на оплату ипотеки, неторопливый ремонт и покупку кое-какой мебели. В выходные Марина подрабатывала на полставки в детском кружке мягкой игрушки – учила девочек мастерить из разноцветных лоскутков зайчиков и мышек.
В этом месяце девушка приобрела новую люстру, и деньги неожиданно закончились. До следующей зарплаты оставалось больше недели, поэтому она решила заложить в ломбарде браслет, который несколько лет назад ей подарила подруга.
На самом деле, браслет можно было не закладывать, а попросить помощи у матери. Однако Марина категорически не хотела этого делать. Она знала: родительница ей не откажет, но, прежде чем дать денег, будет долго ворчать и выговаривать дочери за то, что та решила от нее отселиться.
– Разве я тебя выгоняла? – непременно спросит она у Марины. – Нет! Ты жила тут, как королева! Лишний раз тряпку в руки не брала. И что? Свободы захотелось? Самостоятельности? Самостоятельной быть хорошо, когда в кармане звенят монеты и шуршат купюры. У тебя же там дырка, и ветер гуляет. Это же надо – всю получку в ипотеку вливать! И хорошо, если бы ты такие деньжищи за царские палаты платила. У тебя же клоповник, Маринка. Самый настоящий.
Мать прекрасно понимает, что дочь в этот клоповник сбежала от нее. Сбежала при первой возможности, несмотря на вопли родительницы, маленькую зарплату и жизнь в режиме жесточайшей экономии. Самое гадкое было в том, что эта жизнь Маринку устаивала. Получив возможность жить в собственной квартире, девушка расцвела и даже не думала раскаиваться в своем поспешном поступке и проситься обратно в родительскую квартиру.
Отношения с мамой у Марины были сложными всегда.
Они долгое время жили вдвоем – отец ушел из семьи, когда дочери было десять лет. После этого мать будто подменили. Ладить с ней и раньше было не просто, а после развода она словно сорвалась с цепи: часто кричала, придиралась к каждому Маринкиному вздоху, в приступе ярости разбивала об стену чайные чашки, а однажды собственноручно обстригла дочь налысо.
Марине тогда было двенадцать лет, и она впервые в жизни покрасила волосы – сама и втайне от матери. Та, конечно же, быстро обо всем узнала, и, заявив, что новый цвет волос девочке не идет, схватила старые портняжные ножницы и обкорнала дочь, как шелудивую дворняжку.
Маринка, конечно, сопротивлялась – вырывалась и орала так, что на ее вопли прибежала соседка. Потом эта соседка отпаивала их обеих чаем и валерианкой, а затем самолично отвела девочку в парикмахерскую – то, что натворила на голове мать, оставлять было немыслимо.
После этого случая Марина мать возненавидела. Каждый ее жест, каждое слово вызывали у девушки сильнейшее раздражение. Их любой разговор завершался скандалом, а воспоминание о родительнице портило молодой швее настроение.
Ножницы, которыми матушка остригла ей волосы, Марина хранила у себя. Это была единственная вещь, которую, помимо одежды и средств гигиены, она забрала в свою новою квартиру. Ножницы были сделаны из хорошего металла, и ими оказалось удобно работать.
А еще к ним было привязано сильнейшее воспоминание детства, до сих пор портившее ей жизнь.
Я отложила в сторону позолоченный браслет, который все это время вертела в руках.
– Могу предложить за ваше украшение тысячу рублей.
– Хорошо, – покладисто согласилась девушка. – Тысяча так тысяча. Мне сейчас каждая копейка пригодится.
– Скажите, – я подалась вперед, – нет ли у вас дома каких-нибудь старых вещей советской эпохи? Посуды, например, скатертей или, скажем, ножниц? У нашего ломбарда заключен контракт с предпринимателем, который поставляет реквизит на киностудии и в тематические уголки. Этот человек платит за каждый предмет хорошие деньги. Вот, смотрите.
Я открыла страницу интернет-поисковика и в несколько кликов нашла фотографию портняжных ножниц, очень похожих на те, что хранились у моей клиентки.
– За подобные ножницы наш партнер может заплатить семь тысяч рублей.
– Семь тысяч? – едва не задохнулась от изумления девушка. – Ничего себе! У меня дома есть точно такие же!
– Приносите их сюда, – улыбнулась я. – Если вам, конечно, не жалко. Я посчитаю их вместе с браслетом, и переведу деньги в этот же день. При желании, я могу оформить ножницы, как залог, чтобы через три месяца вы смогли выкупить их обратно.
– Обратно они мне не нужны, – махнула рукой Марина. – Вы до какого времени работаете? До шести? Отлично, значит, я успею. Я мигом, честное слово. Сбегаю домой и сразу же вернусь с ножницами.
Она вылетела из «Кошачьего глаза» с той же скоростью, что предыдущие клиенты – близкой к скорости света. Едва за ней закрылась дверь, как ко мне на колени прыгнул Сташек.
«Партнер, который поставляет реквизит для киностудий, говоришь?»
– Ага, – кивнула я.
«Фантазерка ты, Света».
– А что такого? – пожала плечами я. – Мы ведь сегодня двух зайцев убьем, Сташек. Получим вкусное воспоминание, и избавим человека от ненависти к собственной матери. Причем, с минимальными трудозатратами. Я понятно объяснила, для чего мне нужны ее ножницы и почему я даю за них такие деньги, а значит, подчищать этой деве память нам с тобой не придется.
«Думаешь, ее отношения с матерью станут лучше?»
– Не знаю. Помимо той истории со стрижкой, у них было немало других ссор и скандалов. Но я надеюсь, Марина все-таки будет относиться к маме терпимее. Когда ножницы окажутся у нас, девушка наверняка найдет в себе силы позволить матери быть такой, какая она есть, и перестанет отравлять себе жизнь, вспоминая прошлые обиды. Лучшими подругами они, конечно, не станут, однако скандалить наверняка будут меньше. Как думаешь, Аристарх?