Котлета была отличная – и на запах, и на вкус. Нежная говядина, едва различимая сладость лучка, тонкая хрустящая корочка… Я отломила от нее вилкой небольшой кусочек и протянула его Сташеку.
– Будешь еще?
Кот взял угощение и принялся жевать, едва ли не щурясь от удовольствия. Правильно, это тебе не дешевые полуфабрикаты лопать и не сосиски из субпродуктов. А ведь в течение последнего месяца мы со Сташеком ели эту гадость ежедневно. Я – от безысходности, кот – потому что не имел привычки отказываться от еды, какая бы она ни была.
Теперь все было по-другому. Вчера я получила первую зарплату (ее размер меня приятно удивил), а потому сегодня на обед у нас были нормальные котлеты из нормального фарша.
В целом, работать в ломбарде мне понравилось. Тут было скучновато, зато тихо и спокойно.
Мой трудовой день начинался в семь тридцать – за полтора часа до открытия «Кошачьего глаза». Я выносила мусор, поливала фикусы, стоявшие в кабинете Ольги Сергеевны, протирала пыль, мыла полы.
На все эти манипуляции уходило около часа. Потом приезжала Чарская, и последние тридцать минут до начала работы мы пили чай. Ольга выкатывала из подсобки маленький круглый столик, расставляла на нем посуду и угощала меня каким-нибудь экзотическим сбором. Чай, который приносила я, Чарская пить отказывалась, называя его пылью индийских дорог, зато с удовольствием хрустела моими карамельками, добавляя к ним свое печенье или нежнейшие заварные пирожные.
Во время чаепития мы разговаривали. Ольга Сергеевна справлялась о моем здоровье и настроении, а потом задавала ненавязчивые вопросы о детстве, родителях, привычках и увлечениях. Зачем ей нужна эта информация, я не знала, однако отвечала без возражений – пикантные подробности моей биографии начальницу не интересовали, поэтому ее любопытство можно было списать на естественное желание лучше узнать свою сотрудницу.
О себе Чарская не рассказывала ничего. Мои робкие попытки выяснить, как обстоят дела у нее самой, сразу же пресекались – Ольга Сергеевна мягко, но решительно переводила разговор на другую тему.
В девять ноль-ноль мы расходились по рабочим местам. Чарская пересаживалась за письменный стол, а я отправлялась в хранилище или в свой кабинетик.
Документы и каталог «Кошачьего глаза» я привела в порядок за всего за две с половиной недели. В целом, это было не сложно. Требовалось только разделить бумаги на нужные и устаревшие, а также актуализировать списки хранившихся у нас вещей. С последними, правда, пришлось повозиться.
Каталог ломбарда был разделен на две большие части. В первую из них надлежало заносить предметы из кладовки номер один. В ней содержалось много красивых и полезных вещей: старинные картины и статуэтки, наручные часы, ювелирные украшения (в основном кольца и цепочки), и всевозможная электроника, начиная от фотоаппаратов и заканчивая телевизорами.
У каждого из этих закладов был свой срок хранения. То, что клиенты не успевали или отказывались выкупать, следовало хранить еще месяц, а потом отправлять на продажу в специальные магазины, с которыми у Чарской были заключены договора. Раз в две недели к нам приезжала машина, в которую хмурые дяденьки в синих комбинезонах загружали коробки с «просроченным» ломбардным товаром. Поначалу Ольга Сергеевна сама контролировала этот процесс, а потом с радостью делегировала эту обязанность мне.
Что интересно, в магазины уезжали только вещи из первой кладовой. Те, что находились во второй, никто никогда не трогал. Их не выкупали и не продавали, и я даже боялась представить, что за сокровища там сокрыты.
Отпирая в первый раз электронный замок хранилища номер два, я ожидала увидеть в нем подлинник «Моны Лизы» или, на худой конец, коллекцию скрипок Страдивари. Каково же было мое изумление, когда за тяжелой металлической дверью обнаружился самый обыкновенный хлам. На пронумерованных деревянных полках лежали безглазые пластиковые куклы, облезлые бусы и дешевые брошки, сломанные табуретки, пыльные советские радиоприемники.
Можно было подумать, будто все эти предметы являются необычными, однако я была на сто процентов уверена, что это не так. Вещи, сохранностью которых меня едва ли не ежедневно пугала начальница, имелись у каждого жителя нашей страны. Точно такой же радиоприемник когда-то стоял в квартире моего деда, а на чердаке родительской дачи до сих пор валяется такая же старая лысая кукла – ею, кажется, играла еще моя мама.
Все, что лежало в нашей особенной кладовой, являлось ширпотребом, да еще весьма сомнительного качества. В связи с этим возникал закономерный вопрос: почему рухлядь, которая в базарный день будет стоить три рубля за тонну, хранится с таким почтением и считается чрезвычайно ценной?
Этот вопрос я задала Чарской во время очередного чаепития.
– Поверь, Света, те вещи не так просты, как кажется, – ответила мне она. – Они уникальны, удивительны. Сейчас ты этого не понимаешь, однако совсем скоро они перед тобой раскроются.
– В каком смысле раскроются? – не поняла я.
– Увидишь, – усмехнулась тогда Ольга Сергеевна.
Наш разговор меня заинтриговал, однако, занявшись текущими делами, я быстро о нем забыла.
Вообще, работы в ломбарде хватало всегда. Посетители появлялись тут каждый день, и они действительно были разными. Кого-то привозил к нам трамвай, кого-то – дорогой автомобиль, кто-то приходил пешком. Чарская принимала всех и никогда никому не отказывала.
В холле клиентов непременно встречал Сташек.
Кот жил в ломбарде постоянно, при этом я понятия не имела, где находится его лоток и мисочки для еды. У меня имелось предположение, что они стоят в личной подсобке Ольги Сергеевны – единственном помещении, в которое у меня не было доступа.
Как и говорила Чарская, Сташек оказался умным и воспитанным зверем. Он не портил мебель, не скакал по шкафам и полкам, не путался под ногами и вообще вел себя очень деликатно.
Мы подружились сразу. В мой первый рабочий день кот долго наблюдал, как я мою полы, а потом подошел знакомиться. В итоге до самого прихода Ольги Сергеевны я чесала его за ухом и гладила по роскошной серой шерсти, а в обед угостила сосиской.
С тех пор мы всегда обедали вместе. Вот и сейчас, перекусывая самодельными котлетами, я не забывала давать вкусные кусочки Сташеку.
Внезапно кот насторожился. Несколько секунд он сидел неподвижно, а потом соскочил со стула и неслышно выскользнул в холл. Это означало, что в ломбарде появился новый клиент.
Я доела котлету и поспешила за нашим четвероногим швейцаром. Если затаиться возле открытой двери моей комнатки, можно не только увидеть, кто именно пожелал навестить мою начальницу, но и услышать их беседу. Такие разговоры обычно бывали однообразны, но иногда оказывались интересными.
В этот раз к Чарской пришел высокий молодой мужчина в стильной зеленой куртке и дорогих бежевых ботинках. Его рыжие волосы были идеально уложены, а над аккуратной бородкой явно потрудился профессиональный барбер. Мужчина стремительно миновал холл и скрылся в кабинете хозяйки ломбарда.
– Здравствуйте, Ольга Сергеевна, – донесся до меня его голос.
– Добрый день, Виталий Петрович.
– Вы знаете мое имя? – немного смутился посетитель. – Разве мы знакомы?
– Теперь – да, – Чарская явно улыбалась. – Вы – личность известная. Я неоднократно видела вас по телевизору.
– Мне очень приятно, – клиент улыбнулся ей в ответ. – Что ж. Мои друзья говорили, будто вы можете выручить человека, попавшего в неприятную жизненную ситуацию. Выручить хорошей суммой денег.
– Это зависит от того, что вы дадите мне взамен.
– Вот, посмотрите. Я хочу получить за эту вещицу сто пятьдесят тысяч рублей. Прямо сейчас. Это возможно?
Повисла тишина. Очевидно, Чарская рассматривала протянутую ей вещь.
– Красивый перстень, – сказала она, наконец. – Но совершенно неинтересный. Сто пятьдесят тысяч, говорите? Я могу дать вам двести, если вы принесете в залог кое-что другое.
– И что же?
– Домашние тапочки вашей бабушки.
– Простите… Тапочки?..
– Да. Коричневые с золотистым рисунком. Те, которые она носила много лет. Вы ведь не успели их выбросить, верно? Ваша бабушка умерла всего неделю назад, и ее вещи еще неразобраны.
Клиент рвано выдохнул. Я могла представить, как изумленно расширились его глаза. Потому что мои глаза расширились тоже.
– Откуда вы знаете, что моя бабушка умерла?
– Об этом знает весь город, – усмехнулась Ольга Сергеевна. – Лично я прочитала о похоронах в одном из местных пабликов.
– И все-таки я не понимаю… Тапочки… Они же стоптанные, рваные. Зачем они вам?
– Двести тысяч, Виталий Петрович.
– Ольга Сергеевна… Вы ведь сейчас пошутили, да?
– Если вам не нравится мое предложение, пожалуйста, закладывайте кольцо. Но учтите, больше семидесяти тысяч я вам за него не дам.
– Семьдесят?! За платиновый перстень с бриллиантом? А за рваные копеечные шлепанцы предлагаете двести?
– Именно. У вас будет четыре месяца, чтобы выкупить их обратно. Если принесете тапки в течение двух часов, я дам за них на двадцать тысяч больше. Что скажете, Виталий Петрович?
Мужчина вылетел из ломбарда со скоростью пули. Квартира его покойной родственницы, очевидно, находилась где-то неподалеку, потому как обратно он вернулся уже минут через двадцать.
Пока его не было, я продолжала стоять у приоткрытой двери своего кабинета и пыталась понять, что сейчас произошло.
В поступке Чарской не было ни логики, ни смысла. Я, конечно, слышала о безумцах, которые покупают за бешеные деньги одежду и обувь знаменитостей, однако очень сомневалась, что бабушка рыжего красавчика настолько известна, чтобы кто-то мечтал завладеть ее добром.
Может, моя начальница, извращенка? Этакая фетишистка, получающая удовольствие от приобретения никому не нужных вещей. Ежику понятно, что выкупать тапки клиент не станет. Заберет деньги, покрутит пальцем у виска и уйдет в закат. А потом расскажет всему городу, что хозяйка нашего ломбарда – сумасшедшая, дающая деньги в обмен на мусор.
Но что, если Чарская все-таки пошутила? Что, если этот рыжий провинился перед ней, или, скажем, перед ее лучшей подругой, и она таким странным образом решила его проучить? Принесет он ей бабушкины тапки, а она его пошлет за дедушкиными очками. А потом за папиной шляпой и маминым свадебным платьем.
Нет, не может быть. Чарская – дама серьезная и такими глупостями наверняка заниматься не будет. Но, боже мой, как же все это странно…
От размышлений меня отвлек звук открывающейся двери. Потом через холл галопом пронесся давешний посетитель, а спустя несколько минут раздался звон колокольчика – Ольга Сергеевна вызывала меня к себе, чтобы передать на хранение новый заклад.
На пороге ее кабинета я столкнулась с клиентом. Рыжий прижимал к себе выданный ему залоговый билет и выглядел совершенно счастливым. Я посмотрела ему в лицо и вздрогнула. Глаза мужчины были пустыми и мутными, как у куклы.
– Света, будь добра, отнеси эту обувь в кладовую номер два.
На столе Ольги Сергеевны стояла пара ветхих домашних тапок. Они выглядели точь-в-точь, как я себе представляла – невнятного буро-коричневого цвета, жутко стоптанные, да к тому же еще и дырявые.
Мусор. Хлам.
Тем не менее, Чарская смотрит на них, как на величайшее сокровище в мире. Интересно, почему?
Я молча взяла тапки и протянутый мне электронный ключ и потопала в хранилище. По инструкции работать с закладами надлежало в одноразовых резиновых перчатках, однако, в этот раз я решила махнуть на данное правило рукой. От резины у меня страшно чесались ладони, а шлепанцам наверняка было все равно, останутся на них отпечатки моих пальцев или нет.
Отперев кладовую, я сунула тапки под мышку, стянула с пальцев перчатки и запихала их в карманы джинсов. Стоило мне снова взять в ладони наш новый заклад, как перед глазами встала неожиданная картина.
Будто воочию я увидела вихрастого рыжеволосого мальчика, который сидел на большом мягком диване и внимательно рассматривал бабушкины тапочки – те самые, что я сейчас держала в руках. Только теперь это были не стоптанные уродцы, а новенькие тряпичные туфельки шоколадного цвета с красивым золотым узором. Именно этот узор мальчонка и разглядывал – с восхищением, едва дыша от осознания красоты орнамента, который создал неизвестный художник.
Нити узора были тонкими, будто их рисовали кистью, а их вязь такой правильной, такой гармоничной, что переплетение ее линий вызывало у ребенка чистый неприкрытый восторг.
Видение исчезло.
Я поставила тапочки на полку и глубоко вздохнула.
И что это сейчас было?..
Галлюцинация? Или сон? Я что, умудрилась уснуть прямо в хранилище? Да еще стоя на ногах?
Нет, я не спала. Я будто наяву увидела и туфли, и узор, и ребенка.
Ничего не понимаю. Я ведь никогда раньше не встречала этого мальчика. И этот его восторг… Он был так хорошо ощутим! Почти осязаем! Еще секунда, и я бы решила, что восхищение от красоты орнамента на бабушкиных тапках испытываю я сама. Это было похоже на… на…
«На воспоминание».
Я вздрогнула и огляделась по сторонам, пытаясь понять, чей голос только что услышала. Но в хранилище, кроме меня, не было ни души.
«Ты ведь поняла, что это воспоминание было чужим? Поняла, Света?»
На моей голове зашевелились волосы.
– Кто это говорит? – осипшим голосом пробормотала я.
«Никто. Голос звучит у тебя в голове. Я вынужден общаться телепатически. Мой артикуляционный аппарат, к сожалению, не приспособлен для человеческой речи».
– Где ты? – спросила, замирая от внезапно страха. – Покажись.
«Обернись. Я за твоей спиной».
Я резко повернулась к двери. У входа в хранилище стоял Сташек.
Несколько секунд мы с ним молча смотрели друг на друга.
– Я никого не вижу, – удивленно произнесла я.
«Вообще-то ты смотришь прямо на меня».
Во взгляде кота появилось осуждение. В моем – ужас.
– Аристарх, – прошептала я, – ты у нас заделался в телепаты?
«Почему заделался? Я был им всегда. И да – можешь начинать вопить, размахивать руками и носиться по комнате».
– Зачем?
«Не знаю. Вы, люди, всегда так делаете, когда встречаете что-нибудь непонятное».
Интересно, в моей семье имелись шизофреники? Или я буду первой?
Мои ноги ослабели. Я снова вздохнула и опустилась на пол. Сташек подошел ближе и потерся косматой головой о мое колено.
– Можно я не буду вопить? – жалобно спросила у кота, погладив его по спине. – У меня голос сел.
«Можно, – великодушно разрешил тот. – Оля в свое время тоже не кричала. Зато бегала по коридору и швырялась старыми газетами. И кстати. Ты не сумасшедшая. Хотя и разговариваешь с котом».
– Проблема не в том, что я с тобой разговариваю, – усмехнулась я. – А в том, что ты мне отвечаешь.
«Я – необычный кот».
– Это я уже поняла.
«Давай обо мне мы поговорим чуть позже. Негоже вываливать на тебя все интересное за один раз».
Я усмехнулась и уже хотела ответить, но тут скрипнула дверь, и в хранилище вошла Ольга Сергеевна.
– О! – сказала она, глянув на нас сверху вниз. – Вижу, вы тут заново знакомитесь. Вот и хорошо. Вставай, Света. Судя по всему, нам с тобой нужно серьезно побеседовать.