Война Алой и Белой Розы, полная династических распрей, предательств и убийств, привела к разорению Англии и к уничтожению старых аристократических родов. Она шла с переменным успехом, и то одни, то другие феодалы брали верх. В этой смене династий долго решающую роль играл человек, оставшийся в истории под дерзким и громким именем Делателя Королей. Это был Ричард Невиль, граф Уорвик.
Представитель древнего и славного рода, он поначалу принял сторону Белой Розы – Йорков, ибо его связывали с ними не только личные симпатии, но и родственные узы. Его молодая тетушка Сесилия Невиль была супругой Ричарда Йорка, главы этой партии и близкого друга самого Уорвика. Его старшая дочь Изабелла стала женой второго сына Йорка и Сесилии, а младшая, Анна, еще ребенком была помолвлена со старшим сыном и наследником Ричарда – Эдуардом.
Благородный и щедрый человек, мудрый политик и талантливый полководец, граф Уорвик был популярен в Англии, пожалуй, не менее рвущихся к власти Йорков. Будучи лордом-адмиралом, он сумел уберечь страну от набегов французских пиратов. Его щедрость вошла в поговорку, он умел говорить с простыми людьми, и те верили ему. Но Уорвик был человеком своего жестокого времени. Это ему принадлежал призыв убивать лордов и рыцарей, повинных в войне Роз, но щадить простых воинов. С его попустительства началась кровавая резня знати в Англии, его имя проклинали в замках сторонников Алой Розы, но народ любил и почитал его и не был настроен против Медведя[1] Невиля, зная его широту и снисходительность. «Кровавый Уорвик», – говорили о нем ланкастерцы, «милостивый Невиль» – звали его йоркисты.
Когда в битве под Уэйкфилдом погиб его друг Ричард Йоркский, глава партии Белой Розы, Уорвик сделал все, чтобы привести к власти его старшего сына Эдуарда. Ланкастерцы были разбиты, их король Генрих VI стал узником Тауэра, а его супруга Маргарита Анжуйская бежала с сыном сначала в Шотландию, а потом во Францию, где надеялась найти помощь и сочувствие. Но, увы, это ей не удалось. Король Людовик XI Французский симпатизировал Уорвику и предпочел занять его сторону, желая видеть Англию своей союзницей. Поэтому, приняв беглую королеву и назначив ей содержание, он не спешил оказывать ей помощь.
Однако пути Господни неисповедимы, и кто бы мог подумать, что настанет время, когда изгоем окажется сам Делатель Королей?
Уорвик стоял за партию Йорков и возвел на трон Йорка. Разумеется, его честолюбие было удовлетворено, ведь его младшая дочь была помолвлена с Эдуардом еще ребенком и со временем должна была стать королевой. Фактическим же правителем при молодом государе стал сам Уорвик. А Эдуард, этот благодушный и красивый юноша, больше всего на свете любивший женщин и развлечения, со всем пылом юности предавался страстям. Никто не ожидал, что этот веселый гуляка-монарх захочет избавиться от опеки своего названого отца Уорвика.
В Эдуарде проснулся властитель, он все тяжелее переносил опеку коронатора Уорвика, выходил из повиновения. Уорвику поначалу удавалось усмирять его. В стране было неспокойно, и навести порядок, казалось, мог только он. Эдуарду приходилось вновь и вновь смиряться, пока… он не влюбился.
Его избранница, прекрасная молодая вдова Элизабет Грей, покорила его настолько, что он тайно обвенчался с ней. И когда Уорвик узнал об этом, узнал, что его дочь отвергли ради низкородной особы, он восстал против короля. Это обернулось для него изгнанием. Великий Делатель Королей вынужден был бежать во Францию, а его дочь осталась жить в глуши, в одном из отдаленных монастырей.
Именно тогда Уорвик, желая отомстить тому, кого он возвел на трон, решился на невозможное. Забыв кровавые распри и предательства, он заключил союз со своим давним врагом – Маргаритой Анжуйской. Французский король Людовик был в восторге. Его не устраивала самостоятельная политика молодого Эдуарда Английского, который всячески выражал расположение к злейшему врагу Франции – герцогу Бургундии Карлу Смелому, и даже породнился с ним, выдав за него свою младшую сестру Маргарет. В союзе же королевы Алой Розы и Делателя Королей Людовик видел реальную угрозу для Эдуарда IV и готов был на все, чтобы объединить их против Англии, где тем временем Уорвик был провозглашен изменником и первым врагом королевства.
В Англии ждали вторжения. Король Эдуард все еще опасался грозного Делателя Королей. Личность Уорвика подавляла его, он терялся, впадал в панику, чувствуя свою обреченность. «Против Медведя нельзя устоять», – твердил он и вместо того, чтобы усиливать оборону страны и усмирять приверженцев Алой Розы, предавался увеселениям. Особенно он пал духом, когда его брат Джордж Кларенс открыто перешел на сторону своего тестя Уорвика.
Король пребывал в отчаянии. Англия же, раздираемая смутами, ждала Уорвика. Люди не забыли о годах относительного благополучия, когда он правил при молодом монархе, и все чаще связывали свои надежды на лучшую жизнь с Ричардом Невилем. Королевство замерло в ожидании высадки. Именно в это время младший брат короля Ричард Глостер нашептал Эдуарду, как наконец остановить Медведя.
Все знали, что Уорвик боготворит свою младшую дочь Анну. И Глостер посоветовал королю сделать ее заложницей и припугнуть Делателя Королей расправой над ней, дабы тот смирился. Если же Уорвик явится к Эдуарду с повинной, ему и Анне окажут всяческие почести, а юная девушка станет женой герцога Глостера.
Какие планы вынашивал брат короля, никто не знал. Он был загадочен и непостижим, этот калека с лицом падшего ангела, глазами цвета ночи и изувеченным телом. Его боялись и не понимали, хотя все, что он делал, казалось, шло лишь на благо королевству. И Эдуард согласился. Страшное письмо, составленное вопреки всем канонам рыцарской чести, было отправлено Уорвику во Францию. Если бы его содержание стало известно в Англии, ни один рыцарь, носящий цепь и шпоры, не поднял бы свой меч в защиту короля, опустившегося до шантажа. Письмо поручили доставить тайному гонцу, рыцарю Филипу Майсгрейву, считавшемуся лучшим воином Англии. Человек чести, верный вассал своего государя, он не ведал, что за послание везет.
Однако судьба распорядилась по-своему. Никто не мог предположить, что Анна Невиль, эта своенравная и дерзкая дочь Уорвика, разрушит все планы Эдуарда Йорка и его горбатого брата и, переодевшись мальчишкой, покинет свое узилище. Более того, волею случая ее спутником стал именно тот человек, кого король избрал своим тайным гонцом, и в Париж к Уорвику они прибыли почти одновременно.
Узнав об этом, Эдуард Йорк на глазах у придворных потерял сознание. Когда же его после продолжительного обморока наконец привели в чувство, король велел всем убираться вон и надолго заперся в своей молельне в Вестминстерском аббатстве. Он не желал никого видеть. Он отказывался принимать жену, гнал от себя приближенных, выдворял советников и парламентеров. На его рабочем столе скопилась груда писем и грамот, и даже послания союзного герцога Бургундского Эдуард отшвыривал прочь.
Когда королю сообщали о прибытии гонца, он вздрагивал:
– Что?.. В стране мятеж? Уорвик высадился в Англии? Идут за мной?
И лишь однажды за все время он вышел из транса. Это случилось, когда с севера прибыл его брат, Ричард Глостер, и принялся уговаривать Эдуарда взять себя в руки. Он рассказал, что направил всем европейским дворам послания с уведомлением о том, что мятежный вассал Уорвик распространяет слухи, порочащие честь Эдуарда Йорка, которые на самом деле являются чистейшей ложью и клеветой. Сам Ричард в дни полнейшей апатии короля повел себя как истинный государственный муж. Он навел порядок на англо-шотландской границе, заложив свои драгоценности, расплатился с наемниками, усилил береговую охрану. Казалось бы, Эдуард должен молить Бога, пославшего ему такого брата, но тот со все большей ненавистью смотрел на этого хромого, горбатого калеку с ниспадающими вдоль щек волосами цвета воронова крыла. Когда же Ричард попросил его подписать какие-то петиции, король неожиданно пришел в ярость и, схватив герцога за ворот, вышвырнул его вон, дав ему такого пинка, что Ричард лишь чудом не расшибся, скатившись с лестницы.
– Вон! – ревел вдогонку ему Эдуард. – Сгинь с моих очей, мерзкий паук с душой сатаны! И благодари Бога и Его Пречистую Матерь, что я не приказал бросить тебя в один из каменных мешков Тауэра!
Впрочем, все изменилось, едва только в Лондон вернулся тайный посол Эдуарда к Уорвику. Когда королю сообщили, что сэр Филип Майсгрейв ожидает его распоряжений в приемной, Эдуард, словно не расслышав, несколько раз переспросил и наконец, изменившись в лице, велел впустить к себе рыцаря.
О чем они говорили, никто не ведал. Утомленные придворные толпились в длинном полутемном зале с высокими готическими окнами. Под сводами в чашах светильников, подвешенных на цепях, металось пламя. Часы на башне Вестминстера гулко пробили семь раз. Король беседовал с Майсгрейвом уже более пяти часов.
В зал вступила королева Элизабет, окруженная многочисленной родней, которую Эдуард возвысил в противовес древним родам Бофоров, Невилей, Стаффордов и прочих, косо поглядывавших на нового короля. По залу волной прокатился шепот. Еще не забылись слухи о том, что до своего брака с королем Элизабет Грей была невестой рыцаря Майсгрейва, воина с англо-шотландской границы. И действительно, королева взволнованно глядела на узкую двустворчатую дверь, за которой так надолго уединились ее муж и бывший возлюбленный. Элизабет была на пятом месяце, но носила свое бремя на удивление легко, и положение королевы почти не отразилось на ее прекрасном облике.
Наконец дверь отворилась и вышел король. Его поступь была легка. Придворные невольно переглянулись. Давно уже они не видели своего монарха столь просветленным. Эдуард же, взяв за руку шедшего рядом с ним Майсгрейва, произнес во всеуслышание:
– Милорды и миледи, я хочу представить вам нового барона Англии сэра Филипа Майсгрейва, моего преданного вассала и друга. Тот, кто выше людей, наделил его благородством и способностью быть честным перед своим монархом. Все, что я могу сделать для него, это воздать ему надлежащие почести, наградить титулом и одарить земельными угодьями.
Глаза короля светились, и казалось, он был не в силах выпустить руку новоявленного нортумберлендского барона.
У королевы дрогнули брови. Ведь после того как Майсгрейва вместе с Анной Невиль разыскивали по всей Англии и за его голову была назначена награда, она полагала, что возвращаться ко двору Эдуарда IV было бы для Филипа чистейшим безумием, и ждала, что наименьшим наказанием для ее прежнего возлюбленного будет плаха. Вышло же по-иному…
Что же произошло между королем Англии и Филипом Майсгрейвом? Этого никто так и не узнал. Лишь истопник, разжигавший по утру камин в королевском покое, обратил внимание на клочки обгоревшей дорогой бумаги. Он подтолкнул их кочергой в разгоравшееся пламя, и от письма, способного погубить целую династию и изменить судьбы Европы, не осталось и следа.
Эдуард Йорк словно воскрес к новой жизни. Оживленный, деятельный, подтянутый, он по-новому взглянул на свое положение, велел собрать войска и быть готовым ко всему. Ведь если честь Эдуарда Английского и была спасена, то еще оставалась угроза вторжения. И исходила угроза все от того же Медведя, Делателя Королей Уорвика.
Однако, к удивлению сторонников Эдуарда, он приблизил к себе братьев Уорвика – епископа Йоркского Джорджа Невиля и Джона, маркиза Монтегю. Первому он торжественно вручил печать казначейства. Что же касается второго, то король решил породниться с ним, обручив его сына со своей дочерью, маленькой принцессой Элизабет. Таким образом, единственный отпрыск рода Невилей мужского пола становился претендентом на английский престол.
Такое явное возвеличивание ближайших родственников врага вызвало недоумение. Придворные лишь многозначительно переглядывались, когда слышали речи короля о том, что ни на кого он не может так положиться, как на славных Невилей. Даже друзья и сподвижники молодого короля – Гастингс, Ховард и родня королевы Вудвили, были ныне обойдены вниманием монарха, не говоря уже о его младшем брате Ричарде Глостере, который после гневной вспышки Эдуарда безвыездно пребывал на севере Англии.
Королева Элизабет никогда ни о чем не расспрашивала своего венценосного супруга. Она была достаточно проницательна и знала, что, когда придет время, он сам заговорит с ней. Так и случилось.
Однажды вечером, когда королева расчесывала перед зеркалом свои чудесные золотистые волосы, а Эдуард, сидя за столом, просматривал бумаги, она услышала, как он насмешливо фыркнул:
– Клянусь Всевышним, наш дражайший родич Карл Смелый ни в чем не знает меры. Он так волнуется, что Уорвик, вернувшись в Англию, заберет у меня трон, словно дело касается его лично.
Королева мягко заметила:
– Нэд[2], но ведь дело и в самом деле касается его. Йорки его сторонники, однако, если воцарятся Ланкастеры, они сразу проявят свою лояльность к его врагу Людовику. Тем более что именно Луи субсидирует их подготовку к интервенции.
– Ерунда все это, – отмахнулся король.
Элизабет повернулась к мужу, но не произнесла ни слова.
– Да-да, моя прекрасная королева, – смеясь, продолжал Эдуард. – Уорвик, человек, которого я раньше звал отцом, который учил меня владеть мечом и поджигать фитиль у ручной кулеврины, человек, который возвел меня на престол, хочет он того или нет, по-прежнему любит меня. Поверь, Бетт, еще недавно Уорвик имел в своих руках средство, позволяющее ему разделаться со мной, не пересекая Английского канала, но он не сделал этого. В глубине души Уорвик все еще любит меня, а этот его союз с волчицей Маргаритой… Гм. Думаю, это только для моей острастки. Зла же мне он не причинит.
Элизабет положила гребень на инкрустированный перламутром столик.
– Тебе об этом сообщил Майсгрейв?
Эдуард, улыбаясь, глядел на пламя свечи.
– Что? Нет-нет. Но он рассказал о своей встрече с Делателем Королей, и из его слов я понял, что старый Медведь, не имеющий сыновей, никогда не сделает худого мне, своему названому сыну.
В его голосе была уверенность, но королева отнюдь не разделяла оптимизма мужа.
– Конечно, вам виднее, мой повелитель. Однако как вы смотрите на то, что он выдал свою любимицу Анну за юного Ланкастера?
Эдуард пожал плечами:
– Думаю, он поддался минутной прихоти. Ведь я, как никто другой, знаю, насколько непостоянен старый Невиль в своих причудах. Нет, он не найдет себе места среди Ланкастеров. Подумай, Бетт, ведь он первым в Англии призвал к уничтожению их знати. Он погубил двух Сомерсетов, Уилтшира, Клиффордов и множество других. А разве отец Уорвика не казнен по приказу его нынешней сподвижницы Маргариты Анжуйской? Нет, злится он на меня или нет, но в конце концов Уорвик вернется под знамена Белой Розы. К тому же я благоволю к его родне, а его самого всегда ждет здесь теплый прием. Словом…
Эдуард мечтательно улыбнулся и, развернув свиток дорогой голландской бумаги, размашисто начертал:
«Наш дражайший брат Карл!
Мы, Божией милостью король Англии и Уэльса, властитель Ирландии, искренне признательны тебе за заботу о нас. Однако заверяю тебя, что в случае высадки здесь небольшого числа интервентов во главе с небезызвестным Делателем Королей мы в состоянии достойно встретить его и готовы пойти с оным графом на соглашение ради блага Англии и процветания достославного дома Йорков…»
Все, однако, вышло не так. Пока король беспечно ждал добрых вестей от «названого отца», Уорвик готовил условия для высадки своих войск в Англии. Его люди проникали в графства, недовольные политикой короля, подбивая феодалов к восстанию, а сам он вербовал и обучал в это время на континенте наемников, вел переговоры с Людовиком Французским о льготах, которые он, Ричард Невиль, предоставит Франции в отношениях с Англией, и о совместном выступлении против общего врага – Карла Бургундского.
Когда все было готово, северные феодалы по приказу Уорвика подняли мятеж. Король, слывший удачливым полководцем, решил, что легко разделается с восставшими, и под звуки фанфар и колыхание знамен двинулся в Йоркшир, откуда поступали тревожные вести. Однако при его приближении восставшие, не принимая боя, стали отступать к границе, увлекая войска короля все дальше на север, и Эдуард неожиданно понял, что все это тщательно спланированный маневр и целью восстания было выманить его из столицы.
Король велел прекратить преследование, решив на следующий же день спешно возвратиться в Лондон. Но Эдуард еще не знал, что то, чему он не желал верить, уже свершилось.
В густом тумане, из-за которого береговая охрана не заметила приближения флота Делателя Королей, его войска 11 сентября высадились в Портсмунде и Плимуте. Людовик Французский предоставил ему множество судов, золото и наемников. С Уорвиком были и лорды-ланкастерцы, и, самое главное, к нему примкнул один из Йорков – герцог Кларенс, его зять. Королевы Маргариты и ее сына, принца Уэльского, не было с Делателем Королей, однако их прибытие ожидалось, как только граф разделается с узурпатором Эдуардом.
Едва Уорвик высадился в Англии, к нему стали собираться сторонники. Графства Кент, Девон, Сомерсетшир восстали, объявив, что не подчиняются более Эдуарду Йорку, а желают иметь королем Ланкастера. Отовсюду к Делателю Королей стекались войска, люди прикалывали к груди алую розу и расправлялись с чиновниками Йорков. Вдоль дороги, ведущей к Лондону, стояли толпы людей, криками приветствовавшие Уорвика, а за ними маячили силуэты виселиц, на которых раскачивались тела йоркистов.
Когда основные силы Уорвика приближались к столице, городские советники попытались организовать отпор, но их действия, лишенные четкого плана, оказались парализованными мятежом, поднятым агентами Уорвика. Толпы горожан и оборванцев запрудили улицы столицы, ввязывались в стычки с солдатами Эдуарда, поджигали дома йоркистов, а заодно разделывались и с ненавистными фламандцами. По улицам потекла кровь. Городские нищие занялись грабежом, и в час полнейшей неразберихи Уорвик во главе войска вступил в город. Его восторженно приветствовали, но граф, видя, в каком состоянии столица, тут же вместе с городским ополчением занялся подавлением мятежа.
И как только с балок домов и деревьев сняли тела повешенных и потушили пожары, в Лондоне начался праздник. Уорвик остался верен себе, и его щедрость не знала границ. На улицах жарили бычьи туши, откупоривали бочонки с превосходным вином, гремела музыка, а сам граф поспешил в Тауэр, чтобы освободить Генриха VI Ланкастера.
Короля-узника встретили восторженным «ура». Память толпы коротка, и все уже забыли о том, что именно при попустительстве этого слабодушного правителя страну грабили жадные временщики, что именно при нем вспыхнула война Алой и Белой Розы, что он был душевно нездоров, а порой впадал в полное помешательство. В эти минуты Генриха Ланкастера любили и почитали так же, как и стоявшего рядом с ним Уорвика, и, когда граф при огромном стечении народа опустился перед королем на колени и во весь голос произнес вассальную присягу, толпа взорвалась радостными криками и в воздух взлетели сотни колпаков.
Никто не мог и заподозрить, что как раз в это время Уорвик отдал приказ схватить королеву Элизабет и лишь вмешательство ее младшего брата, Джона Вудвиля, спасло ее. Пока Делатель Королей праздновал свой триумф, юный Вудвиль успел тайно доставить беременную сестру с малюткой-дочерью в Вестминстерское аббатство, где она нашла убежище и получила покровительство Церкви. Благородный юноша поплатился за это жизнью; его отрубленная голова, насаженная на пику, была выставлена на Лондонском мосту как наглядное свидетельство того, что Уорвик ничего не простил Йоркам и готов расправиться с каждым из них.
На следующий день собрался парламент, который вновь провозгласил королем Генриха VI, а Эдуарда объявил узурпатором, незаконным сыном герцога Ричарда Йорка, и осудил его за то, что он в нарушение всех обычаев обвенчался с Элизабет Грей. В этом последнем пункте обвинения проявилась личная обида Уорвика, мстящего за оскорбление, нанесенное его дочери. Он объявил в парламенте, что незамедлительно отправится сражаться с узурпатором Эдуардом Йорком и не будет считать свою миссию завершенной до тех пор, пока в Англии не останется только один государь.
А что же Эдуард? О постигших его бедах он узнал лишь на подступах к Ноттингему. Новость потрясла его. В полной растерянности Эдуард оглядывал ряды своих сподвижников.
– Милорды… Видит Бог…
Он не находил слов, и самые преданные отводили взгляд. Лишь один из них смотрел Эдуарду прямо в лицо, и в его глазах читался вызов. Это были зеленые, чуть раскосые глаза младшего брата Делателя Королей.
– Лорд Монтегю… Сэр Джон! Вы принесли священную клятву… Наши дети помолвлены. Могу ли я рассчитывать на вас?
– О мой король!..
Монтегю низко склонился. Этот ответ, не означавший ничего определенного, озадачил короля, но он не стал настаивать, а лишь повторил:
– Помните же, сэр Джон! Принцесса Элизабет все еще наследница английской короны и невеста вашего сына.
Монтегю вторично поклонился.
В это время вперед выступил лорд Гастингс, ровесник и друг короля.
– Ваше величество, я думаю, нам предстоит бой с проклятым Невилем. Поэтому позвольте мне отправиться к вашему брату Глостеру за подкреплением.
Эдуард печально усмехнулся:
– И ты, Гастингс, друг мой, покидаешь меня…
– Нет. Я делаю то, что сейчас важнее всего. Я уверен, что герцог Глостер приведет с собой свежие силы и мы сможем дать бой Медведю.
Эдуард сжал пальцами виски, потом резко вскинул голову.
– Да, Гастингс, ты прав. Мы дадим Невилю бой. Ты отправишься к Дику[3] и приведешь его. Мы с ним скверно расстались, но он неглуп и сам поймет, что сейчас не время сводить счеты. Каков бы он ни был, но он не оставит меня.
Потом он обратился к брату королевы:
– Граф Риверс! Вы будете нашим послом и без промедления поедете навстречу Уорвику, дабы договориться с ним о месте и времени битвы. Передайте ему мой вызов.
И он протянул Риверсу перчатку. Тот, нерешительно шагнув вперед, принял ее. Ни для кого не было секретом, что этот брат Элизабет Вудвиль не отличался особой отвагой. Видимо, подумал об этом и Эдуард, глядя, как смущенно теребит его шурин королевскую перчатку. Но менять свое решение он не стал.
– Ну же, сэр Энтони! Я доверяю вам вести переговоры. А теперь, милорды, полагаю, нам следует стать лагерем и сделать необходимые приготовления. Что же касается меня, то я решил дать обет.
Он вскинул голову и торжественно поднял правую руку:
– Клянусь благополучием королевства и короной, что не буду знать ни отдыха, ни сна, пока либо Уорвик не падет, либо я!
– Аминь! – единым дыханием отозвались присутствующие.
Король поглядел на них. Кто-то отводил взгляд, кто-то хмурился, кто-то отрешенно размышлял о своем. Эдуард вздохнул. Кому из них он мог верить?
– Барон Майсгрейв! – обратился он к высокому воину с ниспадавшими до плеч светло-русыми кудрями. – Я желал бы видеть вас в эти часы рядом с собой.
Войска Эдуарда сделали остановку в небольшой деревушке на берегу затянутого ряской пруда. Стояла удивительно тихая ночь, мириады звезд смотрели вниз. Дожди прекратились, но в воздухе уже чувствовалась прохлада приближающейся осени.
Эдуард, не доверявший никому, выбрал для ночлега домик, выстроенный на сваях посередине пруда, куда вел шаткий мостик. С ним остался один только Филип Майсгрейв.
Вглядываясь в окружающий мрак и огни костров, вокруг которых грелись солдаты, король думал о непостижимости Божественного промысла, пославшего ему это испытание. Вдали затихал шум. В открытое окно вливался сырой ночной воздух. Король плотнее закрыл его, но в последнюю минуту задержал свой взгляд на стоявшем на мостике Майсгрейве. Люди непредсказуемы. Мог ли он предполагать, что человек, которого он считал своим соперником, проявит такую преданность? Мог ли он думать, что этому рыцарю, вызывавшему прежде раздражение, он станет доверять больше, чем другим приближенным? А ведь когда-то он безумно ревновал к нему Элизабет. Элизабет! Разве не счастье уже то, что она успела укрыться в аббатстве, избежав, быть может, страшной кончины. Господи, воистину нет предела твоим милостям!
Король встал на колени перед походным аналоем и опустил голову на сложенные ладони. Он молился…
Эдуард не заметил, как заснул. Усталость и тревога сделали свое дело. Данный всего час назад обет растворился в сумраке сновидений…
Короля разбудил свет дня. Он вздрогнул и резко поднялся. Что-то было не так. Что? Тишина! Он не слышал привычного гомона походного лагеря!
Резко распахнув дверь, король вышел.
Филип Майсгрейв стоял на мостике спиной к нему. Он спокойно оглянулся и отступил в сторону. Эдуард замер. Лагерь был пуст. Впрочем, не совсем. Несколько человек бродили среди погасших костров и брошенных палаток. Отставшие от войска маркитантки, переговариваясь и посмеиваясь, укладывали на тележку свои пожитки. Из деревни пришли крестьяне и понуро ожидали в стороне, пока место стоянки совсем не опустеет.
– Майсгрейв! – воскликнул пораженный король. – Что это значит, Майсгрейв?
– Разве ваше величество не слышали?
Эдуард не мог признаться, что нарушил данный им обет и беспробудным сном проспал эти роковые часы. Он промолчал. Тогда Майсгрейв неторопливо заговорил:
– Первым лагерь покинул Монтегю. Он промчался во главе своего отряда с пылающим факелом в руке и кличем: «Да здравствует король Генрих!» Весь лагерь всполошился, но никто не преградил ему путь. Потом ушел Стэнли, следом Ормонд с войском…
– Замолчи! Почему ты не позвал меня? Я бы вышел к ним. Я бы заставил их вспомнить о клятве!
Смуглое лицо Майсгрейва осталось непроницаемым. Он спокойно глядел на короля.
– Если бы вы слышали, государь, их возгласы и хвалы Делателю Королей, то отказались бы от этой мысли. Мне пришлось всю ночь простоять здесь с обнаженным мечом, ибо я опасался, что кто-нибудь из них поспешит доказать свою преданность Алой Розе иным способом. – Глядя на сникшего Эдуарда, он добавил: – Вы хорошо сделали, что не вышли, государь. Не стоит забывать, что живая собака лучше мертвого льва.
– А почему остался ты?
Майсгрейв ничего не ответил, но король и не нуждался в его словах. Они стояли лицом к лицу – король и его вассал, бывшие соперники, ставшие в это утро близкими людьми. Их так и схватили вместе. Но вскоре по приказу Делателя Королей Майсгрейва отпустили, и он так и не узнал, насколько бурной была встреча Эдуарда Йорка с человеком, который сначала подарил ему, а теперь отнял у него трон. Им было о чем поговорить, и их беседа протекала столь эмоционально, что, не вмешайся брат Уорвика епископ Йоркский, павшему венценосцу не сносить бы головы. Впрочем, впоследствии граф был благодарен брату за то, что тот удержал его от варварского поступка, не дав повода для злословия его врагам. Однако оставлять Эдуарда в живых он не собирался. Поручив его епископу Невилю, Уорвик повелел заточить незадачливого короля в замок Мидлхем.
Час торжества Уорвика пробил. Прошло всего одиннадцать дней, как он ступил на землю Англии, и вот эта страна у его ног. Враги повержены, Генриху Ланкастеру возвращен трон, и сам король на заседании парламента торжественно вверил своему спасителю управление страной. Со всех сторон к Уорвику спешили сторонники, и не было в королевстве человека, который не признал бы его власти.
В Вестминстере, пока полубезумный Генрих Ланкастер вел тихое существование монарха-отшельника, Уорвик создал блестящий двор, окружив себя аристократами ланкастерцами и перешедшими на его сторону йоркистами. Своим первым помощником граф избрал Джорджа Кларенса, родного брата свергнутого узурпатора. Среди придворных тогда много толковали о странности этого союза второго Йорка и Делателя Королей. И хотя Джордж получил от тестя неслыханные привилегии, множество земельных наделов и даже – в случае бездетности Ланкастеров – право на трон, все же их близость казалась поразительной, особенно теперь, когда Ричард Невиль готовился казнить старшего из Йорков.
Не один только Кларенс стал причиной пересудов. Его матушка, вдовствующая герцогиня Сесилия Йоркская, явилась ко двору Генриха VI и приняла сторону своего племянника Уорвика. Ко всеобщему изумлению, она объявила, что ее старший сын Эдуард не был сыном герцога Йорка и, следовательно, являясь внебрачным ребенком, не имеет никаких прав на трон Плантагенетов[4].
Эта новость вызвала целую бурю. Говорили даже, что стареющая красавица Сесилия Невиль просто повредилась в уме. Иные же утверждали, что эта надменная правнучка Эдуарда III[5] так и не смирилась с самовольным браком сына и готова на все, чтобы отомстить непокорному. Были и такие, кто искренне верил, что Эдуард и впрямь не Йорк. Эти полагали, что признание Сесилии – знак ее запоздалого раскаяния. Но нашлись люди, кто догадывался, что, оклеветав сына, создав ему репутацию бастарда, не имеющего прав на корону, Сесилия просто спасала жизнь Эдуарду.
Словом, ситуация при дворе была запутанная. К тому же созданный Уорвиком двор сплошь состоял из недавних его врагов. Блестящие аристократы, входившие ныне в свиту Делателя Королей, были по уши в крови родственников и друзей тех, с кем теперь им приходилось любезно раскланиваться. По сути, вместе их удерживала только железная воля Уорвика. Что же касается короля, то слабодушный Генрих VI почти не появлялся на людях. Лишь изредка по настоянию Уорвика он высиживал час-другой в парламенте, вечно утомленный и рассеянный, странным взглядом окидывая своего спасителя и с готовностью соглашаясь с любым его словом. Таким образом, Уорвик вновь вернул себе прежнее положение, вновь стал правителем Англии.
Однако вскоре его постигла первая неудача. Бежал Эдуард Йорк. При попустительстве ли епископа Невиля или без его ведома, но лишившийся трона король с помощью Гастингса, графа Риверса и своего младшего брата Ричарда Глостера покинул Мидлхем, пробился к городу Линну, захватил три корабля и вышел в открытое море.
Уорвик, еще будучи в должности вице-адмирала Англии, поддерживал связи с морскими разбойниками. Едва узнав о бегстве Эдуарда, он отправил надежных людей к пиратам, которые бросились преследовать корабли беглого короля. Лишь чудом во время страшной бури Эдуарду удалось отбиться от пиратов и пристать к голландскому берегу близ городка Алкмар. Когда блистательный в прошлом король Эдуард IV высадился на чужой берег, и он сам, и его свита имели при себе лишь то, в чем успели прыгнуть на борт, так что королю пришлось расплатиться со шкипером своим плащом, подбитым куницей. Нищий, с измученной и голодной свитой в ненастный осенний день ступил он на пристань Алкмара. Он находился во владениях своего союзника и родича Карла Бургундского, но мог ли Эдуард надеяться, что надменный герцог захочет поддержать Йорков, после того как он с таким пренебрежением отнесся к советам и наставлениям Карла, проявив себя столь непредусмотрительным политиком и слабым государем?
В самой же Англии начался голод. Череда солнечных осенних дней не спасла урожай, к тому же хлеба были поражены болезнью. Стал происходить падеж скота. Гибли даже самые неприхотливые сизорунные овцы – какая-то непонятная хворь разъедала им ноги. Продолжали сказываться последствия войны: на местах не было твердой власти, началось брожение среди тайных сторонников Йорков. На дорогах разбойничали, торговля замерла, непомерно выросли цены. Люди стремились хоть чем-то набить закрома, опасаясь голода. Хуже всего приходилось беднякам. Многие из них, окончательно обнищав, подавались в леса, чтобы заниматься грабежом. Им было безразлично, кто там у власти – Ланкастер или Йорк, они проламывали дубиной череп любому, кто оказывался недостаточно силен либо проворен.
Смена власти вопреки ожиданиям не принесла мира и покоя. По-прежнему баронские кланы интриговали против центральной власти, только на сей раз прикрываясь именем Йорков и прикалывая на шляпы белые розы. Положение усугубили сильные ранние морозы, которые с первых чисел декабря обрушились на истерзанную землю.
Именно в это время, в начале зимы, Уорвику сообщили, что в Вестминстерском аббатстве королева Элизабет разрешилась от бремени крепким младенцем мужского пола. Уорвик помрачнел. Хотя он и сделал все возможное, чтобы развенчать Эдуарда и доказать ничтожность его притязаний на корону, все же этот младенец – новый побег на дереве Йорков – придавал вес их династическим устремлениям, суля роду продолжение. В то же время его дочь Анна все еще медлила, не спешила обрадовать отца надеждой на продление рода Ланкастеров. Наоборот, письма ее были короткими и неопределенными. Уорвик достаточно хорошо знал свою дочь, чтобы по этим письмам понять, что она несчастна. Несчастна? Сущая ерунда. Он сделал ее принцессой, наследницей трона, ее муж – одна из лучших партий в Европе! Он хорош собой, молод, правда, звезд с неба не хватает, но ведь он Ланкастер и его ждет корона.
При мысли о Ланкастерах у Ричарда Невиля портилось настроение. Что ни говори, но даже самый захудалый из Йорков стоит всей этой царственной семейки. Тот же горбун Дик, при всем его коварстве и извращенности, был подлинным властелином, в чем Уорвик убедился, просматривая его архив и поражаясь его государственному уму и осмотрительности. Но Ланкастеры!..
Уорвик с пренебрежением размышлял о короле Генрихе. Ничтожество! Годен лишь на то, чтобы часами сидеть в оцепенении или изводить себя нескончаемыми молитвами. Народ говорит о нем – добрый король Генрих… Доброта же эта заключается лишь в слабой улыбке, в тихом голосе да в огромных милостынях, раздаваемых всякому сброду. Однажды, когда Уорвик завел с ним речь об этом, король поднял на него затуманенные серые глаза и тихо, но твердо проговорил:
– Друг мой! Я раздаю лишь те деньги, которые парламент выделил на мое содержание. Но, Господь свидетель, мне почти ничего не нужно. А эти бедняги… Милорд, в стране голод, и кто же, если не король, проявит сострадание к ним?
Уорвик промолчал. Доказывать что-либо было бесполезно. Но уж лучше бы король занимался своими итонскими школами, продолжая их строительство и давая таким образом заработок бродягам, которых голод гнал в города. А подобная щедрость идет им лишь во вред. Уорвик неоднократно видел, как к королевской руке прорывались только самые крепкие из оборванцев, отталкивая слабых и больных, а некоторые по нескольку раз припадали к стопам государя, ослепленного порывом милосердия. Монеты попадали в лапы здоровенных детин, которые вполне могли бы работать каменщиками или грузчиками в порту либо вступить в армию, которую Уорвик как раз настойчиво пополнял.
Сын Генриха тоже как будто не от мира сего. Людовик Валуа выделил ему огромные суммы, чтобы он поскорее собрал войско и выступил на подмогу тестю, а он в своих письмах сообщает то о покупке соболей на шубу, то о миланских соколах для охоты, то о новой борзой. Черт бы его побрал, так он промотает все подчистую! Людовик Французский – известный скупердяй и вряд ли согласится добавить еще хоть су. Англии же именно сейчас нужна помощь! Неужели мать Эдуарда не может вправить ему мозги?
При мысли о Маргарите Анжуйской на душе у Ричарда Невиля становилось совсем скверно. Куда больше, чем голод и неурядицы в стране, его беспокоило поведение королевы Алой Розы. Разумеется, он всегда знал, что, несмотря на их политический и родственный союз, они по-прежнему остаются врагами. Не только кровавое прошлое разделяло их, не только унижения и обиды, коим не было числа. Все упиралось в то, что и Ричард Невиль, и Маргарита Анжуйская неутолимо жаждали власти и ни тот ни другая ни за какие блага в мире не уступили бы сопернику. И если прежде, когда они оба были изгоями, Уорвик надеялся, что, добыв мечом власть, поднимется выше королевы, то теперь он отчетливо понимал – королева Алой Розы скорее погубит все дело, чем уступит ему хоть в малом.
– Анжуйская сука! – скрежетал зубами Уорвик всякий раз, когда в ответ на его очередной призыв поспешить в Англию получал холодное учтивое письмо, в котором Маргарита, ссылаясь на любые причины, от плохой погоды и неспокойного моря до незначительного недомогания или рождественских празднеств, всячески оттягивала свой отъезд с континента.
После каждого такого письма Уорвик буквально кипел от бешенства, и лекарям приходилось пускать ему кровь. Бессилие и ненависть граф заливал вином, да так, что бывали недели, когда его никто не видел трезвым. Уорвик тогда размякал, шутил, балагурил, зачастую отправлялся кутить в городские притоны. Собутыльником он обычно выбирал своего зятя Кларенса. Когда же винные пары окончательно затуманивали мозги Делателя Королей, он тыкал в грудь Джорджа пальцем, твердя:
– Ты знаешь, почему я тебя люблю? Потому что ты настоящий Йорк, как и отец твой – упокой, Господи, его душу, – и мать, и Эдуард, который был смельчаком и нравился бабам, и даже калека Ричард. У Ричарда на спине горб, а сердце чернее сажи, зато его голова – чистое золото. Да, я люблю Йорков и тоскую о них. Эх, какие дела мы могли бы с ними совершить! Однако, клянусь гербом предков, не я положил между нами меч. А Ланкастеры… Ни капли величия. Полоумный идиот, его сын – легкомысленный красавчик под каблуком у мамаши, да и сама мамаша, чертова сука, готовая из-за своей гордыни все погубить. Подумать только, меня угораздило отдать им мою девочку!
Джордж слушал его с хмельной улыбкой. Однако бывали мгновения, когда он начинал осознавать происходящее, и тогда в его мутно-зеленых глазах появлялся странный блеск. Он понимал, что его тесть несчастен, дела его идут вкривь и вкось, и все чаще приходил к выводу, что земля уходит из-под ног Делателя Королей. Уорвик был могучим союзником, однако теперь Кларенс ясно видел, что Медведю Невилю никогда не ужиться с Ланкастерами. А что из этого следует? Новая война?
Уорвик заплетающимся языком жаловался, что скучает без Анны, а Кларенс, отводя глаза, думал о своем.
Новый год начался оттепелью и изматывающими душу дождями, какие бывают лишь в Англии. Страна оказалась наполовину парализована, а с континента все чаще доносились слухи, что Эдуард Йорк, нашедший пристанище у герцога Бургундского, готовится отвоевать у Ланкастеров трон. Уорвик отправил в Бургундию посольство, в то же время продолжая настаивать на необходимости прибытия Маргариты Анжуйской и зятя в Англию со свежими войсками. Но королева вновь и вновь находила предлоги, чтобы оставаться на континенте, лишая тем самым Уорвика подкрепления.
В это время в Англию неожиданно прибыла дочь Делателя Королей – Анна.