Когда Виктор впервые услышал о Проспере и Бо, в городе Луны стояла осень. Солнце отражалось в глади каналов, ласково покрывая древние стены матовой позолотой, но ветер с моря задувал ледяной стужей, словно желая напомнить людям: скоро зима. В продрогших переулках вдруг запахло снегом, а осеннее солнышко если и пригревало слегка, то только каменные крылья ангелов и драконов на крышах.
Дом, где Виктор жил, да и работал, стоял на канале, настолько вплотную у самой воды, что внизу волны плескались и хлюпали о стены. Иногда ночами Виктору снилось, будто дом, а с ним и весь город тонут в этих волнах. Будто море смыло дамбу – эту тоненькую нить, что связала Венецию с сушей, словно привязанный к берегу ящик с золотом, – и вот-вот поглотит все: мосты и дома, дворцы и храмы – все, что люди столь отчаянно и отважно понастроили прямо на воде, можно сказать, у стихии под самым носом.
Но пока что все это стояло, держалось на своих деревянных ногах-сваях, и Виктор, прильнув к окну, сквозь мутноватую пелену запыленного стекла разглядывал все это великолепие. Ни одно место на свете не бахвалится своей красотой столь бесстыдно, как город Луны. Под лучами солнца, норовя перещеголять друг друга лоском, сияли шпили и арки, башни и купола. Что-то насвистывая, Виктор повернулся к окну спиной и подошел к зеркалу. «В самый раз погодка, чтобы новые усы опробовать», – подумал он, ощущая своим мощным загривком ласковое тепло утреннего солнышка. Только вчера он приобрел это новое украшение: шикарные усы, черные, густые, пышные – любому моржу на зависть. Аккуратно приклеив их себе под нос, он даже на цыпочки привстал, чтобы вы глядеть внушительнее и выше, повернулся в одну сторону, потом в другую и настолько углубился в созерцание своего отражения, что шаги на лестнице услышал лишь тогда, когда они раздались уже под самой его дверью, где и замерли. Клиенты. Вот черт! Ну неужели как раз сейчас надо его отрывать?!
С тяжким вздохом он уселся за письменный стол. Под дверью перешептывались. «Наверно, табличку мою разглядывают», – с гордостью подумал Виктор. Табличка была черная, блестящая, и на ней золотыми буквами было выведено: Виктор Гец, детектив. Расследования любой сложности. Надпись он заказал на трех языках, ведь к нему нередко приходят и клиенты-иностранцы. И латунную львиную голову с тяжелым кольцом в пасти, чтобы в дверь стучать, он как раз сегодня утром на драил до блеска.
«Ну что они там?» – подумал он, раздраженно барабаня пальцами по подлокотнику кресла. И в нетерпении крикнул:
– Avanti![1]
Дверь отворилась, и в кабинет Виктора, который одновременно служил ему и гостиной, вошли двое – мужчина и женщина. Теперь они неприязненно озирались, разглядывая его кактусы, коллекцию усов и бород, стоячую вешалку с уймой шляп и беретов, кепок и даже париков, огромную карту города на стене и крылатого льва, что красовался на столешнице, прикидываясь пресс-папье.
– Вы говорите по-английски? – поинтересовалась женщина, хотя и ее итальянский звучал совсем неплохо.
– Разумеется, – ответил Виктор, указывая на стулья возле своего стола. – Это мой родной язык. Чем могу служить?
Посетители в нерешительности присели. Мужчина с хмурым видом скрестил руки на груди, женщина не сводила глаз с моржовых усов Виктора.
– Ах, это. Да это же для маскировки, – пояснил он, сдирая усы. – В нашем деле без этого никак. Так чем могу служить? Что-нибудь украдено, похищено, утеряно?
Ни слова не говоря, женщина полезла в сумочку. Локоны у нее были пепельно-белокурые, носик остренький, а плотно сжатые губы явно не приучены улыбаться. Ее спутник был настоящий исполин, по меньшей мере на две головы выше Виктора. Правда, нос у него изрядно облупился на солнце, а маленькие глазки смотрели совершенно бесцветно. «Этот, наверно, шуток не понимает», – подумал Виктор, стараясь запечатлеть в памяти лица обоих визитеров. Телефонные номера он запоминал неважно, зато вот лица не забывал никогда.
– Скорее утеряно, – сообщила наконец женщина, придвигая ему через стол фотокарточку. По-английски она говорила явно лучше, чем по-итальянски.
С фотографии на Виктора глянули двое мальчишек: один совсем маленький, белобрысый, с улыбкой до ушей, второй постарше, серьезный, темноволосый. Старший обнял малыша за плечи, словно желая укрыть и защитить его от всех бед на свете.
– Дети? – Виктор удивленно поднял голову. – Чего и кого только мне не приходилось разыскивать… Забытые чемоданы, исчезнувших супругов и собак, сбежавших ящериц, но вы первые, кто приходит ко мне с такой пропажей, как дети. Господин и госпожа… – Он выжидательно глянул на обоих.
– Хартлиб, – проронила женщина. – Эстер и Макс Хартлиб.
– И это не наши дети, – добавил мужчина с нажимом.
Востроносая стрельнула в мужа сердитым взглядом.
– Проспер и Бонифаций – сыновья моей покойной сестры, – пояснила она. – Она растила их одна, без мужа. Просперу недавно исполнилось двенадцать, а Бо – тому всего пять.
– Проспер и Бонифаций, – пробормотал Виктор. – Какие необычные имена! Проспер, если не ошибаюсь, означает «счастливый»?
Эстер Хартлиб даже брови вскинула от неожиданности.
– В самом деле? Что ж, но я считаю, все равно имена странные, это еще мягко говоря. Сестра моя, знаете ли, питала склонность ко всему странному. И когда она три месяца назад скоропостижно скончалась, мы оба, я и мой муж, тотчас же подали документы на усыновление Бо, своих-то детей у нас, к сожалению, нету. Но усыновить еще и старшего брата мы никак не можем. Каждый разумный человек это поймет, однако Проспер почему-то страшно возмутился. Ну просто как с цепи сорвался! Кричал, будто мы хотим у него брата отнять! И это притом что у него ведь было бы право раз в месяц навещать Бо. – Лицо ее, и без того бледное, побледнело сейчас еще сильней.
– А месяца два назад мальчишки сбежали, – продолжил вместо нее Макс Хартлиб. – Из дома гамбургского дедушки, к которому мы их пока что отправили. Проспер способен младшего на любую глупость подбить, и все указывает на то, что он именно сюда, в Венецию, малыша и притащил.
Виктор недоверчиво приподнял брови.
– Из Гамбурга в Венецию? Не далековат ли маршрут для двоих мальчуганов? А в здешнюю полицию вы уже обращались?
– Конечно! – Эстер Хартлиб чуть не задохнулась от возмущения. – Только не слишком-то они там себя утруждают. Ничего не нашли, хотя не думаю, что так уж это сложно – отыскать двоих бедняжек, которые совсем одни, словно сиротки…
– А мне, к сожалению, по служебным делам срочно нужно возвращаться домой, – перебил ее супруг. – Вот почему мы хотели бы, господин Гец, дальнейшие поиски мальчишек поручить вам. Портье в отеле нам вас порекомендовал.
– Очень мило с его стороны, – буркнул Виктор, теребя кончиками пальцев свои накладные усы. Брошенные на столе, возле телефона, они смахивали сейчас на дохлую зверушку. – Но почему, собственно, вы так уверены, что они именно в Венецию подались? Не на гондолах же кататься…
– Это все их мать! – Эстер Хартлиб сжала губы и с тоской уставилась в запыленное окно. Там, топорща на ветру сизые перья, сидел на балконной решетке нахохлившийся голубь. – Понимаете, моя сестра постоянно им про этот город рассказывала. Что тут и львы крылатые, и церковь из чистого золота, что на крышах драконы и ангелы, а вдоль каналов бессчетные лестницы взбегают вверх от самой воды, чтобы водяным, видите ли, по ночам удобнее было выходить прогуляться по суше. – Она неодобрительно покачала головой. – И всю эту чушь моя сестрица умудрялась рассказывать так, что даже я иногда почти готова была ей поверить. Венеция, Венеция, Венеция! Бо без конца этих крылатых львов рисовал, ну а Проспер, тот вообще только матери в рот и глядел, каждое слово ловил. Вот, наверно, и решил, что если уж они с Бо сюда доберутся, то прямо в сказку попадут… Бог ты мой. – Она сморщила носик, бросив презрительный взгляд за окно на все эти старые, обшарпанные дома, с которых осыпается штукатурка.
Ее муж деловито поправил галстук.
– Нам стоило немалых денег проследить их путь досюда, господин Гец, – сказал он. – Мальчишки здесь, оба, я вам ручаюсь. Где-нибудь тут, в этом, в этом…
– В этом бедламе, – договорила Эстер Хартлиб за мужа.
– Что ж, здесь, по крайней мере, машин нет, под которые они могли бы угодить, – пробормотал Виктор, оборачиваясь и устремив задумчивый взгляд на карту города, на густую, запутанную сеть его каналов и переулков. Потом снова обернулся и, погрузившись в раздумья, принялся ножом для разрезания писем царапать на поверхности стола маленьких человечков, покуда Макс Хартлиб многозначительным покашливанием не прервал его размышления.
– Господин Гец, так вы беретесь за это дело?
Виктор еще раз внимательно глянул на фото, на эти столь разные лица – такое серьезное у старшего и такое беззаботно-улыбчивое у младшего – и кивнул.
– Хорошо, я берусь, – ответил он. – Уж разыщу как-нибудь. Вид у обоих и вправду не слишком-то взрослый для самостоятельной жизни. Скажите, а вот вы в детстве убегали из дома?
– Господи, да конечно нет. – Эстер Хартлиб глянула на него обескураженно. Ее муж только насмешливо головой покачал.
– А я вот убегал. – Виктор сунул фото обоих мальчуганов под крылатого льва. – Только один. Брата, к сожалению, у меня не было. Ни младшего, ни старшего. Оставьте мне ваш адрес и телефон. А теперь давайте поговорим о моем гонораре.
Пока Хартлибы ковыляли вниз по неудобной узкой лестнице, Виктор вышел на балкон. Ветер сразу же дохнул холодом ему в лицо, от близости моря привкус у ветра был солоноватый. Виктор зябко поежился и, облокотясь на ржавые перила, стал наблюдать, как Хартлибы ступают на мостик, что переброшен через канал двумя домами дальше. Мостик был красивый, но Хартлибы этого не замечали. С брюзгливыми физиономиями они перебрались на другой берег, не удостоив и взглядом кудлатого пса, что скалился на них с проезжающей внизу лодки, и уж тем более не плюнув в воду через перила, как это всегда делал Виктор.
– Что ж, кто сказал, что клиенты обязательно должны нравиться? – буркнул он, склоняясь над двумя черепахами, которые уже давно тянули свои морщинистые шеи из картонной коробки. – Лучше уж такие родители, чем вовсе никаких. А может, не лучше, а? Вы-то как считаете? Вот у вас, черепах, вообще бывают родители?
Погрузившись в свои мысли, он устремил взгляд вслед за течением канала, вдоль всех этих домов, чьи каменные цоколи днем и ночью омывает и точит вода. Вот уже больше пятнадцати лет живет он в Венеции, а сказать, что знает город до последнего закоулка, все еще не может. И никто не может! Так что найти здесь двух мальчишек, если только они сами не захотят найтись, будет ох как нелегко. Столько здесь закутков, столько подворотен и проходных дворов, столько узеньких улочек, названия которых не упомнишь. А у некоторых и названий-то нет. Заколоченные церкви, пустующие дома. Для игры в прятки ничего лучше и не придумаешь.
Черепахи неспешно объедали протянутый им лист салата.
– Пожалуй, надо будет сегодня на ночь вас в дом занести, – сказал Виктор. – Этот ветер пахнет зимой.
Ландо и Пауло преданно смотрели на него своими выпуклыми, без ресниц, глазками. Иногда он своих черепах путал, но не особенно из-за этого переживал. Он их нашел на рыбном рынке, выслеживая одну пропавшую персидскую кошку. Он извлек беглую аристократку из вонючей бочки сардин и, когда наконец обезопасил себя от ее когтей и зубов, засунув негодяйку в картонную коробку, вдруг увидел этих двух черепах – среди множества снующих людских ног они чинно и невозмутимо куда-то шествовали. И только когда Виктор их подобрал, они замерли, испуганно втянув в панцири свои маленькие головки.
«Так с чего же мне начать поиски мальчишек? – думал Виктор. – С детских приютов? Или с больниц? Невеселые места».
Впрочем, он вполне может обойтись и без этих тягостных визитов. Эту работу за него наверняка уже проделали Хартлибы. Он перегнулся через перила балконной решетки и плюнул вниз, в темные воды канала.
Бо и Проспер. Красивые имена, подумал он. Странные, конечно, но все равно красивые.