Два дождя прошло, и живот Бинты снова вырос, а характер испортился еще сильнее, чем обычно. Она с такой легкостью раздавала подзатыльники сыновьям, что Кунта каждое утро радовался, что может хоть на несколько часов скрыться от нее со своими козами. Возвращаясь вечером, он страшно жалел Ламина, который был уже большим, чтобы совершить провинность и получить подзатыльник, но еще маленьким, чтобы в одиночку выходить из дома. Однажды, когда Кунта вернулся домой и обнаружил Ламина в слезах, он спросил у Бинты (не без положенных экивоков), можно ли брату прогуляться с ним.
– Можно! – рявкнула мать.
Маленький голый Ламин не мог сдержать радости при столь неожиданном проявлении доброты. Но Кунта испытал такое отвращение к самому себе, что задал брату трепку, как только Бинта перестала их слышать. Ламин взвыл, а потом, как щенок, поплелся за братом.
С этого дня Ламин каждый вечер поджидал Кунту у дверей в надежде на то, что старший брат снова возьмет его с собой. Кунта так и поступал почти каждый день – но не потому, что ему этого хотелось. Бинта испытывала такое облегчение, избавляясь от них обоих, что могла бы поколотить старшего сына, если бы тот не забрал Ламина на улицу. Казалось, сбылся ночной кошмар – голый младший брат прилип к спине Кунты, как огромная личинка из болонга. Но вскоре Кунта стал замечать, что за многими его приятелями тоже тянутся младшие братья. Хотя малыши играли чуть поодаль, но постоянно следили за старшими братьями, которые изо всех сил старались не обращать на них внимания. Иногда старшие сбегали и хохотали, глядя, как малыши отчаянно пытаются догнать их. Когда Кунта и его приятели забирались на деревья, младшие пытались следовать за ними и обычно падали на землю, а старшие мальчишки смеялись над такой неуклюжестью. И скоро оказалось, что играть с малышами даже забавно.
Когда Кунта оставался наедине с Ламином, он мог уделить ему больше внимания. Крутя крохотное семечко в пальцах, он объяснял малышу, что огромное хлопковое дерево в Джуффуре выросло из этого маленького комочка. Поймав пчелу, Кунта осторожно показывал ее Ламину, чтобы тот увидел жало. Перевернув пчелу, он объяснял, как пчела высасывает нектар из цветов и превращает его в мед в гнездах высоко на деревьях. Ламин начал задавать Кунте множество вопросов, на большую часть которых тот терпеливо отвечал. Уверенность Ламина в том, что Кунта знает все, была очень приятной. Кунта чувствовал себя старше своих восьми дождей. Теперь младший брат уже не казался ему назойливой обузой.
Кунта изо всех сил старался этого не показать, но, возвращаясь домой с пастбища, он уже ждал радостного приветствия Ламина. Однажды ему даже показалось, что он заметил улыбку Бинты, когда они с Ламином выходили из хижины. Бинта часто ругалась на младшего сына:
– Тебе следует поучиться у старшего брата!
Через мгновение она могла дать Кунте подзатыльник, но все же это случалось не так часто, как прежде. Бинта часто пугала Ламина, что, если он не будет слушаться, она не отпустит его с Кунтой, и малыш весь день вел себя тише мыши.
Обычно они с Ламином покидали хижину, чинно держась за руки, но на улице Кунта тут же бросался бежать, а брат с трудом поспевал за ним. Они присоединялись к другим мальчишкам второго и первого кафо. Как-то во время такой прогулки приятель Кунты, наткнувшись на Ламина, сильно стукнул его по спине. Кунта немедленно подскочил, грубо оттолкнул парня и резко заявил:
– Это мой брат!
Приятелю это не понравилось, они начали драться, но другие ребята их разняли. Кунта взял плачущего Ламина за руку и потащил прочь под взглядами мальчишек. Собственные действия смутили и изумили Кунту. Он ударил своего приятеля по кафо из-за какого-то сопливого младшего брата. Но после этого дня Ламин стал открыто подражать Кунте во всем, иногда даже в присутствии Бинты или Оморо. Хотя Кунта притворялся, что ему это не нравится, но в глубине души был страшно горд.
Когда Ламин попытался забраться на дерево и упал, Кунта показал ему, как лазить правильно. От случая к случаю он учил младшего брата бороться (и Ламин завоевал уважение мальчишки, который как-то унизил его перед приятелями по кафо), свистеть, заложив в рот пальцы (хотя даже самый сильный свист малыша не мог сравниться с его собственным). Он показывал Ламину листья, из которых мать любила заваривать чай. Он учил Ламина не трогать больших блестящих навозных жуков, которые часто заползали в хижину. Жуков нужно было осторожно выносить за порог и выпускать. Причинить им вред считалось очень плохой приметой. Еще опаснее было трогать шпоры петухов. Но как бы он ни старался, ему никак не удавалось научить Ламина определять время суток по положению солнца.
– Ты еще слишком маленький, но со временем научишься, – говорил он.
Когда Ламин никак не мог усвоить что-то простое, Кунта начинал кричать на него, а когда малыш становился слишком назойливым, мог дать и подзатыльник. Но потом он всегда жалел о своем поступке – жалел так сильно, что порой позволял Ламину надевать свое дундико.
Сблизившись с братом, Кунта перестал думать о том, что так часто беспокоило его прежде – о пропасти между ним с его восемью дождями и старшими мальчиками и мужчинами Джуффуре. В его жизни не было дня, когда что-нибудь не напоминало бы о том, что он все еще относится ко второму кафо – и продолжает спать в одной хижине с матерью. Старшие мальчики, которых сейчас увели в лес, презрительно хмыкали, замечая ровесников Кунты. А взрослые мужчины, Оморо и другие отцы, вели себя так, словно мальчишек второго кафо приходится всего лишь терпеть. Мать обижала Кунту, и он, отправляясь в буш пасти коз, часто думал, что, став мужчиной, непременно поставит Бинту на место – ведь она женщина! Впрочем, он готов был отнестись к ней с добротой и простить – ведь она все-таки его мать.
Но больше всего Кунту и его приятелей раздражали девочки из второго кафо, которые росли вместе с ними. Девчонки постоянно твердили, что уже собираются быть женами. Кунта знал, что девочки выходят замуж в четырнадцать дождей или даже раньше, а мужчинам нельзя жениться, пока им не исполнится тридцать дождей, а то и больше. Собственный возраст смущал мальчишек, избавлялись от смущения они только в буше, где были предоставлены сами себе. А Кунте помогал еще и Ламин.
Каждый раз, когда они с братом шли куда-то, Кунта представлял, как он берет Ламина в какое-то путешествие – мужчины иногда отправлялись в путь вместе с сыновьями. Кунта чувствовал свою ответственность, чувствовал себя старшим, а Ламин видел в нем источник всех знаний. Шагая рядом, Ламин засыпал Кунту кучей вопросов.
– А мир большой?
– Ну, – отвечал Кунта, – ни один человек на каноэ не заплывал еще так далеко. И никто не знает всего, что можно узнать о мире.
– А чему вас учит арафанг?
Кунта прочитал первые стихи Корана на арабском и сказал:
– А теперь ты попробуй.
Ламин попробовал, но у него ничего не вышло (как Кунта и думал). И тогда старший брат снисходительно заметил:
– На это нужно время.
– А почему никто не убивает сов?
– Потому что в совах живут души наших умерших предков.
Потом Кунта рассказал Ламину о недавно умершей бабушке Яйсе.
– Ты был еще совсем маленьким и не можешь ее помнить.
– А что это за птица на дереве?
– Ястреб.
– А что он ест?
– Мышей, других птиц и зверьков.
– Оооо!
Кунта даже не представлял, как много он знает. Хотя порой Ламин спрашивал нечто такое, о чем Кунта и понятия не имел.
– А солнце горит?.. А почему наш отец не спит с нами?
В такие моменты Кунта начинал ворчать, потом умолкал – так поступал Оморо, когда уставал от вопросов сына. Ламин тоже умолкал, потому что у мандинго не принято разговаривать с тем, кто не хочет говорить. Порой Кунта вел себя так, словно глубоко погрузился в собственные мысли. Ламин тихо сидел рядом. Когда Кунта поднимался, вслед за ним поднимался и Ламин. А порой, когда Кунта не знал ответа на вопрос, он быстро делал что-то такое, что позволяло сменить тему.
При удобном случае Кунта дожидался, когда Ламина не будет в хижине, и спрашивал у Бинты или Оморо то, что хотел узнать младший брат. Он не говорил родителям, почему задает им так много вопросов, но они, похоже, догадывались. Они вели себя так, словно начинали видеть в Кунте взрослого человека – ведь он стал отвечать за младшего брата. И скоро Кунта стал делать резкие замечания Ламину в присутствии Бинты, когда тот поступал неправильно.
– Ты должен говорить разборчиво! – мог сказать он, щелкая пальцами.
Он мог дать подзатыльник Ламину, если тот недостаточно быстро делал то, что велела ему мать. Бинта же делала вид, что ничего не видит и не слышит.
Так что Ламину почти не удавалось ускользнуть от внимания матери или брата. А стоило Кунте задать Бинте или Оморо какой-то вопрос Ламина, те сразу же давали ему ответ.
– Почему воловья шкура, которой укрывается отец, красного цвета? Вол же не красный?
– Я покрасила шкуру буйвола щелоком и молотым просом, – отвечала Бинта.
– Где живет Аллах?
– Аллах живет там, где встает солнце, – говорил Оморо.