На пути к Макару в гости Клавдий Мамонтов, сидевший за рулем внедорожника, и Макар, устроившийся рядом с ним, то и дело поглядывали на полковника Гущина, расположившегося на заднем сиденье. Он задумчиво молчал всю дорогу. Клавдий Мамонтов отметил, что Гущин за время реабилитации после госпиталя, недель и месяцев, когда он, еще больной, работал в Главке в кабинете, зарывшись в служебные бумаги и не выезжая на места происшествий, даже не прибавил в весе. Его постковидная худоба стала постоянной. Он по-прежнему страдал отсутствием аппетита. Находивший раньше в обильном застолье радость жизни и способный рассуждать о достоинствах стейков и шашлыков часами, он словно вычеркнул теперь еду и кулинарию из своих предпочтений. Но он выпивал – конечно, не так, как Макар, способный погрузиться в многодневный запой, но позволял себе рюмку коньяка, и нередко. Прежний крепкий жизнерадостный толстяк Федор Матвеевич Гущин изменился навсегда. Теперь, если рисовать его портрет в стиле Пикассо, весь он состоял бы из острых углов и резких линий – на осунувшемся лице выдавались скулы да глаза блестели. В минуты покоя он устремлял взгляд куда-то внутрь себя, словно ища ответы на важные вопросы. Взгляд Гущина смягчался, теплел, лишь когда он обращался к Клавдию и Макару.
Он порой учил их уму-разуму – ненавязчиво, но по-отечески строго. А Макар после событий прошлого страшного дела и спасения Гущиным маленькой Августы просто в рот глядел полковнику, считая его непререкаемым для себя авторитетом. Это своенравный самоуверенный Макар, который и отца родного в грош не ставил и вообще никогда не желал никому подчиняться!
До Бельского озера оставалось всего два километра. Они проезжали придорожный рынок стройматериалов и товаров для садоводов. Он тянулся справа от шоссе. Миновали большой павильон «Бухарский стан», который держали узбекские торговцы, потом еще несколько палаток и строений – «Свежее мясо», «Все для дачи». Слева от дороги располагалась автостоянка, дальше шли необработанные поля – пустыри и холмы.
Повинуясь знаку ограничения скорости даже в такой глухой час перед рассветом, Клавдий Мамонтов ехал мимо рынка медленно. Они поравнялись с павильоном «Восточные сладости», как вдруг…
Грохот и звон стекла.
Под колеса внедорожника метнулась фигура в черном – мелькнула в свете фар, перебегая дорогу.
Клавдий Мамонтов, чтобы не сбить безумца, резко крутанул руль вправо, съезжая в кювет к «Восточным сладостям». Макар в сердцах грубо выругался, хотел было выскочить из машины, когда внедорожник, визжа тормозами, остановился, и догнать мерзавца, едва не устроившего ДТП.
Но внезапно…
Глухое рычание… бешеный лай… В предрассветных сумерках, в желтых огнях автомобильных фар, в свете плывущей по серому небу огромной полной луны, в смешении всех этих разных оттенков наступающего утра они увидели, как из окна павильона «Восточные сладости», разбитого вдребезги, вылетают осколки стекла и две огромные лохматые пегие собаки. Два гигантских алабая.
Один пес ростом с теленка перепрыгнул прямо через капот внедорожника, второй с остервенелым лаем пересек шоссе – собаки, рыча, бросились в сторону пустыря и холмов. А по пустырю к холму мчался тот самый человек, который едва не попал под колеса машины.
Клавдий, Макар и полковник Гущин выскочили из машины.
– Они его сейчас догонят и разорвут! – крикнул Макар. – Надо что-то делать! Эй! – он заорал, стараясь отвлечь алабаев, дать возможность безрассудному идиоту, разбившему окно и выпустившему сторожевых собак павильона, взобраться на холм, на вершине которого росли старые дубы.
Они с Клавдием, крича и размахивая руками, ринулись на пустырь, Гущин сразу отстал. У них не было оружия, чтобы выстрелами отогнать собак, и Клавдий не представлял, что они сами станут делать, если алабаи набросятся на них, но они не могли не вмешаться в ситуацию.
Убегавший проворно взобрался по склону на холм, опережая алабаев на пару минут, не более. Однако он не попытался вскарабкаться на дерево. Нет! Он остановился и повернулся лицом к собакам. Те летели к нему, рыча, оскалив пасти, сверкая налитыми кровью глазами, – две машины для убийства, натасканные, чтобы рвать человеческую плоть.
– Они его загрызут! – Макар бежал к холму. – Клава, что делать? Эй ты, шизик! Лезь на дерево! – орал он, обращаясь к безумцу.
– Это не взрослый, а мальчишка, подросток! – зоркий Клавдий Мамонтов разглядел того, кого преследовали алабаи.
И точно! На вершине холма стоял подросток – уже достаточно рассвело, чтобы они могли его ясно увидеть. Светловолосый, высокий, ловкий. Капюшон черного худи упал с его головы при беге. Алабаи находились от него на расстоянии не более десяти метров, один прыжок – и собака вопьется ему в живот, сбивая с ног, а вторая перервет горло.
И тут снова произошло нечто невероятное!
Парень вытянул правую руку вперед…
Один алабай резко остановился, словно застыл на месте, а второй на бегу, не совладав с инерцией, перекувырнулся через голову и… дико взвыв, начал кататься по траве. Первый попятился и побежал прочь! Второй полз по траве тоже прочь, тряся лохматой головой, рыча, скуля, потом визжа, кое-как поднялся и устремился наутек.
От неожиданности Клавдий и Макар остановились. Кроме воя собак они не слышали никаких других звуков – ни выстрела, ни хлопка. Кругом царила мертвая рассветная тишина. В пепельном свете утра парень на холме стоял несколько секунд прямо и неподвижно, глядя в их сторону. Затем он повернулся и побежал по гребню холма к лесу.
– Эй ты! Стой! – Макар опомнился первым и устремился в погоню.
Однако когда они с Клавдием подбежали к дубам – незнакомец уже спустился по склону и скрылся в лесу. Они не догнали его.
Полковник Гущин, которому марафон по пересеченной местности дался с великим трудом, ждал их у подножия холма, задыхаясь и хватаясь за грудь.
– Что это было? – спросил Макар у него. – Федор Матвеевич, я так и не понял, хотя мы его пытались догнать… Но псы… Как он это сделал? Почему они не напали, убежали?!
Гущин смотрел в сторону павильона и рынка – на первом этаже торгового «Бухарского стана» вспыхнул свет.
Они быстро вернулись через дорогу к машине, к «Восточным сладостям». Собачий вой оглушил их. Два алабая вертелись волчками у крыльца павильона. Трясли головами, выли, выли… Один пытался, вертясь юлой, укусить себя за хвост. Второй снова завалился на спину и катался по асфальту, потом встал – расставив лапы, он обильно мочился и выл, тявкал… На людей они не обращали никакого внимания. Они словно одномоментно синхронно сошли с ума.
Разбитое окно «Восточных сладостей» зияло.
– Кондитерский магазин и склад, – определил Гущин. – Возможно, парень захотел что-то украсть, разбил окно и напоролся на собак, их заперли внутри хозяева – охранять товары. А вот что произошло дальше? Как он страшилищ отпугнул…
Он достал мобильный, чтобы вызвать к павильону патруль ППС из Бронниц, надо было зафиксировать проникновение с целью кражи, но…
Крики, шум, брань… Из «Бухарского стана» к «Восточным сладостям» бежали полуодетые люди, вооруженные палками, битами, шпателями, обрезками металлических труб. А из дальних павильонов рынка, из «Свежего мяса» и «Все для дачи», навстречу им мчались другие – тоже с палками и монтировками – человек по десять с каждой стороны. Они яростно, заполошно орали на незнакомых языках. Макар потом сказал – одни на узбекском, другие на таджикском. На Клавдия, Гущина и Макара они не обратили внимания – возможно потому, что сначала хотели разобраться друг с другом. Видимо, владельцы павильона сладостей обвиняли своих конкурентов в попытке кражи и причинения вреда собакам, а конкуренты не собирались оправдываться. То была застарелая глухая вражда и злоба, и вот она вырвалась наружу, точно пламя тлеющего пожара.
Обе группы сшиблись, и закипело жестокое, кровавое побоище. Клавдий Мамонтов ринулся разнимать дерущихся, он кричал: «Остановитесь! Прекратите! Полиция!» Кричал и Гущин, и Макар, но их никто не слушал. Клавдий разнял двух – узбека и таджика, отшвырнув их друг от друга, но у него было только две руки, и он сам схлопотал сильный удар монтировкой. Полковник Гущин звонил в Бронницы, вызывая уже не ППС, а ОМОН. Люди дрались с таким остервенением, словно намеревались уничтожить друг друга, – кричали от боли, брызгали кровью, падали на землю. Но и на земле противники били их ногами без пощады.
Полиция, воя сиренами, примчалась через четверть часа, и дерущиеся… словно муравьи, они быстро ретировались назад в свои тайные норы, бежали с места драки. Клавдий Мамонтов сумел задержать лишь двоих, схватив их за шиворот. Макар хлопотал возле поверженных, раненых – они валялись на земле со сломанными ногами, перебитыми дубинками руками, разбитыми головами. Одному выбили глаз, и он орал от боли так, что становилось страшно…
Дикость… ненависть… тьма…
Розовая майская заря занималась над рынком. Словно мокрой тряпкой повозили по небесам, размазывая и по ним свежую кровь…