Из негостеприимного Чугуногорска вырвались только во второй половине дня – полковник Гущин объявил долгий обеденный перерыв, сжалившись над проголодавшимися Клавдием и Макаром. И они отправились в дом на озере – к детям, хлебосольной горничной Маше и старой гувернантке Вере Павловне. Макар позвонил им и попросил приготовить все вкусно и быстро.
– Дело об убийстве на кухне раскрыто? – спросил он осторожно полковника Гущина, когда они петляли по проселочным дорогам Бронниц.
– Следователь вечером допросит Алексея Лаврентьева и жену его, начнет давить. Если парень признается, то… да, дело, как чугуногорцы говорят, в шляпе. – Гущин отвечал, думая о чем-то, глядя на проплывающие мимо поля.
– А ваши сомнения, Федор Матвеевич? – не отступал Макар.
– Если сын признается в убийстве матери, следователь предъявит ему обвинение. Он и так уверен, что убийца задержан. Косвенных улик против сына немало.
– А что, признание у нас снова становится царицей доказательств? – не унимался Макар. – Я только на вас надеюсь. Больше ни на кого.
– И я, – сказал Клавдий Мамонтов.
Полковник Гущин лишь невесело усмехнулся.
Дома полковнику Гущину обрадовались все. И каждый по-своему. Маленькая Лидочка завизжала восторженно и с разбегу кинулась обниматься: от радости она снова перепутала английский с русским: «My dear colonel Theodor!»[4] Молчаливая Августа, некогда спасенная Гущиным, – конечно, она этого не забыла, несмотря на всю свою «особенность», – подошла чинно и поцеловала Гущина в щеку. Высший знак ее внимания, она и Макара, отца, целовала редко, была всегда очень сдержанна.
Сашхен, так тот вообще залился смехом как колокольчик, запрыгал на руках гувернантки Веры Павловны, тянулся к Гущину. Тот взял его на руки. «Иииии! Лю-лююю!» – выдал кудрявый, как купидон, Сашхен.
– Люблю, – перевел Макар. – Федор Матвеевич, любит он вас, шкет.
– И я вас всех люблю! – Полковник Гущин, держа Сашхена на правой руке, обнял левой Лидочку и Августу. – Как же я соскучился по вам!
Его лицо смягчилось. Клавдий Мамонтов подумал: вот сейчас он настоящий, какой он есть в жизни, все остальное – мрачное, скорбное, жесткое порой и бесстрастное, все это напускное. А здесь он с открытым сердцем и душой.
– И мы все скучали по вам, полковник, – многозначительно выдала гувернантка Вера Павловна. Бледные щеки ее порозовели, очки запотели.
Клавдий Мамонтов отметил, что предупрежденная звонком Макара о приезде Гущина Вера Павловна, до боли похожая на чеховскую англичанку-гувернантку в исполнении Игоря Ильинского в телефильме, принарядилась – облачилась в кремовые брюки и светлый кардиган. И даже накрасила губы элегантной темно-вишневой помадой. Совершенно небывалое сочетание – помада и гувернантка Вера Павловна!
– Вспоминали с Машей, как вы у нас гостили после госпиталя и мы рыбу с вами ловили на озере, – продолжала Вера Павловна.
– И я часто вспоминал. Вы большую щуку тогда поймали. Можем повторить! Рыбалку. – Полковник Гущин пытался отцепить хваткую ручку Сашхена от своего подбородка. Сашхена привлекала на нем ямочка – она проявилась на подбородке Гущина после того, как он потерял половину своего прежнего веса.
Семидесятилетняя Вера Павловна зарделась. Клавдий Мамонтов знал – перешагнувший пятидесятипятилетний рубеж полковник Гущин сразу при знакомстве произвел на гувернантку сильное впечатление.
Обедать сели все вместе в столовой – как в старые времена. Маша расстаралась, наготовила. Клавдий объелся. Макар от него не отстал. Вера Павловна настойчиво уговаривала полковника Гущина «хотя бы временно отойти от жесткой диеты». Прямо ворковала горлицей. Наблюдательная Лидочка поглядывала на нее и затем переводила взор на отца – мол, чего она? Макар строил ей украдкой строгие глаза. Лидочка прыскала – в свои четыре года она замечала все на свете и делала собственные выводы.
Отобедав, девочки захотели немедленно пойти гулять – солнышко выглянуло из-за туч и припекало. Горничная Маша забрала Сашхена – он весь обед просидел на руках Клавдия и одновременно тянулся к Гущину, не давая им донести ложку супа до рта.
Дети с Машей отправились на прогулку, а взрослые остались. Вера Павловна принесла послеобеденный коньяк и стопки. Чай со сладкими пирогами и вареньем. И эспрессо для полковника Гущина.
Макар философски созерцал бутылку коньяка, как Гущин себе наливает стопку до краев. Макар боролся с собой. Пить или не пить? Вот в чем вопрос!
– Только чай, – велел ему Клавдий.
– Не учите меня жить. Клава, братан, кто пьет чай – отчается. – Макар, однако, протянул свою чашку английского фарфора Вере Павловне. – Так неужели дело об убийстве на кухне раскрыто, а?
Полковник Гущин пожал плечами. Хлопнул коньяка.
Вера Павловна начала рассказывать ему, какие успехи делает Лидочка в русском языке. А по-английски вовсю уже читает детскую книжку греческих мифов. Потом они обсуждают их, и Августа тоже слушает и рисует. Она постоянно рисует! А Лидочка в мифах очень заинтересовалась обитателями рек и морей – царством Нептуна. Кажется, тритонами. И сказки она разные просит читать – классические старые сказки, например про Принца-Жабу.
– Лягушку? – спросил Клавдий Мамонтов. – Которого принцесса в сказке поцеловала? Фу, гадость. Любовь зла…
– В сказке все романтично, хотя и лживо, – Вера Павловна метнула сквозь очки взгляд на слегка осоловевшего после коньяка полковника Гущина.
– Как ваше здоровье? – спросил он заботливо.
– Прекрасно. Я бодра и полна сил. У нас на озере чудесный воздух и так тихо, покойно. Я каждое утро начала заниматься гимнастикой ушу.
Она пристала к Гущину со своей гимнастикой ушу – мол, если останетесь на выходные у нас, я вам покажу, это что-то! Недаром китайские пенсионеры все поголовно в парках занимаю…
В столовую как вихрь ворвалась Августа. Они удивленно повернулись к ней. Девочка всплеснула руками. Затем выбежала вон и через минуту вновь появилась – уже из детской с планшетом и листом ватмана, своим рисунком.
Она снова взмахнула руками, лицо ее исказила тревога.
– Принцесса, что стряслось? – спросил Макар.
Августа обогнула овальный обеденный стол и подбежала к Клавдию Мамонтову – он был ее любимчиком, сунула ему в руки свой рисунок.
– Похвастаться хочет перед тобой, – заметил Макар. – А круто она стала рисовать.
Клавдий Мамонтов улыбнулся девочке и глянул на рисунок.
«Озеро. Лодка. Наверное, наше Бельское озеро? И я на своем каноэ? Но нет – лодка, не каноэ. А в лодке стоит некто. Фигура с веслом – до пояса выглядит как обнаженный человек. А ниже пояса толстый хвост, не как у рыбы или водяного, но как у змеи. Тритон из греческих мифов? Но что-то не похоже и на тритона».
Клавдий Мамонтов ощутил внезапный дискомфорт – что-то насторожило его в рисунке Августы. Глаза изображенного существа. Они были ярко-желтого цвета. Только они и выделялись на лице, на котором не было никаких иных черт – ни носа, ни рта. Желтые горящие глаза пересекали перпендикулярные черные линии – так схематично Августа обозначила зрачки. Не человеческие, какие-то иные. Не из нашего мира.
– Классно, Августа. Кто это? Кого ты изобразила? – спросил Клавдий, зная, что Августа не ответит.
Девочка молча, настойчиво тянула его за рукав, махнула и полковнику Гущину.
– Она нас куда-то зовет, – понял Макар. – Детка, да что случилось?
Они все встали из-за стола и вышли на улицу. С открытой террасы – вид на парковую аллею к озеру. В конце аллеи они увидели Машу с прогулочной коляской.
Быстро пошли к ней, Августа буквально тащила Клавдия за собой, крепко вцепившись в его руку.
Горничная Маша переодевала Сашхена в коляске в чистый подгузник. Он сделал важные дела прямо на прогулке и теперь отчаянно брыкался и сучил ногами и руками, лежа на откинутой спинке коляски, отталкивая от себя новый памперс. Маша с головой ушла в их противостояние.
– Где Лидочка? – спросил полковник Гущин.
Маша указала им на берег – Лидочка находилась в поле ее зрения. Она стояла у самой кромки воды. Они подошли.
Метрах в ста справа вдоль берега скользила по озеру самая обычная лодка. А в ней кто-то стоял в полный рост, гребя одним веслом, давая себя Лидочке разглядеть. Второе весло покоилось в лодке.
– Мальчишка, – объявила Вера Павловна, вглядываясь сквозь очки в гребца.
– Подросток, – кивнул полковник Гущин.
Да, в лодке находился подросток, одетый в серые спортивные штаны и худи с капюшоном. У него были светлые волосы. Лицо его на таком расстоянии они не могли рассмотреть. Завидев рядом с Лидочкой взрослых мужчин и гувернантку, гребец начал сразу плавно разворачивать лодку назад.
– Эй, привет! – крикнул ему Макар.
Парень не ответил. Он развернулся и мощными гребками начал уводить лодку прочь, потом сел на весла.
– На нашем озере постоянно плавают на лодках, – заметила Вера Павловна. – На том берегу база гребная олимпийского резерва. Юниоры. Наверное, мальчик один из них. Спортсмен.
Клавдий Мамонтов следил взглядом за гребцом. Тот не пересекал озеро, нет, он плыл вдоль берега, правя в сторону дальнего озерного залива. Берег там местами покрывал густой лес.
– Августа, детка, что ты так встревожилась? – спросил Макар, наклоняясь к старшей дочери.
Августа молчала.
– Лидочка, а ты что нам скажешь? – спросил полковник Гущин насупившуюся Лидочку – та выглядела расстроенной и недовольной.
– Он вас не захотеть видеть, – ответила она уныло. – Он плыть домой.
– Оказывается, ты его знаешь?
– Конечно, мы с Августа знаем его.
– И как же его зовут?
– Prince of the lake… of water[5].
– Принц воды? – переспросил Макар. – Типа озерного Ланселота, солнышко?
– Нет, Prince Toad[6]. Я не знаю, как русский. – Лидочка глянула на отца своими голубыми глазами. – Он уплыть, но не значит уходить. Он здесь.
– Здесь? – Макар удивился.
– Да. Он разный. Он есть тут и прямо сейчас, – убежденно ответила Лидочка.
– Где? – спросил полковник Гущин.
– Colonel… Пол-ков-ник, я вам сейчас показать, – Лидочка произнесла русское словно «полковник» ради Гущина с великим усердием.