В августе 2019 года Леонардо Ди Каприо, Мадонна и звезда футбола Криштиану Роналду поделились фотографиями зеленых тропических лесов Амазонии, охваченных пламенем и окутанных дымом. Ди Каприо написал в Instagram: «Легкие Земли в огне». Роналду твитнул своим 82 млн подписчиков: «Тропические леса Амазонии производят более 20 % кислорода в мире»[126].
Газета The New York Times пояснила: амазонские джунгли часто называют «легкими» Земли, поскольку они выделяют кислород и накапливают углекислый газ, который удерживает тепло и является основной причиной глобального потепления[127]. Тропические леса, покрывающие более 5 500 000 км2 Бразилии, Колумбии, Перу и других южноамериканских стран, вскоре могут «самоуничтожиться», как пишет The New York Times. Если это произойдет, это станет «кошмарным сценарием, при котором большая часть крупнейших тропических лесов в мире окажется стерта с лица земли… Некоторые ученые, изучающие экосистему бассейна Амазонки, называют этот процесс неизбежным»[128]. Другой репортер газеты написал: «Если значительное количество [амазонских] тропических лесов будет потеряно и не сможет быть восстановлено, эта область превратится в саванну, не способную накапливать углерод, а это значит, что емкость легких планеты сократится»[129].
Авторы сравнили пожары Амазонских лесов с ядерным взрывом. «Уничтожение Амазонии, возможно, гораздо опаснее, чем оружие массового уничтожения, против которого все выступают», – пишет репортер The Atlantic. Корреспондент The Intercept добавляет, что если еще 20 % тропических лесов Амазонии будет потеряно, у нас появится «бомба замедленного действия из накопленного углерода»[130].
СМИ, мировые знаменитости и европейские лидеры во всем обвинили нового президента Бразилии Жаира Болсонару. Европейские лидеры пригрозили не ратифицировать крупную торговую сделку с Бразилией. «Наш дом горит, в буквальном смысле», – написал в твиттере президент Франции Эмманюэль Макрон за несколько дней до встречи представителей Большой семерки во Франции[131]. Как сообщает Times, за пределами бассейна Амазонки, «в Центральной Африке охвачены огнем обширные участки саванны. Арктические регионы Сибири сгорают с такой скоростью, какой еще не знала история»[132]. Месяц спустя Грета Тунберг и другие студенты-активисты, защитники климата, подали в суд на Бразилию за то, что она недостаточно сделала для того, чтобы остановить изменение климата. «Бездействие Бразилии уже начинает разрушать нашу планету, – написали адвокаты активистов. – В своем нынешнем виде амазонские джунгли действуют как большой углеродный пылесос, ежегодно всасывающий четвертую часть углерода, поглощаемого лесами по всему миру»[133].
Как и у многих представителей поколения X, мое беспокойство по поводу уничтожения тропических лесов восходит корнями к концу 1980-х годов. В 1987 году экологическая группа из Сан-Франциско под названием Rainforest Action Network объявила потребительский бойкот гиганту быстрого питания Burger King, который покупал мясо для гамбургеров, произведенное в Коста-Рике, на земле, где прежде произрастал тропический лес. Чтобы производить говядину, фермеры в Латинской Америке и других странах вырубают тропические леса под выпас крупного рогатого скота. Я смотрел CNN и другие новостные каналы, в которых показаны драматические кадры, как горит лес, а коренные жители покидают родные дома. Расстроенный картинами разрушения, я устроил у себя на заднем дворе вечеринку в честь своего 16-летия с целью собрать деньги для Rainforest Action Network. Я взял с каждого гостя по 5 долларов, собрав в итоге около ста.
Сегодня, как и тогда, в качестве пастбищ для производства говядины и молочных продуктов человечество использует больше земной поверхности, чем для чего-либо другого. В частности, в два раза больше, чем для выращивания сельскохозяйственных культур. Для разведения жвачного скота, в том числе коров, овец, коз и буйволов, требуется почти половина общей площади сельскохозяйственных угодий Земли[134].
В Амазонии первыми, кто начал эксплуатировать лес, стали лесорубы, добывающие ценную древесину. За ними следуют владельцы ранчо, которые вырубают лес, сжигают его, а затем пасут скот, чтобы закрепить за собой право собственности. Поскольку производство говядины приводило к разрушению тропических лесов, я перестал ее есть и осенью 1989 года поступил в колледж, уже будучи вегетарианцем.
Для меня кошмар уничтожения тропических лесов уравновешивался ликованием: к октябрю 1987 года бойкот Burger King сети Rainforest Action Network увенчался успехом. Сеть ресторанов быстрого питания объявила о прекращении импорта говядины из Коста-Рики. В какой-то степени я чувствовал, что помог спасти тропические леса[135].
В 15 лет я открыл отделение «Международной амнистии» в своей средней школе. Учитель спросил моего руководителя клуба, школьного консультанта, коммунист я или нет. Два года спустя я подтвердил их подозрения, убедив директора школы разрешить мне провести осенний семестр последнего года обучения в Никарагуа, чтобы выучить испанский и стать свидетелем Сандинистской социалистической революции. После этого я путешествовал по всей Центральной Америке, налаживая отношения с мелкими фермерскими кооперативами.
Во время учебы в колледже я выучил португальский, чтобы жить в Бразилии и работать с «Движением безземельных крестьян» и Бразильской рабочей партией в штате Мараньян. В период с 1992 по 1995 год возвращался туда несколько раз. Я любил Бразилию и даже какое-то время представлял, как перееду туда навсегда и стану работать в «Движении безземельных крестьян» и в Бразильской рабочей партии.
Я присутствовал на саммите ООН по вопросам окружающей среды, состоявшемся в 1992 году в Рио-де-Жанейро, где вырубка лесов была горячей темой. Глава экологической организации Rainforest Action Network, которая пятью годами ранее вынудила Burger King изменить свою практику, устроила шумный протест. Меня охватило всеобщее волнение за страну, пережившую несколько десятилетий военной диктатуры.
Я возвращался в Бразилию еще несколько раз. Выполнял полевые работы в бассейне Амазонки вместе с мелкими фермерами, защищавшими свою землю от более крупных фермеров, стремившихся ею завладеть. Я встречался с бразильским режиссером-документалистом, который был связан с Рабочей партией и Левыми неправительственными организациями (НПО) в Рио-де-Жанейро. К 1995 году я взял интервью у ведущих деятелей прогрессивного движения Бразилии: у первого афро-бразильского сенатора и фавелады Бенедиты да Силвы, а также у Луиса Инасиу Лула да Силва, который был избран президентом в 2002 году.
Я продолжал писать об Амазонии на протяжении многих лет, и поэтому, когда в конце лета 2019 года о ней заговорили все СМИ, позвонил Дэну Непстаду, ведущему автору недавнего доклада МГЭИК об Амазонке. Спросил его, правда ли, что амазонские джунгли – наш основной источник кислорода на Земле. Он ответил: «Чушь собачья. Научно это никак не доказано. Амазонские тропические леса производят много кислорода, но поглощают такое же его количество в процессе дыхания, так что это все пустой базар»[136].
По словам исследователя-эколога Оксфордского университета, растения тропических лесов Амазонии потребляют около 60 % кислорода, который они производят при дыхании, биохимическом процессе, посредством которого получают энергию. Остальные 40 % потребляют микробы, которые расщепляют биомассу тропических лесов. «Итак, с практической точки зрения чистый вклад амазонской экосистемы (не только растений) в мировой объем кислорода фактически равен нулю, – пишет эколог. – То же самое можно сказать и о любой экосистеме на Земле, по крайней мере, в тех временных масштабах, которые актуальны для человека (менее миллиона лет)»[137].
Легкие поглощают кислород и выделяют углекислый газ. Напротив, Амазония и вся растительная жизнь накапливают углекислый газ, хотя и не 25 %, как утверждали активисты-студенты, подавшие на Бразилию в суд, а скорее 5 %[138]. Что касается фотографий, которыми знаменитости делились в социальных сетях, то на многих из них показаны вовсе не пылающие тропические леса Амазонии[139]. Снимок, размещенный Роналду, был сделан на юге Бразилии, далеко от амазонских лесов, в 2013 году, а не в 2019[140]. Фотографии Мадонны и вовсе было более 30 лет[141].
На самом деле почти все, что СМИ сообщали летом 2019 года о дождевых лесах Амазонии, было либо абсолютно неверным, либо подано так, что вводило в заблуждение. Вырубка лесов увеличилась, но эта тенденция началась в 2013 году, за целых 6 лет до того, как президент Болсонару вступил в должность. В 2019 году площадь лишенных растительности земель Амазонии составила всего четверть от площади земель, подвергшихся этому процессу в 2004 году[142]. Хотя количество пожаров в Бразилии в 2019 году действительно было на 50 % выше, чем годом ранее, потеря лесов была всего на 2 % больше, чем в среднем за предыдущие 10 лет[143].
На фоне ужасающей картины, изображающей лес Амазонии на грани исчезновения, целых 80 % его по-прежнему на месте. От 18 до 20 % тропических лесов все еще «готовы к захвату» (terra devoluta) и подвержены риску вырубки[144].
Однако несомненно, что вырубка делит тропические леса на части и разрушает места обитания видов животных, имеющих высокую природоохранную ценность. Крупным кошкам, таким как ягуары, пумы, оцелоты, и другим млекопитающим для того, чтобы выживать и размножаться, необходима непрерывная, нефрагментированная среда обитания. Многие тропические виды, в том числе обитающие в Амазонии, зависят от «первичных» старовозрастных лесов. В то время как млекопитающие могут вновь заселять вторичные леса, часто проходят десятилетия или даже столетия, прежде чем сами леса возвращаются к своему первоначальному изобилию[145].
Тропические леса в бассейне Амазонки и других частях мира можно спасти только в том случае, если принять и уважать необходимость экономического развития региона. Противодействуя многим формам экономического развития в Амазонии, особенно наиболее продуктивным, экологические НПО, европейские правительства и благотворительные организации ухудшили ситуацию.
В 2016 году бразильская модель Жизель Бюндхен пролетела над тропическими лесами Амазонии с главой «Гринпис» Бразилии во время съемки телесериала National Geographic под названием «Годы опасной жизни». Сначала они летят над бесконечным зеленым лесом:
– Кажется, эта красота будет длиться вечно, – произносит голос Бюндхен за кадром, – но вот [Пауло из «Гринписа»] Адарио говорит, что мне пора подготовиться.
То, что она видит далее, приводит ее в ужас. Внизу – фрагменты леса рядом со скотоводческими ранчо.
– Все эти огромные вырезанные из ландшафта геометрические фигуры – все это из-за скота? – спрашивает она.
– Все начинается с небольших дорог, которые используются для заготовки леса, – объясняет Адарио. – Дорога остается, а потом приходит скотовод и вырубает оставшиеся деревья.
– При этом крупный рогатый скот даже не типичен для Амазонии! – восклицает Бюндхен. – Его здесь вообще не должно быть!
– Это верно, – подтверждает Адарио. – Представьте себе: этот прекрасный лес уничтожают, чтобы разводить крупный рогатый скот. Вот вы едите гамбургер и даже не осознаете, что он стал следствием разрушения тропических лесов.
Бюндхен плачет.
– Это шокирует, не так ли? – спрашивает Адарио[146].
Но действительно ли это настолько шокирующе? В конце концов, сельскохозяйственная экспансия в Бразилии происходит почти по той же схеме, как происходила в Европе сотни лет назад. В период с 500 до 1350 год леса, покрывавшие 80 % территории Западной и Центральной Европы, сократились наполовину. Историки подсчитали, что площадь насаждений во Франции с 800 до 1300 год уменьшилась с 30 млн гектаров до 13 млн В Германии в 900 году леса покрывали 70 % территории, а в 1900-м – всего 25 %[147]. И несмотря на это развитые страны, особенно европейские, которые разбогатели на вырубке лесов и ископаемых видах топлива, стремятся помешать Бразилии и другим тропическим странам, включая Конго, развиваться тем же путем. При этом немцы производят больше выбросов углекислого газа на душу населения, в том числе за счет сжигания биомассы, чем бразильцы, даже с учетом вырубки тропических лесов в Амазонии[148].
Хорошая новость заключается в том, что во всем мире леса возвращаются, а число пожаров сокращается: с 1998 по 2015 год произошло колоссальное сокращение годовой площади выгорания на 25 %, главным образом благодаря экономическому росту. Он создал для людей рабочие места в городах, позволив отказаться от подсечно-огневого земледелия. А фермерам экономический рост дал возможность расчищать леса для сельского хозяйства с помощью машин, а не огня[149].
За последние 35 лет во всем мире площадь прироста новых деревьев превысила потерю, что сопоставимо по размерам с Техасом и Аляской вместе взятыми. Площадь лесов общим размером с Бельгию, Нидерланды, Швейцарию и Данию в Европе выросла в период с 1995 по 2015 год[150]. А количество насаждений в Швеции, родной стране Греты Тунберг, удвоилось за последнее столетие[151]. В период с 1981 по 2016 год примерно 40 % планеты пережили «озеленение» – производство большего количества лесов и другой биомассы. Частично этому процессу способствует превращение бывших сельскохозяйственных угодий в пастбища и леса, а также намеренная посадка деревьев, особенно в Китае[152]. Эта тенденция прослеживается даже в Бразилии. В то время как внимание всего мира было сосредоточено на дождевых лесах Амазонии, зеленые массивы возвращаются на юго-востоке, более экономически развитом регионе Бразилии. Это связано как с ростом производительности сельского хозяйства, так и с мерами по охране окружающей среды[153].
Одна из причин, по которой планета зеленеет, кроется в увеличении содержания углекислого газа в атмосфере и потеплении[154]. Ученые обнаружили, что из-за более высоких концентраций углекислого газа растения растут быстрее. С 1981 по 2016 год они улавливали в четыре раза больше углекислого газа из-за ускоренного роста его объема, чем из биомассы, покрывающей большую поверхность Земли[155].
Существует мало свидетельств того, что леса по всему миру уже достигли оптимальной температуры и уровня углерода. Ученые обнаружили, что более высокая концентрация углекислого газа в атмосфере, доступной для фотосинтеза, вероятно, компенсирует снижение продуктивности фотосинтеза из-за повышения температуры[156]. Крупное исследование 55 лесов умеренного пояса показало превышающий ожидания рост, обусловленный потеплением и более длительным вегетационным сезоном, повышенным содержанием углекислого газа и другими факторами[157]. А ускоренный рост означает, что углекислый газ в атмосфере будет накапливаться медленнее.
Все это не свидетельство того, что рост выбросов углекислого газа и изменение климата не несут никаких рисков. Несут. Но мы должны понимать, что не все последствия окажутся вредными для окружающей среды и человека. Ничто из этого также не означает, что нам не стоит беспокоиться об утрате первичных старовозрастных лесов в Амазонии и других частях света. Беспокоиться стоит. Старовозрастные леса – это уникальные места обитания для различных видов. Хотя общая площадь лесного покрова в Швеции за последнее столетие удвоилась, многие новые леса были созданы в форме монокультурных древесных ферм[158]. Но если мы хотим защитить оставшиеся в мире старовозрастные леса, придется отказаться от экологического колониализма и поддержать страны в их стремлении к развитию.
Бесчувственное поведение защитников окружающей среды развитых стран глубоко задевает меня, поскольку я жил бок о бок с мелкими фермерами, на которых Бюндхен смотрела свысока. Их жизнь была чрезвычайно трудной. Я рос в комфорте среднего класса и был не готов к крайней бедности, с которой столкнулся, когда подростком отправился в Никарагуа. Вместо горячего душа и привычного туалета я выливал на голову миски ледяной воды, ежился от холода и пользовался уборными, как и все остальные. Несколько раз меня сильно рвало, вероятно, от загрязненной воды. В стране шел девятый год гражданской войны, и люди все больше впадали в отчаяние. Однажды вечером моя учительница испанского пригласила своих учеников на ужин. Она жила в крошечной лачуге 10 метров длиной и 3 шириной. Я помогал готовить спагетти. Мы пили пиво и курили сигареты. Я бестактно спросил, сколько стоит такой дом, как у нее. В ответ она предложила мне купить его за 100 долларов. Я вернулся домой с кишечными паразитами и страстным желанием сделать все, чтобы улучшить жизнь этих людей.
Жизнь в Амазонии была во многих отношениях намного труднее, чем в Центральной Америке, потому что общины здесь гораздо больше отдалены друг от друга. Я жил в общинах в Бразилии, которые занимались подсечно-огневым земледелием: все начинается с вырубки деревьев в лесу, затем древесину и биомассу высушивают и сжигают. Пепел и зола удобряют поля. В них высаживают растения, которые дают очень скромный урожай. Люди, с которыми я работал, были слишком бедны, чтобы иметь много скота, хотя это была следующая ступень экономической лестницы. Рубить и сжигать деревья – тяжелый труд. При этом мужчины поглощали большое количество рома. Более прохладные и приятные послеполуденные часы мы проводили за ловлей рыбы на реке.
В Амазонии, северо-западных и центральных районах Бразилии так же жарко, как в Конго, среднегодовая температура составляет около 32 °С. Такие высокие температуры снижают производительность труда, что отчасти объясняет, почему страны с тропическим климатом менее развиты, чем государства с умеренным. Просто большую часть дня здесь слишком жарко, чтобы работать[159].
В Бразилии, как и в Никарагуа, мой энтузиазм по поводу социалистических кооперативов часто превышал энтузиазм мелких фермеров, которые должны были получать от них выгоду. Большинство людей, с которыми я беседовал, хотели обрабатывать свои земельные участки. Они могли дружить со своими соседями и даже приходиться им родственниками по факту рождения или брака, но они не хотели совместно заниматься фермерством. По их словам, не желали, чтобы ими воспользовался кто-то, кто работал не так усердно, как они. Я могу по пальцам одной руки пересчитать количество молодых людей, признавшихся, что хотят остаться на семейной ферме и работать на земле своих родителей. Подавляющее большинство хотели уехать в город, получить образование и устроиться на работу. Они мечтали о лучшей жизни, чем та, которую могло обеспечить малодоходное крестьянское хозяйство. Они хотели жизни, больше похожей на мою. Вот я, например, точно знал, что не хочу быть мелким фермером. Почему же я думал, что кто-то другой этого хочет? Реальность, в которой мне довелось пожить, заставила отказаться от своих романтических взглядов.
В августе 2019 года в СМИ появились снимки тропического леса, охваченного пламенем, ставшего следствием действий жадных корпораций, ненавидящих природу фермеров и коррумпированных политиков. Меня эти снимки привели в ярость. Четверть века я понимал, что растущая вырубка лесов и пожары – это, в первую очередь, результат реакции политиков на народные экономические требования, а не отсутствие заботы об окружающей среде. Причина, по которой в Бразилии с 2013 года снова начали вырубать больше лесов, заключалась в серьезном экономическом спаде и ослаблении влияния правоохранительных органов. Избрание Болсонару в 2018 году стало как следствием увеличения спроса на землю, так и причиной роста вырубки лесов. Из 210 млн жителей Бразилии 55 млн живут в нищете. Еще 2 млн бразильцев стали нищими в период 2016–2017 годов[160].
Представление о том, что Амазония населена в основном коренными народами, ставшими жертвами пришлых, ошибочно. Лишь 1 млн из 30 млн бразильцев, живущих в регионе Амазонки, являются коренными жителями, и некоторые племена контролируют очень большие запасы[161]. Существует 690 заповедников аборигенов, занимающих поразительные 13 % территории Бразилии, и почти все они находятся в бассейне Амазонки. Какие-то 19 тыс. индейцев яномама фактически владеют территорией, превышающей площадь Венгрии[162]. Некоторые занимаются лесозаготовками[163].
Любой, кто хочет понять, почему Бразилия вырубает свои тропические леса для производства сои и мяса на экспорт, должен реально взглянуть на вещи. Страна пытается вывести четверть своего населения из бедности, сравнимой с бедностью Бернадетт в Конго. Нищеты, о которой защитники окружающей среды в Европе и Северной Америке забывают или, что еще хуже, которая им безразлична.
Где-то между 900 и 950 годами н. э. охотники-собиратели маори прибыли на лодках на острова, которые сегодня известны как Новая Зеландия. Вероятно, они приплыли с других тихоокеанских островов на северо-востоке. К своей радости, они обнаружили, что остров кишит моа, похожими на страусов птицами, достигавшими поразительных 5 метров в высоту. Летать моа не умели, и у них не было никаких других средств защиты от маори[164]. Чтобы поймать птиц, маори устраивали лесные пожары, которые подталкивали моа к опушкам леса, где их было легче убить. Люди употребляли моа в пищу, изготавливали из них инструменты и украшения, называя своим «основным источником». В сухую и ветреную погоду пожары опустошали обширные территории, массово изменяя природную среду и уничтожая места обитания других видов.
Хвойные леса в Новой Зеландии в жаркие и сухие летние месяцы быстро выгорали и не могли восстановиться; на смену им пришли папоротники и кустарник. Но это не положило конец практике маори разжигать лесные пожары. «Днем мы видели дым, ночью – огонь, – писал капитан Кук, – куда ни глянь»[165]. За 300 лет половина Новой Зеландии оказалась лишена леса, моа балансировали на грани исчезновения, а маори столкнулись с быстрыми экологическими и социальными изменениями. К тому времени, когда в 1770-е годы туда прибыл Кук, маори полностью уничтожили моа и были вынуждены заняться подсечно-огневым земледелием.
Эта история из Новой Зеландии – типичная картина того, что происходило 10 тыс. лет назад. Несколько миллионов человек в мире ежегодно убивали миллионы крупных млекопитающих, что приводило к вымиранию видов[166]. То, что сегодня мы считаем приятным природным ландшафтом – зеленые луга, окруженные лесом, с протекающей по ним рекой, – зачастую пейзаж, созданный человеком в результате его охоты на животных, ищущих водопой[167]. Использование огня для создания полян, на которых убивают животных, является одним из наиболее часто упоминаемых методов охотников-собирателей по всему миру. Луга в восточных лесах Северной Америки исчезли бы, если бы индейцы сжигали их ежегодно в течение 5 тыс. лет. А в Амазонии охотники-собиратели сжигали леса и внедряли новые виды растений.
Охота путем заманивания дичи более энергоэффективна, чем погоня за ней. Со временем отлов диких животных в замкнутых пространствах сменился приручением их в качестве домашнего скота[168].
Огонь сделал сообщества более защищенными от нападения людей и хищников, позволил им расширяться по всему миру и потребовал нового поведения в отношении еды, общественной организации и продолжения рода. Охота с огнем стала решающей вехой в создании как того, что мы называем национальными государствами, так и рынков, благодаря разграничению контроля со стороны отдельных лиц и групп, конкурирующих за еду. Действительно, огонь использовался по-разному в разных зонах: в качестве меры безопасности, для сельского хозяйства и охоты[169]. Пламя позволило создать моногамные семейные ячейки, использовать очаг как место для размышлений и дискуссий, а также для расширения социального и группового интеллекта.
По всей планете вырубка лесов из-за пожаров привела к развитию сельского хозяйства путем удобрения почв, благоприятных для выращивания черники, лесных орехов, зерновых и других сельскохозяйственных культур. Сегодня многим породам растений требуется огонь, чтобы из их семян выросли деревья. Как мы видели на примере Калифорнии и Австралии, огонь также необходим для очистки древесной биомассы от лесной подстилки.
Короче говоря, сжигание и вырубка лесов для производства мяса – это основные составляющие того, что сделало нас людьми[170]. Единственное объяснение тому, почему Адарио, Бюндхен и другие защитники окружающей среды испытали шок от подобного производства мяса в Амазонии, заключается в том, что они об этой истории ничего не знали. Для защитников окружающей среды XXI века словосочетание «дикая местность» имеет сплошь положительные коннотации, но в прошлом оно означало ужасное «место, населенное диким зверями». Европейские фермеры считали леса опасными местами, в которых обитали как страшные животные (волки), так и люди, например, разбойники. В сказке «Гензель и Гретель» двое детей заблудились в лесу и угодили в руки ведьмы. В «Красной шапочке» на гуляющую по лесу маленькую девочку нападает волк[171].
Именно поэтому ранние европейские христиане считали вырубку леса полезным занятием. Раннехристианские отцы, в том числе святой Августин, учили, что роль человечества состоит в том, чтобы завершить творение Бога на Земле и приблизиться к Нему. Леса и пустынные районы считались рассадниками греха; расчистка их для создания ферм и ранчо считалась богоугодным делом. Европейцы верили, что люди благословлены и отличаются способностью преобразовывать все вокруг. Монахи, которым поручали создать в лесу поляну, буквально воображали, что изгоняют дьявола с Земли. Они пытались создать не эдем, а скорее Новый Иерусалим: цивилизацию, в которой смешивались город и деревня, священное и мирское, торговля и вера.
Лишь после того, как люди перебрались в города и разбогатели, они начали беспокоиться о природе ради природы[172]. Европейцы, которые в XIX веке считали Амазонию «джунглями», средоточием опасности и хаоса, в конце XX века стали называть ее «тропическим лесом», исполненным гармонии и очарования.
Нечувствительность к потребности Бразилии в экономическом развитии побудила экологические группы, включая «Гринпис», пропагандировать программные меры, способствующие фрагментации тропических лесов и ненужному расширению скотоводства и сельского хозяйства. Экологическая политика должна была привести к «интенсификации», выращиванию большего количества продовольствия на меньших площадях. Вместо этого она привела к «экстенсификации» (расширению), политической и массовой реакции фермеров, что способствовало росту вырубки лесов.
«Вдохновителем моратория на сою был Пауло Адарио из “Гринпис Бразилии”», – сказал Непстад. Адарио – это человек, заставивший Бюндхен плакать. «Все началось с кампании “Гринпис”. Люди в костюмах цыплят прошлись по нескольким ресторанам McDonald,s в Европе. Это был яркий момент для международных СМИ»[173].
«Гринпис» потребовала ужесточить Лесной кодекс, изменив тот, что был введен бразильским правительством[174]. Эта и другие экологические НПО настаивали на том, чтобы землевладельцы сохраняли большую часть своей собственности, от 50 до 80 %, в виде леса в соответствии с Лесным кодексом Бразилии. Непстад сказал, что ужесточение Лесного кодекса обошлось фермерам в 10 млрд долларов упущенной выгоды и восстановления лесов. «В 2010 году был создан фонд Amazon Fund с капиталом в 1 млрд долларов от правительств Норвегии и Германии, но ни один доллар так и не дошел до крупных и средних фермеров, – говорит Непстад. – Агробизнес составляет 25 % ВВП Бразилии, и именно благодаря ему страна пережила рецессию», – отмечает он. «Когда земля отдается под выращивание сои, количество пожаров уменьшается. Малые города получают деньги на школы, ВВП растет, а неравенство снижается. Это не та сфера, с которой нужно бороться; это сфера, с которой нужно найти общий язык»[175].
«Гринпис» добивалась ужесточения ограничений на ведение сельского хозяйства в регионе тропической саванны, известном как серрадо, где выращивается бо́льшая часть сои в Бразилии. «Фермеры занервничали из-за того, что правительства собираются ввести еще один мораторий на импорт бразильской сои, – поясняет Непстад. – Серрадо дает 60 % урожая сои в стране; Амазония – 10 %. Так что это был гораздо более серьезный вопрос»[176].
Кампания экоактивистов побудила журналистов, политиков и общественность отождествить саванну серрадо с тропическими лесами Амазонии и, таким образом, поверить в то, что расширение территорий под выращивание сои в серрадо – то же самое, что и вырубка тропических лесов. Но существует гораздо больше экономических и экологических обоснований для вырубки лесов в серрадо. Эта тропическая саванна отличается меньшим биологическим разнообразием, а ее почвы больше подходят для выращивания сои, чем грунт в тропических лесах. Объединив два региона, «Гринпис» и журналисты раздули проблему и создали неправильное впечатление, что обе эти местности имеют одинаковую экологическую и экономическую ценность.
«Гринпис» – не первая организация, которая пыталась помешать Бразилии модернизировать и интенсифицировать сельское хозяйство. В 2008 году Всемирный банк опубликовал отчет, в котором «в основном говорилось о том, что красота в малом, что современное, технологически развитое сельское хозяйство (и особенно использование ГМО) – это зло», – писал тогдашний представитель Всемирного банка в Бразилии. В отчете говорится, что «путь, по которому следует идти, – это мелкое, экологически чистое и местное сельское хозяйство»[177].
Отчет Всемирного банка привел министра сельского хозяйства Бразилии в ярость. Он позвонил представителю организации с вопросом: «Как Всемирный банк мог подготовить такой абсурдный отчет?! Следуя своему “ложному пути”, Бразилия превратилась в сельскохозяйственную сверхдержаву. Мы производим в три раза больше продукции, чем производили 30 лет назад, причем 90 % этого объема приходится на рост урожайности!»[178]
Отчет подлил масла в огонь. Всемирный банк уже урезал 90 % своих пособий на развитие, которые должны были пойти на исследования сельского хозяйства Бразилии, в качестве наказания за то, что страна стремилась выращивать продовольствие теми же методами, что и богатые нации[179]. Бразилия смогла компенсировать помощь, в которой ей отказал Всемирный банк, за счет собственных ресурсов. После этого «Гринпис» оказал давление на продовольственные компании в Европе, убеждая их прекратить закупки бразильской сои[180]. «Это такая раздутая уверенность, высокомерие, – сказал Непстад, – попытка навязать свои правила игры, не задумываясь о перспективах самого фермера»[181].
По словам Непстада, большая часть мотивации прекратить заниматься сельским хозяйством и скотоводством носит идеологический характер. «Это антиразвитие, знаете ли, антикапитализм. На агробизнес направлено много ненависти. Или, по крайней мере, на агробизнес в Бразилии. Тот же стандарт, по-видимому, неприменим к агробизнесу во Франции и в Германии»[182].
Увеличение вырубки лесов в 2019 году в некоторой степени является выполнением предвыборного обещания Болсонару, данного фермерам, которые «устали от насилия, рецессии и этих вечных экологических проблем», – сказал Непстад. – Они все говорили: “Знаете, этого парня [Болсонару] изберут именно из-за его лесной программы. Мы все проголосуем за него”. И фермеры голосовали за него поголовно. Я вижу, что происходит сейчас, и избрание Болсонару является отражением серьезных ошибок в стратегии [защиты окружающей среды]»[183].
Я спросил Непстада, в какой степени негативную реакцию вызвали правительственные меры по ужесточению природоохранного законодательства, а в какой – такие НПО, как «Гринпис». «Думаю, что в основном это был догматизм НПО, – признался он. – В 2012, 2013 и 2014 годах мы и правда находились в интересном пространстве, потому что фермеры были довольны статьей Лесного кодекса, посвященной выплатам фермерам компенсации, но этого так и не произошло»[184]. Выращивающие сою бразильские фермеры были готовы сотрудничать с соблюдением разумных экологических норм, до того как «Гринпис» начала выдвигать более жесткие требования. «В основном фермерам нужна была амнистия на все незаконные вырубки леса вплоть до 2008 года, – сказал Непстад. – И, выиграв ее, они подумали: “Хорошо, мы могли бы соблюдать этот закон”. Тут я на стороне фермеров»[185].
События в Амазонии напоминают нам о том, что сосредоточение сельского хозяйства в определенных районах позволяет правительствам защищать лесную среду обитания, чтобы она оставалась относительно нетронутой, дикой и биологически разнообразной. Стратегия «Гринписа» и других НПО привела к тому, что землевладельцы стали вырубать леса в других местах, расширяя свое присутствие. «Я думаю, что Лесной кодекс способствовал фрагментации», – сказал Непстад[186].
«Зеленые» НПО оказали аналогичное влияние в других частях мира. После того, как экологи поддержали такую фрагментацию на плантациях пальмового масла в Юго-Восточной Азии в качестве меры, предположительно благоприятной для дикой природы, ученые обнаружили 60-процентное сокращение численности важных видов птиц[187].
Программа «Гринпис» четко вписалась в повестку дня европейских фермеров по исключению недорогих бразильских продуктов питания из Европейского союза. Страны, которые больше всех критиковали вырубку лесов и пожары в Амазонии, оказались двумя государствами, чьи фермеры больше всего сопротивлялись соглашению о свободной торговле Mercosur (общий рынок стран Южной Америки – Прим. пер.) с Бразилией. Это Франция и Ирландия.
«Бразильские фермеры хотят продлить [соглашение о свободной торговле] ЕС с Mercosur, – отметил Непстад, – но [президент Франции Эмманюэль] Макрон склонен его отменить, потому что сельскохозяйственный сектор Франции не хочет, чтобы в страну поступало больше бразильских продуктов питания»[188]. Действительно, именно президент Макрон за несколько дней до того, как Франция приняла у себя встречу G7, вызвал в мировых СМИ волнение по поводу вырубки лесов в Амазонии. Он заявил, что Франция не ратифицирует крупную торговую сделку между Европой и Бразилией до тех пор, пока президент Бразилии ничего не сделает для сокращения вырубки лесов.
В Брюсселе, столице Европейской комиссии, нападки на Бразилию со стороны Франции и Ирландии «удивили всех», отметил деловой репортер Forbes Дэйв Китинг. «Это также те две страны, которые наиболее активно выступают против соглашения Mercosur по протекционистским соображениям»[189]. По словам Китинга, «они обеспокоены тем, что их фермеры будут задавлены конкуренцией со стороны южноамериканских говядины, сахара, этанола и курицы. Говядина, основной продукт аргентинского и бразильского сельскохозяйственного экспорта, вызвала на этих торговых переговорах самые тяжелые споры. Ожидается, что ирландским фермерам, в частности, будет трудно конкурировать с притоком»[190]. «Я не сомневаюсь в искренности желания Макрона защитить Парижское соглашение, – сказал Китингу эксперт по торговле ЕС, – но мне кажется подозрительным, что именно эти две страны выдвигают возражения. Это заставляет задуматься, не используются ли пожары в Амазонии в качестве дымовой завесы для протекционизма»[191].
Нападки Макрона вызвали гнев президента Бразилии. «Немногие страны имеют моральное право говорить с Бразилией о вырубке лесов, – заявил президент Болсонару. – Я хотел бы передать послание моей любимой [канцлеру Германии] Ангеле Меркель. Забирай свои деньги и восстанавливай леса в Германии, хорошо? Там это гораздо нужнее, чем здесь»[192].
В гневе президента Бразилии на иностранное лицемерие не было ничего от «правого крыла». Бывший президент Бразилии, социалист, более 10 лет назад точно так же злился на двурушничество и неоимпериализм иностранных правительств. «Богатые страны очень умны, они утверждают протоколы, произносят громкие речи о необходимости избегать вырубки лесов, – сказал президент да Силва в 2007 году, – но все леса они уже вырубили»[193].
Рост вырубки лесов в Амазонии должен побудить природоохранное сообщество восстановить свои отношения с фермерами и искать более прагматичные решения. Фермерам следует разрешить активное производство в некоторых районах, особенно в серрадо, чтобы уменьшить давление на другие области, а также их фрагментацию. В первую очередь это касается тропических лесов. Создание парков и охраняемых территорий идет рука об руку с интенсификацией аграрного комплекса. Недостаточно просто сделать сельское хозяйство и скотоводство более продуктивными и прибыльными и не защищать при этом природные территории. Охраняя некоторые районы и интенсифицируя деятельность на уже существующих фермах и ранчо, бразильские фермеры могли выращивать больше продуктов на меньших площадях и защищать природную среду[194].
Исследователи пришли к выводу, что производство говядины в Бразилии составляет менее половины ее потенциала, а это означает, что количество земли, необходимой для мясного рынка, может быть значительно сокращено. Менее известный Атлантический лес Бразилии, который потерял гораздо больше своей территории, чем тропический лес Амазонии, мог бы от этого сильно выиграть. «Здесь достаточно земли для крупномасштабного восстановления Атлантического леса, “самой горячей из горячих точек”, – писала группа ученых, – где можно восстановить до 18 млн гектаров [площадь вдвое больше Португалии], не препятствуя национальному развитию сельского хозяйства. Это более чем вдвое увеличило бы оставшуюся площадь данного биома, замедлило массовое вымирание видов и поглотило бы 7,5 млрд тонн углекислого газа»[195]. Непстад с этим согласен: «Там огромная площадь непродуктивных земель, на которой выращивают 50 кг говядины на гектар в год, и все это должно снова стать лесом».
В серрадо ежедневную прибавку в весе и выработку молока можно увеличить в три раза вследствие простого перехода на более быстрорастущие питательные травы и использование удобрений. Это дает дополнительное преимущество в виде двукратного сокращения выбросов метана, парникового газа, на килограмм мяса при одновременном сокращении площади необходимых земель[196]. «Давайте позволим аграриям преобразовать резервы, огромные и расположенные недалеко от городов, чтобы выращивать овощи, фрукты и основные продукты питания для городов Амазонии вместо того, чтобы импортировать помидоры и морковь из Сан-Паулу», – сказал Непстад[197].
Всемирный банк и другие учреждения должны поддерживать фермеров, стремящихся к интенсивному сельскому хозяйству. Исследования показывают, что получение технической помощи бразильскими аграриями являлось ключевым фактором в принятии ими методов, доказавших свою эффективность в повышении производительности[198]. Решимость журналистов-активистов и телепродюсеров представить вырубку лесов в Амазонии апокалипсисом необъективна и несправедлива. Хуже того, это еще больше поляризовало ситуацию в Бразилии, усложнив поиск прагматичных решений между фермерами и защитниками природы.
Что касается мифа о том, что тропические леса Амазонии обеспечивают «20 % мирового кислорода», то он, по-видимому, возник из статьи 1966 года, написанной ученым Корнеллского университета. Четыре года спустя климатолог в журнале Science объяснил, почему бояться нечего: «Почти во всех списках экологических проблем человека встречается пункт, касающийся снабжения кислородом. К счастью для человечества, его запасы не иссякают, несмотря на предсказания некоторых»[199].
К сожалению, не иссякают и источники для паники вокруг экологии.