Опешив на мгновение, ощущаю себя пригвожденным к месту. Словно это кресло, в котором несколько секунд назад было так удобно сидеть, сдавило мне всё тело. Заковало железными кандалами и не даёт не то, что выбраться, – даже продохнуть! О чём ты говоришь со мной, Кэт?
– Повтори, – охрипшим вдруг голосом требую я.
– Ты слышал.
– Повтори! – звучит грубо.
Кэт вновь не смотрит на меня. Я замечаю, что у неё стали дрожать руки. И губы. Она сдерживает себя, чтобы не заплакать. Но слезы мало значат для меня. Я к ним привык, и ничего особенного в них не нахожу. Все мои пациенты плачут. Я принимаю это как должное.
– Твой Центр – единственное место, где выдают разрешение на эвтаназию. Я прошу у тебя это, – тихим голосом произносит моя бывшая жена.
– Ты сказала, что просишь разрешение для своей дочери.
Мне страшно было это произносить. Её дочь… Девочка… Ребёнок… бред какой-то!
– Боря, дело в том… – Кэт неожиданно называет меня просто по имени. И это режет слух ничуть не меньше, чем то, что я услышал от неё раньше про разрешение. Но меня не тревожит этот нечаянный след прошлого. Есть то, что гораздо важнее.
– У тебя есть дочь? Откуда?
– Хм… Тебя… Вас это удивляет?
– Да нет, – откровенно лгу, стушевавшись. – Что в этом особенного? – и тут же начинаю закидывать её вопросами. – Сколько ей лет? Где её отец? Почему ты пришла одна?
– Подождите, Борис Андреевич. Не всё сразу, – просит Кэт. – Ей… восемь лет.
– Восемь, – повторяю я. Напряжение растёт. Начинает дребезжать противным тонким звоном в области висков. И я чувствую, это только начало. – Откуда у тебя дочь? – снова спрашиваю Кэт.
А она усмехается мне в ответ. Горько так, невесело. Но я не настроен её жалеть. Мне сейчас важно понять, что происходит. И каким образом это может касаться меня.
– А Вы, Борис Андреевич, разве не знаете, откуда появляются дети?
Ты стерва, хочется сказать. Хотя она никогда таковой не была. Напротив, казалась мне воплощением кротости, стойкости, покорности. Но сейчас это скромное милое (да, именно так) существо пытается вытащить из меня все нервы и намотать их на кулак до полного растяжения. Чтобы потом оборвать окончательно. И я срываюсь. Не выдерживаю. Мне очень сложно оставаться хладнокровным в такой ситуации. Я не мог предвидеть этого. Я не был готов.
– Ты спрашиваешь меня, откуда берутся дети?! – вскакиваю и начинаю кричать, размахивая руками, словно это я – пациент, пришедший на приём к психотерапевту. Разница лишь в том, что во мне ещё много жизни. И оставаться спокойным не получится. Молчит всегда лишь смерть. – Восемь лет назад ты была моей женой! Восемь лет назад ты родила ребёнка с тяжёлой формой ДЦП! Врачи сказали: он не будет жить! Мы приняли решение отказаться от него!
Выпалил на одном дыхании.
Я всё припомнил ей.
И вновь упал в кресло.
А эта сучка говорит:
– Ты принял решение. В одиночку. И сказал, что так будет правильно. Я же с самого начала была против.
Стекло треснуло. Осколками вонзилось мне в виски. Противное дребезжание прекратилось, но взамен пришла боль. Ну, зачем это нужно сейчас?
Закрываю глаза. Пытаюсь уйти из реальности хотя бы на несколько секунд. Кэт всё ещё здесь. Она пришла для того, чтобы напомнить о себе. Она – мой вызов из прошлого.
Словно тени перед глазами мелькают воспоминания…
* * *
Шорох простыней и смех, перемежающийся стонами. Эля была безупречна. Выполняла любой каприз. И если бы я захотел, пошла бы на что угодно. Ей нужно было моё расположение. Нужна протекция. Мне – не хватало женщины.
Кэт увезли две недели назад на «скорой». Это был самый бюджетный вариант, как добраться до роддома. Новый «мерс» стоял в гараже, и заводить его глубокой ночью не хотелось. Я только получил права и взял крупный кредит. Внезапные роды не входили в мои планы. Мы их не ждали так скоро. И я не признавался Кэт, но каждый раз, как она заводила разговор о будущем, думал, что совместного у нас быть не может.
Я почти всё решил. Просчитал как сухой прагматик. Идеальный вариант – если ребёнка не станет ещё до рождения. Я заранее договорился с врачами, что, если такое произойдёт, они не станут ей его показывать. И тогда будет легче пережить утрату. Гораздо хуже, если тот, кого она носит, увидит свет.
Нет, я не настолько урод. И жестокости во мне, наверное, не больше, чем в других. Наоборот, мне очень жаль её. Знать, что родишь безнадёжно больного ребёнка – страшно. И если б об этом было известно на ранних сроках, сейчас она бы не мучилась.
Но мы опоздали.
Диагноз поставили лишь на последнем УЗИ. Почему они не могли сделать этого раньше?! Беременность протекала тяжело. Должны же они были что-то заподозрить! Но нет, бля!.. Правда открылась на седьмом месяце. Я переспросил несколько раз, и Кэт всё слышала. «С высокой долей вероятности не выживет, – сообщил врач. – Но сейчас вы ничего не сможете сделать. Если только вызвать искусственные роды».
Я предлагал ей это. Кэт отказывалась. Я настаивал. Она делала вид, что меня не слышит. Я устал с ней спорить. Мои дела с невероятной быстротой шли в гору, и я не мог предаваться унынию и глупому сожалению.
«Ты сможешь родить ещё», – был мой последний аргумент.
Нет.
Глупая женщина стояла на своём. Какая женщина – девчонка!.. Я забрал её из дома неопытную, несмышлёную. Она смотрела на меня как на Бога и ловила каждое слово. Всё изменилось, когда она решила стать матерью…
– Боря, ты отвлёкся! Вернись ко мне.
Надутые губки Эли и притворно обиженный голос звучат как призыв к действию. Я вновь набрасываюсь на неё, забыв о том, что дверь в квартиру мы так и не закрыли. А она с лёгким скрипом подалась, и тихие мерцающие, словно блики, шаги стали приближаться.
Я слышал.
Я понимал.
Но я не остановился.
Это был знак. Мой час пробил.
– Боря…
Шелест листьев на ветру. Сухих, осенних. Они уже скоро будут заметены снегом и останутся им погребённые.
– Что ты делаешь?
В дверях спальни стоит моя жена с каким-то узелком. Не могла как следует уложить вещи в сумку. Бледная, с чёрными кругами под глазами, худая и измученная.
Без живота.
Я знаю, что роды проходили тяжело. Я знаю, что она отказалась от кесарева. «Хочу увидеть его во что бы то ни стало!..»
Зачем?..
Так нравится страдать? Мне – нет.
И я принял решение. Как только позвонил врач и сказал, что всё закончилось.
… Она стояла и смотрела на меня, валяющегося в постели с чужой женщиной. А я, даже не потрудившись прикрыться, ледяным тоном зачитывал ей приговор.
– Я подаю на развод, Кэт. Пойми, так будет лучше для нас обоих. К сожалению, ты не устраиваешь меня как жена. Мне нужны здоровые отношения и здоровое поколение. А ты, увы, мне этого дать не можешь.
И Эля, глупая невозможно Эля, подхватила, прильнув к моему плечу:
– Зато я, милый, смогу родить тебе нормальных, здоровых малышей.
Ты идиотка, хотелось мне крикнуть, никого мне не родишь, потому что я предохраняюсь. И не позволю тебе приблизиться ко мне настолько. Ты – самое обычное тело. Красивое, но без мозгов.
Я ничего этого не сказал вслух. Мне важно было, чтобы Кэт поверила. И пусть меня тошнило от собственных слов, но я, вместо того, чтобы оттолкнуть Элю, прижал к себе крепче.
Кэт всё поняла. Молча ушла в другую комнату. Пробыла там минут десять. Что-то искала, не знаю. Я не следил за ней. Ушла вскоре, тихо прикрыв дверь. Что с ней стало потом, я не знаю.
На разводе был мой представитель. Кэт подписала все документы. Когда я той же ночью выставил из квартиры Элю, зашёл в комнату, где последний раз была она. Мне было интересно, что Кэт унесла с собой.
Оказалось – ничего…
И тогда впервые я познал, что такое настоящая вина.
Мне было горько. Надо было срочно чем-нибудь заглушить это чувство. Я вышел на улицу. Я ходил из одного бара в другой. Пока не встретил своего будущего наставника Андрея Протецкого. Он уговорил меня вернуться. Он дал очень дельный совет: свою вину обратить в злость.
– Именно злость будет помогать тебе двигаться дальше.
И он оказался прав.
Я стал ещё больше работать.
Я буквально поселился в офисе.
Я стал вынашивать идею.
Я восемь лет пахал, чтобы утвердить свой статус в обществе. И мне это удалось.
Теперь моё дело процветает. И я бесконечно рад этому. Тому, что даю безнадёжным людям последнее право выбора. За них никто не будет решать. Они всё сделают сами.
Что касается моей бывшей жены… Да, я вёл себя с ней как последний мерзавец. Но по-другому тогда не мог, теперь мне это точно известно. Незапланированные трудности сильно осложнили бы мой путь по карьерной и социальной лестнице. А Протецкий всегда советовал отбрасывать в сторону сомнения. И действовать решительно и радикально.
У меня есть всё. Спустя годы я оглядываюсь на прошедшее и понимаю, что лучшего пути выбрать не мог. Я перестал жалеть о том, что сделал. Я просто в один миг запретил себе об этом думать. И, показалось, сразу стало легче дышать.
Да, это новая жизнь. Та, к которой я стремился. Та, которую я строил не один год. И она не совместима с прежней.
* * *
Я первым покинул консультацию. Первый раз за свою терапевтическую практику. Но я был раздражен настолько, что не высидел бы положенное время. Просто встал и ушёл, предупредив Илону (секретаря), что не вернусь. Она знает, что делать дальше. Любезно попрощается с Кэт и выставит за дверь. Та будет спрашивать, когда можно назначить следующую консультацию. Илона что-то ей ответит. Неважно. Я больше с ней не встречусь. Этот призрак прошлого не имеет права на существование. Он мёртв вместе со всем, что нас когда-то связывало.
Она решит, что я испугался. Проявил слабость. Пусть так. Меня больше не интересует эта женщина. Кэтти, Кэт… Катя… Я называл её по-разному. К сожалению, память стереть не удаётся. Но всегда есть способ переключиться на другой, более безопасный объект.
Мне захотелось выпить чего-нибудь крепкого. Я не сторонник алкоголя. Однако здоровый образ жизни тоже не пропагандирую. Мне достаточно обычной комфортной жизни, в которой есть место удовольствиям. Но сегодня я понимаю, что расслабиться привычным способом мне не удастся. И даже Лиза мне не поможет. С ней, вообще, лучше не встречаться.
Кстати, о своей любовнице вспомнил только в баре после третьего стакана виски. Достал телефон, взглянул на экран. Пропущенные вызовы – все, наверное, от неё. Надо бы отправить сообщение: сегодня не смогу, непредвиденные дела и всё такое.
Нет никакого желания.
В стакане, что раз за разом наполняет мне бармен, плавают льдинки. Я смотрю на них и удивляюсь, почему они не тают. Всё та же форма, тот размер. Значит, это фальшь? И мне подсовывают её так просто, выдавая за подлинное? Неужели я похож на человека, которого так легко обмануть?
Возникает желание устроить скандал. Потом я вспоминаю о своём статусе. Скандалить нельзя. Вот чёрт!
И прошу бармена долить мне ещё.
Домой возвращаюсь, еле держась на ногах. Естественно, не на своём автомобиле. В приватном такси. По пути слушаю рассказ водителя о том, как ему повезло устроиться в эту службу. Ему, оказывается, всё нравится. И зарплата хорошая, и клиенты адекватные. Спросил, как я отношусь к своей работе. Э-э-э, парень, да ты, оказывается, меня не знаешь? Новости надо смотреть. И ток-шоу разные. Там столько дерьма, что на всех хватит.
– Вам помочь? – спрашивает таксист, наблюдая мои поначалу тщетные попытки открыть дверь.
– Не надо.
Раза с двадцатого у меня получается набрать верную комбинацию цифр. Я поднимаюсь на лифте на свой этаж и ключом открываю дверь. Меня встречает Светлана, домработница. Накануне я просил её дождаться моего возвращения. Планировалось, что это будет в районе шести. А сейчас около двенадцати. И выгляжу я весьма сомнительно.
– Добрый вечер, Борис Андреевич, – смотрит на меня вытаращенными глазами, однако старается держаться спокойно.
– Добрый, Света, – переваливаюсь через порог и спотыкаюсь, едва не падая. Светлана испуганно охает, помогает мне устоять.
– Что с вами случилось, Борис Андревич?
– Всё в порядке. Не видишь, я пьян, как сапожник?
– Простите, но я вас впервые таким вижу, – признаётся она.
Бросаю взгляд в зеркало.
– Я тоже.
Моя цель сейчас – спальня. Лечь на постель, накрыться одеялом и в полной темноте, наконец, уснуть. Не думать ни о чём, не вспоминать, не анализировать. Только сон и больше ничего. А всё другое будет завтра.