Перед отчетным концертом Дайнеке пришлось как следует потрудиться. В костюмерную то и дело заглядывали участники самодеятельности, примеряли костюмы, и каждому из них нужна была помощь. Как и предупреждала Валентина Михайловна, пришлось зашивать дыры, укорачивать юбки, застирывать пятна и подбирать по размеру обувь.
У каждого танцора был свой холщовый мешок, в котором хранились костюмы для каждого танца. Это упрощало работу костюмеров. Трудней всего пришлось с артистами драмтеатра. Сцена из спектакля была исторической, однако для героини не удалось подобрать платье конца позапрошлого века.
Вздохнув, Валентина Михайловна проговорила:
– Придется идти к театралам.
– Что это значит? – спросила Дайнека.
– В городе есть профессиональный Театр оперетты. На их складе хранятся костюмы от старых спектаклей. Наверняка что-нибудь подберем.
В дверь заглянул завхоз Геннадий Петрович Сопелкин.
– Надо бы и мой костюм отыскать.
– Вы тоже будете выступать? – удивилась Дайнека. – В каком жанре?
– Геннадий Петрович чечеточник, – Валентина Михайловна залезла на второй ярус хранилища и подала оттуда блестящий сиреневый костюм.
Сопелкин забрал его и горделиво пояснил:
– Отбивая чечетку, я исполняю песню, которую сочинил сам.
– Про наш Дом культуры, – добавила Валентина Михайловна.
– Талантливый человек талантлив во всем, – Дайнека воздала должное бывшему худруку.
– Прошу найти мои туфли, – напомнил Геннадий Петрович.
Валентина Михайловна спустилась вниз, открыла сундук и вынула голубые штиблеты с железными пластинами на подошвах.
– Премного вам благодарен! – Сопелкин сунул ботинки в мешок и повесил его на плечо.
– А теперь вы помогите нам, Геннадий Петрович. – Костюмерша показала ему заявку. – Нужен грим, стиральный порошок и растушевки.
– Много берете, – начальственно заметил чечеточник, однако заявку забрал. После чего удалился из костюмерной в сопровождении Валентины Михайловны.
От усталости Дайнека рухнула на мешок, стоящий в углу, и обвела взглядом всю костюмерную. Ей в голову пришла парадоксальная мысль: хранилище старых театральных костюмов – больше чем склад. Это собрание человеческих жизней, прожитых актерами на подмостках. Висят эти жизни рядами в два этажа. На плечиках, будто на человечьих плечах, покоятся высокие чувства, страсти, любовь и черные замыслы театральных злодеев. Здесь, как в жизни, не сразу поймешь, кто есть кто. За белоснежным жабо и пышными рукавами может скрываться убийца, а за простым черным камзолом – человек с большой буквы «Ч».
Другое дело – костюмы для танцев. Здесь все на поверхности. Взглянул – и сразу ясно, русский плавный или молдавский зажигательный. Общее только одно: ото всех жутко разит потом, поэтому лишний раз трогать их руками не хочется. Но только не тогда, когда проходит инвентаризация. Здесь, будь любезен, разбери все до последней нитки!
Что касается реквизита, его перебирать интересно. Фанерные сундуки заполнены всякой всячиной. В них лежат турецкие ятаганы, короны из разноцветной фольги, дамские веера, окорока, печеные пироги и жареные поросята. Окорока, пироги и поросята, разумеется, не настоящие, они сделаны из папье-маше. Их уже не раз использовали в театральных пирушках, и они возвращались в свои ящики, слегка облупившись и потеряв былой лоск.
За этими размышлениями Дайнеку застала Валентина Михайловна. Она принесла две пачки стирального порошка. Отряхнув серый халат, сняла его и аккуратно сложила. Потом достала расческу с длинным острым концом и поправила старомодный начес.
– Ну что ж… Идем на склад к театралам.
Склад опереточных костюмов располагался на окраине города. Валентина Михайловна и Дайнека отправились туда пешком. По дороге выяснилось, что общих тем для беседы у них нет, а общие фразы быстро закончились.
Тем не менее идти молча было неловко, и Валентина Михайловна решила провести время с пользой: рассказать Дайнеке об истории создания города.
Сначала девушка слушала скорее из вежливости, но потом увлеклась. Заметив ее интерес, Валентина Михайловна стала грести шире:
– По существу, сам город и секретный подземный завод, на котором сейчас работают большинство горожан, строили узники ГУЛАГа. В начале пятидесятых здесь, посреди тайги, создали исправительно-трудовой лагерь «Гранитный» и согнали в него заключенных.
– Почему он так назывался? – спросила Дайнека.
– Это мне неизвестно. Может быть, потому, что завод строили в скальном массиве, внутри огромной горы. Тогда же, в пятидесятых, сюда приехало много вольнонаемных. Выпускники горных вузов, проходчики, взрывники, метростроевцы. Многие из Питера, из Москвы. Ты только представь: горные выработки, которые сделали под завод, по величине сопоставимы с московским метро! И вся эта громада располагается на глубине триста метров.
– Зачем же так глубоко?
– Строили так, чтобы сооружение выдержало ядерный удар. – Валентина Михайловна со значением подытожила – Для поддержания оборонной мощи страны.
За разговорами они незаметно подошли к зданию, где хранятся костюмы. Театр оперетты был на гастролях, но в складе осталась одна костюмерша, женщина на последнем сроке беременности. Она впустила их в огромный ангар, заполненный двухэтажными стойками, на которых плотно висели костюмы. Порывшись, Светлана Михайловна отыскала серое кружевное платье. К нему прилагалась сумочка, затянутая шнурком, словно кисет. При ближайшем рассмотрении кружева оказались дешевой сеткой с каплями прилипшей краски. Однако с расстояния в несколько метров они смотрелись божественно.
Отдав платье Дайнеке, Валентина Михайловна отправила ее в Дом культуры. При этом вручила ключ от костюмерной и предупредила, что завтра на работу нужно будет явиться к семнадцати часам и, возможно, им обеим придется задержаться до полуночи. Сама Валентина Михайловна отправилась в поликлинику.
По возвращении в Дом культуры Дайнека повесила платье на стойку, осмотрела его и решила, что оно в приличном состоянии и его не нужно застирывать. А поскольку работы больше не было, она повесила на дверь костюмерной замок и устроила себе экскурсию.
Здание Дома культуры, по-видимому, возводилось в пятидесятых, когда строился весь город. И если на этой стройке тоже работали зэки, то среди них были первоклассные мастера. Центральное фойе сияло двойным светом. Окна – в два этажа. Хрустальная с бронзой люстра могла бы дать фору дворцовым, а лакированные перила из натурального дуба в бельэтаже опирались на балясины из белого гипса. Пройдя мимо сорок четвертого кабинета, Дайнека вернулась и увидела табличку: «Народный драматический театр». Дернула ручку – закрыто, спустилась на первый этаж и зашла в методкабинет.
– Здравствуйте.
У шкафов стояла крепкая женщина и поливала из банки цветы.
– Здравствуйте. – Она обернулась. – Вы – участница?
– Временно работаю костюмером.
– А я методист, меня зовут Ираида Ефимовна, – она отставила банку.
– Дайнека.
– Это фамилия. А имя?
– Людмила.
– Замещаете Марию Егоровну?
– Да, на время болезни. Перед отчетным концертом много работы.
– Это да. – Ираида Ефимовна уселась за стол, достала какие-то фотографии и большущий альбом. – Концерт завтра вы обслуживаете?
– Вместе с Валентиной Михайловной.
– Работы будет немало.
– Сегодня мы с ней за платьем ходили. Для артистки из Народного драмтеатра.
– А я как раз их фотографии в альбом клею.
– И этот альбом весь про них?
– Здесь вся история Народного театра в фотографиях.
– Можно посмотреть?
Ираида Ефимовна удивленно спросила:
– Вам действительно интересно? – Она захлопнула альбом и отодвинула его от себя. – Пожалуйста.
Дайнека села рядом и стала энергично переворачивать кортонные листы.
– Так быстро… – заметила методистка.
– Мне нужен восемьдесят третий – восемьдесят четвертый год.
– Зачем?
Дайнека доверительно сообщила:
– Хочу посмотреть на одну девушку.
– Скажите, кого, и я вам найду.
– Свиридову Елену Сергеевну.
Ираида Ефимовна нашла нужный снимок и ткнула в него пальцем.
– Вот она.
Навалившись всем телом на стол, Дайнека вгляделась в лицо девушки. На групповом снимке ее обнимал бородатый мужчина.
– Кто это рядом с ней?
Ираида Ефимовна подняла очки, висевшие на шнурке, и поднесла к глазам.
– Это Олег Николаевич Михненков. – Она перевела взгляд на Дайнеку. – Вы не здешняя?
– Почему вы спросили?
– Ну, если не знаете нашего мэра…
– Тогда он еще не был мэром?
– Конечно, нет! В то время он был вторым секретарем в городском комитете комсомола.
– Вторым? – Дайнека приподняла бровь. – А сколько их было всего?
– Кажется, три.
– Как смешно, целых три комсомольских начальника на такой маленький город. У них со Свиридовой были какие-то отношения? Почему на фотографии он ее обнимает?
– Этого я сказать не могу. Не знаю.
Дайнека поочередно тыкала пальцем в снимок, и методистка рассказывала о тех, кого знала. Наконец она сообщила:
– Наш режиссер, Альберт Иваныч Романцев.
– Он еще работает в Доме культуры?
– Нет. Лет пять, как ушел.
– И где он теперь? – спросила Дайнека.
– В доме для престарелых.
– А как найти этот дом?
– Он стоит у главного входа в парк, – сказала Ираида Ефимовна. – Пройдете по улице Ленина до упора. Там спросите.
– Думаете, меня туда пустят?
– Можно вопрос? А почему вас интересуют Свиридова, мэр и наш режиссер?
Дайнека с воодушевлением соврала:
– Меня интересует творчество драмтеатра. Хочу написать статью. А назову ее так: «Традиции неподвластны годам».
– Это будет красиво.
– И знаете, мне еще о многом нужно вас расспросить. Но не сейчас. Сейчас я пойду к Романцеву.
Возвращаясь в костюмерную за своей сумочкой, Дайнека проследовала по всему сплетению коридоров, свернула за сцену и оказалась в запаснике, где хранились старые декорации. Здесь было темно, пахло краской, пылью и застоявшимся воздухом. В самом темном углу высился золоченый трон, рядом – статуя Аполлона. До костюмерной оставалось несколько метров, и Дайнека приготовила ключ, как вдруг Аполлон покачнулся, и кто-то цепко схватил ее за руку.
– В чем дело? – произнеся эти слова, она почувствовала, что душа уже находится в пятках.
– Тише… Не привлекайте внимания.
– Да здесь никого нет, – прошептала она.
– Вот и хорошо. – За Аполлоном стоял Сопелкин. Завхоз явно ему проигрывал.
– Что вам нужно? – спросила Дайнека.
– Предупредить. – Он перешел на шепот. – Лучше вам не ворошить эту историю.
– Вы же сами все рассказали…
– А теперь очень жалею. Если спросят – я с вами не говорил.
Дайнека почувствовала, что начинает злиться.
– Если меня спросят, я скажу, что вы не только все рассказали, но еще и нагло соврали! – проговорила она прямо в лицо Сопелкину. – У Свиридовой не было в руках сумки, когда она уезжала. И я сомневаюсь, что вы вообще ее видели.
– Тише… – прошипел Геннадий Петрович и сильно сжал ее руку.
– Мне больно! – Дайнека вырвалась, отошла на пару шагов и с вызовом предъявила: – Свиридова оставила вам свою роль. Куда вы ее дели?
– Отдал режиссеру! – Сопелкин сорвался с места и бросился к лестнице.
Дайнека прошла в костюмерную, забрала свою сумку и покинула Дом культуры через служебный подъезд. Пройдя через площадь, она направилась в сторону парка. Там, у главного входа, спросила, где дом престарелых. Прохожий указал на трехэтажное здание. Дайнека зашла в вестибюль и обратилась к санитарке в бирюзовом халате:
– В какой комнате проживает Романцев?
– Артист? – уточнила старуха.
– Режиссер.
– В двести четвертой. Подниметесь на второй этаж, там сразу направо. На двери список жильцов.
– Их много? – удивилась Дайнека.
– Двое. Больше у нас не кладут.
Когда она подошла к лестнице, нянечка крикнула:
– Наденьте бахилы!
На двери двести четвертой палаты была прибита табличка: «Романцев, Иванов». Постучав, Дайнека заглянула в палату:
– Здравствуйте… Можно войти?
– К кому? – спросил надтреснутый голос.
– К Романцеву Альберту Ивановичу.
С кровати приподнялся худой старик и обшарил взглядом ее руки и сумку. Она сообразила, что пришла без гостинцев, однако дело было в другом.
– Сигарет принесла? – спросил Романцев.
– Я не подумала…
– Из Дома культуры?
Она удивилась:
– Откуда вы знаете?
– Ко мне ходят только оттуда. Неужели тебе не сказали, что мне нужны сигареты?
Альберт Иванович раздражался больше и больше, и когда Дайнека спросила, как на это смотрят врачи, закричал:
– А мне плевать, как они смотрят! Я просто хочу курить!
Она вылетела из палаты, а потом из подъезда как пуля. Не снимая бахил, кинулась в магазин, купила блок сигарет, сок и печенье и со всем этим вернулась в палату. Схватив блок сигарет, Романцев тут же его распечатал, достал одну пачку, вытащил сигарету и сел на кровать. Подождав, пока он закурит, Дайнека все же спросила:
– Вам разрешают курить?
– А я ни у кого не спрашиваю.
За дверью брякнуло ведро, и он быстро затушил сигарету. В комнату заглянула уборщица.
– Опять куришь? Вот я скажу доктору…
– Говори! – крикнул Романцев и демонстративно прикурил новую сигарету.
Уборщица сердито прикрыла дверь, неодобрительно проворчав:
– Артист…
– Альберт Иванович, – заговорила Дайнека. – Помните Елену Свиридову?
– Леночку? – Он пыхнул дымом. – Помню, и хорошо. Она пропала в пятницу, а в воскресенье у нас был выездной спектакль. Пришлось ставить Ирину Маркелову, и это была вселенская катастрофа.
– Почему?
– Потому что Маркелова – бездарь.
– Зачем же таких держать?
– Затем, что в социалистическом обществе у всех были права. Участник занимается в коллективе, режиссер – будь любезен, обеспечь его ролью.
– Кстати, о роли. Вы, конечно, не вспомните, но я все же спрошу. После того как исчезла Свиридова, Сопелкин отдал вам ее роль?
– Нет.
– Но как вы запомнили? Прошло тридцать лет.
– Очень просто. В то время компьютеров не было. Чтобы ввести замену во второй состав, вместо Маркеловой, мне пришлось самому печатать роль на машинке.
– Значит, не отдавал…
– Теперь это не имеет никакого значения, – покуривая, заметил Романцев.
Дайнека пожала плечами.
– Действительно, никакого. Кроме того, что он еще раз наврал.
– И это неудивительно: Сопелкин – редкий прохвост.
– Вы второй человек, кто так говорит…
– Что подтверждает мои слова. – Альберт Иванович задумчиво улыбнулся. – А знаете, я хорошо помню тот вечер. Ах, как она репетировала! Как Свиридова была хороша!