Джон
Он осторожно взял ребенка на руки, стараясь не касаться больной ноги. Раздражение ушло, оставив место полной беспомощности. Непонятных торговцев оружием можно хотя бы попытаться вычислить – а потом устранить. Что делать с мальчиком, Джон не знал абсолютно. Когда он вошел в медпункт, ребенок распрямил плечи, несмотря на боль. Так знакомо. Джон когда-то тоже вытягивался во фрунт, стоило отцу появиться в комнате.
Он донес мальчика до вырытых ям в стороне от лагеря.
– Давай. Я тебя держать буду, а ты делай, что тебе надо. Смотреть не стану, не беспокойся.
Он держал мальчишку на весу; тот умудрился в таком положении расстегнуть шортики и зажурчал. Джон был благодарен Доку – сам бы мог и не сообразить, что пацану нужно в туалет. Тот был на удивление миниатюрным, хотя через майку прощупывались мускулы.
В своей палатке Джон усадил мальчика на койку.
Ребенок смотрелся настолько чуждо – здесь, на походной койке, в этом лагере, полном людей, привыкших убивать. Он сел на кровати, подтянув к себе здоровое колено и обхватив руками. Маленький. Потерянный.
– Мама давно умерла? – тихо спросил Джон.
Ребенок поднял глаза, будто его застали врасплох.
– В прошлом месяце.
– Так и бродил?
– Нет. Я жил у соседки. А потом ее муж меня выгнал.
Джон перевел взгляд на маленький рюкзак.
– У тебя запасная одежда есть?
– Дождевик только, – сказал ребенок. – У меня зубная щетка в рюкзаке.
– Просто прекрасно, – сказал Джон. Ладно, все равно им придется, похоже, спускаться в город… Он присел рядом. – Тебя на дороге никто не останавливал?
– Кто? На блокпосту? Там бы рота прошла, не то что я. Часовые у вас профнепригодны.
Джон покачал головой, пытаясь вспомнить, знал ли он в свои девять лет слово «профнепригодны». Впрочем, он тоже был маленьким умником – отец любил хвастаться им перед министрами.
Но сплоховать часовые и правда сплоховали. Джон отозвал их с поста. Посидят немного в яме, может, станут внимательнее.
Он снял с кровати одеяло, надеясь, что оно не слишком колючее, и укрыл ребенка. Ему пришло в голову, что надо бы поставить вторую кровать – когда он вернется, будет уже ночь, ночью детям полагается спать.
– Мне нужно уйти, – сказал он, когда все было готово. – Ты не испугаешься тут один? Я оставлю свет.
– Я не испугаюсь, – ровно ответил мальчик.
Если бы можно было потрясти его, спрашивая: «Ты действительно мой сын?» Но ему-то откуда знать.
Сын. Дичь какая. Джон словно наяву услышал голос короля:
«Не смеши. Отец из тебя получится такой же, как и король. То есть никакой».
– В лагере полно охраны, так что на самом деле ты не один. – Ему казалось, что говорит он донельзя фальшиво и ребенок это слышит. – И потом, у тебя ведь есть чертик. Как ты его назовешь?
– Не знаю, – сказал Джей.
Если он и в самом деле пережил бомбардировки в Нофе и потерял всех… нужна ему твоя игрушка. Снова вернулась вина за собственную привилегированность, которую он часто испытывал с тех пор, как обосновался здесь. Папочкин принц.
Он сам принес и поставил под кроватью утку из медсанчасти, ухватил на кухне яблоко и пакет сока.
– Очень болит? Лекарство еще выпьешь?
– Нет, спасибо. Не болит, если не ходить.
В его вежливости было что-то странное.
– Я поставил Маллори охранять тебя. Будет что-то нужно – кричи.
Джон вышел из палатки, некстати вспомнив, как отец вот так же уходил из его спальни, всякий раз спеша то на совет, то на прием, как бы Джон его ни уговаривал посидеть рядом.
В штабной палатке его уже ждали – Маркус, Грант и Тейлор с перебинтованными ребрами.
– Фаркаш на обходе, – доложил он, держась за грудь. – Док еще копается.
– Ладно, – сказал Джон. – Грант посвятил вас в детали? Кто-нибудь уже понял, почему Лидия? Что там такое?
– Разве что завод. – Тейлор пожал плечами и поморщился.
– Верно. Завод Уоллера.
Маркус по старой привычке, оставшейся с Войны за объединение, когда всех приучали к бдительности, назвал старый авиационный завод по имени директора. Но нужда в этой бдительности давно отпала: завод разбомбили хефаши, а что уцелело – давно растащили местные.
– Да зачем им…
Джон осекся. Если уж починили рельсы – почему не отремонтировать несколько цехов завода на вчерашней нейтральной территории, куда до сих пор никто здравомыслящий не сунется?
И если все-таки допустить, что Тейлор прав и это – те самые люди?
В прошлый раз оружие везли в грузовике, и тогда они решили, что это еще одна поставка от крестного благодарным хефашским братьям. Охрану они расстреляли, а шоферу удалось сбежать. Тогда Джон по этому поводу не расстраивался. Вряд ли водитель пожаловался бы в полицию, зато хозяева его получили ясное сообщение: по землям Бенджамина с таким грузом лучше не ездить.
А потом…
Джон нервно облизал губы. Тогда он не связал эти два события вместе – видит бог, это была не первая машина с оружием, что они перехватили. И не первые посланцы от невесть какой по счету ненавидящей короля партии, с которыми он встречался в темном, пропахшем пивом баре. Доколе же законный принц, надежда Гибеи, станет терпеть на троне безумца и тирана? Не пора ли сбросить иго и так далее и тому подобное.
Те показались ему немного другими. Без выспреннего слога, обычного для оппозиционных группок, у которых, кроме слога, ничего и не было.
Они вели себя по-другому: уверенно, как люди, которым есть на что опереться. И опора эта, скорее всего, лежит в швейцарском банке.
– В Гибее необходимо восстановить порядок. Но настоящий порядок приходит, к сожалению, только через хаос и боль. Вы, ваше высочество, сейчас одна из ключевых фигур, которая поддерживает хаос в стране. Но вместе с нами вы могли бы навести порядок.
– Хаос! – ругался он потом, уже на базе. – Мы, по их мнению, элемент хаоса!
– Ну, в какой-то степени, ваше высочество, он не так уж и ошибается, – осторожно проговорил Маркус. – Бросив вызов вашему отцу…
Но Тейлор прервал его:
– Командир прав. Без нас хаоса тут было бы гораздо больше. Мы его хоть как-то сдерживаем.
Ну, по крайней мере, пытались сдерживать. После очередного перемирия с Хефасом приграничные области стали раем для не доехавших до дома солдат, мелких и крупных наркобаронов и продавцов оружия. В первые дни Джону с его компанией было не до порядка – к стыду принца, к наркобаронам им приходилось наниматься в охрану, чтобы не умереть с голода. Но потихоньку они примелькались, стали обрастать оружием, бойцами, в том числе и болтавшимися без дела военными – вернее, теми из них, кто предпочел обычному мародерству членство в «банде Бенджамина». Он прекрасно понимал, что горный отряд – не королевская гвардия, так что правил было мало. Не трогать гражданских, не колоться, не пить на посту. В основном те, кого брали в отряд, справлялись – только одного Джону пришлось пристрелить, когда тот, накурившись отчаянной дряни, стал посреди ночи размахивать в лагере пистолетом. Остальным, чтобы охолонуть, обычно хватало усиленной физподготовки или отсидки в яме для продуктов, которая здесь заменяла гауптвахту.
Постепенно они стали выживать со своей территории мелких бандитов, мародеров и не слишком крупных торговцев – без зазрения совести конфискуя у них оружие и деньги. С главным местным доном они до сих пор были на «вы», но умудрились и с ним добиться кое-какого равновесия.
Так что на «хаос» Джон обиделся и не досидел тогда до конца беседы – уверенность его собеседников стала сильно напоминать апломб собственного крестного. Генерал Декель считал, что владеет миром, – потому что владел оружейной монополией в Гибее. Даже очевидное поражение в перевороте не поколебало этой уверенности. Джон видел его глаза перед тем, как тот сбежал.
Он надеялся, что крестному, где бы он ни был, сейчас славно икается.
Он отправил одного из новых бойцов проследить за «доброжелателями». Бедняга так и не вернулся. В газетах написали, что очередного террориста застрелили при задержании. А те любители порядка испарились, как не было.
А если предположить, что и железная дорога, и поезд на ней – их рук дело?
Джон уже понимал, что сделал глупость. Следовало приставить машинисту пистолет к виску и велеть гнать прямо к месту назначения. И там, на месте уже – разбираться, что это за люди. А они набросились на оружие, как младенец на игрушки. А теперь поздно…
– Но почему не самолет? Почему поезд? Казалось бы – бери частный джет, грузи и лети…
– У поезда есть преимущество, – сказал советник Маркус. – Его не видно на радарах.
Ну да; воздушное пространство над границей все-таки охраняется лучше. А вот товарняк на путях, которые управлением ГЖД давно списаны? Работай нормально железнодорожная служба, не прошел бы, конечно, и товарняк. Но в этом проклятом краю после войны ничего как следует не восстановили.
– А может, везут негабаритный груз, – вставил Грант.
И оружие – часть груза, если представить, что они заново осваивают «завод Уоллера»…
– Это что же получается? Кто-то обустраивает цеха в Лидии у нас под носом, не сказавшись баро Иессею?
– Можно сообщить куда следует. Пусть ГСБ с этим разбирается.
На Маркуса покосились с недовольством.
– Нет уж, – решительно сказал Джон. – Разбираться будем сами. Я предлагаю навестить завод. Хотя бы сходить на разведку, раз уж мы не подумали приехать с музыкой…
– Его высочество, полагаю, хочет сам возглавить разведку? – будто между прочим осведомился Маркус. Какое уж там высочество… Но Маркус – как и Тейлор, как и прочие – продолжал считать, что Джон не обычный преступник, которого до сих пор не поймали только потому, что не слишком усердно за ним охотились, не один из «горных братьев», которых хватало по обе стороны границы, – а принц.
Он сперва возражал, потом стал подыгрывать. Потому что даже если сам он не надеялся когда-нибудь вернуться ко двору, его ребятам нужно было знание, что они – не кучка дезертиров, а гвардия отвергнутого принца, который рано или поздно займет трон.
Джон даже сделал это своей обязанностью – поддерживать веру в их легитимность, в собственную избранность, в справедливость, в конце концов, хотя самому они казались дешевыми иллюзиями.
– Его высочество подумает, – сказал он.
В этот момент в палатку ввалился Фаркаш, запыхавшись, – он явно боялся что-то пропустить. Спустя полминуты вошел и Док, раздраженно вытирая руки.
– Кофе мне будет? – спросил он.
Джон, оказавшийся ближе всех к термосу, налил и протянул ему кружку.
– Так вот про жмурика, – сказал Док, хлебнув. – Из меня сами знаете какой патологоанатом. Тем более я не думаю, что вас интересует, когда он в последний раз жрал и что именно. А что отравился он цианидом, так тут вон даже высочество раньше меня догадалось.
– Ты одежду проверил? – Джон подумал и выплеснул остатки кофе себе в кружку. Он был чересчур горячим и терпким, потому что подогревался уже не в первый раз.
– Проверил. Следилок нет. Трубу его вы куда дели?
– Оставили в поезде, вдруг кто звонить будет – ребята отзовутся.
– Ну слава бабочкам. Он чистый. Нормальный вес. Белоручка, ногти целые, маникюр. Если кто и таскал оружие в поезд, то не он. Судя по туфлям и по ногам, он больше времени сидел в офисе, чем бегал. Это не кофе, а гребаный гудрон, как вы это пьете.
От кофе и правда пахло горячим асфальтом.
– А еще у него наколка. Вот здесь. – Док хлопнул себя по плечу и тут же сплюнул и постучал по дереву. – Похоже на эмблему. Я сфотографировал.
Джону как командиру первому подсунули телефон под нос. На плече у покойника были вытатуированы буквы. Одна в другой: будто и вправду эмблема. Сперва он решил, что это старый язык, но тут же понял – нет.
– Готический шрифт. Вот это «О», а вот это, похоже, «Н»…
Что он сказал перед тем, как принять яд?
– Нойе Орднунг, – вслух повторил Джон.
– Что?
– Новый порядок, – перевел советник.
– Это какое-то тайное общество, – оживился Фаркаш. – Новая мафия. Вот баро Иессей повеселится…
– Молодежь, – презрительно сказал Док, хотя был старше Фаркаша всего на год. – Все бы вам романтизировать. Вы сюда еще масонов приплетите. Иллюминатов.
Может, иллюминаты и ни при чем, но Джона не покидало чувство, что они столкнулись с чем-то куда более серьезным, чем молодчики Иессея. Он позвонил ребятам, которых оставил около поезда: все спокойно, на связь никто не выходил.
– Ладно, – сказал Док, – может, поговорим о слоне в комнате? Я про твоего ребенка, Джон.
Странно это прозвучало: «твой ребенок».
– Откуда же мне знать, что он мой, – со странной неловкостью проговорил Джон.
– Ну да, – фыркнул Тейлор, с которым они когда-то вместе ходили в увольнительные, – его высочество себя не берег, я-то помню…
– Ты тоже не отдыхал.
– Ну, я-то подбирал остаточки.
– Джей-Би, – сказал Док. – Сентиментально, а?
– Да какого!.. – разозлился Джон. Ему не хотелось думать о мальчишке. Как будто других забот не хватало. – Я тогда много пил, вот Тейлор подтвердит. Может, я с ней и спал. Может, я сделал ей ребенка. А может, она просто хотела обеспечить сыну будущее. Можно подумать, она первая такое заявила… – Он криво улыбнулся. – В любом случае какой из меня отец?
– Дурное дело, – начал Док, но под взглядом Маркуса примолк.
– Документы, – сказал советник. – У ребенка должно остаться хотя бы свидетельство о рождении. Если мать успела позаботиться о письме, она должна была положить документы.
– Я спрошу у него. Посмотрю в рюкзаке. Давайте пока вернемся к нашему… немецкому генералу.
– Не был он генералом, – сказал Док. – Такого искривления позвоночника при военной выправке не бывает.
Ничего не сходилось. Пусть не генерал, но явно какой-то чин – не будет же обычный бандит, да пусть хоть и иллюминат, носить с собой ампулу цианида?
Он вдруг обнаружил, что уже несколько минут кружит вокруг стола. Ребята не обращали внимания, видно, привыкли к его манере думать.
– Зачем ему было принимать яд?
– Испугался. – Тейлор попытался пожать плечами, охнул и извиняющимся жестом погладил ребра.
– Кого? Меня? Но с чего бы?
Вернее, с чего бы – так?
– Что ты ему сказал, командир? Там, в машине? – спросил Грант.
Джон остановился.
– Только спросил, знает ли он меня…
Их прервал дневальный:
– Сэр. Мы все подготовили. Скоро закат…
Верно; на закате не хоронят.
– Идемте.