Однако не успел он спуститься с горы, как где-то там, у подножия плато, трелью усердного дятла заявил о себе автомат. В ответ отстучали еще две очереди, вслед за которыми разгорелась такая стрельба, словно взвод немцев столкнулся с целым отрядом.
– Что там могло случиться, а, товарищ лейтенант? – негромко спросил Горелый, снова поднимаясь по склону Черного Монаха.
– Подождем несколько минут, увидим. Может быть, палят, чтобы показать, что идет яростное прочесывание.
– Что за стрельба, Горелый?! – вдруг донесся до Беркута густой бас.
– Кто стреляет, Петро?!
По голосам, по шагам Беркут определил: приближаются трое. И сразу же метнулся за скалу.
– Пока не ясно, товарищ младший лейтенант! – крикнул Горелый, уже почти поднявшись к вершине. – Зато у нас гость. Лейтенант Беркут.
– Беркут?! – снова прорычал бас. – Ты что, сдурел?! Какой Беркут?! Откуда он взялся?!
Первым на поляну возле скалы выскочил младший лейтенант. Увидев выглянувшего из-за нее немецкого обер-лейтенанта, он на какое-то мгновение опешил и, как показалось Андрею, даже нервно повел стволом автомата, словно срезал автоматной очередью. Но все же нервы не подвели его.
– Вы и есть Беркут?
– Разве вас не просили запомнить мою внешность? – снова вышел на поляну Беркут.
– Точно. Вроде похож, – оглянулся Колодный на сопровождавших его двух солдат.
Те неуверенно промолчали.
– Да он это, он, Беркут! – развеял их сомнения Горелый.
– Ну, если так, – одернул гимнастерку младший лейтенант, – тогда стоит доложить по всей форме…Товарищ капитан, десантная группа младшего лейтенанта Колодного прибыла в ваше распоряжение.
– В моё?! – удивленно спросил Беркут, не сумев дождаться окончания доклада. И даже оглянулся: уж не адресованы ли эти слова кому-то другому.
– Так точно, товарищ капитан, в ваше. В группе шесть бойцов. Радист, рядовой Задунаев, легко ранен во время десантирования. Обстреляли, пытались взять его. Но мы отбили. – А отняв руку от козырька, уже другим, менее официальным тоном, и даже уменьшив рокот своего непонятно где рождающегося (при его привычно средней комплекции) баса, добавил: – Ну, здравствуйте, товарищ капитан. Мы уже отчаялись отыскать вас. К тому же слух по селам пошел, что, дескать, убит Беркут, погиб в бою, а вся группа его уничтожена. Да и партизаны из двух других отрядов развеяны по окрестным лесам.
– Распускать слухи о гибели партизан и своих победах – этому фрицы научились.
– А ведь затихло, товарищ младший лейтенант! – прервал их знакомство Горелый. – Но что там происходит – не пойму. Тут был взвод немцев. Так товарищ лейтенант переговорил с ними. Отошли.
– С немцами переговорил?
– Ну да.
Еще несколько коротких автоматных очередей. И снова все затихло.
«Неужели действительно блефуют? – засом-невался Беркут. – Что-то не похоже… Неужели наткнулись на Мазовецкого? Но он вроде бы давно ушел».
– Отойдем в сторону, – тронул Андрей за локоть Колодного. – Нужно поговорить.
– Ну, братцы, все видел, но чтобы наш младшо́й докладывал фрицевскому лейтенанту – такого наблюдать не приходилось даже в кино! – изумился один из бойцов, пришедших с Колодным.
– Это наш старшина, Кравцов, – уже на ходу представил смеющегося младший лейтенант Колодный. – Из-под Одессы. Не из шутников, правда, но факт есть факт. С ним рядовой Копань. Оба – из дивизионной разведки, ребята опытные. Радист Задунаев и рядовой Гаенок остались на базе. Гаенок – бывший танкист. Водит машины любой масти, изучил немецкий бронетранспортер. Радист – тот, правда, из новеньких. Но вы же знаете, товарищ капитан: радисты – армейская элита. Кого дадут, на того и молись.
– Состав группы мне ясен. Только уточняю: звание мое – лейтенант. Если, конечно, к этому времени не разжаловали, – грустно улыбнулся Беркут, присаживаясь на камень между двумя старыми развесистыми соснами и приглашая младшего лейтенанта последовать его примеру.
Однако тот сел не на камень, а прямо на землю, по-турецки поджав под себя ноги и привалившись плечом к стволу дерева.
– Никакой ошибки, товарищ капитан. Разве по рации вам об этом не сообщали? О повышении звания?
– О повышении? До капитана?! – изумленно переспросил Андрей. – Что-то вы здесь напутали, младший лейтенант.
– Никакой путаницы. Сведения – как в разведке Генштаба.
– Да? Странно, – не мог скрыть своей растерянности Беркут. – Впрочем, ни в моей группе, ни в двух соседних отрядах рации не было. Пока вас высаживали – мы принимали тяжелый бой. Связной из отряда, где имеется рация, судя по всему, не дошел. Погиб.
– Мы тоже чуть не погибли. Еще в самолете. У самой линии фронта, к счастью, все еще на нашей стороне, пилоту пришлось идти на вынужденную посадку. «Мессер» подбил, правда, легко. Подлатались и снова взлетели. Здесь тоже… Первые дни – как в аду. И ни вас, ни ваших бойцов. А что касается задания… На базе для вас небольшой пакет. В нем, среди прочего, удостоверение на имя капитана Громова.
– Даже об удостоверении позаботились? Тронут, младший лейтенант, тронут…
– Устно же просили передать, что приказ о присвоении вам звания старшего лейтенанта был подписан еще тогда, когда вы сражались в доте на Днестре. По представлению вашего комбата, майора, не помню его фамилии. Который погиб… Это он вас в виде награды за храбрость. По рации попросил командование. В последний сеанс связи.
– В последний?! Господи, до меня ли ему было тогда? Майор Шелуденко. Комбат. Святая душа, – нервно постучал Беркут кулаками по коленям. Воспоминания о последних днях укреп-района всегда давались ему тяжело.
– Совестный, видать, мужик был, ваш комбат. Ну а капитана, как я понял, присвоили уже сейчас, перед нашей высадкой в тыл. Сделано тут вами немало. Командир партизанского отряда. И вообще, мне о вас такое понарассказывали: ходит в эсэсовской форме, знает немецкий язык, дерется, как черт. Честно говоря, я даже забоялся: вдруг наш капитан фрицам подыгрывает. Потому и неуловимость такая.
– Тоже не следует исключать, тоже не следует. А за капитана все же спасибо, – расчувствованно произнес Беркут. – Не потому, что звание важно… Что не забыли. Там, у нас, в армии… не забыли… – Он отвернулся, помолчал.
Колодный тоже умолк и сочувственно покряхтел, давая понять, что вполне представляет себе, сколько довелось пережить человеку, которого судьба на два года забросила в глубокий тыл врага. И какие чувства вызвало у него сообщение о том, что в конце концов командование оценило его заслуги.
– Но тогда получается, что и об ордене Красной Звезды вы тоже не знаете? – вдруг спохватился младший лейтенант. – Все за тот же дот, за Днестр. А весь гарнизон дота наградили медалями. Посмертно, конечно.
– Да? Весь? Это точно? – оживился Анд-рей. – Значит, и сержанта Крамарчука тоже?
– О сержанте не знаю. Сказано было: «Гарнизон. Посмертно. Медалями “За отвагу”».
– Справедливо, справедливо… – взволнованно прошептал Беркут, чувствуя, что горло ему сжал предательский комок, мешающий и говорить, и сдерживать свои чувства. – Если бы об этом могли узнать бойцы гарнизона! Пока все они еще были живы. Да, пока еще были живы… Если по справедливости, всех их стоило бы представить к званию Героя. Кроме меня, конечно, – виновато как-то улыбнулся он, расстегивая китель, вдруг показавшийся ему слишком тесным и жарким. – Я всего лишь командовал этими людьми. Сражались они.
– Говорят, вас там заживо замуровали. И спаслись только вы да какой-то сержант.
– Спаслись трое. Была еще медсестра. Сержант Крамарчук и медсестра Мария Кристич. Да, была… Знать бы, где она сейчас. И жив ли Крамарчук.
– А потом вы создали свою партизанско-диверсионную группу…
– Из той группы, которой я командовал до плена, остался только один боец. Польский офицер.
– Польский? Тот самый поручик Мазовецкий?
– О нем вам тоже известно?
– И не только мне. Вас просили охарактеризовать его более подробно. Говорят, для высокого начальства.
– Вот как? Чем он заинтересовал начальство – этого вы, конечно, не знаете?
– Очевидно, собираются как-то использовать. Я даже слышал, что вроде бы всех наших, советских, поляков-фронтовиков отзывают в тыл. Возможно, хотят сформировать особый отряд. Когда-то же мы дойдем и до Польши. Там он и пригодится.
– Логично.
Где-то вдалеке один за другим прозвучало три разрыва снарядов. Офицеры переглянулись: до передовой слишком далеко, тогда возникает вопрос, по ком палят немцы.
– Составьте текст радиограммы, товарищ капитан. Радист отморзянит.
– Сейчас составлю.
– А что произошло с вашими людьми? Тяжелые бои? Засада?
– Зажали нас тут в одно время немцы вместе с полицаями да союзничками своими, румынами. Так зажали, что пекло раем показалось.
– И что… все до одного погибли? Кроме этого поручика?
– Видно, такой уж я, к чертям собачьим, командир… – развел руками Беркут. – Второй раз без войска остался.
– На войне по-всякому… Без дивизий, без армий остаются. Так что это поражение, капитан, историки вам простят.
– Будем надеяться. Кстати, если я верно понял, ваши люди не знают ни о присвоении мне капитана, ни моей настоящей фамилии, потому что называли меня лейтенантом.
– Не знают, конечно. Им известна только кличка: «Беркут».
– Значит, так и буду оставаться для всех, и для вас в том числе, Беркутом. Капитаном Беркутом, – уточнил Громов, поднимаясь. – Пусть немцы тоже узнают о повышении. Это подействует им на нервы, – мстительно ухмыльнулся он. – Они поймут, что у Беркута появилась связь с Москвой, что в Генштабе его признали как партизанского командира. Да и нашим, в селах, тоже небезразлично, кто командует отрядом и знают ли о нем в Москве. Здесь, на оккупированной территории, это очень важно.
– Поднимать дух населения, – кивнул Колодный. – В штабе нам так и объяснили: «Ваша главная задача».
– Кстати, вы ничего не сообщили о задании. Почему вдруг десантная группа? Есть объект?
– Возможно, появится. Пока сказали: вживайтесь, ведите разведку, работайте с населением, увеличивайте отряд Беркута… Ну и, конечно, особое внимание железной дороге. Мы захватили с собой пятнадцать мин. Потом еще подбросят. «Один уничтоженный эшелон – два выигранных боя!» – был такой у нас, на курсах минеров, девиз.
– Ясно.
– Все будет нормально, капитан, – возбужденно «играл на басах» младший лейтенант. – Пойдем знакомиться с людьми. И давай на «ты». Так легче будет.
– Хорошо, – поднялся Андрей. Он не был сторонником перехода на «ты», но возражать не хотелось. Слишком много радости доставила ему эта встреча. – Сегодня у нас будет «штабной день». Решим, как действовать, где базироваться. Вы говорили о посылке. Письма моего отца там не оказалось?
– Только пакет от начальника Штаба украинского партизанского движения. В нем инструкция и приказ, – поднялся вслед за ним Колодный. – Вскрыть имеешь право только ты. «Вы», – поправил себя Колодный, вспомнив, что капитан не принял его условия.
– Значит, об отце вам ничего неизвестно? На фронте он? Жив?
– Что жив – это точно. Генерал-майор Громов…
– Генерал-майор? – переспросил Андрей. – Вы не ошиблись в звании?
– Лично я с генералами за руку не здороваюсь. Но сказано было: «генерал-майор». И еще сказали: «Ранен. В госпитале».
– Тяжело?
– Врать не стану: тяжело, – отвел взгляд младший лейтенант. – Нет, не то чтобы очень уж… Но достала война старика.
– За правду – спасибо.
– О вас ему сообщили. Сразу же.
– Господи, столько вестей в течение нескольких минут! Словно возвращаюсь из потустороннего мира.
– Товарищ младший лейтенант… – появились возле их пристанища Горелый и двое других десантников.
– Докладывай командиру, капитану Беркуту.
Горелый удивленно посмотрел на Колодного, потом на Беркута и, извиняясь, откашлявшись, доложил:
– Товарищ капитан, лес, что севернее нашей пустоши, обстреливают из артиллерии. Работают две батареи – не меньше. Партизанских орудий не засек.
– «Партизанских орудий»! – грустно улыбнулся Беркут. – Хватало бы дробовиков. Не существует здесь этих «партизанских орудий». Продолжать наблюдение.
– Да, забыл сказать, – снова заговорил Колодный. – В посылке для вас два комплекта обмундирования. На один расщедрилось командование. Другой, говорят, подарок отца. Передал вместе с пистолетом – немецким, трофейным, но с выгравированной дарственной надписью. Солдатский подарок. Вдруг пригодится.
– Ну, младшо́й, ты выдаешь свои новости, как старшина масло! Дрожишь над каждым граммом.
– Чтобы на дольше хватило! – весело пророкотал Колодный. – Выложил бы все сразу, стало бы неинтересно.