Это удивительно, но утром я все-таки почти нормально попал в Воробьевку. Относительно нормально, конечно. По-другому не бывает. Но сам факт, что вообще доехал до места назначения, уже много значил. Потому как, мог и не доехать. Мало ли.
С Наташкой все же пришлось поговорить. Без её помощи мне было не обойтись.
Как только проснулся, сбегал быстро на пруд, искупался, позавтракал, оделся и собрался выйти со двора. Вот тут начались первые сложности.
Вопрос, а куда это меня несёт, задали все. Сначала появился Андрюха. Он встал позже, потому что я встал раньше. Совсем рано, если честно. Вообще не в то время, которое вставал обычно. На часах значилось восемь утра, а я уже был готов отчалить из дома. Переросток вёл себя, как заботливый родитель. Требовал отчёта и обижался, что я не хочу брать его с собой. Я так понимаю, братец чувствовал задницей, поездка выдастся интересная. Я бы даже сказал, запоминающая. Правда, в тот момент я ещё об этом не знал, а вот Андрюха догадывался и хотел ехать со мной. Еле отбрехался, сославшись на Наташку. Мол, у меня встреча с ней и запланированное времяпрепровождение. Уж точно нам в этом деле не нужен третий человек. Только тогда Андрюха успокоился и отстал.
Но на смену ему пришла Светланочка Сергеевна. На кой черт её принесло в такую рань, вообще не понял. Она в восемь часов утра ещё десятый сон видит обычно. Закон подлости, наверное.
С трудом отбился от маман и её настойчивых вопросов. Не успел дойти до ворот и открыть калитку, на крыльце появился заспанный Семён. Всем своим видом младшенький демонстрировал крайнюю степень подозрительности. В первую очередь он сразу уставился на мои руки. Понял, что в них нет лопаты и успокоился. Походу, из всех людей, которые его окружают, основного конкурента Сенька видел именно во мне.
Короче, пока выдвинулся со двора, уже вытрепал почти все нервы.
Оказавшись на улице, сразу рванул к дому председателя. Очень боялся, что Наташки не окажется на месте. Мало ли. Может, она с матерью на работу ушла. А Наташка мне была нужна по двум причинам.
Во-первых, машина. Надо взять у председателя тачку и по моим расчётам сделать это должна именно девчонка. Потому как, я не имею ни одного нормального объяснения, чтоб Николаич проникся и вручил мне ключи. Совсем другое дело – родная, ну, или почти родная, дочь. Ей он не откажет.
Во-вторых, Нина Григорьевна и её мерзкий характер. Опять же, в данном случае Наташка – некий гарант того, что мне не откажут в беседе.
Ну, и вообще. Даже без этих двух причин я вообще был бы не против провести время с девчонкой.
К счастью, она оказалась дома. Ходить вокруг да около не стал, сразу объяснил, что требуется. Естественно, версия, которую рассказал ей, была не особо далека от правды, но и в то же время, максимально не рядом. Правду, по вполне понятным причинам, я вообще никому не могу доверить. Слишком фантастически, и, в некотором роде, абсурдно, она звучит.
Сказал, что приезжал отец. Тем более, это вообще не секрет. Вся деревня уже в курсе. Вечером даже Николаич прибегал, когда мы, напаренные, чистые и почти довольные собирались спать. Сильно убивался председатель, что не застал такую значимую персону. Это он про Аристарха, естественно. Надо было, оказывается, срочно сообщить Николаю Николаевичу. Тот бы встретил дорогого гостя с хлебом и солью. Хотел сказать, что Милославскому ему хлеб вместе с солью вообще ни в одно место не вперлись, но не стал расстраивать человека.
В общем, основной упор в версии, которую рассказал Наташке, сделал на родителях. Мол, разругались они сильно. А я переживаю. И еще, якобы, совершенно случайно, выяснил, что Нина Григорьевна, во времена своей работы председателем Зеленух, оказалась втянута в какую-то историю, связанную с матерью. Собственно говоря, именно эта старая история и послужила причиной разлада в семье. Вот такую версию я преподнёс Наташке. По-моему, вполне даже нормальная версия.
Оставалось дело за малым, выманить у Николая Николаевича ключи от машины.
Девчонка сначала предложила обойтись без этого и воспользоваться расхожим в деревне транспортом, велосипедом обыкновенным. Как только она произнесла это слово, «велосипед», у меня задергался глаз. Отвечаю. Сразу вспомнилась предыдущая поездка. Я сообщил Наташке, что, конечно, если она очень хочет, то может ехать на велике. Вслед за мной. Я на машине, а она на велике. Потому что сдохнуть по дороге нет ни малейшего желания. А в прошлый раз я чуть не сдох. И это при том, что вёз только сумку. Если сейчас вместо сумки повезу Наташку, то смерть моя будет однозначной и неминуемой.
Девчонка как-то не изъявила особого желания струячить на велике вслед за машиной. Неожиданно.
В общем, мы придумали версию и для председателя. По мне, нелепую, однако, Наташка сказала, точно прокатит.
– Что за сон? – Николай Николаич возился во дворе сельсовета, когда мы с девчонкой нарисовались там же.
Он вообще, походу, задался целью превратить свою рабочую территорию в некое подобие парка. Клумбы теперь имелись в наличие, почему-то оформленные в старые шины, пришла очередь деревьев. Одно уже стояло рядом, засунутое в ведро. Удивительная тяга к прекрасному.
– Да пап, бабушка снилась. И сон такой, прям, что говорят, в руку. Надо съездить, проведать. Сам понимаешь, мало ли.
– А этот? – Николаич кивнул в мою сторону. – Ему тоже сон приснился? Тоже в руку? Надеюсь, не про нашу бабушку?
– Ну, что ты начинаешь… Сама я ведь не поеду на машине. Хочу ещё в универмаг зайти. Надо тебе кое-что присмотреть. В Москву поедешь все-таки. – Наташка подошла к отцу и обняла его. – Пап, ну дай машину. Мы быстро.
– Да ладно. Понял я, понял. Рассказывает она мне про сон тут. С Жориком хотите в Воробьевке погулять. Чай не дурак. Сам был молодым. Иди в кабинет. На столе ключи лежат.
Короче, можно было не заморачиваться со всякими оправданиями. Один черт председатель все понял по-своему. Правда, когда девчонка убежала в сельсовет, Николаич погрозил мне пальцем и напомнил, что всякие части тела имеют свойство отрываться, если к этому приложить усилия.
В итоге, буквально через час, мы уже стояли с Наташкой возле воробьевской больницы.
Возникла новая проблема. И эта проблема имела вполне конкретный вид. Злобная старуха в теплом жилете. Жилет я узнал. В прошлый раз он висел на стуле. А вот цербер откуда появился, не знаю. Но бдила она за всеми посетителями очень зорко. Не давала прохода никому.
Вообще людей сегодня наблюдалось в разы больше. Наверное, из-за раннего времени. На первый этаж, где условно говоря, была поликлиника, старуха пускала без вопросов. А вот к лестнице, ведущей на верхние этажи, хренушки.
– Пропуск есть? – доколупалась она к какой-то тетке.
Тётка трясла перед старухиным носом авоськой с продуктами, объясняя, что там свежие горячие котлетки, которые ей непременно надо отдать то ли мужу, то ли сыну.
– Пропуск есть? Нету? Тогда давай котлетки, передам. А внутрь не пущу. Без пропуска.
Короче, судя по всему, хрен нам, а не Нина Григорьевна. Ясное дело, пропуска у нас не имелось. Ну, уж нет. Сегодня в больницу я точно попаду. Чего бы мне это не стоило.
– И как быть? – Наташка растерянно посмотрела на меня.
Я пожал плечами. Можно, конечно, сесть в засаду и ждать, пока старуха куда-то свалит. Она ведь живой человек. Должны быть у неё потребности, в конце концов. Но этак полдня убьем.
Решение пришло неожиданно. Входная дверь, возле которой мы с девчонкой отирались, стараясь не выделяться среди посетителей, чтоб не привлекать внимание старухи, резко распахнулась и в холле больницы появился мужик. Он вел под руку молодую женщину, которая, судя по выступающему вперёд животу, была беременна.
Мужик прямой наводкой направился к старухе.
– Мать, жена рожает. Куда нам?
– На второй этаж, сынок, и направо. Там нужное отделение.
Цербер вскочила из-за стола и, бросившись к высоким дверям, которые вели к лестнице, открыла вторую створку. Не знаю, зачем. Наверное, боялась, что застрянут.
Причём, о пропуске она даже не вспомнила.
– Наташ… – Протянул я, задумчиво глядя вслед удалившейся роженице, – А пойдём, к машине сходим. Там на заднем сиденьи лежала какая-то тряпка.
– Что ты задумал? – Девчонка напряглась.
– Ничего особенного. Будем делать из тебя наш пропуск.
Конечно, по началу, выслушав мой гениальный план, Наташка упиралась. Минут пятнадцать. Потом смирилась. Сказала, проще кобеля в зад поцеловать, чем переубедить Жорика Милославского. Дословно. Прям цитирую её слова.
Ну, и, соответственно, вернулись мы в больницу, уже в новом статусе. Я тащил девчонку под руку, а она придерживала рукой свой импровизированный живот. Со стороны смотрелось, будто Наташка и правда вот-вот родит. В реальности, просто опасалась, как бы он, этот живот, не вывалился из-под платья прямо перед цербером. Будет, конечно, вообще тогда мандец.
– Мать, жена рожает. Куда нам? – На ходу бросил я старухе.
– Ох, ты. – Она вскочила на ноги и побежала опять к двери, – Чего это сегодня прорвало-то всех? Идёте косяком.
– Ой… – Пискнула в этот момент Наташка и крепче ухватилась за «живот», который так и норовил вывалиться наружу.
– Совсем тяжко, да, дочка? – Старуха оставила в покое дверь и с другой стороны подхватила Наташку под руку. – Ничего. Я вас сейчас провожу. Мужикам ничего нельзя доверять.
А вот это было ни к чему. Я так-то планировал подняться по лестнице не туда, где рожали, не дай бог, этого ещё не хватало, а к Нине Григорьевне. Попытался избавиться от цербера. По дороге, пока шли, объяснил раз пять, что мы точно не промахнемся. Куда там. Она упорно хотела доставить нас к месту назначения. В итоге, оказались мы на втором этаже. Перед приемной сидела целая очередь. Правда, я так понял, в ней были не только собирающиеся рожать, но и просто планирующие лечь в больницу. В любом случае, всех их объединяло одно – наличие однозначных признаков беременности в виде различной степени округлости.
Я как-то растерялся, если честно. Нет, процесс появления новой жизни мне известен, про пестики, тычинки и все, что от этого бывает, в курсе. Просто… блин. Не знаю. Их было прям много. Кто-то с родственниками, кто-то вообще без сопровождения. И это напоминало фильм ужасов. Вокруг – только женщины на сносях. Наверное, выражение лица у меня стало соответствующим. Немного бледноватым. Цербер посмотрела внимательно, а потом сделала какой-то свой, только ей понятный вывод.
– Папаша сам в предобморочном состоянии? Первый раз? Ну, ничего. Пусть привыкает. Вот дочка, садись сюда, на лавочку. Сейчас вас оформят.
Я очень надеялся, что теперь, наконец, старуха уйдёт. Хрен там. Видимо, вид у нас с Наташкой был слишком испуганный. У девчонки от страха, что её обман раскроется. У меня – просто от страха. А как тут не испугаться? Я вообще беременных женщин только в кино видел, если что. И знакомиться с этой стороной жизни так рано не планировал.
– Ты не переживай. – Старуха присела рядом, на лавочку, куда усадила Наташку. Сложила руки на коленях. – Что мамка то не поехала? С мамкой оно надёжнее. Мужик, что? Особенно, если в первый раз. Не помощник, а груз на плечах. А что ж вещи никакие не взяли?
Цербер глянула с осуждением на мои пустые руки и покачала головой. Типа, это я осел. Мандец. Они ещё и вещи с собой возят? Какие? Посмотрел на теток, сидящих перед нами в очереди. У всех реально были какие-то сумки.
– Ох, у нас случай приключился один… обхохочешься. Приехала девица. А точнее, пришла. Сама. Городская. Тут, у родственников гостевала. Почувствовала родовые схватки, дело было летом, и пришла. – Старуха хохотнула, а затем посмотрела многозначительно на меня.
Будто опять я виноват, что какая-то там городская девица к ним явилась. Я тоже хохотнул. Но у старухи это вышло весело, у меня – вообще нет. Думаю, где она повод для смеха нашла? Обхохочетесь, говорит. Мне от слова «схватки» плакать, например, хочется. Мерещится что-то очень страшное.
– Так вот. Представь. Началось все, раньше положенного. – Продолжила цербер, – Родственников дома, главное, никого. Ну, она как стала собираться, в панике все вещи покидала в рюкзак то ли брата, то ли ещё кого. Взяла, значит, с собой счастливую сорочку. Это от неё мы узнали, что сорочка счастливая. Из города притащила, на всякий случай. Рожать то не планировала, а мало ли. И меховую зимнюю шапочку. Она у неё, вроде, тоже была счастливая. Городская, ясное дело, с приветом. Ну, и что? Представь, явилась она вместе с ношей и животом наперевес. В приемном попросила доктора, чтобы обязательно на ней были все вещи, которые привезла с собой. Мол, они у нее счастливые. Так-то не положено. Но девка, представь, от страха голосит, слезы в три ручья. Всех за руки хватает. И одно по одному. Наденьте все, что есть, а то, говорит, я за себя не ручаюсь. И не спрашивайте ничего. Просто наденьте, бога ради, люди добрые. Завели ее в палату, уже такое состояние, от схваток ничего не соображает. А доктор тоже еще молодой. Только из города приехал. Девку ему жаль стало. Да и оба городские. То есть и доктор у нас еще был с приветом. Он сестре и велел, мол, дайте девице все, что она просит. Ей же этот рюкзак и притащили. А там – ночнушка лежит, шерстяная шапочка и коньки хоккейные. Она ж спрашивает сестру, что это, мол, и зачем, а та отвечает: «Одевайте всё и быстро. Доктор сказал, чтобы всё было на вас надето!» Ну у сестры дело маленькое. Ей велели, она выполняет. Девка уже ничего не соображает. Да и годов ей еле двадцать будет. Опыта никакого. Думает, ну, раз доктор сказал, значит, надо. Может коньки надевают, чтобы не сбежала? Везут ее по больнице в сорочке, вязаной шапке и коньках. Народ смотрит огромными глазами, мы такого в своём селе сроду не видали, чтоб рожать в коньках кто-то отправился. А сестра, значит, везет ее и всем объясняет, мол, городская. И со значением так в сторону взгляд отводит. Мол, в городе они двинутые, чего взять то?
А эта рожающая каждые пять минут спрашивает сестру, чего они все смотрят? Наверное, летом зря теплую шапку надела. Завезли в родильную, помогли в коньках на нужное место забраться. Лежит она вся такая, интересная, и вдруг сестру спрашивает, на кой черт на нее коньки надели?! А сестра опять же, говорит, доктор велел. Тут как раз доктор забегает и кричит на сестру, мол, почему коньки бинтами не перемотаны? Или задумали, чтобы она его всего изрезала? Сестра, значит, плечами пожала, хрен их знает, что у людей в голове, забинтовала коньки. Тут уж и сама девица успокоилась. Доктор ведь даже не удивился, а еще и сестру пожурил.
Но всё же лежит, смутно понимает, что-то не так. Просто со всей больницы народ потянулся. Врачи зайдут, посмотрят на нее, хватаются за рот и выбегают, хохочут в коридоре. А девка не сообразит никак, в чем дело. Все сестре говорит, мол, напрасно теплую шапку летом надела. Вон люди как смеются. Привезли другую роженицу, рядом на кресло положили. Та, естественно, без коньков. Непонятно… Городская же и спрашивает у доктора: «А почему вот та, вторая, без коньков?». Доктор ей и отвечает: «Так она и не просила их надеть, а у вас в рюкзаке лежали. Сами так заказывали!!!». И тут то выяснилось. Это они у родственника в рюкзаке лежали, а она в состоянии этого… аффекта и не заметила, когда собиралась. Разобрались в ситуации, хохот начался полнейший. Врач говорит: «А мы все ваши документы пересмотрели, справку от психиатра искали, прежде чем вам коньки нести. Мало ли, может, хотите, чтобы сын хоккеистом был? Вы же сами просили лишних вопросов не задавать». Так и родила под общий смех своего сыночка.
Старуха откинула голову назад и громко захохотала. Мы с Наташкой для приличия тоже улыбнулись.
В это время, какой-то мужик пробежал мимо нас к двери в конце коридора. Встал перед ней и очень громко объявил:
– Держись, Вера! Я с тобой, моя хорошая, держись, дорогая!!!
Тетки в очереди переглянулись. Цербер рядом с нами тяжело вздохнула. Но с места не поднялась. Наблюдала за мужиком с интересом. Тот постоял две минуты и снова крикнул в закрытую дверь.
– Вера, я тут! Я с тобой! Держись!
Старуха толкнула плечом Наташку.
– Вишь, че творится. Говорю же, мужики они в этом деле только груз.
Не знаю, кто такая Вера и за что она должна держаться, но странный тип орал эту фразу ещё раз пять. Потом цербер, видимо, сжалилась, поднялась со скамейки и пошла к этому ненормальному.
– Ты чего надрываешься, милок? Твоя в родильном. Родильное, вон, за углом. А тут – доктора у нас.
В подтверждении слов старухи, дверь открылась и оттуда выглянул высокий мужик в белом халате, который что-то жевал.
– Серафима Ильинична, что за цирк? Почему мужья по отделению бегают.
Старуха извинилась, схватила бедолагу за шиворот и практически допинала его до лестницы, попутно объясняя, что Вера уже, родила. А орать под дверью ординаторской неприлично.
– У вас месяц-то какой? – спросила тётка, которая сидела в очереди перед нами.
Думаю, во дают. Это наверное, правда, состояние аффекта. Соображает уже плохо.
– Вообще, у нас, начало июля. А у вас какой-то другой? – Я вообще ответил совершенно серьезно. Но судя по взгляду, которым меня одарили, ляпнул, походу, что-то не то.
Я понял, надо валить. Тем более цербер вместе с мужем Веры скрылись из поля зрения.
Подхватил Наташку, которая вообще прибалдела от происходящего, под руку, и потащил её к лестнице.
– Эй! Вы куда? – Тётка, спросившая про месяц, с удивлением смотрела нам вслед.
– А вы знаете, все прошло. Да, милая? – Толкнул незаметно девчонку локтем в бок. Она тут же закивала головой. Мол, да, отпустило.
Мы выбежали к лестнице и девчонка сразу же вытащила из-под платья свернутую валиком тряпку.
– Ну, Жорик… Ну, стратег. Чтоб я ещё на твои уговоры поддалась? Да ни за что!
Потом развернулась и потопала в нужную сторону. Туда, где находилось отделение, в котором лежала Нина Григорьевна.