3. Снег на волчьих лапах
Атли расхаживал по кабинету из угла в угол и подбрасывал на ладони капитанскую брошь – серебряного ворона на полумесяце.
В кресле у стола сидела Аньяна и терпеливо наблюдала за его метаниями. На ней был белый Журавлиный кафтан, а на шее висел кулон с летящим журавлём – знак того, что теперь она была капитаном.
– Тебе нужно успокоиться, – сказала она мягко. – Всё не так уж и плохо.
Атли остановился и попытался натянуть вежливую улыбку, но получилась скорее вымученная гримаса. Он уже не помнил, когда спал в последний раз.
– Неплохо? – проговорил он как можно спокойнее. – Из всех капитанов только Белава позаботилась о будущем и оставила преемницу. Остальные, видимо, считали, что жить будут вечно.
– Вот видишь. – Голос Аньяны стал ещё мягче и ласковее. – Нас уже двое. И я на твоей стороне. Ты возьмёшь на себя обязанности командующего Гвардией и сможешь назначить новых капитанов Воронов и Соколов.
– Исключено. – Атли сделал ещё несколько шагов туда-сюда и обессиленно рухнул в кресло. – Я не могу стать командующим.
– Но почему? Ты единственный, кто подходит на эту роль. Действующий капитан…
– Потому что я принц другого государства, Аньяна, – поморщился Атли, словно она не понимала очевидных вещей.
– И? Все в Гвардии знают, что ты верен…
– Дело не в Гвардии. – Атли потёр лицо, шумно выдыхая. – Дело в царе и в Совете Чародеев. Они сочтут это попыткой вмешательства в дела Вольского Царства и просто так не оставят. Кроме того, я связан с отцом. Он вожак стаи, а это посильнее любых клятв.
– Думаешь, король Вегейр тоже попытается вмешаться в дела Гвардии?
– Вряд ли, но для Радомира и Драгана уже одного существования этой связи будет достаточно, чтобы выступить против моего назначения. И они будут совершенно правы.
Аньяна замолчала. А Атли откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Голова гудела, истощённый мозг с таким трудом ворочал мысли, будто это были трёхсотпудовые булыжники. Вольская Гвардия расползалась под пальцами, как гнилые нити в обветшавшей ткани. С одной стороны, Атли пытался собрать растерянных и напуганных потерей командиров гвардейцев и хоть как-то организовать их работу. С другой стороны, он пытался решить проблему с Советом Чародеев, который коршуном нависал над Гвардией и требовал немедленно назначить новых капитанов и главнокомандующего, наседая на то, что без командиров Гвардия, а значит, Совет и всё Вольское Царство, под угрозой. И, конечно, предлагали – почти требовали – назначить на эти роли своих выдвиженцев – чародеев из Совета, упирая на то, что погибшие командиры не оставили за собой преемников.
Царь пока отмалчивался, предпочитая встречам с Советом и Атли общество вина и мёда. Сколько ещё он собирался топить своё горе в вине, Атли не знал, но ожидал, что рано или поздно такая прыть Совета начнёт беспокоить даже непросыхающего Радомира и он тоже насядет на Атли, заявив, что если в Гвардию войдут представители Совета, то представители царя обязательно должны контролировать ситуацию и тоже занять руководящие должности соответствующего порядка.
Атли как мог пытался держать Совет в узде, неделями откладывая принятие решения и перенося встречи в попытке придумать, как же сохранить Гвардию независимой. Он ссылался на поиски завещаний капитанов и отбор собственных кандидатов, на необходимость отладить работу и дождаться завершения траура по погибшим. Но откладывать бесконечно было невозможно, и Атли чувствовал, что уже достиг предела возможных отговорок.
Нужно было что-то решать как можно скорее и при этом постараться оставить с носом и царя, и Совет. Если Гвардию втянут в политические игры, последнее, чем будут заниматься гвардейцы, – защищать людей от нечисти.
– Хорошо, если ты не можешь быть командующим, – голос Аньяны выдернул Атли из тревожных мыслей, – давай подумаем, кому ты доверяешь достаточно, чтобы он занял это место. Мы не можем позволить Совету запустить свои лапы к нам в дом.
Атли приоткрыл глаза и посмотрел на Аньяну. Она выглядела серьёзной и собранной, щёки раскраснелись, брови сошлись на переносице, взгляд решительный и дерзкий.
– Это можешь быть ты, – вдруг сказал Атли.
Аньяна, собиравшаяся что-то сказать, осеклась и непонимающе уставилась на него.
– Я?
– Кроме меня, только ты можешь занять это место как преемница Белавы.
Аньяна рассмеялась.
– Ты с ума сошёл? Мне девятнадцать! И я пробыла капитаном Журавлей сколько – неделю? Совет нас засмеёт. Нам нужен кто-то более опытный, более внушительный и желательно воин, а не целитель.
Атли был согласен с каждым её словом, но другого выхода не видел.
– Аргорад был твоим ровесником, когда возглавил Гвардию. И только тебя у нас есть шанс отстоять – по уставу, сейчас ты единственный законный вариант после меня. Я откажусь от своего места и поддержу твою кандидатуру. А ты назначишь других капитанов. Совет будет в бешенстве, но, я надеюсь, они не пойдут против устава. По крайней мере, пока что они пытаются делать вид, что правила и уставы их очень заботят.
Аньяна выдохнула, вся обмякла и растеклась по креслу – такого поворота событий она явно не ожидала.
– Я не смогу, – слабо проговорила она, глядя себе в колени. – Я и с ролью капитана-то не уверена, что справлюсь.
– Ты будешь не одна, – пообещал Атли, впервые за несколько недель чувствуя прилив сил и с каждым мгновением всё больше утверждаясь в своём решении. Они справятся – должны справиться, придётся справиться. У них просто нет другого выбора.
Аньяна зашла в Царские Палаты не через резные двери с изображением грозных медведей, а через скромную, почти незаметную дверь для прислуги. Её отец Ратибор – царский воевода – встретил дочь в тени старой кухни. Он занимал почти всё пространство у двери, подпирая одним плечом кухонный шкаф, а другим – дверной косяк, и нервно переминался с ноги на ногу, то и дело оглядываясь по сторонам. Карие глаза над бурой бородой поблёскивали в тусклом свете из запылённого окна.
– Почему так долго? – прошептал он, но его низкий голос всё равно эхом пронёсся по кухне.
– Атли вызвал меня к себе, – тихо ответила Аньяна, мгновенно проникаясь нервозностью отца. – Не могла же я сказать капитану, что зайду попозже.
– Ты теперь тоже капитан.
– Вот именно, – зашипела Аньяна. – И Царские Палаты – последнее место, где мне стоит находиться. Если Атли или Совет узнают, чем я тут занимаюсь, то мне несдобровать…
– Если кто-то из Совета или придворных увидит царя, то нам всем несдобровать, – в тон ей ответил Ратибор.
Они вышли в узкий коридор и направились в сторону царских покоев, что располагались на верхнем этаже терема. Ратибор вёл Аньяну по коридорам прислуги, которые практически пустовали в этот час. Всего раз или два им встретились служанки с бельём, и каждый раз, проходя мимо, Аньяна опускала голову, надеясь, что тень и простое серое платье не позволят её узнать.
– Это в последний раз, слышишь? – шепнула она в спину отцу, когда они вышли на спрятанную от посторонних глаз лестницу. – Скорее всего, я стану новой главнокомандующей. И тебе придётся справляться самому.
Ратибор остановился и резко развернулся к дочери, так быстро, что Аньяна едва не налетела на него. Он схватил дочь за плечи и расплылся в широкой улыбке.
– Моя малышка возглавит Гвардию? – пробасил он, и глаза его радостно заблестели.
– Тише! – пискнула Аньяна, оглядываясь по сторонам в поисках лишних ушей.
– Я так тобой горжусь, дочь! – Отец хлопнул Аньяну по спине, и из той от удара чуть не вышибло дух. – Мама и сестрёнка будут в восторге.
Аньяна погрустнела.
– Пап, ты же понимаешь, что это не значит, что Гвардия встанет на сторону царя…
Улыбку Ратибора как ветром сдуло, взгляд стал колким и серьёзным.
– Поговорим об этом позже, – сказал он и, развернувшись, двинулся дальше.
– Нам не о чем говорить. Гвардия независима…
– Ты ещё слишком молода и не понимаешь, – оборвал её Ратибор. – Ты не знаешь, сколько у нас врагов, какие опасности ждут царя, а значит – Гвардию и весь народ. Один Драган с его шайкой чародеев чего стоит. Пока вы с Атли играете в игры…
Аньяна закусила губу и бесшумно вздохнула. Вот так всегда. С тех пор как она вступила в Гвардию, ещё ребёнком, отец не умолкая повторял, что Гвардия нужна царю для защиты. Тогда соседние Ранта, Атаррат и кочевники из Чёрной Пустыни, что регулярно совершали набеги на южную границу Вольского Царства, не посмеют даже взглянуть в сторону наших земель.
«И Совет будет ходить по струнке и наконец выполнять то, что велит царь, а не что взбредёт им в головы», – любил повторять он.
Аньяна слушала отца вполуха, на её сторону вставала мать – она была когда-то Соколом, но покинула службу после рождения второй дочери. Она, как и Аньяна, выступала за независимость Гвардии, отчего нередко ссорилась с отцом.
– Дочь, ты должна понять, что царю… – начал было Ратибор.
– Царю надо меньше пить! – не выдержала Аньяна. – И тогда мне не придётся тайно сбегать из гарнизона, чтобы вылечить ему похмелье.
Ратибор замолчал.
– Я помогаю ему только потому, что ты об этом просишь. Но о большем, умоляю, не проси меня. Все вокруг думают, что он запил из-за невесты, но мы-то с тобой знаем, сколько лет я помогала тебе скрывать его любовь к бутылке. Просто сейчас скрывать уже больше не выходит. Рано или поздно это должно было случиться.
– Мы не можем, придворные…
– Я не могу. Атли мне доверяет, мне нужно заслужить доверие гвардейцев. Я выбираю Гвардию, отец.
– Ты совершаешь ошибку, – только и сказал Ратибор с горечью и толкнул дверь в царские покои.
Приближённые царя знали, что выпивка стала лучшим другом Радомира ещё много лет назад, после смерти жены, которая отдала Морене душу сразу после рождения Дарена. Но если раньше он редко напивался до беспамятства и легко сохранял образ надёжного и сильного правителя, то в последнее время царь принялся пить, не просыхая. Возможно, дело и правда было в сбежавшей невесте, появившейся из ниоткуда и исчезнувшей в никуда, – тёмная история, подробности которой знали разве что царевич Дарен и сам царь, но рассказывать их никому не торопились. Злые языки поговаривали, что невеста та была ведьмой и опоила царя приворотным зельем. Так это или нет, Аньяна не знала, но с тех пор как невеста исчезла, Радомир всё чаще стал напиваться вусмерть.
Вот и в этот раз посреди спальни, среди золотых сундуков, покрывал и подушек, на шерстяном ковре возле кровати лежал царь Радомир. В нос ударил резкий запах мочи и вина, и Аньяна поморщилась, прикладывая к лицу надушенный рукав платья. Под царём, словно кровавое пятно, растеклось из бурдюка вино, а он так и заснул – лицом в луже. Золотой обруч съехал со лба. Поверх чёрного платья на царе лежала, обнимая лапами, бурая медвежья шкура.
– Это что-то новое. – Аньяна прошла в комнату и присела на корточки рядом с телом.
Ратибор выглянул напоследок в коридор и плотно закрыл двери в покои.
– У тебя мало времени. С минуты на минуту на аудиенцию должен прийти Драган.
Аньяна напряглась.
– Что ему нужно?
– Не знаю. Поторапливайся.
Аньяна цокнула языком, стащила с царя медвежью шкуру и с трудом перевернула его на спину. Радомир недовольно заворчал, попытался оттолкнуть её, но промахнулся, и рука безвольно упала на ковёр.
– Он обмочился. Новое платье найди ему, – бросила Аньяна отцу, а сама полезла в рукав за снадобьем.
Ратибор выругался, но послушно пошёл к ближайшему сундуку.
– Так плохо ещё не было, – сказал он.
– Будет хуже, если не найдёшь способ уговорить его бросить.
– А ты не можешь? Этими своими чарами.
– Мы это обсуждали, чары не всесильны. Нужно, чтобы Радомир остановился сам.
– Или ты просто не хочешь? На радость своему Атли.
Аньяна ничего не ответила. Не видела смысла спорить, знала, что отец просто на взводе и оттого говорит ей неприятные вещи, чтобы самому было не так тревожно и страшно. А ему было страшно. Слишком много сражений прошёл – ещё юнцом воевал с кочевниками и теперь за каждым углом видел врага. Возможно, и её скоро ждёт то же самое.
Аньяна влила в рот царю горький отвар, и он закашлялся. Положила руку на холодный от пота лоб и прошептала заклинание.
– Скоро его вырвет, и ему станет лучше. Но отвары уже помогают гораздо хуже, так что я не знаю, насколько свеж и бодр он в итоге будет. С остальным, надеюсь, справишься сам? Мне пора возвращаться.
Ратибор кивнул. Он уже держал в руках чистое платье. Аньяна поднялась на ноги и быстрым шагом направилась к двери. Она не нашла в себе сил попрощаться с отцом, ей было противно. От царя, от отца и от самой себя.
Аньяне отчаянно хотелось сбежать. Уехать подальше, не становиться главнокомандующей, не принимать ответственность, не биться за независимость Гвардии, не сражаться с собственным отцом. Она знала, что это малодушно, что не этого от неё ждут, не такие надежды на неё возлагают. Она не могла подвести Атли, не могла подвести Белаву.
Аньяна села на лошадь и направилась в единственное место, где могла какое-то время не думать ни о чём, кроме облаков на небе.
Голая ива посреди заснеженного поля. Ива – маленькое убежище, – под которой они ещё детьми с царевичем Дареном проводили дни, прячась в высокой траве, представляя, что они не дома, а где-то далеко-далеко, там, где могут выбирать своё будущее. Аньяна в детских мечтах была капитаном Журавлей, а Дарен – Вороном. Аньяне повезло, своё будущее в итоге она выбрала сама. По крайней мере, так ей хотелось думать. Дарену же повезло меньше – Вороном он так и не стал.
Сегодня у ивы не было пусто. Аньяна узнала белого коня с красной попоной – он принадлежал царевичу.
– Не ожидал, что ты придёшь. – Дарен поприветствовал Аньяну доброй улыбкой. Он сидел под ивой на седле, на коленях у него лежала книга.
– Давно мы тут не встречались, – улыбнулась в ответ Аньяна. И по примеру Дарена принялась стаскивать седло со своей серой в яблоках кобылы.
Дарен отложил книгу и помог Аньяне справиться с ремнями и установить седло рядом со своим. Они сели рядом, и Аньяна прильнула к тёплому боку друга. Дарен снова взял книгу и зашуршал страницами. Им не нужно было разговаривать. Они могли бы сидеть так часами. Дарен бы читал книгу, а Аньяна наблюдала за облаками, изредка отвлекаясь, чтобы обменяться впечатлениями. Но сегодня Дарен нарушил молчание.
– Как мой отец? – спросил он.
– Не понимаю, о чём ты, – грустно ответила Аньяна.
– Хорошо, – без обид отозвался Дарен и вернулся к чтению. – Он вчера нацепил медвежью шкуру и убеждал служанку, что он Велес. Ратибор дал ей денег за молчание. Но люди, наверное, уже болтают.
– Что читаешь? – Аньяна постаралась уйти от неприятной темы. Меньше всего сейчас ей хотелось думать о царе.
– Сказки. – Дарен смутился. – Если не хочешь разговаривать, могу почитать вслух.
– Почитай, пожалуйста. – Аньяна закрыла глаза и положила голову на плечо царевичу.
Дарен откашлялся, сел ровнее, чтобы Аньяне было удобнее, и начал читать:
«Давным-давно, когда ещё пела свои песни птица Нагай, жили-были брат и сестра, не родные, но названые. Богатырь и богатырша, что вместе бились с чудищами и равных по силе и храбрости им было не сыскать. Звали их Хорив и Марья. Двое тех, от кого начался род царей Вольских и королей Северных.
Марья была родной дочерью самого бога Велеса, а Хорив – обычным смертным. Умела она обращаться в медведицу и в волчицу, оттого как дар этот передался ей от отца, и была верным спутником другу своему Хориву. Не раз выручали они друг друга, но сражались однажды с Аспидом лютым, да сложил в битве той Хорив голову.
Опечалилась тогда Марья и пожелала друга своего вернуть. Рассекла мечом своим врата Нави и отправилась искать его в Полях мёртвых.
Морена, узнав о таком вторжении, явилась к Марье и велела немедленно покинуть царство её подземное. Воспротивилась Марья и сказала, что без друга своего не уйдёт. Да пригрозила Морене мечом своим, что мог даже бога сразить.
«Что ж, так и быть, – сказала тогда Морена. – Потому как дочь ты брата моего. Выполни три моих условия, и верну я тебе друга твоего. Да только ни тебе, ни ему прежними не быть».
«Ставь свои условия!» – храбро согласилась Марья.
«Друг твой Хорив – смертный, а оттого вернуться в мир живых сможет он, лишь напитавшись божественной силой. Готова ли ты отдать половину себя, чтобы он жил? Станешь ты слабее и смогут тебя сразить вороги. Готова ли ты к тому?»
«Готова», – не усомнившись, ответила Марья.
«Для того придётся отдать тебе ему свою звериную суть. Волка ли, медведя ли – решать тебе. Но друг твой Хорив сумеет вернуться в мир лишь в зверином обличье. Будет жить он, но никогда не быть ему больше человеком. Готова ли ты к тому?»
Засомневалась Марья, но ответила:
«Готова. Пусть друг мой волком будет подле меня, а коли решит уйти, то по своей воле».
«И ни один из вас после смерти не ступит в моё царство. Потому как за такое вторжение не приму я вас боле. Исчезнете вы оба во тьме и прахом ляжете среди звёзд. Готова ли ты к тому?»
«Готова», – ответила Марья.
Тогда взмахнула Морена своим серпом и отсекла часть Марьиной души. Взмахнула второй раз – и появился подле Марьи огромный волк с глазами доброго друга её. Взмахнула третий – и покинули они Поля Нави.
Много лет ещё жили они бок о бок, спасали друг друга в битвах и делили пищу и кров. А когда Марье пришло время сложить голову, покинул Хорив те края и пустился на север, где и нашёл своё пристанище. С тех пор зовут его Великим Волком…».
Дарен продолжал читать. Голос его успокаивал, убаюкивал, возвращая Аньяну в детство, туда, где у них не было никаких забот. Туда, где они ещё могли быть самими собой.
Как закончилась встреча с Аньяной и как он добрался до ближайшего леса, Атли не помнил. За недели, проведённые без сна, но в постоянной напряжённой работе, ему приходилось торговаться не только с Советом и царём, но и с Волком, которого Атли не выпускал на волю с битвы в Тёмных Лесах. Волк изголодался по охоте, пахнущему мхом и влагой лесу и отчаянно желал размять лапы. Контролировать зверя с каждым днём становилось всё сложнее, и если бы Атли ночами позволял себе что-то больше неглубокой дрёмы, то наверняка перекинулся бы прямо во сне, и Волк, подавив человеческую волю, перепугал бы до смерти половину Даргорода. Опасаясь такого исхода, Атли даже попросил Аньяну сварить успокоительный отвар из ромашки, мяты и северных трав. Такое зелье частенько давали оборотням-подросткам, которые в силу буйной в этом возрасте крови не всегда могли контролировать превращения.
С отвара Атли не слезал, но и он уже практически не помогал – Волк рвался, злился и рычал, скаля зубы и угрожая в один прекрасный день подчинить Атли своей звериной воле.
Но теперь, когда перед Атли забрезжил призрачный свет решения проблем Гвардии, он нашёл, наконец, время позволить Волку порезвиться. Возможно, он даже отпустит поводья и разрешит Волку насладиться полной свободой.
Лес, что лежал всего в часе езды верхом от Даргорода, обычно был полон сочной дичи – Волк останется доволен.
Атли выбрал самую заснеженную тропку и подбодрил лошадь, стукнув пятками. Нужно забраться как можно глубже в чащу, чтобы случайно не наткнуться на людей. Если он хочет дать Волку волю, лучше не рисковать.
Вечернее солнце запускало рыжие лучи в прорехи чёрных стволов дубов, ясеней и вязов, путалось в поседевшей хвое елей и сосен и хаотичным рисунком растекалось по снежной глади.
Чем глубже Атли забирался в чащу, тем зыбче и слабее становился солнечный свет и тем плотнее смыкались за его спиной деревья и кустарники. Наконец Атли спешился и огляделся: со всех сторон его обступали высокие деревья – наверное, самые старые в этом лесу.
Волк внутри нетерпеливо поскуливал.
Атли разделся и аккуратно сложил вещи в седельную сумку. Кожа тут же покрылась мурашками, и приходилось то и дело переминаться с ноги на ногу, чтобы ступни не так сильно ныли от холода. Атли выпрямился, размял шею, расправил плечи, сжал и разжал кулаки. Быстро выдохнул облачко пара и закрыл глаза.
Тело его содрогнулось, мышцы резко сократились, вызывая приятную истому внизу живота. С ног до головы по коже промчалась лёгкая щекотка, и в следующий миг на снег опустились серые волчьи лапы.
Волк огляделся по сторонам, втянул влажным носом холодный воздух и переступил с ноги на ногу, словно пробуя, насколько прочен снег.
Мир стал острее, ярче. А ещё лес пронизывали десятки запахов, осязаемых и чётких. Они разноцветными полупрозрачными лентами струились между деревьев, стелились по земле и вились в воздухе, сообщая Волку, кто и когда бродил по этой чаще, где протекал ближайший ручей, а где, если хорошенько раскопать снег, можно отыскать сладкую красную ягоду.
Но прежде – сбить с себя человеческий запах. Волк повалился на спину и принялся кататься по снегу. Лошадь обеспокоенно попятилась, но наброшенная на ветку узда не позволила ей сделать больше пары шагов.
Волк вывалил язык и завозился с удвоенной силой, как можно глубже зарываясь в мягкий, пушистый снег. Всё его существо переполняла бурная звериная радость.
Вскочив на ноги, Волк отряхнулся и сорвался с места. Он нёсся сквозь чащу на пределе возможностей. Наконец. Наконец он ощущал тягучее напряжение в мышцах и ветер, что путался в шерсти, ловил окружающие запахи и звуки. Наконец он чувствовал мир полностью, по-настоящему, чуял и осязал всю его суть, а не те жалкие обрывки реальности, что были доступны ему в человеческом облике.
Лапы утопали в снегу и приходилось подпрыгивать, вздымая белоснежные зыбкие волны и распугивая синиц. Свобода. Счастье. Свобода. Жизнь. Воля. Волк не знал всех этих слов, но чувствовал. Ему не нужны были слова, чтобы понимать, кто он, чтобы придавать себе смысл. Самого его существования уже хватало. Он был един с миром, был его частью, он и был миром. И это первобытное, неразрушимое единство становилось его силой, его счастьем и его свободой.
Атли завидовал этой волчьей способности – ощущать себя счастливым и свободным, даже будучи бóльшую часть времени запертым в человеческом теле. Возможно, дело бы в том, что для Волка не существовало ни прошлого, ни будущего, только одно вечное, всепоглощающе прекрасное «сейчас». Сейчас, пока его лапы взрывают снег, пока ветер свистит в ушах, пока мышцы работают на пределе возможностей – всё остальное неважно. Момент, настоящее, миг – вот она жизнь, и кроме этого мига не существует больше ничего, не существовало и не будет существовать. По крайней мере, так думал Волк.
Хрустнула ветка, и Волк вскинулся, навострил уши и принюхался. Запах травы, шерсти и мускуса. Пасть наполнилась слюной, Волк замер, ожидая реакции Атли, но тот отступил в тень, позволяя золоту сознания Волка заполнить всё доступное пространство и решать самому.
Волк бесшумно двинулся навстречу запаху, туда, откуда доносился шум воды. Лапы мягко ступали на снег, обходили веточки и препятствия, не оставляя добыче и шанса услышать приближение хищника.
У ручья пил воду упитанный олень. Он ещё не успел исхудать, и круглые коричневые бока с подпалинами выглядели крайне аппетитно. Огромные ветвистые рога почти касались воды, уши беспокойно стригли воздух.
Волк замер и медленно приблизился, заходя к оленю сзади и стараясь ступать как можно тише. Это оказалось сложно, учитывая, что размером он не уступал своей добыче. Но олень был слишком поглощён утолением жажды, чтобы заметить его приближение. Ещё несколько шагов…
«Прыгай, достанешь», – подумал Атли, но Волк только дёрнул ухом, отмахиваясь от него.
Шаг. Ещё один. Приготовиться. Опустить голову. Прижать уши.
Олень вскинул голову, но слишком поздно.
Волк прыгнул. Мощные челюсти сомкнулись на беззащитной шее, и они вместе покатились по снегу.
Олень не издал ни звука, когда огромные лапы прижали его к земле, а зубы вырвали трахею.
Снег окрасился красным. А Волк, как и полагается волку, принялся утолять голод, делясь своей радостью и звериным счастьем с Атли. Хотел бы и Атли, чтобы в его жизни всё было так понятно и просто.
Когда Атли вернулся в гарнизон, в кабинете его уже ждали. У дверей стоял царский стражник. Он поклонился и открыл дверь.
Царевич Дарен развалился в кресле у стола и лениво листал книгу. Русые волны волос закрывали уши и часть лица, губы едва заметно шевелились, проговаривая написанное на странице. Ноги в высоких сапогах он вытянул и забросил одну на другую. Алый, подбитый мехом плащ небрежно лежал на спинке кресла. Заслышав Атли, Дарен вскинул голову, зелёные глаза его сверкнули в свете свечей, а губы изогнулись в приветливой улыбке. Взгляд скользнул по лицу Атли, и тот тряхнул головой – в зеркало он не смотрелся, но подозревал, что после нескольких часов в лесной чаще успел знатно перемазаться и меньше всего сейчас походил на принца и капитана Гвардии. Но всё же Атли открылся в ответной улыбке – Дарену он всегда был рад.
– Здравствуй, братец! – воскликнул Дарен, и глаза его засветились восхищением и завистью. – Никак бегал по лесу волком?
– Хочешь в следующий раз пойти со мной? – Атли прошёл за стол и опустился в кресло у окна.
Дарен рассмеялся как мальчишка.
– Не оставляешь попыток сделать из меня оборотня? – подмигнул он, достал из рукава шёлковый платок и постучал себя пальцем по левой щеке. – Вот, держи, у тебя кровь.
Атли потёр платком щёку, и белый шёлк окрасился в красный. Шутливого настроения Дарена Атли не разделял, наоборот – сделался серьёзным. Волки не любят шуток, особенно с ними.
– Пусть ваш род и потерял способность обращаться в медведей, – сказал он, – но Волк должен быть где-то внутри. Кровь не обманешь.
Атли замолчал и выжидающе уставился на Дарена. Мать царевича – принцесса Сольвейг – была оборотнем, Волчицей, сестрой самого короля Вегейра, и Атли ни за что не поверит, что её способности не передались их с Радомиром сыну.
Дарен снова запрокинул голову на спинку кресла и шумно выдохнул. Лицо его одновременно выражало досаду и надежду.
– Как бы я хотел, чтобы это было правдой, Атли, – протянул он, глядя в потолок. – Но, боюсь, мои предки так ненавидели магию, что сначала Велес отобрал у нас медведей, а теперь и ваш Великий Волк побрезговал иметь со мной дело.
Он потёр лицо руками, вздохнул и встрепенулся, будто стряхивая с себя мысли.
– Но напомни, братец, мне вернуться к этому разговору, когда наши дела станут… попроще.
– Так ты ко мне по делу? Я уж думал, в кои-то веки поболтать заглянул, – мрачно пошутил Атли, убирая платок Дарена в карман. – Как отец?
– Уже неделю не просыхает. Никогда его таким не видел. Иронично, что он всю свою жизнь ни во что не ставил женщин, но теперь не может взять себя в руки из-за одной из них.
– Будем честны, ты ему добавил сверху. – Атли склонил голову набок. – Закрутив с Рогнедой.
Дарен смутился, щёки вспыхнули стыдливым румянцем.
– Ты знаешь, что всё было не так просто, Атли. И что я бы никогда не прикоснулся к ней, если бы не… – Дарен осёкся и посмотрел в сторону, а Волк внутри Атли почувствовал горький, похожий на полынь, запах вины. – Если бы ты знал, братец…
– Я знаю, что сделал тебе огромное одолжение, не отправив её на плаху, Дарен.
– Ты ещё не нашёл Финиста? – спросил Дарен, и его слова больно укололи Атли.
Финист – продажный Сокол, вор и убийца, успевший, помимо всего прочего, за мешочек золота покуситься на жизнь царской невесты и, когда правда всплыла наружу, сбежавший, воспользовавшись неразберихой в Гвардии. Что ж, такие ублюдки встречались даже и в Вольской Гвардии. Атли должен был поймать его, арестовать и публично казнить, но и думать забыл об этом деле под валом других проблем.
– Дарен… – начал было он.
– Он хладнокровно убил её, Атли! Вогнал нож под рёбра и сбежал как ни в чём не бывало. И ты бы даже не узнал об этом, если бы не я. Нельзя спустить ему это с рук.
Атли тяжело вздохнул и потёр переносицу. Усталость, отступившая на несколько часов, навалилась на плечи с новой силой, отзываясь гулом в ушах.
– Я не спущу ему это с рук, обещаю. Я разослал письма с приказом о его аресте во все Дома Гвардии в Вольском Царстве. Если Финист рискнёт появиться где-то, где есть мои Вороны, то его тут же схватят. Но прошу, пойми: если Гвардия развалится, то ловить Финиста будет некому. И я уже ничего не смогу сделать. Поэтому, пожалуйста, дай мне время. Я прошу тебя как брата.
Дарен отвёл взгляд, поднялся на ноги, одёрнул кафтан и взял со спинки кресла плащ.
– Если тебе потребуется моя помощь, дай знать, – сказал он. – С Гвардией… Я попытаюсь поговорить с отцом.
– Как это ни прискорбно, – Атли тоже поднялся, – пока Радомир топит своё горе на дне бутылки, он не интересуется делами Гвардии. И меня это устраивает.
– Он ничем не интересуется. Двор уже вовсю сплетничает, а князья беспокоятся. Я успокаиваю их как могу, но получается, если честно, не очень.
– Ты будущий царь. Научишься. И всегда можешь рассчитывать на мою поддержку.
– Спасибо, братец. – Дарен коротко кивнул, набросил плащ и покинул кабинет.
Атли упал обратно в кресло и ещё несколько минут задумчиво смотрел на закрывшуюся за царевичем дверь.