За окном мелькали деревни и поля, рощи и овраги, по дороге стелился туман, и свет фар, едва рассекая темноту раннего октябрьского утра, утопал в вязкой влажности. Юля уснула сразу, едва они вырулили на главную улицу городка. Шел седьмой час, они почти не спали этой ночью. Неудивительно, что она уснула, а у Матвея, наоборот, голова была ясной, а мысли здравыми и четкими. И все они были о девушке, которая сейчас дремала рядом. Однако мысли его были невеселыми, заставляли хмуриться. То и дело потирая подбородок, Гончаров поворачивался к Юле, все отчетливее понимая, что проиграл. Проиграл в первую очередь себе. Все эти годы он был уверен, воспоминания о ней отпустят, если только он закончит то, на чем они остановились в «Метрополе». Самонадеянно тешил себя иллюзиями, был убежден, наваждение пройдет сразу, как только девушка окажется в его постели, но ошибся. И теперь уже не знал, что лучше: жить с вечной мечтой о ней или мучаться воспоминаниями об этой ночи, которая, возможно, уже не повторится? Он хотел ее, грезил этим, но все его мечты оказались далеки от реальности этой волшебной ночи.
У Гончарова были правила, но все они теряли смысл, если дело касалось Шараповой. И это ставило в тупик, напрягало и озадачивало. Мужчина не знал, как дальше действовать, но каждый раз глядя на нее, хотел коснуться, обнять, притянуть к себе, поцеловать и овладеть снова.
Немного поплутав по деревне, он отыскал дом и остановился, не глуша мотор. Наклонившись, увидел, что в доме уже не спят. В боковом окошке горел свет. Мужчине не хотелось будить девушку, он предлагал сразу вернуться в Сиренево, но она и слышать об этом не хотела. Попросила отвезти домой.
– Юля, – Матвей коснулся ее плеча.
Девушка не сразу проснулась, несколько секунд пыталась понять, где она и что происходит. Потом ее взгляд остановился на Матвее, и, сразу все вспомнив, она выпрямилась.
– Я пойду?
Гончаров кивнул, а она стала расстегивать ремень безопасности.
– Я могу приехать за тобой через пару часов, – предложил он, наблюдая за ее действиями.
– Это не обязательно! Я приду сама!
– Уверена, что тебе вообще стоит сегодня приходить? – он помог отстегнуть ремень.
– Конечно, у меня много дел, – хрипловато ответила она, оказавшись в его руках. Их головы почти соприкасались. Ее дыхание ласкало его щеку. Он не торопился выпрямиться, а она невольно вжалась в кресло, чувствуя, как учащается сердцебиение.
– Не отстраняйся от меня, ладно? – попросил он, заглядывая ей в лицо.
Она смогла лишь кивнуть.
Гончаров коснулся пальцами ее подбородка и легко поцеловал в губы.
– Ладно, беги! – он перегнулся через нее и открыл дверцу машины.
Юля вышла, поежившись от утренней прохлады, захлопнула за собой дверцу и пошла, не оглядываясь, к калитке.
Машина, негромко шурша шинами, развернулась и покатила в сторону трассы.
На кухне горел свет, а это значит, бабушка уже не спала. В печи потрескивали дрова, закипал электрочайник, а Федора Николаевна, сидя у стола, замешивала тесто для блинчиков.
– Привет, бабуль, – негромко поздоровалась девушка, оказавшись на кухне.
– Юленька, а я вот блинчики мешаю и гадаю, приедешь ты к завтраку домой али сразу в Сиренево, – заговорила бабушка. – Чайник вскипел, заварить тебе кофе?
– Я сама, бабуль! – девушка стащила с себя куртку, разулась и принялась хозяйничать, выставляя на стол чашки, сахарницу, банку с кофе и заварник. Потом еще и конфетницу вытащила и, естественно, обратила внимание на немецкие конфеты, которые горкой лежали там.
Присутствие в доме чужих людей она ощутила с порога. В доме пахло по-другому, теперь к этому придется привыкать или же съезжать на собственную квартиру.
Заварив кофе, девушка села к столу и, подперев щеку рукой, стала неторопливо помешивать. Бабушка пододвинула к себе чашку с чаем…
– Настасья в твоей комнате легла, ты ведь не обиделась? – заговорила снова Федора Николаевна.
Юля сжала губы и покачала головой.
– Шарапов и ее не желает видеть в квартире? Она ж там прописана! И вообще, что они намерены делать в деревне после Германии? – спросила девушка.
– Настасья в Минск собирается, нашла себе работу там. У нее ж образование и опыт есть. Какая-то организация пригласила. Она уедет скоро. А твоя мать, я не знаю… Ей некуда ехать. А здесь ее дом!
– Конечно, – кивнула Юля и потянулась за конфетой.
Всю суть произошедших перемен она сейчас не могла охватить. Мозг отказывался работать, очень хотелось спать. Но она точно не расстроилась по поводу развода матери и Шарапова, наоборот, даже рада была, что больше никогда его не увидит, вот только то обстоятельство, что мать теперь будет жить здесь, ей не очень нравилось. Что-то подсказывало, из этого не выйдет ничего хорошего.
Выпив чаю, бабушка тяжело поднялась из-за стола и отправилась к печи, а Юля так и осталась сидеть, чувствуя, как ее клонит в сон, а глаза то и дело закрываются. Она не представляла, как сегодня вообще сможет работать. Единственное, чего хотелось, это забраться под одеяло и проспать до завтрашнего утра. Вместо этого придется встряхнуться и собраться на работу.
– Юля?
Девушка вздрогнула и открыла глаза. Кажется, она все же задремала за столом, подпирая щеку рукой.
Юля обернулась.
В проеме дверей, кутаясь в шелковый пеньюар, отделанный сливочным кружевом, стояла Марина Шарапова.
– Доброе утро!
– Доброе утро!
– Неважно выглядишь! Ты что же, ночью не спала? Ты точно была в городе?
Юлька поморщилась. Начинается…
– Точно, просто плохо спала. Не привыкла ночевать вне дома! Но моя кровать оказалась занята, так что…
– Не говори ерунды, Настасья легла в твоей комнате только потому, что бабушка сказала, что ночевать ты будешь в городе. Тебе не нравится, что мы вернулись сюда?
– Ну что ты, мам, это ведь твой дом! Просто давай сразу договоримся, я не привыкла, чтобы меня контролировали и донимали расспросами. Я достаточно взрослая, чтобы не отчитываться перед кем бы то ни было. Моя должность в Сиренево определяет некий статус…
– О твоей должности в Сиренево мы еще поговорим! – перебила ее мать. – Татьяна мне вчера рассказала некоторые особенности.
– Нет, мы не будем ни о чем разговаривать! И обсуждать что-либо я не намерена! Уже поздно. Ты не сочла нужным рассказать мне обо всем в день похорон деда, а сейчас я и так все знаю. Возможно, даже больше, чем ты!
– Юля…
– Мам, не надо! Мне не пятнадцать. Тебе, наверное, сложно в это поверить, но это факт. Я выросла без тебя, так случилось. Но я об этом не сожалею, поэтому оставь, пожалуйста, свой строгий тон, это уже неуместно. Прости, мне нужно собираться на работу! – она обошла мать и скрылась в комнате, только там почувствовав, как ее трясет. Стычка с матерью не прошла бесследно. Впрочем, этого и следовало ожидать. Между ними было столько недопонимания, отчуждения и боли, что о теплой встрече вряд ли можно было мечтать. Умом девушка понимала, мама не виновата в том, что все так сложилось, но сердцем продолжала винить ее во всем и не могла простить.
В комнате Юля зажгла свет и, не обращая внимания на сестру, завозившуюся в кровати, распахнула шкаф, собираясь переодеться.
– Юль, – сонно позвала ее Настасья. – Привет! А ты чего уехала? Я ждала тебя.
– Привет, Насть! Мне по делам надо было в город, вот я и решила остаться ночевать там! – соврала Шарапова. – Извини, что свет зажгла, но мне на работу нужно собираться.
– Да ладно, все нормально! Но сегодня-то ты придешь домой? Мы ж сто лет не виделись, поболтаем хоть!
– Я постараюсь, но не обещаю! Сейчас такой завал.
– Ты крутая, Юль!
– Почему? – удивленно вскинув брови, обернулась она к сестре.
– Главный администратор Сиренево! Я в интернете пошарила, посмотрела, отзывы пролистала, это крутое место. И еще этот рекламный ход, будто ты к Четвертинским имеешь какое-то отношение. Они молодцы, здорово придумали! Маме это не понравилось, да и папа вряд ли поймет, но, наверное, за те деньги, которые они платят, можно и на такое пойти! К тому же родители были далеко. Юль, а можно мне прийти в Сиренево? Так хочется все увидеть собственными глазами.
– Можно, только ты звони, прежде чем соберешься! Я не всегда бываю на месте, к тому же сейчас у нас гостит начальник.
– Договорились! – кивнула девушка, опускаясь на подушки и наблюдая за тем, как старшая сестра снимает с себя джинсы и кофту, а за ними и сливочно-белое нижнее белье и облачается в другое, цвета красного вина, ажурное и сексуальное. Все это почти сразу было спрятано под узкими красными брючками и просторной белой блузкой в черный горох. Капелька духов, легкие макияж, укладка. Еще одна чашка кофе привела Юлю в чувство. Из дома, кутаясь в вишневое пальто, она вышла уверенной походкой.
А в кабинете ее ждал букет белоснежных ароматных лилий, которые сменили вчерашние ранункулюсы, и коробка конфет.
Юля подошла к столу и осторожно коснулась упругих лепестков. В дверь постучали, она обернулась.
Дверь открылась прежде, чем она разрешила войти, на пороге показался Гончаров с чашкой горячего кофе.
– Я подумал, кофе тебе не помешает, – произнес он, приближаясь.
Девушка взяла чашку и поставила ее на стол.
– Матвей, перестань таскать цветы из оранжереи, это неприлично! – строго сказала она, снимая пальто.
Мужчина изумленно вскинул брови.
– Неприлично дарить девушке цветы? – переспросил он.
– Ты понимаешь, о чем я!
– Нет, поясни, – попросил он, усаживаясь на стул.
– Не хочу, чтобы в Сиренево судачили о нас! Я уже говорила об этом.
– Мне на это наплевать, ты же знаешь! И я буду дарить тебе цветы, пока мне это нравится! К тому же я не бесплатно беру, а плачу за них!
В ответ девушка лишь выразительно взглянула на него, сжав губы. А Гончаров улыбнулся.
– Расслабься, дорогая, и не создавай проблем там, где их нет! Лучше выпей кофе, пока не остыл. Может, попросить повара принести тебе завтрак? Сегодня было что-то с форелью, авокадо и яйцами пашот, сваренными просто идеально. Я, правду сказать, проголодался и попросил двойную порцию, – признался он.
– Я позавтракала дома, – сказала она, усаживаясь за стол и подвигая чашку с кофе. – Ты начальника техотдела видел?
– Да, имел честь побеседовать с ним. Он вроде все понял, но объяснять пришлось долго. Экзамена не будет, но на собрании всех сотрудников и беседе он настоял. Пришлось согласиться. Возможно, это не такая уж плохая идея.
– Что, сегодня? – поморщилась Юля. – И мне тоже нужно быть? Вряд ли получится, у меня гора дел… – сказала она, превозмогая желание зевнуть. – К тому же боюсь опозориться на этом собрании и уснуть! – призналась она.
– Ты же здесь главная, тебе можно все! Зачем было уезжать так рано? Ведь спокойно же можно было поспать, сославшись на дела в городе, и в этом нет ничего предосудительного. Ты серьезно думаешь работать весь день, почти не сомкнув глаз ночью? Вид у тебя неважный…
– Спасибо за комплемент, но ты ведь тоже не спал, а выглядишь бодрым, – заметила она, и уголки губ поползли вверх.
– Привычка, знаешь ли, великое дело, – засмеялся он. – Почему бы тебе не прилечь?
– Что? – вскинула она на него глаза. – У меня сегодня экскурсия, ты забыл? К тому же нужно созвониться с посольством и подготовить отправку цветов. Еще и Настасья собралась зайти.
– Кто такая Настасья?
– Моя сестра. Она в Германии жила долгое время, как, впрочем, и мои родители! Вчера они вернулись, я говорила тебе!
– Да, точно! Именно поэтому ты и не пошла домой, а сбежала в город! Ты не ладишь с ними?
– Хочешь поговорить о моих родных?
– Нет, хочу поговорить о прошлой ночи, но, боюсь, ты откажешься поддержать беседу, – сказал он, закуривая и глядя на нее из-подо лба.
Румянец смущения, помимо воли, выступил на щеках.
Ей потребовалось несколько секунд, чтобы справиться с собой и встретить его взгляд. Она ожидала увидеть привычное насмешливое выражение, но ошиблась. Его глаза смотрели выжидающе и настороженно, будто от любого ее слова или движения зависело многое. И это сбивало с толку. А может, ей просто показалось. Тем более во всем его облике и небрежной позе чувствовалось полное равнодушие ко всему происходящему.
– А о чем тут можно говорить? Ты оказался во всем прав и победил, развеяв мои заблуждения и иллюзии! Мне было очень хорошо, но я все равно не сожалею, что не осталась тогда в «Метрополе». После вчерашней ночи я не претендую на что-то и ничего от тебя не жду!
Гончаров хохотнул.
– Это должно меня насторожить?
– Скорее, успокоить! – парировала она.
– Ага, то есть еще одно подтверждение, что ты не такая, как все? Или просто тонкий расчет?
– Пытаюсь сообразить, в чем он может заключаться? Ты думаешь, после этой ночи я ждала не цветы и конфеты, а предложение руки и сердца? – с легкой иронией, на которую был способен не только Гончаров, спросила она.
– А чего ты вообще ждешь, дорогая? – вопросом на вопрос ответил он.
– Ничего! – не раздумывая, ответила девушка.
– Ни-че-го, – по слогам повторил мужчина. – А знаешь, это даже лучше, чем я ожидал!
В повисшем молчании чувствовалось явное напряжение, и, наверное, Матвею следовало бы уйти или Юле как-то разрядить обстановку и что-то сказать, но слова не шли с языка.
– Если из посольства позвонят до обеда, я попрошу перезвонить, – Гончаров сменил тему. – А в остальном справлюсь сам, можешь не сомневаться! В доме нет никого, я прослежу за тем, чтобы ни горничная, никто либо другой здесь не появились! Поднимайся и приляг, я разбужу тебя к обеду!
– Ты серьезно?
– Более чем!
Несколько секунд Шарапова смотрела на него, словно ожидая подвоха. Но лицо мужчины оставалось серьезным и сосредоточенным.
– Ладно, я закроюсь в кабинете и вздремну часок в кресле! – сдалась она, понимая, что в его предложении есть смысл.
– Глупости, иди ко мне в комнату! Там тебя точно никто не побеспокоит!
– Матвей Юрьевич, мне кажется, или все происходящее тебя немало забавляет? – поднимаясь из-за стола, спросила она.
Вздернув подбородок и сжав губы, Юлька собралась гордо прошествовать мимо, но Матвей поймал ее за руку.
– Многое в этой ситуации действительно кажется мне весьма забавным. Взять хотя бы смешные опасения относительно пересудов и твоей репутации, – с привычной усмешкой сказал он и, понизив голос, добавил: – Но только не ты!
Глаза их на мгновение встретились. Девушка закусила губу и, отвернувшись, зашагала к дверям.
В конце концов, главный у них Матвей Юрьевич, вот пусть за все и отвечает, она просто не переживет, если не поспит пару часов. К тому же еще неизвестно, где и как этот день закончится.
Войдя в его комнату, она задвинула портьеры, взяла с кровати подушку и покрывало, сбросила ботильоны, собираясь прилечь одетой, но, здраво рассудив, решила все же раздеться и воспользоваться рубашкой Гончарова, которую нашла на ширме.
То и дело посматривая на двери, она быстро разделась и, набросив рубашку, застегнула несколько пуговок. Легла на тахту, обитую синей парчой. Обивка царапала кожу, и девушке пришлось подоткнуть плед. Она уткнулась лицом в подушку, сомневаясь, что сможет уснуть.
Запах лаванды, который источало постельное белье, смешивался с ароматом терпкого парфюма и сигарет. Подушка, как, впрочем, и покрывало, и рубашка пахли Матвеем. Это отнюдь не способствовало сну, наоборот, будило воспоминания, которые были так свежи, бросая в жар и заставляя сердце учащенно биться. Юля тонула в них, не в состоянии противиться. И еще отчего-то хотелось плакать.
Кажется, она все же всплакнула, прежде чем погрузилась в сон.
Юлька перевернулась на другой бок, подложила руку под щеку, собираясь спать дальше, но какой-то шум назойливо вторгался в сознание. Она полежала немного и открыла глаза.
В комнате царил полумрак. Дневной свет, проникая сквозь щели в портьерах, почти не рассеивал темноту. Оглядевшись, она поняла, что в комнате все так же одна. А ее разбудил шум из гостиной, которая располагалась здесь же, на втором этаже. Оттуда слышался заливистый смех и женские голоса, им вторил хрипловатый грудной голос Матвея.
И это обещанное «никто не потревожит, никого не впущу». Юлька затравленно огляделась, пытаясь сообразить, как ей незаметно ускользнуть, взгляд упал на стол, на краю которого лежал ее мобильный телефон. А еще стоял поднос, накрытый льняной салфеткой, отделанной кружевом.
Потянувшись к телефону, она нашла номер Гончарова и, не раздумывая, набрала.
– Слушаю Вас, Юлия Владимировна, – раздалось его веселое.
– Ты что за гарем устроил в доме? – зашипела она.
– Вы уже освободились? – как будто не слыша ее, продолжил он. – Требуете явиться? Хорошо, скоро буду, только провожу девчонок!
Юлька бросила трубку, встала с кушетки, проскользнув в ванную комнату, немного привела себя в порядок, а вернувшись, столкнулась в дверях с Гончаровым.
Испуганно прижавшись к дверям, замерла на месте, а потом, прошмыгнув мимо него, скользнула под покрывало, устроившись на кушетке.
– Тебе идет моя рубашка, дорогая! – заметил он, улыбнувшись. – Как спалось?
– Что за девчонок ты развлекал? И который час?
– Твоя сестра приходила, ты же назначила ей аудиенцию!
– Она должна была позвонить!
– Она звонила и не раз! Твой телефон звенел на весь дом. Звонила твоя тетя, затем Александра, какой-то мужик, Настасья и еще неизвестно кто! Сначала я пытался отвечать, потом просто поставил на вибросигнал, потому что дело это зряшное! – пояснил он, усаживаясь на кресло у стола и наливая себе виски.
– Ты отвечал на мои личные звонки? – не поверив, переспросила девушка.
– А что мне оставалось делать? Если бы я не ответил, твоя сестра явилась бы сюда без приглашения и нашла тебя или же подняла на уши все Сиренево. А так я любезно согласился показать ей Большой дом и флигели, даже сводил на конюшню. Знаешь, она у тебя шустрая девица. Потом пригласил ее и администратора из визит-центра, которая согласилась провести экскурсию вместо тебя, выпить чаю!
– Боже, неужели я все проспала? – застонала девушка, откидываясь на подушку.
– Не все, а всего лишь половину рабочего дня! Время близится к полудню! Поешь, под салфеткой сырный суп с фрикадельками и кусок курицы, фаршированной блинами! Кухня в усадьбе, скажу я тебе, далека от изыска, но кормят вкусно и очень сытно! Еще есть кофе и ватрушки! – стал перечислять он.
Юля убрала салфетку и потянулась к подносу. Еще теплая еда источала аппетитный аромат, и Шарапова, почувствовав, как в животе заурчало от голода, взяла ложку.
Девушка ела, а Матвей, потягивая виски, не сводил с нее пристального взгляда. Она не обращала на него внимания, получая удовольствие от обеда и кулинарного мастерства повара, не думая о том, как выглядит в глазах Гончарова. А он смотрел и невольно вспоминал тех, с кем проводил время и развлекался все эти годы, и не мог припомнить ни одной, которая бы, сидя перед ним полураздетой, взлохмаченной и заспанной, уплетала ватрушку за обе щеки, не думая о калориях и нисколько не заботясь о впечатлении, которое производит. Ее непосредственность, проявляющаяся в таких простых вещах, обезоруживала, шокировала и ставила в тупик. Он помнил, как она рассказывала ему о деревне, где провела большую часть жизни, и сейчас тоже продолжала здесь жить. Это, безусловно, проявлялось в каких-то мелочах… Юля была изменчива. Нет, даже не так. Он не знал, какая она, несмотря на то, что они провели вместе ночь. Мужчина получил ее, но сейчас отчетливо понимал, она все так же недоступна для него.
– Я и не знал, что ты такая обжора! – заметил он, усмехнувшись.
– Я голодная, а наш шеф-повар бесподобно готовит!
– Не оправдывайся, мне нравится смотреть, как ты ешь!
Юля засмеялась.
– Неужели? И что тебе еще во мне нравится? – игриво поинтересовалась она.
– Перечислить? – спросил он, поднимаясь со стула.
– Не надо, – все еще смеясь, покачала она головой и встала с кушетки. – Тебе лучше отвернуться! Я хочу одеться! – попросила она.
Его темные брови взметнулись в немом удивлении.
– Думаешь, есть что-то, что я не успел разглядеть ночью?
Юлька изогнула одну бровь, выжидающе глядя на него, но заставить себя быть серьезной никак не удавалось, улыбка, помимо воли, играла на губах.
Преувеличенно тяжело вздохнув, Матвей отвернулся и отошел, сунув руки в карманы брюк.
А Юля сбросила рубашку и стала торопливо одеваться. И только застегивая последнюю пуговку на блузке, девушка подняла глаза. Взгляды их встретились в зеркале, что висело над камином. Гончаров смотрел на нее немигающим взглядом. Юлька показала ему язык и направилась к выходу.
– Вечером я тебя так просто не отпущу, так и знай! – предупредил он.
Юлька, не найдясь с ответом, покинула номер.
Вторую половину дня она занималась привычными делами, долго обсуждала предстоящее мероприятие с представителями дипломатического корпуса, потом подписывала накладные на отгрузку фруктов и цветов, зашла в визит-центр справиться о делах и выпить капучино, затем были еще рабочие звонки и решение производственных вопросов.
Было около семи, когда Шарапова закрыла крышку ноутбука и собрала документы, пряча их в стол. Рабочий день подошел к концу, и можно собираться домой, а Юлька медлила. Домой идти не хотелось, но и здесь сидеть она не могла. Матвей, после того как она покинула его комнату, не появлялся. В доме царила тишина, и девушка даже не знала, ужинал ли он и где сейчас находится.
Взяв в руки телефон, вспомнила, что так и не позвонила тетушке, да и мужчине, который настоятельно просил позвать ее к телефону. И домой она тоже не звонила. Может, вызвать такси и уехать в город? Перспектива ночевать одной в квартире так себе, но другого выхода не было. Сняв с вешалки пальто и сумочку, Юлька погасила свет в кабинете и открыла дверь, едва не налетев на Гончарова, который держал в руках стакан с виски и бокал с вином, собираясь постучать.
– Судя по всему, рабочий день у главного администратора наконец закончился? – с улыбкой спросил он, не обращая внимания на пальто и сумочку в ее руках. – Выпьешь со мной, пока сервируют стол к ужину? – Матвей протянул ей бокал с вином, жестом приглашая следовать в парадную.
Юлька приняла бокал и, подумав немного, бросила сумочку и пальто на банкетку, отправилась за ним.
Пока официант заканчивал сервировать стол и подавал им горячее, Юлька молчала, неторопливо потягивая вино, которое принес Гончаров. Молчал и Матвей, вертя в руках стакан с виски, в котором звенели кубика льда. Когда официант, пожелав им приятного аппетита, удалился, девушка потянулась к сырной тарелке, а мужчина, расправив салфетку, отодвинул стакан и взялся за столовые приборы, намереваясь опробовать фаршированного леща, которого им подали.
– Как прошел день? – нарушая молчание, спустя некоторое время спросил мужчина.
– Хочешь сказать, его остаток? – с улыбкой уточнила она. – Плодотворно! Решили все вопросы с посольством, отгрузили цветы и овощи, открыли бронь на Рождественские музыкальные вечера, уточняем количество гостей на Осенний бал, ну и, конечно, занимаемся подготовкой. Культурная жизнь усадьбы набирает обороты, и мне это нравится. Все больше людей приезжает сюда для фотосессий и прогулок. Сегодня еще один цветочный магазин звонил и предлагал сотрудничество. А чем занимался ты? Неужели отправился вслед за моей сестрицей? Или все же администратор приглянулась больше? – чуть приподняв брови, спросила она, не скрывая кокетства.
– Они обе были бы не против, и в надежде понравиться из кожи вон лезли, но… Я еще не насытился тобой, – признался он. – Просто не хотел мешать. Поработал немного, потом задремал… Спустился к реке и там гулял до ужина. Думал. Послушай, дорогая, Андрей Михайлович в курсе, что ты купила себе квартирку в городе? – сменил он тему разговора.
– Я не помню, говорила ему об этом или нет.
– Скорее всего, нет, если бы говорила, он непременно предложил бы сделать ремонт. Почему ты не сказала ему?
– Он же мне не родственник! Старовойтов и так много сделал для меня! Мы с ним и его женой в очень хороших отношениях, но не настолько, чтобы вешать на него ремонт. К тому же я не особо торопилась. Да и после покупки квартиры с деньгами было туговато, – честно призналась она.
Говорить с Матвеем о таких бытовых, приземленных вещах было непривычно, даже неловко, но вместе с тем его участие и озабоченность ее делами была приятна. Вчерашняя ли ночь была тому виной или особенная атмосфера усадьбы, но сегодня Гончаров был настроен на серьезный разговор. Вчерашняя ночь сблизила их, и, что бы там ни было дальше, произошедшее навсегда останется между ними. Как, впрочем, и ощущение близости, которому девушка противилась и пыталась гнать, а оно не проходило…
– Ты на самом деле намерена переехать?
– До вчерашнего дня надеялась, что это произойдет не так скоро, мне вполне комфортно у бабушки, но теперь…
– Твоя сестра сказала, ваши родители разводятся! Именно поэтому они вернулись из Германии? У тебя проблемы с родителями? Ты ведь снова не торопишься домой.
– Я не в курсе проблем, которые возникли между матерью и отчимом! Мне было пятнадцать, когда они уехали, мы давно перестали быть близкими людьми! Более того, я не удивлена разводу! Даже странно, как смогли они так долго быть вместе.
– Чужая жизнь – потемки, – заметил мужчина.
– Да, а ее жизнь – непроглядная тьма, – с некоторой горечью добавила она. – И еще ложь!
– Ты сейчас об истории с Четвертинским? Странная история, темная и дикая, вот честно, – задумчиво произнес он.
– Не хочу об этом говорить! Просто не могу, – прошептала она, отворачиваясь.
– Хорошо, не будем, – легко согласился Гончаров, закуривая. – Давай сегодня не поедем к тебе? Останемся в Сиренево? – в очередной раз Матвей заговорил о другом. – И раз уж мы вспомнили о Четвертинских, предлагаю продолжить вечер в парадной гостиной! Однажды я слышал, как ты играла на пианино. Сыграешь для меня что-нибудь?
– Тебе нравится классическая музыка? – удивилась Шарапова.
– Мне нравится хорошее исполнение. Или ты думала, что я слушаю «Руки Вверх»? Конечно, мне ближе американский рок или джаз, но и в классике я кое-что смыслю, – признался он.
– У тебя сегодня какое-то странное настроение, – отметила она, посматривая на мужчину.
– Почему?
– Ты не остришь, не иронизируешь, не подтруниваешь, – стала перечислять девушка.
Гончаров засмеялся и не ответил.
– Хочешь еще вина? Или, может быть, кофе? – уточнил он, кивая на ее пустой бокал.
– Лучше вина, – сказала она, поднимаясь из-за стола.
Когда Гончаров вошел в гостиную, Юля уже открывала крышку старинного пианино с четырьмя педалями, изготовленного в Чикаго в девятнадцатом веке фирмой «GROWN». Инструмент был очень редким и дорогим антиквариатом. А для нее еще и очень значимым, потому что его доставили из дома Анастасии Александровны в Праге. Многие годы та играла на нем. Каждый раз девушка с благоговейным трепетом усаживалась за пианино и касалась клавиш. На крышке лежали ноты. Шарапова выбрала что-то наугад, поставила на пюпитр и несколько минут сидела, опустив руки на колени.
Мужчина поставил бокал с вином на крышку пианино и отошел, удобно устроившись на диване, что стоял у большого окна, напротив пианино. Закинув ногу за ногу, Гончаров закурил, а пальцы Юли после минутного молчания коснулись клавиш.
Звуки музыки, встрепенувшись, взлетели вверх и постепенно заполнили пространство комнаты. Пальцы девушки, казалось, едва касались полированной поверхности клавиш, но в то же время в ее легком покачивании и прикованном к нотам взгляде так явно прослеживалась самозабвенность и страсть, с которой она отдавалась музыке.
Сигарета тлела, зажатая меж пальцев, а мужчина растворялся в звуках «Фантазии» Шопена, которые то взлетали, то замирали под умелыми пальцами пианистки, забывая обо всем. Когда пальцам стало горячо, мужчина вздрогнул и, будто очнувшись, бросил окурок в пепельницу, одну из многих, которые по просьбе Юли были предупредительно расставлены горничной по всему дому.
Гончаров встал, глотнул виски и подошел к пианино.
– Говорят, на огонь и воду можно смотреть бесконечно, я бы добавил к этому еще и порхание пальцев по клавишам. В этом есть определенная магия! Браво, дорогая! Это было бесподобно! И очень профессионально! – он поставил стакан на крышку инструмента и несколько раз хлопнул в ладоши. – Ты ведь окончила музыкальную школу по классу фортепиано, насколько мне известно, почему, получив два высших образования, не связала свою жизнь с музыкой и не повторила успех бабушки? Ведь у тебя определенно есть талант и призвание, да еще и наследственность.
– Не знаю, – честно призналась девушка, убирая пальцы с клавиш и оборачиваясь к нему. – Я с удовольствием ходила в музыкальную школу и окончила ее с отличием, все эти годы дома часто садилась за инструмент, разучивая и разбирая новые произведения. Безусловно, у меня есть любимые. И здесь я периодически что-то исполняю для гостей, но никогда не думала связать свою жизнь исключительно с музыкой. Родственники настаивали на реальной профессии, и я с ними была согласна. К тому же и с языками у меня проблем не было, уже на первом курсе стала подрабатывать переводами, а к пятому у меня были постоянные клиенты. Музыка всегда для меня была отдушиной, возможностью забыться и отстраниться от всего.
– А как же «Школа туризма»? – спросил он.
– Туда я поступила, когда начала работать в Сиренево. Мне казалось, что должна иметь специальное образование и во всем разбираться. Но теперь я понимаю, наверное, следовало бы на истфак поступить, чтобы стать экскурсоводом, или изучать искусствоведение.
– Мне кажется, ты и так неплохо справляешься со всем, что связано с Сиренево, а туристов, которые бывают здесь с экскурсией, да и отдыхающих тоже, куда больше интересует твоя личная история, связанная с Четвертинскими, чем, скажем, история создания вон той картины, – мужчина кивнул в сторону французского окна, рядом с которым висело большое полотно известного художника, написанное в начале двадцатого века.
– Вот как раз об этой картине мне пришлось искать информацию в интернете, как, впрочем, и о многих вещах и скульптурах, которыми обставлен Большой дом и флигели!
– Кстати, сегодня во время прогулки хотел зайти в один из них, но оказалось закрыто!
– Когда посетителей нет, мы закрываем оба флигеля. Если хочешь, завтра я организую тебе экскурсию.
– Хочу, – кивнул мужчина и снова сделал глоток. – Дома в курсе, что ты сегодня снова не придешь ночевать? – спросил он, меняя тему разговора.
– А я разве говорила, что останусь в Сиренево? – едва заметно улыбнувшись и приподняв брови, уточнила девушка.
– А я не спрашиваю, просто ставлю тебя в известность, что не отпущу! – склонившись, он приподнял ее лицо, коснувшись пальцами подбородка, заставил смотреть в глаза. – Позвони домой, бабушка точно будет волноваться! – попросил он.
– Хорошо, – она кивнула и отвернулась. – Пойдем погуляем?
– Зачем? У меня есть предложение получше, – кривовато улыбнулся он. – Сказать какое?
– Нет, раз я остаюсь, мы пойдем гулять! – ответила она и встала. – Встретимся через пять минут в холле!
Матвей тяжело вздохнул.
– Не понимаю, зачем тратить время впустую, – сказал он ей вслед. – Уже сейчас я мог бы ласкать тебя на кушетке у камина, это было бы куда приятней сырости и мрачности старого парка!
– Почему ты каждый раз оттягиваешь неизбежное? Ты ведь тоже сейчас думаешь только о том, что будет через полчаса! – продолжил Гончаров, когда они вышли через веранду на улицу и, пройдя вдоль стены хоздвора, свернули к аллее, что пересекала старую часть парка. Здесь было уединенно и немноголюдно в любое время года, а уж сейчас они и вовсе были одни. Деревья-великаны обступали со всех сторон, пугая. Меж ними клочьями продолжал плавать туман. Свет одиноких фонарей почти не рассеивал мрака осенней ночи. К тому же заметно похолодало.
Они неторопливо брели по аллее. Матвей курил и держал ее за руку, а Юля не возражала.
– А как же романтика? – немного помолчав, спросила девушка.
– О, эта штука нам, мужчинам, может доставить немало хлопот! Когда девушка вспоминает о романтике, сразу становится ясно, ничего хорошего не жди! – засмеялся Гончаров. – И лучше сразу заканчивать!
– Почему? – обернулась к нему Юля. – Ты не похож на грубого мужлана, для которого важен лишь секс!
– Для меня в большинстве своем важны лишь удовольствия, все, которые только может предложить жизнь! Реальные, которые можно получить за деньги или в силу личного обаяния.
– Но ведь сердце и душу не купишь за деньги! – вырвалось у нее.
– А это важно?
– А разве нет?
– Нет, потому что вот с этого момента начинаются сложности, и ничем хорошим, как правило, они не заканчиваются!
– Ты не веришь в любовь?
– Нет, – Гончаров снова засмеялся.
– Неужели в Москве все так печально?
– Я бы сказал, честно!
– Неужели ни одна из всех дам, которые были с тобой, не признавалась тебе в любви?
– Нет, потому что они знали, со мной это не прокатит! А почему тебя это так интересует? Хочешь признаться мне в любви? – хохотнул он.
– Нет, – поспешно ответила Юля. – Конечно же, нет!
– Значит, я могу спать спокойно! – засмеялся мужчина, а Юля не заметила сожаления, прозвучавшего в его голосе.
Они дошли до ворот, что вели в поля и к старому кладбищу, а потом повернули обратно, но не стали заходить в дом через веранду, а, обойдя партер, подошли к балюстраде. Температура действительно понизилась к вечеру, стало проясняться. Туман еще висел над прудом и плыл над рекой, но отсюда уже были заметны огни деревни. И впервые за несколько дней на небе можно было увидеть звезды.
Остановившись, Юля подняла голову, пытаясь лучше рассмотреть созвездия.
– Завтра точно будет солнце, – заметила она.
А Матвей, преодолев расстояние, разделяющее их, обхватил ее руками и прижался к виску.
– Может, хватит уже этой романтики? Пойдем в дом, – хрипловато прошептал он.