В Сиренево они вернулись, когда уже сгустились сумерки, а в усадьбе и в деревне зажглись фонари. Поплутав немного в сумерках, они все же выбрались на проселочную дорогу и без приключений спешились у ворот имения. Конюх, дожидавшийся их, забрал лошадей, а они отправились в Большой дом, где в холле был предупредительно оставлен свет. Матвей поднялся к себе, а Юля, сбросив куртку, отправилась в буфетную, где для них были заботливо укутаны в полотенце горшочки с бужениной; под салфеткой, посыпанные сахарной пудрой, были спрятаны булочки с черникой. Здесь же стояли тарелки с овощной и мясной нарезкой, клюквенный морс в графине и бутылка красного вина.
Пока Гончаров отсутствовал, Юля быстро все это перенесла в столовую и стала сервировать стол. Столовая, как и все комнаты первого этажа, была парадной. Светлая и просторная, окрашена в бледно-зеленый цвет и дополненная великолепным столовым гарнитуром из карельской березы. Большой стол, засланный ажурной скатертью, запросто мог вместить с десяток человек. Стулья были обиты пестрым ситцем. Такой же была обивка дивана под огромным зеркалом, а кайма на портьерах цвета весенней травы. Буфет, напольные часы и жардиньерки меж окон, на которых стояли цветы, в тон гарнитуру, дополняли интерьер. На стенах висели картины, а стол сервировали настоящим кузнецовским фарфором, изготовленным в Вербилках в начале двадцатого века.
Юля заканчивала сервировать стол, когда услышала шаги Гончарова. Он легко сбежал по лестнице и появился в проеме распахнутых дверей, обеими ладонями приглаживая зачесанные назад волосы. Парадная столовая хоть и была просторной, но когда Матвей вошел, Юльке стало в ней тесно. Стены комнаты, как и вчера, отгораживали их от всего мира, и она снова чувствовала смущение. Закусив нижнюю губу, продолжила накрывать на стол.
– Французское? Ну что ж, попробуем, – заметил он и стал наполнять бокалы.
Потом отодвинул для нее стул, помогая сесть, и уселся сам, потянувшись к мясной нарезке.
– Не знаю, как ты, а я проголодался, – сказал он. – Приятного аппетита!
– И тебе, – произнесла девушка и положила на тарелку несколько брусочков огурца, подумав, добавила мясной нарезки и взяла кусочек хлеба. Несмотря на то, что весь день она почти не ела, аппетита не было. Матвей, взглянув на ее тарелку, лишь вопросительно приподнял брови, но предпочел промолчать.
Когда первый голод был утолен и выпит второй бокал вина, Гончаров откинулся на спинку кресла и достал сигарету.
– Подобный образ жизни несколько непривычен, но мне нравится, – сказал он, окидывая красноречивым взглядом комнату. – И теперь я понимаю те отзывы, которые писали люди, побывавшие в усадьбе. Они искренние. Здесь жизнь замедляется! Мне после Москвы и других европейских столиц отчетливо это видно. Сиренево – то место, куда хоть раз следует приехать, чтобы остановиться, осмотреться и, возможно, даже переосмыслить многие вещи!
– Есть что переосмысливать? – улыбнувшись, поинтересовалась девушка.
– Я бы сказал, есть о чем задуматься, – ответил он.
– Неужели? – она удивленно приподняла брови.
– Да, даже если тебя это и удивляет! Здесь жизнь можно поставить на паузу, но задерживаться нельзя. Неспешное течение жизни и расслабленная атмосфера могут засосать, не выберешься. Такая жизнь не для меня. Но должен сказать, у тебя и людей, которые здесь работают, получается делать так, чтобы отдыхающие чувствовали себя так, словно перенеслись в другую эпоху! – совершенно серьезно заметил он.
– Спасибо, Матвей Юрьевич, мы стараемся! – все так же улыбаясь, кивнула она. – И сколько же ты выдержишь здесь? – спросила Юля, наливая себе морс.
Гончаров пожал плечами.
– Я не тороплюсь, – неопределенно сказал он.
– Могу поспорить, тебе все это скоро надоест!
Матвей засмеялся.
– Если только куш определять буду сам, можно и поспорить! Спорим? – он протянул ей через стол руку.
– Нет, в другой раз! Неужели не заскучаешь по Москве? Клубам? Работе, наконец?
– По Москве – нет. Клубы… Здесь же тоже есть где поразвлечься? Вот ты с подружками куда ездишь?
– В «Черное Золото». Это лучший развлекательный центр в нашем городке! Там есть боулинг и дискотека. А еще приличный ресторан и танцпол.
Гончаров усмехнулся.
– Звучит многообещающе! А ты говоришь, заскучаю! Мы ведь съездим в этот ваш центр? Проведешь для меня экскурсию?
– Посмотрим, – неопределенно пожала плечами Юля. – Ты в курсе, кстати, что новый начальник техслужбы завтра будет принимать экзамены у всех сотрудников Сиренево? – уточнила Шарапова и незаметно, как ей казалось, сбросила звонок на мобильном. Который раз звонили с незнакомого номера, и Шарапова подозревала, что это мать.
– Чего? – протянул Гончаров, и брови у него сошлись на переносице. – Какой экзамен?
– По технике безопасности, пожарной безопасности и охране труда!
– А он не забывается? Это не в его компетенции!
– Он считает иначе! Вчера пытался построить меня, а сегодня досталось визит-центру! Александра звонила в истерике!
– Ладно, я завтра с ним поговорю!
– Пожалуйста, разберись, иначе я вынуждена буду позвонить Старовойтову и попросить избавить нас от него! Он превышает собственные полномочия.
– Я все решу! А кто тебе все время названивает? – спросил он, кивнув на телефон, экран которого снова засветился.
– Не знаю, но разговаривать мне сейчас не хочется!
– А если это родные? Вдруг что-то случилось?
– Нет, это не из дома!
В приподнятых бровях Гончарова читался явный вопрос и некоторое недоумение, но Юля не стала развивать эту тему, а он и не настаивал.
– Ты сегодня явно не торопишься, могу ли я надеяться, что передумала и останешься? – улыбнувшись, осведомился он.
– Ты прав, домой сегодня я не пойду. У нас гости, посему вызову такси и поеду в город. Если помнишь, у меня есть квартира. Переночую там, а утром вернусь. У меня завтра экскурсия, в среду обычно приезжают за цветами, овощами и фруктами. Да и прием в субботу, нужно еще согласовать флористику, освещение, спиртное и музыкальное сопровождение.
– Я понял, – кинул Гончаров. – Могу я отвезти тебя?
– Не стоит утруждать себя… – начала было Юля.
– И все же я настаиваю, – перебил мужчина.
– Ладно, – кивнула она и потянулась к бокалу с вином.
И так как Юля продолжала сидеть, Гончаров подлил ей и себе еще вина и стал рассказывать о близящемся мероприятии, которое они собирались провести в Сиренево в начале ноября. Благотворительный осенний бал должен стать значимым событием. И у отдела маркетинга и пиара есть по этому поводу мысли и идеи. Гончаров говорил, сбиваясь на другие истории и людей, которые работали с ним или были просто случайными попутчиками. Рассказывал он увлечено и интересно, и было совершенно ясно, Матвей не соврал, когда сказал, что действительно дорожит своей работой. И, возможно, это было единственное, что мужчина по-настоящему воспринимал всерьез.
Шарапова смотрела на него, встречая взгляд темных блестящих глаз, видела белозубую улыбку и ямочки на щеках, слушала его хрипловатый голос и смех, и чувствовала какое-то странное томление, растекающееся по венам. Сердце учащало ритм, вызывая лихорадочную дрожь и жар, который обжигал. Его близкое присутствие не просто подчиняло, оно рождало цепную реакцию в ее теле, которое изнывало и жаждало прикосновений его сильных, теплых и умелых рук. Это вызывало и отвращение, и желание, настоящее физическое желание. А она ведь, будучи уверена в собственной фригидности, и не думала, что может подобное испытать.
Юля смотрела на него и понимала, мужчина ей нравится. Нет, не так, как Ариан, но она могла по достоинству оценить и его улыбку, и ямочки, но главное, конечно, его сильное, натренированное тело. Он привлекал девушку физически, в этом не было ничего возвышенного и духовного. Гончаров волновал и вызывал желание, напоминая о том, что она живая. И пусть у нее почти не было опыта в делах интимных, но, может быть, с ним это не главное?
Она оттягивала свой отъезд, хотя все уже было съедено, и морс выпит, и булочки исчезли с тарелки.
Когда Матвей в очередной раз замолчал, закуривая сигарету, Юля встала из-за стола и принялась убирать тарелки, надеясь, что он не видит, как дрожат руки. Пока она относила посуду в буфетную, мужчина успел подняться к себе, взять куртку и ключи от машины. Когда они выходили из дома, Гончаров погасил свет и запер двери. И этот, казалось бы, безобидный жест лишь усилил волнение Шараповой. Сегодня, сейчас, в каждом его движении, жесте и поступке ей чудилось нечто, говорящее само за себя. У нее не хватало сил и воли, чтобы собраться, взять себя в руки и не позволить ему одержать победу, уложив ее в постель.
В машине они почти не разговаривали. Юля час от часу указывала ему дорогу и уже почти у самого въезда во двор достала мобильный и набрала домашний номер, мельком взглянув на время, о котором в этот вечер она предпочла забыть. Часы показывали одиннадцатый час.
Как она и надеялась, трубку взяла бабушка.
– Бабуль, привет! Прости, не могла позвонить раньше! Возникли неотложные дела в городе, я задержалась, сегодня меня не ждите! Останусь ночевать в квартире! Вернусь завтра утром! Приеду на такси! – быстро сказала она и, не дожидаясь ответа, отключилась.
– А скажи-ка мне, дорогая, что за гости к тебе пожаловали? – спросил мужчина, не оборачиваясь к ней и задумчиво потирая подбородок.
– Мама и сестра вернулись из Германии! А что? – она повернулась к нему.
– Ничего, – покачал он головой и больше ничего не сказал, паркуясь на стоянке у подъезда.
Отстегнув ремень безопасности, Юля вышла из машины и, не оглянувшись, пошла к подъезду, ускоряя шаг, всерьез надеясь, что удастся захлопнуть тяжелую дверь прямо у него перед носом. И у нее почти получилось, но в самый последний момент Гончаров все же удержал дверь, а Юля, сорвавшись с места, бросилась вверх по ступеням.
Он нагнал ее на площадке, между вторым и третьим этажом. Схватил за руку, останавливая, и прижал к стене.
– Что это значит, дорогая? – хрипловато и вкрадчиво спросил он, склоняясь к ней. – Что за игры, моя красавица? – он поднял ладонь, намереваясь коснутся ее щеки, но Юля, нырнув ему под руку, увернулась и звонко засмеялась.
– А это догонялки, Матвей Юрьевич! Всего лишь догонялки! Вы что же, в детстве не играли в них? А вот мы будоражили весь подъезд своей беготней! – все еще смеясь, ответила она, не выпуская его из поля зрения и пятясь наверх.
– Догонялки! – повторил он. – Вот значит, как! – и ринулся к ней.
Шарапова, взвизгнув и все так же заразительно хохоча, попробовала убежать. Но в этот раз он поймал ее почти сразу и, крепко обхватив руками талию, прижал к стене.
– А победителям приз полагался в вашей игре? – шепнул ей на ухо, обжигая щеку горячим дыханием.
Девушка попробовала отстраниться, но лучше бы она этого не делала. В какой-то момент дыхание их смешалось, губы оказались в опасной близости. Юлька беспомощно выдохнула и подняла к нему глаза, враз перестав смеяться. И в то же мгновение губы Гончарова, сухие и горячие, прикоснулись к ее губам, завладевая ими настойчиво, властно, почти грубо. Это не было неожиданно, но все равно ошеломило, однако она не оттолкнула его. Неуверенно, несмело ее руки потянулись вверх, касаясь его сильной шеи, обнимая, зарываясь в волосы, а губы, дрогнув, ответили на поцелуй – ненасытный, пьянящий, страстный. Мужчина все сильнее сжимал ее в объятиях, а губы покрывали поцелуями глаза, лоб, щеки, подбородок, шею, заставляя ее откинуть голову назад.
– Не могу больше без тебя… – прошептал он, прижимаясь губами к ее ушку.
Уж неизвестно, чем бы все закончилось, если бы вдруг внизу не брякнула тяжелая дверь.
Юля встрепенулась и отвернулась, а Гончаров уткнулся лбом в холодную стену. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки.
– Где ты живешь? – спросил он, отстраняясь.
– На четвертом этаже, – она собралась отойти от него, но Гончаров не позволил.
– Идем, – он взял ее за руку и повел за собой.
Юля с трудом отыскала в сумочке ключи от квартиры, но вставить их в замочную скважину сразу не получилось. Матвей не сводил с нее взгляда, а у девушки дрожали руки.
Не говоря ни слова, мужчина взял ключи и сам открыл дверь. Юля вошла и включила в прихожей свет, потом в коридоре и на кухне, куда прошла и обернулась, глядя на Гончарова, который последовал за ней, но не приблизился. Обопершись о столешницу, мужчина играл брелоком с ключами и, глядя на нее из-подо лба, хмурился. Он будто чего-то ждал, хотя и знал, она не станет протестовать, если он приблизится.
– Матвей, – начала она, понимая, что должна ему об этом сказать, нет, не для того, чтобы остановить или охладить пыл, скорее потому, что страшилась разочарования и сожалений.
– Слушаю тебя, дорогая? – вкрадчиво откликнулся он.
– Послушай, если ты решил, что, затащив меня в постель, получишь феерическое удовольствие, то, боюсь, тебя ждет разочарование! – выпалила она.
Гончаров в ответ лишь вопросительно приподнял брови, ожидая продолжения.
– Я… Я не смогу… Я вообще фригидна!
– Это с чего вдруг ты так решила? – уточнил он, стараясь говорить серьезно и сдержать смех, но ямочки все равно заиграли у него на щеках.
– У меня были мужчины…
– Мужчины? – удивленно переспросил.
– Ладно, мужчина. Один. И ему не понравилось. И мне тоже! Вот!
– Этот твой мужчина был полным профаном и болваном, который ничего не знает о женском теле! И он не знал тебя! Ты умеешь быть холодной и неприступной, но внутри чувственна и темпераментна, сексуальна и горяча… Он, этот твой мужчина, просто не знал, где спрятаны потаенные струнки твоего тела, а я знаю. Тебе будет хорошо, я обещаю. Иди ко мне! – не попросил, приказал он нетерпеливо.
Юлька закусила нижнюю губу, чувствуя, как подкашиваются коленки.
– Мне нужно в ванную, – пролепетала она и бегом кинулась в коридор, чувствуя себя при этом глупой, жеманной трусихой.
Матвей снова потянулся за сигаретами, ощущая острую необходимость в спиртном, которого здесь, конечно же, не было.
Шарапова, оказавшись в ванной, трясущимися руками стала расстегивать молнию на куртке, потом сняла с себя всю одежду и бросила на пол. Открыв стеклянные дверцы душевой кабинки, девушка ступила на кафельный пол молочно-кремового цвета, коим вся ванная комната была отделана.
Повернув хромированную ручку крана, она подняла лицо и закрыла глаза, позволяя «тропическому» душу обрушивать на нее горячие водяные струи.
Из-за шума воды девушка не услышала, как в ванной комнате открылась и захлопнулась дверь, которую она не стала запирать на защелку. Просто прохладный воздух вдруг коснулся обнаженного тела. Юля вздрогнула и, обхватив себя за плечи руками, собралась обернуться, но сделать этого не успела. Сильные руки притянули ее к себе. Спиной она уткнулась в его широкую грудь, его ноги коснулись ее ног.
– Не хочу больше ждать, – прорычал он, захватив губами мочку уха.
Шарапова беспомощно ахнула и закрыла глаза. Ее руки, прикрывающие грудь, безвольно опустились. Наклонившись, Матвей коснулся губами ее нежной шеи, проложил дорожку к углублению ключицы и неторопливо слизал капельки влаги на безупречном атласе кожи. А ладони его заскользили вниз и переплелись с ее пальцами.
Он так резко развернул ее к себе, что девушка, не сдержавшись, приглушенно вскрикнула. Прижавшись к стене, несколько бесконечно долгих секунд широко распахнутыми глазами она вбирала взглядом все изгибы и бугристости его тела. Капельки воды стекали по смуглой коже, теряясь в темной поросли волос на груди и убегали вниз, куда Шарапова не осмеливалась перевести взгляд.
Матвей оперся руками о кафель и, склонившись, прильнул к ее губам страстным, неистовым поцелуем, который неожиданно заканчивался, потом начинался снова.
Наконец Юлька, оттолкнувшись от стены, прижалась к нему и, обвив руками шею, ответила на поцелуи, более того, ее губы заскользили по его шее, где судорожно ходил кадык, потом опустились к груди.
Сердце глухо стучало в груди мужчины, и прерывистое, хрипловатое дыхание вырывалось из горла. Он позволял девушке ласкать себя, хоть и чувствовал, выдержка изменяет ему. Ее нерешительные, робкие и бесконечно нежные прикосновения заставляли содрогаться от невыносимого, почти мучительного наслаждения. В ее несмелых ласках не было ничего изощренного или необычного, но это были ее прикосновения. Во всем была она, Юля Шарапова, та таинственная девушка, о которой он столько мечтал и не смог забыть даже спустя шесть лет.
Погрузив пятерню в ее мокрые волосы, струившиеся вдоль спины, он заставил Юлю выпрямиться и снова прижался к губам обжигающим поцелуем. Матвей дотронулся рукой до высокой груди. Провел по ней ладонью, словно невзначай задевая сосок, и почувствовал, как напряглось ее тело. Мысленно усмехнувшись, сжал его между пальцами.
Юльке вдруг показалось, что в нее вонзилось множество невидимых стрел, таким острым и сладким было удовольствие, пронзившее ее, когда Матвей коснулся груди.
Почувствовав, что задыхается, она с трудом оторвалась от его губ и стала хватать ртом воздух, уткнувшись в его плечо. А губы Матвея приникли к ее шее, а потом двинулись вниз…
Когда его губы захватили ее сосок, как бы пробуя на вкус, Юлька слабо вскрикнула и стала сползать по стенке. Ноги не держали. И она упала бы, если бы мужчина не подхватил ее и не прижал к себе.
– Пойдем отсюда! – шепнул он.
Юлька смогла лишь покачать головой.
– Я не могу… Не хочу… Давай здесь… – ее прерывистый шепот был ему ответом.
Сейчас ей хотелось только одно – почувствовать его внутри себя.
И Гончаров исполнил желание.
Мужчина чуть приподнял ее, заставляя обхватить его ногами, и прижал к стене. Матвей вошел в нее одним мощным движением, и мир вокруг перестал существовать, взорвавшись мириадами огней.
Юлька, кажется, кричала от удовольствия, беспрестанно повторяя его имя и царапая спину, но, находясь за пределами реальности, утопая в океане наслаждения, не замечала этого.
Каждый раз, когда Матвей погружался в нее, казалось, она не выдержит больше, умрет. И вместе с тем понимала, что умрет и в том случае, если он ее отпустит…
Девушка то извивалась в его руках, то замирала, уткнувшись лицом в его шею.
Кольца на его пальцах больно впивались в кожу, и это, кажется, было единственным, что связывало девушку с реальностью. В какой-то момент открыв глаза, она увидела лицо Матвея, искаженное судорогами удовольствия. Он смотрел прямо ей в глаза, но как будто ничего не видел. Гончаров все сильнее прижимал ее к стене душевой кабины, темп его движений ускорялся.
Юлька поняла, что сейчас должно произойти, и очередная волна удовольствия прокатилась по ее телу. Закрыв глаза, она прижалась к нему сильнее и почувствовала, как от непередаваемого удовлетворения содрогается его тело.
Гончаров покачнулся, и, чтобы не упасть, ему пришлось отпустить девушку и опереться руками о кафель. Он прижал ее к стене и уткнулся лицом в мокрые волосы.
Сердце гулко стучало в груди, дыхание не желало выравниваться, но все же он сразу уловил мелкую дрожь, прошедшую по телу Юли, и то, как она невольно поежилась. Вода больше не текла, а он, если честно, не мог вспомнить, кто и когда ее выключил.
Отстранившись, он заглянул ей в лицо и увидел, как на щеках дрожат длинные ресницы. Острая необходимость увидеть ее глаза охватила его. Гончаров нежно провел ладонью по ее щеке и приподнял двумя пальцами подбородок. Ее ресницы встрепенулись, открывая темные, таинственно мерцающие глаза. Мужчина смотрел в них и не мог отвести взгляд.
– Матвей! – он не сразу понял, что она зовет его.
Опустив взгляд ниже, наткнулся на ее полные, красиво очерченные губы.
Гончаров медленно провел по ним пальцем, желание целовать и любить ее снова, словно вспыхнувший уголек, зародилось в глубине его естества.
Мужчина склонился к ней и хотел коснуться губ, но внезапно на них обрушились струи холодной воды. Ее смех, тихий и хрипловатый, нежный и безумно чувственный вернул его к действительности.
Быстрым движением он завернул кран и, подхватив ее на руки, вынес из душевой кабины. По дороге в комнату Юлька стянула с крючка большое полотенце и прижала к груди.
В комнате царил полумрак, который рассеивал лишь свет из прихожей.
Он опустил Шарапову на диван и, склонившись, легко коснулся губами ее ушка.
– Ты побудешь без меня минутку?
В ответ она смогла лишь кивнуть.
Он снова ушел в ванную, а Юля, завернувшись в плед, стала вытирать полотенцем мокрые волосы.
Пальцы медленно перебирали пряди, а взгляд, не мигая, был устремлен к окну, не занавешенному шторами.
То, что произошло в ванной комнате, потрясло и ошеломило, обезоружило и обескуражило. Это и отдаленно не походило на тот ее первый раз. Она и представить не могла, что удовольствие от физической близости может быть таким сильным, даже не предполагала, что способна его испытать. И уж тем более не ожидала, что человеком, который подарит ей такое наслаждение, станет Матвей Гончаров. Ведь все эти годы она пыталась сбежать от него, а сейчас уже не хотелось. В сложном хаосе чувств, царившем в душе, она вряд ли была способна разобраться так сразу. Но в одном была уверена наверняка: все, что произошло, доставило ей немыслимое удовольствие. Каждое прикосновение мужчины, каждый поцелуй был приятен. И не было ни стыда, ни смущения, ни тем более отвращения, коего она так опасалась.
Но… Что-то подсказывало, все произошедшее – только наваждение, сон, мираж. Просто сейчас ночь, они одни и хотят друг друга. Придет утро – и все исчезнет, оставив лишь неловкость.
Юля долго пыталась противиться и противостоять тому, что случилось между ними. Матвей победил, получив желаемое, но она не чувствовала себя проигравшей или униженной.
«Может быть, завтра эти чувства и станут горьким осадком после ночной эйфории, но не сейчас. Да и какая разница, что будет завтра, ведь произошедшее все равно не затронуло сердце!» – эта мысль пришла совершенно неожиданно и так поразила, что она забыла про мокрые волосы, и полотенце соскользнуло на колени.
Конечно, Шарапова не тешила себя надеждой, что станет для Матвея особенной. Для него существовало только неудержимое влечение, неожиданно вспыхнувшее желание, естественная потребность тела, которую мужчина хотел удовлетворить, и больше ничего. Однако осознание этого не причиняло боль и не вызывало негодования!
Ну и пусть он развлекался! Она ведь тоже… – эта мысль была неожиданной, но верной. Юля ведь тоже развлекается, получает удовольствие, развеивает тоску, в которой погрязла, но к чувствам происходящее не имеет никакого отношения! Причем с обеих сторон. Она не сожалела о случившемся, просто радовалась, что это произошло в городе, в ее квартире, вдали от посторонних глаз и Сиренево.
Задумавшись, девушка не услышала, как Матвей вышел из ванной и подошел к ней. Опустившись на диван, он обнял ее и прижал к себе.
– О чем задумалась? – спросил, легко коснулся губами ее шеи.
– Ни о чем! – Юлька повернула голову и потерлась о его щеку, заросшую щетиной.
– Знаешь, у тебя кожа, как атлас, – он водил губами по ее обнаженному плечу, а руки все сильнее сжимались на ее талии.
Юлька смогла лишь неопределенно хмыкнуть в ответ, чувствуя, как приятны его прикосновения.
– Ты случайно не держишь здесь спиртное? Бокал вина был бы сейчас кстати, – сказал он. – Хочешь выпить? Мы ведь можем организовать курьерскую доставку?
Юля снова молча покачала головой.
– А чего хочешь? – хрипловато и негромко уточнил он, зарываясь ладонью в ее волосы и заставляя обернуться к нему.
Она смотрела в его глаза и чувствовала, как от желания, которое снова разгоралось, все дрожит внутри, дыхание сбивается и лихорадит пульс. Губы ее чуть приоткрылись, а пальцы переплелись с его. Она поднесла его ладонь к губам и поласкалась об нее. Потом принялась поочередно целовать каждый палец. При этом не отводила от него взгляда, а у мужчины закипала кровь, и желание снова овладеть ею вспыхнуло внутри. И оно было не менее сильным и острым, чем десять минут назад.
Матвей сдернул плед, в который девушка была укутана, и опрокинул ее на спину, склоняясь над ней. Обвив руками шею мужчины, Юля запустила пальцы в его волосы и прижала голову к своей груди…
Шарапова лежала, прижавшись щекой к подушке, без смущения глядя на то, как он неторопливо передвигается по комнате, нисколько не стыдясь собственной наготы. Мягкий свет бра отражался отблесками на его смуглой, лоснящейся коже, играл на мускулистых плечах и груди. Без стеснения, даже с каким-то удовольствием рассматривая мужчину, Юля словно впервые видела его, подмечая и плоский живот, и узкие бедра, и сильные ягодицы, и пропорционально сложенное тело со стройными, что в общем-то не свойственно мужчинам, ногами. Это было каким-то прямо эстетическим удовольствием наблюдать за ним, будто перед ней не живой человек, а произведение искусства. Она смотрела на него и понимала, что желание прикоснуться к нему, попробовать на вкус снова рождается в ней. А Матвей, закурив, обернулся. Юля не отвернулась. Знала, свет бра высвечивает лицо, и он видит ее глаза. Она продолжала смотреть, чувствуя, как какое-то странное и обезоруживающее откровение переполняет ее. Так, если бы Гончаров не просто оголил ее тело, а еще и душу обнажил.