Кисть ее руки. Книга 2 - читать онлайн

1

В «Рюгатэе», в деревне Каисигэ и в местной полиции воцарился полный хаос.

Во-первых, все полицейские, похоже, страдали депрессией или потеряли способность говорить. Они перестали нам улыбаться, их приветствия стали сдержанными, а когда мы с ними заговаривали, отвечали односложно. Жители деревни, которые раньше, похоже, хоть как-то контактировали с членами семьи Инубо из «Рюгатэя», больше к ним вообще не приближались. Таким же образом местные смотрели даже на нас, обыкновенных постояльцев, и всякий раз, когда нам на дороге попадался кто-то из деревенских жителей, те заранее сворачивали, чтобы избежать встречи. Со мной, например, случилось такое по пути на почту, куда я шел, чтобы заплатить за отправку письма. Мне было неприятно, что со мной так обращались, как будто я болен неизлечимой инфекционной болезнью. Я впервые столкнулся с такой реакцией, которая, может быть, встречается только в провинции.

Наверное, стоит отметить, что мне снова довелось увидеть нечто похожее на призрак. Не то чтобы это был сам призрак, скорее всего лишь фигура, двигавшаяся за тростниковой дверью в проеме «Сибуита-но-ма», где была убита бабушка Кику Инубо, и отблеск фонаря, который, видимо, был прикреплен к его голове, быстро перемещавшийся из стороны в сторону.

Свет быстро погас, и, насколько я мог заметить, из «Сибуита-но-ма» в коридор никто не вышел. Когда на следующее утро я спросил об этом за завтраком, оказалось, что вчера вечером ни один из гостей не входил в «Сибуита-но-ма» и не делал ничего подозрительного. А раз так, в комнате мог быть только призрак.

Через два дня после того, как было обнаружено тело Ятодзи Томэганэ, договорились о проведении совместных похорон самого Томэганэ, бабушки Кику Инубо, а также Эрико Кураты. Тело Сатико Хисикавы забрали приехавшие за ним в полицейский участок Каисигэ ее родители и братья, которые отвезли его на машине к себе домой в Киото. При этом никто из членов семьи Хисикава не пришел в «Рюгатэй» поздороваться. Похороны Кэйгёку Онодэры к этому времени уже состоялись в городе Цуяма. Траурную церемонию по Харуми Накамару провели в ее доме в Каисигэ без тела. На церемонии присутствовала чета Инубо, но, похоже, к ним отнеслись довольно холодно. Эти факты хорошо иллюстрируют ситуацию, в которой оказалась семья Инубо в результате произошедших событий.

Учитывая обстоятельства, можно сказать, что ситуация не позволяла достойно провести похороны Кику Инубо в «Рюгатэе». Если бы это было сделано, то, вероятно, никто из деревни не пришел бы выразить свое сочувствие. С другой стороны, поскольку родители и брат Томэганэ давно скончались, устроить отдельно его похороны было некому. Поэтому мы решили устроить совместные похороны всех троих в крематории на окраине деревни. Все расходы по церемонии должна была взять на себя семья Инубо.

Все трое стали жертвами одного и того же преступления, а в деревне Каисигэ уже был прецедент подобных совместных похорон. Поэтому, как мне показалось, идея, хотя и несколько необычная, была принята всеми довольно легко. К тому же устроить похороны стоит немалых денег. Судя по всему, семья Курата была не особенно зажиточной, и когда семья Инубо предложила оплатить похороны, они, похоже, сочли это вполне естественным проявлением осознания владельцами «Рюгатэя» своей ответственности.

С 7 апреля, накануне намеченных на следующий день коллективных похорон, три гроба были помещены в зал ожидания крематория в Танафудзи на окраине деревни Каисигэ, недалеко от коллектора Татибана. Поминальную церемонию планировали провести в зале ожидания. Полагая, что люди будут избегать «Рюгатэя», получившего теперь самую негативную репутацию во всей деревне, рассчитывали собрать в зале крематория приличное количество скорбящих.

Утром в день похорон я был занят записью событий последнего времени. Я подумывал, если понадобится, снять копию и с этой записи, чтобы отправить ее Митараи в Осло. В предыдущей части описывались события до смерти Эрико Кураты. Сразу после того, как я вернулся в гостиницу, отправив первое письмо, была убита Кику Инубо. Поэтому в том письме Митараи не было информации о ее смерти. А еще позже было найдено и повешенное тело Ятодзи Томэганэ. Этого Митараи тоже не знал.

Утром в день похорон полагалось бы надеть траурный костюм, но, собираясь в эту невеселую поездку, я его, разумеется, не захватил. Я постарался по возможности одеться во все черное, но пришлось ограничиться всего лишь свитером и брюками вместо джинсов. Правда, за исключением членов семьи Инубо, все гости оказались в схожих обстоятельствах.

Танафудзи, где расположен крематорий, находится довольно далеко от «Рюгатэя». Я, горожанин, предпочел бы поехать туда на машине, но найти достаточно большую машину, вмещающую всех, было сложно, да и расстояние было все же не такое, чтобы невозможно было преодолеть его пешком, поэтому примерно через час после завтрака мы все вышли из гостиницы и направились вдоль реки Асикава. День был пасмурный, и к тому же направлялись мы на похороны, поэтому настроение наше трудно было назвать приподнятым. Я шел вместе с Морией и Сакаидэ, которые всю дорогу молчали. Мало того, что мы были подавлены всей этой ситуацией, никто не представлял себе истинную картину произошедшего, и все устали говорить об этом деле. Не было ни новой информации, ни новых версий. Поэтому все шли молча.

По пути мы проходили коллектор Татибана. Я увидел его впервые. Он выглядел немного иначе, чем я себе представлял. Как я и предполагал, в месте присоединения к реке Асикаве был устроен шлюз, через который часть воды из реки направлялась в накопительный бассейн, а оттуда на рисовые поля, и этот поток сам по себе напоминал реку. Канал, ведущий к рисовым полям, сначала проходил от края бассейна по подземному туннелю. На входе в туннель была установлена металлическая решетка, которая не пропускала в канал крупные куски мусора, а значит, и человек не мог бы пройти сквозь нее. Другими словами, это была уже часть оросительной системы.

Вода в водоеме выглядела не слишком чистой. В ней плавало множество кусков дерева и почерневшего пенополистирола, и казалось вполне естественным, что человек, искавший, где спрятать труп, мог подумать об этом месте. Берега водоема были по большей части выложены камнем, а кое-где залиты цементом. Там, где дорога, идущая вдоль берега, спускалась к кромке воды, шла небольшая полоска травы, а по кромке был вбит ряд тонких бревен, предотвращающих сползание в воду земли и песка. Водоем был довольно широкий, примерно как школьный спортивный бассейн.

Все видимое пространство вокруг занимали рисовые поля. Однако на другом берегу Асикавы был виден начинающийся неподалеку склон горы и заросли бамбука, спускающиеся к кромке воды. Рисовые поля на восточном берегу реки были не очень широкими, поскольку примерно в 50 метрах за ними начинался горный склон. Однако они далеко протянулись в направлении с севера на юг, из-за этого рисовые поля по восточному берегу Асикавы выглядели узкой длинной лентой. Дорога здесь в целом идет вдоль реки, и через равные промежутки от нее отходят вправо узкие проезды, которые вьются по рисовым полям и ведут к крестьянским домам, разбросанным у подножия горы. Я заметил, что перед каждым таким домом припаркован микролитражный автомобиль.

Миновав коллектор Татибана, мы продолжили свой путь. Выйдя из гостиницы, мы уже около часа шли вдоль реки Асикавы. Следуя за ведущей нас Сатоми, мы повернули направо в один из упомянутых мной проездов и направились к подножию горы. Отсюда уже было видно довольно большую для горной местности дымовую трубу и старое кирпичное здание крематория.

Подойдя ближе, мы оказались возле здания с пустой грунтовой площадкой перед ним, окруженной зарослями бамбука. Площадка была густо исчерчена следами шин. Однако сегодня на ней стояла только пара микролитражек. Одна из них показалась мне знакомой.

Крематорий выглядел мрачно. Мы прошли вдоль здания и обогнули его сзади. Идя по тропинке вдоль стены здания, где бамбуковые заросли образовали аллею, я почувствовал постепенно усиливавшийся запах влажной почвы и растений. К нему примешивался слабый характерный запах крематория, который я почувствовал в ту ночь, когда увидел призрака. Здесь был вход в зал ожидания, где выстроился ряд из неярких траурных венков. Хотя хоронили сегодня одновременно троих, венков было немного.

Деревянные двери просторного вестибюля со стеклянными стенами были широко распахнуты. Прямо напротив входа в глубине помещения был виден покрытый белой тканью алтарь, на котором стояли три гроба, белые цветы и три портрета покойных. Я заметил, что стекло в одной из дверей было разбито. Это производило неприятное впечатление. Как же так – разбитое стекло в помещении, где предстояла торжественная церемония похорон?

В зале ожидания крематория, который оформили для проведения церемонии, был темный, грубый цементный пол. Когда наша группа из «Рюгатэя» вошла в комнату и стала здороваться с пришедшими до нас гостями, возникла какая-то странная атмосфера, которую я отчетливо помню до сих пор. Собственно, раньше нас пришли только трое полицейских из префектуры Окаяма, а также господин и госпожа Инубо. Они, стоя с серьезными лицами, разговаривали с человеком в серой одежде, похожим на служащего крематория. Потом я заметил и уже хорошо нам знакомых судебно-медицинских экспертов, которые, приседая и снова вставая, над чем-то работали. Машина, которую я заметил на стоянке, видимо, принадлежала им.

Когда мы с Сакаидэ поклонились, приближаясь к стоящим в кружок и о чем-то разговаривающим Фукуи и компании, детективы быстро опустили головы, отвернулись от нас и поспешили наружу. Я почувствовал некоторую неловкость, вызванную таким их поведением, и хотел спросить Танаку, чем оно вызвано, но он тоже, не взглянув на меня, молча последовал за своими начальниками.

– Что случилось? – спросил Сакаидэ, положив руку на плечо Кадзуо Инубо, который выглядел ошеломленным.

– Да вот, – сказал Кадзуо, как будто наконец пришел в себя.

– В чем дело? Что-то случилось?

– Нет, я ничего не могу с собой поделать, – сказал Инубо.

С выражением глубокого недоумения он оглядывался вокруг. Я понял, что он с волнением наблюдает за судебно-медицинскими экспертами, которые уже некоторое время спокойно и усердно работали. Мне показалось странным такое внимание Кадзуо к их работе.

– Подойдите на минутку, пожалуйста, – сказал Инубо, как будто ничего не мог с собой поделать.

Он подошел к одному из трех гробов, выстроившихся в ряд на белой ткани. Я увидел, что вся его поверхность была покрыта чем-то черным вроде песка. Кадзуо продолжал указывать правой рукой на маленькое окошко в верхней части крышки. Мы с Сакаидэ подошли и заглянули туда. Я увидел много хризантем. И больше ничего.

Рядом с нами были Митико с Юки и Сатоми. Они вслед за нами заглянули в маленькое окошко. То же самое сделали отец с сыном Футагояма и Мория. Мы с Сакаидэ точно так же заглянули в два других гроба. У одного из них крышка маленького окошка была закрыта, поэтому, чтобы заглянуть, я сдвинул ее вверх. Там были видны только хризантемы. Вокруг окошка все тоже было посыпано чем-то черным.

– Я вижу только цветы, а где труп? – сказал Сакаидэ.

– Его украли, – без обиняков ответил Инубо.

На мгновение мы потеряли дар речи, а затем все одновременно вскрикнули. Голоса мужчин и женщин эхом отдались по залу. Дочка Митико тоже закричала вместе со всеми, не понимая смысла происходящего. На звук наших голосов судмедэксперты оглянулись, но быстро вернулись к своей работе.

– Стекло разбили, дверь отперли, и все три тела украли из гробов.

В голосе Инубо был шок. В этом мы были с ним едины.

– Вот эта черная штука – алюминиевый порошок. Для проверки отпечатков. Ну, с Томэганэ дело уже давнее, и показывать гостям лица трупов не хотелось, но провести похороны совсем без тел никак не получится, – сказал Кадзуо Инубо.

Мы некоторое время молчали, ошеломленные.

– Интересно, зачем понадобилось снова красть трупы? – сказал Сакаидэ, скрестив руки на груди.

Однако на его слова никто сразу не отреагировал. Уже сама попытка понять это совершенно лишила нас сил. Это происшествие не поддавалось никакому объяснению.

– Но неужели можно так легко украсть тело? – спросил Мория.

На его лице застыло выражение гнева. Пора уже с этим кончать, казалось, хотел сказать он. Я очень хорошо понимал его чувства.

– Нет, это определенно слепая зона, – начал Сакаидэ, скрещивая руки на груди, – здесь, среди гор, нет никакой охраны, а семья смотрителя, вероятно, просто живет в соседнем доме. Дверь заперта всего лишь на какой-то маленький замочек, так что если среди ночи разбить стекло и просунуть руку, его легко можно открыть. Я не думал, что трупы снова украдут… Но зачем каждый раз их воровать? Чего добивается преступник? – спросил Сакаидэ, снова задумавшись.

– Это второй случай, когда крадут тело, – сказал я.

– Хм, ну да.

– Над первым надругались, расчленили и бросили в реку и в курятник. И сейчас собираются сделать это снова? – сказал я.

– Может быть, – ответил Мория.

– Но зачем?

– Возможно, целью преступника было снова выбросить труп, – сказал Мория.

– Я думаю, он пытается что-то сказать, выкрадывая тело, а затем, что-то с ним проделав, снова подбрасывая.

– Что-то сказать, подбрасывая тело? – спросил Сакаидэ у Мории.

– Да, написав что-то на лице и порезав в разных местах… – сказал Мория, размышляя.

– И этим что-то сказать?

– Вероятно. Или тем, куда и как этот труп подброшен. Этим преступник пытается к чему-то привлечь внимание… Да, я думаю, так, – сказал Мория.

– И что же он хочет сказать?

– Этого я не знаю. Теперь придется хорошенько подумать.

– То есть вы считаете, что, положив голову на плот, написав на лбу цифру семь и выбросив ее в коллектор Татибана либо в реку Асикаву, а затем подбросив тело в курятник храма Хосэндзи, преступник пытается донести до нас какую-то мысль? – резюмировал Сакаидэ.

– Ну, как-то так.

– Интересно, какую мысль? – спросила Икуко.

– Подождите. Если преступник хочет что-то сказать нам, то вместо того, чтобы прибегать к такому трудоемкому способу, не проще ли ему написать, чего он хочет, в письме и отправить его прямо в «Рюгатэй»? – сказал Сакаидэ.

– Ну это было бы вполне разумно, согласен. Но преступник, наверное, не может этого сделать. Тот факт, что он этого не делает, может послужить нам намеком на то, как его искать. Другими словами, у преступника есть причина, по которой он не может этого сделать, – сказал Мория.

– Понятно, – кивнул Сакаидэ.

– Но какая? Он не умеет писать? Не хочет, чтобы его почерк стал известен? Или, может быть, не может писать, потому что его почерк знают, и если он напишет, то его личность сразу же будет раскрыта…

– Но если так, то можно вырезать и наклеить буквы из газет или журналов, – сказала Сатоми.

– Это верно. Однако не думаю, что дело в этом. Я чувствую, что есть какая-то другая, фундаментально иная причина.

– Я не думаю, что он пытается что-то сказать, – предположила Икуко. При этих словах все замолчали и стали ждать, пока Икуко продолжит. Однако она осталась в задумчивости и не стала говорить дальше.

– Но если он не пытается ничего сказать, то что тогда? – Кадзуо Инубо задал вопрос, занимавший всех присутствующих.

Однако его жена некоторое время не отвечала, глубоко задумавшись, а затем прошептала:

– Я не знаю.

– В любом случае, чтобы украсть труп, требуется много сил и времени. Без незаурядной целеустремленности этого не сделать, – сказал я.

– Правильно, это большое мероприятие, – сказал Сакаидэ. – Но я до сих пор не понимаю, чего добивается преступник.

На это все мы могли только задумчиво покивать головами.

Отложить совместные похороны оказалось невозможно. Семья Инубо уже оповестила о них всех жителей деревни, и как бы то ни было с Томэганэ и Кику Инубо, обязательно должны были прийти желающие проводить в последний путь Эрико Курату. Неизвестно, какие слухи поползут по деревне, если объявить, что похороны откладываются, поскольку тела усопших пропали. На крышках гробов в области лица имелись небольшие окошки со сдвижными крышками, которые можно было открывать и закрывать. Если их закрыть и заклеить, то можно провести похороны, не вызвав подозрений у гостей. Поэтому похоронная церемония в тот день прошла именно так.

Однако, поскольку не было тел, подлежащих сожжению, не было необходимости утруждать себя проведением похорон в крематории. В конце церемонии приготовления к кремации были проведены как положено, и, к счастью, все скорбящие после этого вернулись домой, поэтому о том, что в кремированных гробах не было тел, в деревне не стало известно. Затруднение возникло, когда мать Эрико Кураты сказала, что хочет в последний раз увидеть лицо дочери. Сдавшись, ей хотели было объяснить ситуацию, но она вдруг решила, что ей, наверное, не стоит этого делать, так что все обошлось.

В тот вечер ужин в «Рюгатэе» снова прошел мрачно. Отсутствие Харуми Накамару и Эрико Кураты более-менее восполнили вышедшие на кухню Икуко, Сатоми и Митико, поэтому еда продолжала благополучно появляться на наших столах, но она стала очевидно скромнее.

Как однажды сказала мне Сатоми, семья Инубо, похоже, упорно размышляла о том, как себя вести, когда события улягутся. Видимо, они все-таки собирались уехать отсюда. Я не думал, что им следует заходить так далеко, но, с другой стороны, если они могли себе это позволить, это было бы для них благом. Это означало бы, что вся семья выжила.

Мы довольно поздно закончили ужин и допили японский чай, и гости один за другим начали расходиться по своим комнатам. В это время за занавеской раздался слабый звук телефонного звонка. Трубку немедленно подняли, и я узнал по голосу, что на звонок ответила госпожа Инубо. Но я не подумал, что этот звонок имеет какое-то отношение ко мне, поэтому решил, что пора уйти. В этот момент занавеска с шелестом отодвинулась и из-за нее показалось лицо Икуко Инубо.

– Господин Исиока, – позвала она.

– Да, – ответил я.

– Вас к телефону, – неожиданно для меня сказала Икуко.

– Хорошо, спасибо, – ответил я и пошел в заднюю комнату.

Оглянувшись, проходя за штору, я не увидел ни одного из наших полицейских, поэтому предположил, что звонит Танака.

– Да, слушаю. Это Исиока…

– Господин Кадзуми Исиока? – спросил незнакомый мужской голос.

– Да, это я.

– Вам телеграмма. Могу ли я прочитать ее вам сейчас? Или вы хотите, чтобы ее доставили?

– Телеграмма? От кого?

Я говорил с сомнением в голосе, потому что понятия не имел, кто бы это мог быть.

– Это из-за границы. Из Норвегии.

Я поразился. Ведь это Митараи!

– Да, хорошо. Телеграмма длинная?

– Нет, короткая.

– Тогда прочитайте. Прочитайте скорее.

Меня охватило нетерпение.

– Можно читать?

– Да, давайте.

– «Сломай дракона. Митараи».

Я услышал голос мужчины на другом конце провода и некоторое время молчал, не понимая, что он имеет в виду.

– Прочитать еще раз? – спросил он, видимо, чувствуя себя неловко из-за моего молчания, вызванного моим глубоким удивлением.

– Там больше ничего нет?

– Нет.

Я снова замолчал. Потом, придя в себя, попросил прочитать еще раз.

– «Сломай дракона. Митараи».

– И все?

– Да.

– «Сломай дракона»? «Сломай дракона»? Что это значит… Неужели больше ничего нет?

– Ничего.

– Вы уверены?

– Да. Все в порядке?

– Все хорошо. Спасибо.

Я повесил трубку. Когда я вернулся в зал, большинство гостей уже разошлись, а женщины ходили по залу, убирая посуду. В этом участвовали все – Икуко, Сатоми, Митико и Юки. Четырехлетняя девочка ходила по коридору между залом и кухней, неся в каждой руке по одной маленькой пиале для супа. Кадзуо убирал подушки для сидения, и я решил ему помочь. Затем к нам присоединился Кадзусигэ Футагояма, который, вероятно, вернулся из туалета.

– Простите, – обратился я к Кадзуо Инубо.

– Что? – спросил он, остановившись на мгновение.

– Я должен задать вам странный вопрос…

– Да, в чем дело?

– Этот дракон во дворе…

– Что не так с драконом?

– Он дорогой?

– Дорогой.

– Сколько примерно?

– Дайте подумать… Ну, наверное, около пятисот тысяч иен.

– Пятьсот тысяч!

– Да.

– Это дорого, – сказал Кадзусигэ Футагояма, стоявший рядом с ним.

– Так много?

– Это не считая дизайна. Если добавите и его, легко получится миллион.

– Да, получается правда очень дорого.

– Так вы к чему?

– Вам он нравится? – спросил я.

– Да, нравится. Это символ нашего дома.

– Да, я понимаю.

– И что с ним не так?

– Сломать его нельзя? – спросил я, преодолев страх.

Челюсть Кадзуо Инубо отвисла.

– Что вы хотите сказать? Не до шуток сейчас! Какая чушь!

И он быстро вернулся к уборке. Я остался один.

– Нельзя его ломать, господин Исиока, он дорогой. К тому же, как вы собираетесь его сломать? Он сделан из крепкого металла, – сказал Кадзусигэ Футагояма.

Я подумал, что он прав.

2

Я не торопясь вернулся в свою комнату, взял сменную одежду и пошел в «Рюдзукан», где в одиночестве принял ванну, а затем, уже у себя в номере, принялся снова думать над текстом телеграммы, которую прислал Митараи. Через некоторое время это занятие меня утомило, и я вернулся к своим записям в толстой тетради, решив снова подумать о смысле телеграммы, когда устану писать.

Прошло больше года с тех пор, как Митараи последний раз сообщал мне свое мнение по поводу конкретного расследования. Зная о его замечательных достижениях, я не мог не испытывать глубокую благодарность за его драгоценные советы, в данном случае за эту телеграмму. Митараи причинил мне бесчисленное множество мелких неудобств, но я всегда питал глубокое уважение к его выдающимся способностям.

Написав это, я почувствовал себя крайне некомфортно. Наверное, это слово не совсем уместно. Чувство, которое я испытывал к Митараи последние десять лет, не было просто уважением.

Нет, это что-то другое. Понятно, что уважение тоже присутствует. Но я до сих пор так и не научился воспринимать его спокойно. Короче говоря, это некий благоговейный трепет. Но и эти слова также не совсем уместны, так как он для меня – человек совершенно другого сорта, более того, он для меня чужой. Как если бы я имел дело с инопланетянином. Силой чувств, о которых я ничего не знаю, с помощью неизвестной мне магии он может мгновенно анализировать явления, подходить с таких углов, о которых я не думал, и видеть причины, о которых я понятия не имел. Он всегда с удовольствием дразнил меня.

Его идеи обычно настолько опережали мои догадки, что я не совсем понимал, что происходит, и часто не осознавал, что надо мной смеются. Через два или три года после события мои переживания и мысли наконец совпадали с тем, что говорил тогда мой друг, и иногда мне становилось понятным то, что он сказал, но многое все еще оставалось неясным.

Моя собственная никчемность, вернее, мой стыд, который я осознавал только через два-три года, становился для меня все более очевиден. Оставшись один, я возвращался к этим мыслям снова и снова, и слезы часто наворачивались на глаза. Мне кажется, что меня связывает с Митараи что-то вроде дружбы, но в то же время, возможно, думать так слишком самонадеянно: я понимаю, что дружба предполагает наличие отношений в некоторой степени равных, поэтому моя уверенность в себе продолжает катиться под гору. Вот почему в последнее время я долго сидел взаперти в квартире на Басядо в Иокогаме, чувствуя себя уже полумертвым.

Однако благодаря тому, что обстоятельства, в которых я пребывал, резко изменились, я смог каким-то образом понять, как дошел до этого состояния. В этом, возможно, помогли хороший воздух и красивые пейзажи в окрестностях гостиницы. В Иокогаме по какой-то непонятной мне причине мне было так больно на душе. Эта боль никуда не уходила. Теперь я, кажется, догадался, откуда она взялась. Хотя я относился к своему другу как к равному, я всегда его боялся. Он неизменно улыбался и каждый день рассказывал глупые шутки, но я трепетал перед ним, как перед повелителем демонов, о котором никогда не знаешь, что он выкинет в следующий момент.

Как обычно, я не понимал, что означала его телеграмма, но был уверен, что эти загадочные слова исполнены силы повелителя демонов.

«Сломай дракона».

Значит, это должен быть дракон, которого можно сломать. Если говорить о драконе, то само это здание выглядит как гигантский дракон, и кото, на которых играют Икуко и Сатоми Инубо, тоже называют драконами. Разумеется, «Рюгатэй» вряд ли может быть сломан, а кото наверняка сломать можно, но неизвестно, каким именно образом следует это сделать. Так что я решил, что слово «сломать» касается той бронзовой статуи, которая стоит во дворе.

Только когда я спросил Кадзуо Инубо, он отказался ее ломать. Даже если не считать оплаты дизайна, она стоила 500 000 иен. Невозможно поступить настолько расточительно. И потом, извините, как его ломать? Может быть, это удалось бы сделать с помощью огромного молота. Или подогнать машину к каменной стене, привязать к скульптуре веревку и стащить ее с постамента?

Пока я писал и думал, мне совершенно не хотелось спать. Когда я посмотрел на часы, была уже полночь. Не могу сказать, что выспался прошлой ночью. Однако я не чувствовал ни малейшей сонливости. Если существует дракон, которого можно сломать, то это именно тот, что во дворе. Однако, возможно, речь идет о другом драконе. Но ведь даже когда в подобных случаях я не сомневался, что вокруг больше ничего нет, Митараи всегда выискивал что-то неожиданное и показывал это мне. Может быть, так же и на этот раз?

Думая об этом, я больше не мог усидеть на месте, встал и вышел в коридор. И постоял там некоторое время, оглядывая двор.

Сегодня вечером тоже туман. В этих местах он бывает часто. Однако теперь, в начале апреля, атмосфера явно изменилась. Воздух, который недавно был холодным и сырым, стал другим, в нем появилась характерная для весны влажность. Говорят, что люди сходят с ума, когда весной распускаются деревья. Старожилы рассказывали, что легендарное убийство 30 человек тоже произошло весенним вечером. Не знаю почему, но у весеннего воздуха, должно быть, есть такое свойство. Дело не только в том, что время морозов прошло, и теперь наступил сезон, когда все оживает.

Глядя на двор справа от меня, я незаметно для себя поднялся по коридору в сторону «Сибуита-но-ма». Рядом с этим местом на земле была каменная ступенька, а на ней стояла пара гэта. Стоя здесь, я находился лицом к «Рюбикану». В тумане я увидел силуэт третьего этажа, напоминавший огромный стеклянный шкаф, и покоившуюся на нем стальную конструкцию. По-видимому, с другой стороны «Рюбикан» освещался каким-то фонарем, и я видел только его силуэт. Перед «Рюбиканом» стояла скульптура дракона. Отсюда бронзовый дракон выглядел всего лишь как крошечная точка на кончике иглы. В сгущающейся темноте заметить его становилось все труднее.

Пока я всматривался в темноту, пытаясь разглядеть скульптуру дракона, мне захотелось спуститься в сад. Я медленно всунул босые ноги в гэта и пошел по траве. Газон под ногами плавно пружинил. Прогуливаясь по нему вверх и вниз, я сначала подошел к клумбе. Проходя по вымощенной камнем дорожке, я заметил, что желтые нарциссы, которые я видел, когда впервые приехал сюда, исчезли. Вместо них цвели гиацинты и анютины глазки. Видимо, сезон нарциссов уже закончился. В темноте, окруженный туманом, я не мог различить цвет лепестков, поэтому немного присел. В этот момент рядом с драконом внезапно показался человек. Похоже, он был одет в японскую одежду. Свет падал с моей стороны, поэтому лицо его было освещено, но на таком расстоянии узнать его было невозможно. Однако по небольшому росту и форме прически я понял, что это женщина. Не заметив меня, женщина быстро пошла по тропинке к «Рюдзукану». Я вспомнил, что однажды последовал за странной тенью на кладбище храма Хосэндзи. Может быть, это та же самая женщина?

Что она делает здесь в этот час? Кто она? Но мне больше не хотелось идти на кладбище. Я не очень стремился встретиться с тем призраком без лица.

И все же я пошел. Ведь хотелось узнать, кто это был. И мне нужно было убедиться, что тень странной формы, которая исчезла на кладбище и потом превратилась в дерево камелии, на самом деле была этим человеком. На мне были гэта, поэтому она могла меня услышать, если я подойду слишком близко или погонюсь за ней. Никакая осторожность не поможет скрыть звук гэта, если идти по каменной дорожке. Поэтому я на некоторое время присел рядом с клумбой, ожидая, пока фигура не зайдет в тень, прежде чем я смогу действовать.

Фигура двигалась не очень быстро. Это само по себе было странно. Фигура шла резвыми шагами, можно сказать, торопливо. Однако продвигалась вперед она довольно медленно. Этим она сильно отличалась от тени, которая привела меня на кладбище. Создавалось впечатление, что она плавно скользит по мощенной камнем дорожке.

Я сообразил, что медленная скорость объяснялась ее кимоно. Японская одежда сковывает походку, мешая делать широкие шаги.

Фигура женщины постепенно уменьшалась в моих глазах, пока я пригибался и пытался рассмотреть, куда иду. Она поднялась по каменным ступеням и пошла вдоль «Рюдзукана». Потом дальше, по опасной тропе без ограды рядом с каменной стеной, и скрылась за «Рюдзуканом». Поэтому я немедленно встал и, чтобы не шуметь, побежал по траве, не поднимаясь на каменную дорожку, и направился к тропинке, которая поворачивала влево вдоль «Рюдзукана». Когда я вышел на заднюю площадь, осторожно заглядывая за каждый угол, меня встретило уже знакомое ощущение сырости.

Стояла тишина, и в темноте никого не было видно. Туманная ночь была безветренна, кусты не шелестели, слышался только шум льющейся воды. Я медленно пошел к зарослям бамбука. Я постоял рядом с ручным насосом для воды из колодца, затем подошел к краю колодца, зашел в заросли бамбука и посмотрел вверх в темноту.

Никого не было видно. Только недавно я гонялся тут за тенью, поэтому я прекрасно понимал, что, как бы я ни был осторожен, звук от сминаемой травы или ломающихся сухих ветвей неизбежно будет слышен. Однако в зарослях такого звука не было, и не оставалось думать ничего иного, что фигура, за которой я наблюдал, могла только улететь на небо.

Стоп, подумал я. Если вспомнить женщин, носящих кимоно, на ум сразу приходят только Икуко Инубо и ее дочь Сатоми. Мне сразу вспомнилось поведение Сатоми в кимоно. Она к нему очень бережно относилась. Оно очень дорогое. Разве пошла бы женщина в такой одежде в лес, где его легко испачкать? Это невозможно себе представить.

Когда я об этом подумал, откуда-то из темноты послышался голос, похожий на тихий крик. Вздрогнув, я инстинктивно сжался. Для меня было странно, что мое тело так реагирует каждый раз, когда что-то происходит. В темноте мои инстинкты, казалось, подсказывают мне, что если что-то произойдет, надо просто залечь на дно, и все будет в порядке.

Вокруг меня царила абсолютная тишина, поэтому, стоя и внимательно прислушиваясь, я услышал таинственный голос. Казалось, что слабый человеческий голос уже давно раздается из тумана и тьмы. Я не сразу это понял. Однако было совершенно непонятно, откуда он исходит: в небе надо мной, в зарослях, было абсолютно тихо, так что голос не мог идти оттуда.

Я присел в бамбуковых зарослях, прислушиваясь всем телом, и заметил, что голос волнами доносился со стороны хижины. Стараясь не подниматься, я медленно пополз к хижине, где находилась циркулярная пила.

Когда я подошел к ней поближе, голос стал громче. Видимо, я был прав, думая, что голос исходит из хижины с циркулярной пилой. Голос по-прежнему был неразборчив. Иногда он звучал приглушенно, иногда раздавались длинные, тонкие рыдания, а иногда слышались короткие выкрики.

Сначала я испугался, что звуки снова издает призрак, и насторожился, но постепенно передумал. Голос был слишком живым, слишком человеческим. Следующей моей мыслью было, что кто-то может быть в опасности, но я быстро отбросил эту мысль. Если бы это было так, человек, наверное, говорил бы громче или напрямую просил о помощи. Голос был совсем не такой. Казалось, что под влиянием эмоций кто-то издавал длинные звуки, иногда высокие, иногда низкие, но всегда бессмысленные, словно урчание животных, играющих со своими детенышами.

Я приблизился к деревянной стене хижины. Осторожно, чтобы не шуметь, прошел вдоль стены, подобрался под решетчатое окно, встал на цыпочки и заглянул внутрь. Однако то, что я там увидел, совершенно не изменилось по сравнению с тем, что я видел раньше. Край лезвия циркулярной пилы сверкал в желтоватом свете, исходившем со стороны «Рюдзукана». Пол казался относительно чистым, на нем было разбросано несколько кусков бумаги и дерева. И это все, что я смог увидеть, но так и не понял, откуда исходил голос. Однако голос все еще был слышен. Когда я слегка нажал ладонями на дощатую стену, вся хижина слегка завибрировала.

Высокий женский голос тянулся и тянулся, постепенно слабея, и, наконец, совсем стих. Все вокруг внезапно погрузилось в ошеломляющую тишину, как в черную дыру. Воцарилось такое напряженное безмолвие, что было слышно даже эхо моего дыхания. Я так и сидел на корточках, чувствуя беспокойство и борясь со страхом темноты, который, казалось, медленно оживал в тишине. Я терпеливо ждал, пока разрешится эта ситуация.

Наконец я услышал звук обуви. Это был звук чьих-то шагов внутри хижины. Казалось, деревянная дверь вот-вот раскроется. Я был совсем близко к этой двери, и поэтому не без основания опасался, что меня обнаружат. Мне некуда будет спрятаться, если выходящий обернется в мою сторону. Торопливо, но осторожно я обошел хижину сзади. Затем присел за углом и, слегка высунувшись из-за него, стал наблюдать за дверью.

Плохо пригнанная деревянная дверь открывалась с трудом. Однако ее не трясли изо всех сил, а, кажется, уже наловчившись, открыли, слегка приподняв. Было похоже, что открывавший ее старался не шуметь.

В проеме появилась тень маленького худощавого мужчины. На нем была черная рубашка и брюки, похожие на джинсы. Свет падал на него сзади, но когда его лицо выглянуло в дверной проем, на кончик его носа упал луч света. После этого его лицо мгновенно растворилось во тьме, но этот мгновенный снимок запечатлелся на моей сетчатке как неподвижное изображение, и надолго там сохранился.

В темноте я едва сдержал крик, который чуть было не издал от удивления. Ведь передо мной предстало знакомое лицо, которое я совершенно не ожидал увидеть. Это был Акира Фудзивара.

Значит, Фудзивара жив? Всегда молчаливый Фудзивара безмолвно появился в темноте, а затем беззвучно отошел от хижины и исчез в бамбуковых зарослях. Судя по всему, он собирался подняться по склону и направиться в сторону храма Хосэндзи.

Я был немного ошеломлен, и даже после того как Фудзивара исчез, я продолжал пытаться понять, что же означала только что увиденная мной сцена. Собственно говоря, понять этого я не мог. Акира Фудзивара был жив. Это само по себе хорошо, но ведь он исчез, ни слова не сказав своему наставнику Мории. Мория был уверен, что подобное не могло произойти ни при каких обстоятельствах. То есть случилось нечто поистине невозможное. Поскольку он исчез, не сказав ни слова, Мория заключил, что с Фудзиварой произошло что-то из ряда вон выходящее. Однако похоже, что ничего такого с ним не происходило.

Фудзивара сделал то, чего не следует делать по правилам мира работников сферы услуг. Это означает, что Фудзивара был готов быть исключен из своего мира. И это было незаурядное решение. Тут было о чем подумать. В чем здесь дело? Что заставило Фудзивару решиться на такой необычный поступок?

Но больше всего меня удивил не Фудзивара. Еще сильнее я был потрясен, когда увидел лицо женщины в японской одежде, появившейся из двери, которую Фудзивара оставил открытой. Женщина медленно закрыла дверь привычным движением, как будто запирала замок на собственной сумочке. Ее кимоно было надето совершенно небрежно, а прическа была в сильном беспорядке. Это была Икуко Инубо.

Даже такой тугодум, как я, сразу же догадался, что только что произошло внутри хижины. Прелюбодеяние. Мать Сатоми, посреди ночи скрывшись от мужа, прибежала в хижину, где стояла циркулярная пила, и занималась любовью с поваром Фудзиварой. И это мудрая и целомудренная хозяйка «Рюгатэя»?! Мое удивление неудержимо нарастало и постепенно охватило меня целиком. Постепенно мне открылся смысл слов, которые когда-то говорила мне Сатоми под дождем на горе Сэннин и рядом с этой хижиной. Спрашивала, красива ли ее мать, и говорила, что хижина страшная. Трудно было в это поверить, но дочь-старшеклассница знала все о романе своей матери.

Мать Сатоми заперла замок на двери и медленно, как бы нехотя, пошла в сторону «Рюдзукана». Но в моем сознании застыло фотографическое изображение ее лица, появившегося из-за двери хижины.

Честно говоря, до этого момента я не осознавал, что мать Сатоми так красива. Возможно, тут сказалось мое первое впечатление о ней, когда я увидел ее в растерянности и без следа косметики в ночь после пожара. Возможно, ее затмила красивая внешность Сатоми. Но только сейчас, когда она вышла на свет из двери, ее профиль выглядел совсем иначе. Под растрепанными волосами ее лицо сияло какой-то пугающей сексуальной привлекательностью. Какое-то мгновение я не мог понять, кто это был, и оставался в полном замешательстве. Прежде всего потому, что она выглядела очень молодо. На самом деле ей было около пятидесяти, но в темноте она выглядела скорее на тридцать.

Я не хотел терять ее из виду, поэтому я вышел из-за хижины и медленно двинулся вперед вдоль деревянной стены. Я думал, что она, скорее всего, просто вернется в «Рюбикан» и что незачем ее преследовать, но я ошибся. Икуко внезапно остановилась возле колодца, рядом с ручным насосом. Было темно, поэтому я не мог видеть, что она там делает. Поскольку она некоторое время стояла неподвижно, я было подумал, что она молится, как это делала Сатоми.

Но нет. Я ахнул. Ее кимоно внезапно соскользнуло вниз, обнажив белые плечи и спину. Она сняла кимоно, сложила его и положила на крышку колодца. Затем, обнаженная, она нажала на ручку насоса и наполнила водой жестяное ведро. Скрип насоса, шум текущей воды и шлепанье капель по камням наполнили ночную тишину. Затем она склонила обнаженное тело и без колебаний облила себя холодной водой из ведра. Я снова услышал громкий шум воды. Она распрямилась и снова нажала на ручку насоса.

Услышав этот шум, я понял, что могу двигаться, не опасаясь быть замеченным, поэтому вошел в заросли со стороны хижины и двинулся вперед через бамбук, чтобы быть ближе к месту, где она стояла. Она несколько раз облилась холодной водой и теперь вытиралась полотенцем, видимо, довольная этим. Хотя ее нельзя было назвать стройной, но у нее было красивое пропорциональное тело. Такие же ощущения вызвала у меня и Сатоми тогда, на реке Асикава, и вид ее матери, омывающей свое обнаженное тело в ночном тумане, показался мне очень живописным.

Вытерев торс, она встала и тщательно вытерла ноги. Затем она взяла кимоно, повернулась ко мне спиной и подошла немного ближе к свету, как бы показывая мне себя. В этот момент я снова ахнул. По ее пояснице и ягодицам тянулись келоидные рубцы.

Однако я видел это лишь какое-то мгновение, ее тело сразу же скрылось под одеждой, а Икуко Инубо, одетая в знакомое кимоно, которое я всегда видел на ней, стояла под лучом света на краю колодца. Она медленно обернула вокруг своего тела белый пояс-оби, завязала его спереди и, сделав шаг вперед, надела гэта и медленно пошел обратно к «Рюбикану». Позади в ночном безмолвии остались только мокрые камни вокруг колодца.

Я в растерянности стоял в зарослях. Казалось, мне только что представили еще одно шоу, совершенно не такое, как концерт кото. Важное и красивое шоу, в котором нужно было разглядеть и понять множество загадочных моментов.

3

На следующее утро, 9-го числа, я снова проснулся от звона колокола Юкихидэ, но хотя, кажется, у меня вошло в привычку вставать рано, в тот день голова у меня была тяжелой и чувствовал я себя неважно. Я не мог заснуть допоздна, обдумывая, что бы могло значить увиденное прошлой ночью. Я испытывал смешанные чувства, так как я постепенно начинал все больше уважать хозяйку «Рюгатэя», но с другой стороны, не мог заставить себя верить ее мужу Кадзуо. Я понимал, что даже в разгар такой трагедии Икуко Инубо не потеряла самообладания и старалась защитить свою семью и всех гостей. Я восхищался ее терпением и упорством. Однако ее поведение вчерашней ночью было совершенно недостойным, которого ни в коем случае не должна была позволить себе хозяйка, по существу управлявшая всем «Рюгатэем». Я никак не мог заставить себя сочувствовать Кадзуо, но все-таки мне было жаль Инубо. Честно говоря, я решил, что она ужасная жена.

Я вышел в коридор. Хотя пришла весна, но раннее утро было еще прохладным. Я почувствовал, как влажный воздух коснулся моих щек, и, едва заметив это, я увидел вдалеке деревья в белой дымке и капли дождя, падающие на траву. Харуми Накамару умерла, Эрико Курата умерла, Фудзивара покинул гостиницу, и никто больше не приходил ко мне в комнату позвать на завтрак. Осталась одна Сатоми, но ей надо было ходить в школу.

Тростниковая дверь в «Бэкко-но-ма» слева от меня открылась, и в коридор вышел Сакаидэ. Мы кратко обменялись утренними приветствиями. Выражение лица Сакаидэ было несколько сдержанным, вероятно, из-за мрачного тона моего голоса. Я очень растерялся. Должен ли я рассказать ему, чем занималась наша хозяйка вчера вечером?

Но в итоге я не смог открыться. Сакаидэ, как и я, казалось, относился к Икуко Инубо с симпатией и уважением, поэтому было бы неправильно так говорить ему о ней.

Мы по очереди вымыли руки и, храня молчание, плечом к плечу пошли по коридору к «Рюбикану». Я чувствовал бессмысленность разговоров о версиях расследования этого дела. Наши рассуждения – всего лишь рассуждения дилетантов. От них никакой пользы. Сколько бы мы ни говорили об этих событиях, людей продолжают убивать, и мы понятия не имеем, кто преступники и каковы их намерения. Значит, мы должны надеяться на появление Митараи? Однако он прислал мне всего одну короткую телеграмму и, похоже, был весьма занят.

По пути мы прошли мимо «Касиваба-но-ма». Я заглянул внутрь, но не обнаружил там никаких признаков присутствия детективов. С тех пор, как три тела были украдены из крематория, детективы бесследно исчезли из «Рюгатэя». Понятно, что они вели расследование, но мне казалось, что не стоило покидать «Рюгатэй» всем троим сразу. Короче говоря, как однажды сказал Танака, им оказалось не по силам раскрыть это дело. Продолжение записок о нем я собирался послать Митараи в ближайшее время.

Когда мы вошли в большой зал «Рюбикана», с нами весело поздоровалась Икуко Инубо.

Сакаидэ тоже пожелал в ответ доброго утра, но я смог ответить ей только молчаливым кивком. Мои чувства по отношению к ней оставались такими же запутанными, как и накануне. Я осознавал, что к ним примешивалась и некоторая обида. Затем я вспомнил ее полное обнаженное тело, которое видел ночью, и келоидные рубцы, очевидно, следы от ожогов, покрывавшие ее кожу от спины до ягодиц, и тайно смутился. Откуда эти ожоги? Что это значит? Загадки в моей голове только множились.

Внешний вид хозяйки в то утро был еще более беззаботным, чем обычно, и, честно говоря, она была очаровательна. Мне трудно было поверить, что это та самая женщина, которая тайком общалась со слугой и кричала от радости в хижине в дальнем углу гостиничного двора. Потом веселое лицо хозяйки вдруг потускнело.

– Господин Сакаидэ, господин Исиока, Мория пропал, – печально сказала она.

– Что? – удивленно переспросил я.

В этот момент в моей голове возникла одна мысль. Фудзивара был жив. Если бы об этом узнал Мория, который так глубоко переживал его исчезновение, то он бы этого так не оставил. Учитывая личность Мории и строгие правила их профессионального сообщества, он бы сделал своему ученику строгий выговор. Если бы вчера он был на моем месте, то последовал бы за Фудзиварой куда угодно. Прошлой ночью, лежа в постели, я долго думал об этом. Поэтому, когда я услышал сообщение об исчезновении Мории, мне показалось, что этого можно было ожидать, и я почувствовал, что мои предположения подтвердились.

– Так что у него не было времени приготовить сегодняшний завтрак. Ладно, бог с ним, с завтраком. Мория сделал некоторые запасы. Но начиная с сегодняшнего вечера могут появиться большие проблемы. Нам с Митико придется готовить самим. Если Мория так и не вернется… нашим гостям не избежать неудобств. Мне очень жаль.

Однако, несмотря на эти слова, Икуко, казалось, было очень весело. Она вдруг развеселилась, как это иногда делала Сатоми.

– Ну, это не проблема, можно пережить. Но куда делся Мория? – спросил Сакаидэ.

– Я совершенно не могу этого понять.

– А он не оставил какую-нибудь записку, не попросил что-нибудь вам передать?

– Нет, ничего, совершенно ничего…

– А раньше такого никогда не бывало?

– Бывало пару раз. Но очень давно.

– Все-таки бывало?

– Он человек немного капризный. И довольно горделивый.

– Тогда, наверное, вернется.

– Хм, я тоже так думаю.

Я подумал, что, возможно, в этом выразился молчаливый протест Мории, когда он узнал о недостойном поведении хозяйки вчера вечером.

В итоге еда оказалась полностью домашней, состоящей из мисо-супа, яичницы и шпината, но даже такого завтрака мне самому было не приготовить, поэтому я был благодарен и за него.

С потерей нескольких человек в «Рюгатэе» стало пустовато, и за едой теперь тоже было тихо. Раньше блюда разносили девушки, а теперь, когда их не стало, каждому приходилось приносить еду из кухни самостоятельно. Поскольку все трое детективов уехали, в доме остались только я, Сакаидэ, Футагояма с сыном, Митико и ее дочь, а также члены семьи хозяев «Рюгатэя» – Инубо и его жена, Сатоми, бабушка Мацу и Юкихидэ, который не попадался на глаза, – вот, собственно, и все население.

С другой стороны, если попробовать перечислить всех исчезнувших людей, включая людей из незнакомого мне прошлого, то это Ятодзи Томэганэ, Кэйгёку Онодэра, Сатико Хисикава, Харуми Накамару, Эрико Курата, бабушка Кику Инубо, Акира Фудзивара, Кэйдзо Мория. Как известно, первые шестеро из них убиты.

Закончив с едой и вернув посуду на кухню, я некоторое время стоял у двери кухни «Рюбикана», глядя на дождь. Мория и Фудзивара часто стояли в этом дверном проеме, курили сигареты и смотрели наружу. Точно так же, как я делаю сейчас.

Отсюда мало что можно увидеть. Перед глазами каменная стена. Смотреть можно либо на эту стену, либо на землю. Мелкий, но настойчиво поливающий землю дождь уже успел образовать тут и там мелкие лужи. Я снова подумал, почему исчез Мория, хозяин этой кухни. Мое предположение, даже не догадка, состояло в том, что исчезновение Мории связано с исчезновением Фудзивары. Другими словами, создалось впечатление, что Мория исчез, преследуя исчезнувшего Фудзивару. Это означает, что Мория, вероятно, сейчас мог быть где-то с Фудзиварой.

Так почему же Фудзивара исчез? Недопустимо, чтобы работник бросил работу, не сказав ни единого слова начальству. Почему он посмел совершить такой недостойный поступок?

Каждый раз, когда я думал об этом, мне мгновенно вспоминалось шокирующее зрелище прошлой ночи. Он не только не исчез, но и нарушил величайшее табу, вступив в связь с женой своего работодателя. Это гораздо более серьезный проступок, чем уход с работы без предупреждения начальника. Вполне вероятно, что Фудзивара совершал эти серьезные проступки задолго до того, как оставить свою работу. Судя по тому, как они привычно держались вчера вечером, мне не верилось, что это было их первое свидание. Вряд ли их преступная связь не имела отношения к исчезновению Фудзивары.

Подождите-ка, подумал я. Если это так, то не получается ли, что хозяйка «Рюгатэя» также замешана в исчезновении Фудзивары? То есть он исчез по договоренности с Икуко? Какое же она отношение к этому имеет? Чего она хочет? Этого я никак не мог понять.

В любом случае мои аналитические способности никуда не годятся. Это было ясно. Мой мозг начинает хоть немного крутиться, когда я пишу. Зная это, я решил вернуться в свою комнату, чтобы подумать. Другими словами, я решил писать у себя в комнате.

Я вышел из кухни в коридор, спустился в переход и пошел по бамбуковому настилу, глядя на дождь, когда где-то услышал звук двигателя мини-байка. Повернувшись на звук, я увидел мужчину в черном плаще, едущего на мини-байке под моросящим дождем. Он появился из тени «Рюбикана». И сразу же направился ко мне, стоящему посреди прохода. Когда он заметил, как я смотрю на него, он слегка кивнул. Я тоже ответил поклоном.

– Привет, вы знаете человека по имени Исиока? – крикнул он, стараясь перекричать шум мотора.

От удивления я некоторое время не мог ответить. Я не ожидал, что незнакомый человек в незнакомой местности назовет мое имя.

– Так это я.

Услышав мой робкий ответ, мужчина дружелюбно улыбнулся, припарковал свой байк, выдвинул стояночный упор и слез на землю. Двигатель он не выключал. Он подошел к багажнику и, порывшись в содержимом прикрепленного к нему ящика, на ощупь нашел письмо. Держа его в руках, он подошел ко мне. Он вошел под карниз и протянул мне слегка влажный конверт. Чернила на нем слегка расплылись, адрес был написан по-английски, а слова «Г-н Кадзуми Исиока» – иероглифами. Я инстинктивно понял, что это от Митараи. Спасибо. Друг прислал мне ответ.

Почтальон решительно снял черную виниловую шляпу. От этого дождевая вода, скопившаяся на ее полях, хлынула мне под ноги.

– Похоже, здесь сейчас всем действительно туго приходится, – сказал он веселым тоном.

– Да, вы правы, – согласился я.

Однако мне не хотелось вдаваться с ним в подробности.

– Извините, но вы можете чем-то подтвердить, что вы Кадзуми Исиока? – спросил почтальон.

– Подтвердить, говорите…

Я торопливо порылся в карманах. К счастью, на мне была куртка, и в ее кармане лежали водительские права. Я показал их и получил письмо.

– Сочувствую вашей ситуации, – сказал он, снова надев шляпу.

Отступив под дождь, он медленно сел на свой байк, развернулся на 180 градусов и поехал обратно. Видимо, в деревне активно обсуждали эту тему.

Я не стал смотреть, как он уедет, и нетерпеливо открыл конверт. Меня разочаровало, что письмо было таким маленьким, наверное, сотой частью того, которое я ему отправил, но я все равно был ему благодарен.

Я поднялся в коридор «Рютэйкана» и быстрым шагом пошел вперед, пока не увидел двор перед своей комнатой, залитый моросящим дождем. Затем я сел в конце коридора, достал письмо из конверта и начал читать, что написал мне Митараи.

Прочитав это, я почувствовал себя утомленным. Заподозрив, что Митараи что-то перепутал, я инстинктивно перевернул конверт и посмотрел на адрес. Но письмо определенно было адресовано мне.

Убедившись в этом, я долго тупо смотрел на дождь во дворе. Письмо было небольшое, и его содержание было совершенно неожиданным. Интересно, есть ли в этом мире человек, которому бы помогло такое письмо?

Что же хотел сказать Митараи? Это было мое честное первое впечатление. Я сначала подумал, какой же безответственный этот человек, а потом подумал, что мой друг сошел с ума от переутомления. Он предлагает мне самому разобраться в этом деле? Что за ерунда? Митараи принимает меня за кого-то другого. Он путает меня со своим другом-детективом или что-то в этом роде. Видимо, ему изменила память. Я ни за что не смогу этого сделать. Он должен знать это лучше всех.

Глядя на холодный, моросящий во дворе дождь, я почувствовал необъяснимую боль и заплакал. Я не очень понимаю почему, но мне стало так грустно и одиноко, что хотелось умереть.

Но, наверное, мое нынешнее настроение объяснялось главным образом ностальгией по Митараи.

Я понятия не имел, что и как произошло в этом деле. Это чистая правда. Даже полиция, которая поначалу старалась изо всех сил, развернулась и убежала. Жители «Рюгатэя», которые считали, что они в состоянии что-то понять и поначалу что-то говорили, теперь замолчали или исчезли. Короче говоря, все сдались.

Я услышал звавший меня голос, поэтому быстро вытер веки, поднял глаза и увидел Сакаидэ, идущего по коридору. Когда я положил письмо в карман и встал, он подошел ко мне со слегка кривой улыбкой на лице.

– В семье Инубо сейчас была большая ссора. Насчет того, что они будут делать после того, как уедут отсюда. Сатоми говорит, что хочет переехать в город, а Юкихидэ говорит, что хочет жить у своих родственников в Симанэ. Кадзуо говорит то же самое, но кажется, что его жена против.

– Что значит – против?

– Похоже, она хочет развода. Ну, хочет и хочет. Но муж ни за что не соглашается. Твердо стоит на этом. Требует, чтобы все поехали в Симанэ.

– Вот как, – подумал я, вспомнив, что видел прошлой ночью.

– Похоже, в семье серьезный раскол, так что полиции необходимо как можно скорее положить конец этому делу. Но и на полицию полагаться нельзя.

– Понятно, – кивнул я.

Попрощавшись с Сакаидэ и зайдя в свою комнату, я начал писать, затем сделал перерыв, чтобы подумать о письме от Митараи, затем подумал о происшествии, а когда мне надоело думать, я вернулся к письму. Митараи, кажется, советовал мне взяться за это дело, но я не мог не воспринять этот совет иначе как безответственную шутку. Сколько я об этом ни думал, хоть встань на голову, ничего не приходило мне на ум. Я понятия не имел, что стояло за этим делом. На ум не приходило даже намека на разгадку. Просить меня раскрыть это дело – все равно что просить меня свободно говорить по-английски. Совершенно бесполезно. Моя голова для такого не приспособлена.

Утверждать в такой ситуации, что у вас не хватит сил – это не добродетель. Вероятно, это так. Каким бы скромным ты ни был, что в этом толку, если при этом будут убивать людей одного за другим. Было бы гораздо лучше спасти всем жизнь, даже если бы это немного задело чувства других. Должно быть, именно так Митараи смотрит на жизнь. Конечно, я это понимаю. Он всегда использовал жесткие методы. Однако это работает только с такими людьми, как Митараи, способными оказывать решающее влияние на других, и не относится к обычным людям, таким как я. Я не такой яркий человек.

Внезапно я понял, что уже полдень. На обед меня не пригласили. Я продолжал размышлять и в итоге пропустил время обеда. Но аппетита у меня все равно не было, так что это меня не расстроило.

Ужин был похож скорее на поминки. Семья Инубо больше не могла скрывать от нас возникший у них разлад. Улыбки исчезли и с лица Икуко, и с лица Кадзуо, и даже с лица Сатоми. Еда, – не знаю, стоит ли об этом говорить, – тоже была довольно скромной. Она стала похожа на то, что подают в дешевых забегаловках на окраинах городов, но мне не хотелось бы предъявлять претензии, поскольку было вполне вкусно. Но все же вкус был не тот. Скумбрия не походила на скумбрию.

Я не мог вынести этого тоскливого ужина, поэтому поспешил к выходу и обнаружил маленькую фигурку, скрючившуюся на земле перед задней дверью кухни.

Это была Сатоми, дрожащая и плачущая.

– Сатоми!

Она подняла заплаканное лицо и посмотрела на меня. К счастью, было темно, поэтому я не мог ясно рассмотреть ее лицо. И очень хорошо. Я не люблю смотреть на лица страдающих людей.

Не было нужды спрашивать у нее, что случилось. Я знал причину ее слез. Сатоми быстро подошла к стене, где я стоял, и молча прислонилась к ней спиной. Я впервые видел Сатоми в таком состоянии. Она всегда казалась мне энергичным человеком, шумным, смеющимся и веселым. Иногда до меня доходили слухи, что она плачет у себя в комнате, но я никогда не мог себе этого представить. Трудно было вообразить Сатоми плачущей. Но сейчас она явно плакала. И ничего не говорила. Видя ее в таком состоянии, я почувствовал себя очень странно, как будто рядом была незнакомая мне девушка.

Смотреть на плачущую Сатоми было больно. Довести до слез такую веселую девушку! Сатоми, которая резвилась на берегу Асикавы с уткой на руках, теперь плакала в темноте своего сада. «Как это печально», – подумал я.

Но она, похоже, не находила, что сказать. Но, кажется, и не стремилась вернуться в свою комнату. Наверное, в такой вечер ей было слишком больно остаться одной. Поэтому мне пришлось подыскать подходящие слова, чтобы утешить ее.

– Вы собираетесь отсюда переехать? – спросил я. – Я слышал, что к родственникам в Симанэ.

– Я не поеду, – тихо сказал Сатоми, – мне не нравятся эти люди.

– Это ты о родственниках? А твой отец и Юкихидэ поедут?

– Ну и пусть себе едут.

– А ты?

– Я хочу поехать в Токио.

– Ты это мне уже говорила раньше. А мама?

Сказав это, я вспомнил ночную сцену.

– Я не знаю, – тихо сказал Сатоми, – мама к этому не имеет никакого отношения. Надо договориться с отцом.

Это, безусловно, было логично.

– А что, отец и мать собираются расстаться?

– Я не знаю. Может быть, и нет. Отец на это никогда не согласится.

– Хм.

– Ведь дом! – сказала Сатоми.

– Дом? Ты имеешь в виду «Рюгатэй?

– Да. Это же десять миллионов иен.

– Цена дома – десять миллионов иен?

– Да.

– Целиком?

– Они говорят, что не получится продать его дороже. Поэтому мы не сможем купить новый. Тогда у нас больше не будет дома.

Я не знал, что сказать.

– Десять миллионов… это просто ужасно. Такое огромное количество земли. Но у вас же есть еще и поля, верно?

– Они не наши, все принадлежит родственникам. Наша семья распадается, ей пришел конец…

– Какое несчастье… Тогда почему бы просто не остаться здесь?

– Это тоже бесполезно. Все в деревне требуют, чтобы мы уехали.

– Вам не обязательно их слушать.

– Это было решено на семейном совете. Уехать.

– Никогда не слышал подобной ерунды. Каждый сам должен решать.

– Но если так будет продолжаться, мы ничего не сможем с этим поделать.

– А если дело будет раскрыто?

– Это дело никогда не будет раскрыто. Все об этом говорят.

– Почему оно не будет раскрыто?

– Это проклятие. Ничего нельзя сделать.

– И когда вы собираетесь уехать?

– Когда полиция разрешит.

– То есть достаточно раскрыть дело?

– Да, но это невозможно.

– Если раскрыть дело, доказать, что эти преступления был совершены человеком, и убедить жителей деревни, что ваша семья не имеет к этому никакого отношения, тогда все будет нормально?

– Да. Но это невозможно.

– Хорошо, я понял. Только немного подождите.

– Подождать чего?

– Я сделаю все возможное, просто подождите несколько дней.

С этим я вернулся в свою комнату. Хотя у меня не было никакого плана, я решил все записать и попытаться упорядочить. Во всем том, что я до сих пор написал и опубликовал, были ответы. Я подумал, что если я правильно опишу нынешние события, моя ручка поможет написать и ответ. Это была хорошая идея. Сейчас, когда Митараи меня покинул, мне оставалось надеяться только на это.

Несколько часов спустя, поздно вечером, я сделал перерыв и снова подумал о Митараи. В этот момент я вдруг задумался, какая связь между его письмом и телеграммой. В письме не было ни слова о том, что он отправил телеграмму. Если бы он отправил письмо после телеграммы, думаю, Митараи при всей своей эксцентричности написал бы о ней хотя бы несколько слов. А раз он этого не сделал, то, должно быть, он сначала отправил письмо, а потом телеграмму. Просто телеграмма шла быстрее, и я понял, что она обогнала письмо и попала ко мне раньше.

Затем я снова стал думать о том, что говорилось в письме Митараи. Поначалу мне было обидно, я подумал, что он меня бросил, но сейчас я с удивлением понял, что это было не так и что письмо на самом деле было проявлением с его стороны крепкой дружбы. Жизнь с Митараи полностью погубила меня как мужчину. Он тоже говорил об этом, и это его весьма беспокоило. Отталкивая меня вот так, он, возможно, рассчитывал вернуть мне мужскую гордость и самоуважение.

Если это так, то мне это было приятно, но все же я должен был сказать, что он принял меня не за того человека. Мне это было не по плечу. Точно так же, как я не в состоянии говорить по-английски, как бы ни старался, для меня это изначально невозможно. Я курица. Единственное, на что я способен, – ползать по земле, находить на ней еду и клевать ее. И такого вот человека мой друг принял за голубя и требует, чтобы он летал в небе. И если ему подчиниться, то только упадешь и расшибешься. Я только что попросил Сатоми немного подождать, но, как и ожидалось, сколько бы часов я ни думал об этом, мне в голову так и не пришло никаких идей, ведущих к раскрытию дела. Я хотел бы спасти Сатоми, но не смогу. Эта роль не для меня.

– Господин Исиока, – послышался из дверного проема женский голос.

Голос был слабый, но поскольку стояла поздняя ночь, не мешал шум машин и в лесу было совершенно тихо, поэтому даже это голос был хорошо слышен.

– Да, – ответил я и подошел к двери.

Было понятно, что голос женский, но шел он издалека, поэтому я не мог разобрать, кто это. Думая, что это Сатоми, я вышел в прихожую и обнаружил, что в коридоре с ошеломленным видом стоит одна Митико.

– О, мама Юки, что случилось в такой поздний час?

– Господин Исиока, не могли бы вы зайти в нашу комнату на минутку?

– Могу, но только зачем?

– Я немного волнуюсь за своего ребенка.

И она побежала по коридору впереди меня. Добравшись до «Мукадэаси-но-ма», мы сразу же вошли внутрь. Дверь здесь была деревянная, а не тростниковая, поэтому в комнате было немного теплее, чем у меня. Я увидел ребенка, спящего в дальней комнате с телевизором.

– У дочки жар. У нее слабое горло, и врач сказал, что это из-за флегмоноза, но сейчас я думаю, что это просто простуда.

– Понятно, – сказал я.

Но я не понимал, почему надо было говорить об этом мне. Да, я давно уже Ватсон, но в отличие от него я не врач.

– Да, это действительно тревожно. Наверное, вам следует обратиться к местному врачу.

– Господин Исиока, мне очень неудобно, но не могли бы вы присмотреть за ребенком какое-то время? Я очень волнуюсь.

– Ну ладно, я могу, но что надо делать?

Меня озадачила эта неожиданная просьба.

– Вам ничего не нужно делать. Просто проследить, чтобы во сне она не сбросила одеяло и не замерзла, вот и все. И если она проснется и заплачет, скажите ей, что мама скоро вернется. Если ей объяснить, она поймет.

Я снова удивился. На часах было уже одиннадцать.

– Вы говорите, что скоро вернетесь. Вы сейчас куда-нибудь собираетесь?

– Да.

– Куда?

– В храм Хосэндзи.

– В храм Хосэндзи?! Зачем?

Митико опустила голову и ненадолго задумалась.

– Господин Исиока, вы, должно быть, знали, верно? – сказала Митико.

– Знал что?

У меня не было провалов в памяти. Я действительно не понял, о чем речь.

– Я загадала желание. Каждую ночь после десяти я должна молиться в храме Хосэндзи, и так сто дней подряд. Я верю, что, если я буду делать это в течение ста дней, мой злой рок отступит. Вот зачем я хожу.

– Так, и что дальше?

– А сегодня вечером у девочки поднялась температура, и я не могу нести ее на спине.

– Так вы ходите в храм Хосэндзи каждую ночь?

– Да. Вы ведь знаете это, господин Исиока, верно?

– Нет. Так вот что это была за тень, направлявшаяся в этот час к храму Хосэндзи?!

– Это я. Я тогда несла Юки на спине.

– Ну, понятно… но почему вы не сказали? Потом за столом госпожа Инубо спрашивала, кажется, был ли кто-нибудь ночью в храме Хосэндзи.

– Если вы загадываете желание, о нем никогда и никому нельзя рассказывать, пока оно не сбудется.

– Я понимаю… Но сейчас…

– Дочка заболела, а я думала, что вы уже знаете об этом.

– Ясно.

– Можно я схожу быстро? Вот лекарства, которые дал мне врач. Если запоздаю и дочка начнет сильно кашлять, или температура подскочит, надо взять эту пипетку, набрать лекарство из бутылочки до этой линии, а затем дать ей выпить. Не могли бы вы это сделать, пожалуйста?

– Хорошо, но не знаю, получится ли… Лекарство горькое?

– Нет, сладкое. Юки не отказывается его пить.

– Надеюсь, все будет в порядке. Мне никогда не приходилось ухаживать за детьми, поэтому, пожалуйста, возвращайтесь поскорее.

– Хорошо, я бегом. Извините, что так… Спасибо!

Митико надела плотную куртку, обмотала шею шарфом и вышла из комнаты, несколько раз поклонившись мне с извиняющимся видом. Я заметил, что на ней была длинная юбка и толстые серые чулки. Ее шаги в коридоре стали быстро удаляться и вскоре совсем стихли.

Оставшись один, я смотрел на спящее лицо четырехлетнего ребенка и размышлял, почему все это происходит. Почему ей приходится каждую ночь отваживаться на такие приключения с маленьким ребенком на руках, чтобы сто дней подряд глубокой ночью возносить молитвы в храме? Она могла бы просто спокойно спать в обнимку с дочкой, так зачем ей каждую ночь упорно выходить на холод? Зачем взбираться на холм, заросший бамбуком, и ходить на кладбище, где бродят призраки? Или за этим скрывается какая-то боль?

Понятно, что тогда на кладбище силуэт показался мне таким странным из-за того, что на спине под пальто у нее был ребенок.

То есть никакого превращения в цветущую на кладбище камелию не было. Наверное, Митико просто заметила, что за ней следят, и поспешила куда-то спрятаться, чтобы не ставить под угрозу эффективность своего ритуала загадывания желаний. Именно поэтому мне тогда показалось, что на месте матери с ребенком появилась камелия. Дело было в плохой видимости из-за тумана и темноты. В таких условиях подобные недоразумения вполне вероятны.

Девочка повернулась на другой бок. Спала она тревожно. Наверное, из-за температуры. Поправляя на ней одеяло, я коснулся лба ребенка. Он был горячий. Значит, у нее жар. Может быть, нужно остудить ее влажным полотенцем? Или не стоит этого делать? Я слышал, что температура тела у детей бывает выше, чем у взрослых, но на сколько? Не слишком ли она высока? И не мешает ли девочке горящий в комнате свет?

Пока я раздумывал, выключать свет или нет, Юки открыла глаза. Это меня обеспокоило. Я не знал, что делать. Тут ее губы внезапно скривились, и она заплакала.

– Мама! – позвала Юки.

– Юки, Юки, это дядя Исиока, – сказал я насколько мог дружелюбно.

Юки, похоже, почувствовала, что в комнате что-то не так, и на время перестала плакать.

– А мама где? – спросила она меня.

– Она пошла молиться в храм Хосэндзи и сказала, что скоро вернется. Просила ее немножко подождать. Ты можешь подождать, да? – спросил я.

Она тихо кивнула, ее глаза были полны слез.

– Ну вот и хорошо. Мама скоро будет дома. У тебя что-нибудь болит?

– У меня болит горло и голова тоже, – сказала Юки.

– Понимаю, наверное, это из-за простуды…

– Это стрептококковая инфекция, – сказала девочка.

– Вот как, стрептококк, – сказал я.

Мне показалось, что после этого она задремала. Как и в случае с Сатоми, я всегда видел ее только веселой, поэтому для меня было немного неожиданно увидеть ее такой молчаливой и печальной. Видимо, она не могла заснуть, и иногда ее лицо искажалось гримасой. Конечно, ей было плохо. Но в присутствии постороннего она изо всех сил старалась держаться. Наверное, она решила, что нельзя жаловаться, пока мама не вернется домой.

– Вдруг бабах! И камень лопнул, – внезапно сказала она, чем очень удивила меня.

– Что, что ты сказала? Бабах, говоришь? Когда это?

– Знаешь, вчера.

– Вчера вечером?

– Ага.

Девочка кивнула, но я вспомнил, как ее мать говорила мне в столовой, что все, что произошло в прошлом, было для нее «вчера», случилось ли это давно или только что. Однако ее слова о том, что камень внезапно лопнул, меня обеспокоили. Их нельзя было игнорировать.

– А где ты слышала бабах?

– В храме.

– В храме, там где кладбище?

– Да.

– И что мама тогда сделала?

– Закричала и побежала изо всех сил.

– Что ты говоришь? Может быть, в вас стреляли из ружья?

– Не знаю.

Я не мог найти слов.

– Подожди, это серьезно, нужно что-то делать. Такое бывало раньше?

– Нет, только вчера.

– Юки, а мама не сказала, что в нее стреляли?

Тут Юки улыбнулась своей обычной улыбкой.

– Я не знаю, – сказала она.

Какой ужас, подумал я. Если я не ошибаюсь, получается, что в мать с ребенком стреляли на кладбище Хосэндзи? И после этого Митико снова пошла в то же место? Что за глупость! Она невероятный человек. Я не мог усидеть на месте и, еще не зная, что делать, вскочил на ноги.

– Дядя Исиока, пожалуйста, спасите маму, – сказала девочка.

– Спасти? От чего?

– Мама иногда плачет, она говорит, что ей страшно, страшно. Я не хочу, чтоб так было.

Последние слова она произнесла с серьезным выражением на лице. Я не мог не встать. Не верилось, что девочке всего четыре года.

– Юки, я переживаю за маму. Я сейчас позову господина Футагояму. Не могла бы ты немного побыть с ним?

– Хорошо, – она медленно кивнула.

Она, кажется, прекрасно понимала жизнь. Я поспешил в коридор и побежал к «Ункаку-но-ма». Картина с изображением Муцуо все еще висела на стене рядом. Однако у меня не было времени ее разглядывать. И я не мог позволить себе бояться.

– Господин Футагояма, господин Футагояма! – громко позвал я.

Было не важно, кто выйдет – отец или сын.

– Да, – сказал непринужденный голос, принадлежавший, кажется, сыну.

Потом я услышал звук открывающейся раздвижной двери, и выглянул Кадзусигэ в пижаме.

– Извините, не могли бы вы минутку присмотреть за Юки? Кажется, ее мать ушла в храм Хосэндзи, и я за нее волнуюсь.

– В Хосэндзи? Сейчас?

– Да, она дала обет сто раз помолиться в храме. В любом случае накиньте что-нибудь и приходите. Поговорим потом.

– Ладно.

Я затащил Кадзусигэ Футагояму, который успел надеть свитер, в «Мукадэаси-но-ма» и слово в слово передал поручения относительно дочки, которые дала мне Митико. Он выглядел таким же встревоженным, как и я.

– Не знаю, получится ли у меня…

– Все в порядке, я скоро вернусь.

Я потрепал Юки по голове и вышел в коридор. Было бы хорошо иметь с собой какое-нибудь оружие, но, к сожалению, ничего подходящего не было. Если то, что говорит Юки, правда, то в Митико и ее дочку стреляли. Мне был очень нужен бронежилет, но его не было. У меня нет другого выбора, кроме как положиться на удачу. Не нужно сдерживаться, просто рискни своей жизнью. Я горько улыбнулся, вспомнив эти слова Митараи. Потом я вышел в коридор. И пошел вниз.

4

Я добежал до прохода, взял свои ботинки с полки для обуви и надел их. Затем выбежал на улицу и поднялся по каменной лестнице, прыгая через ступеньку.

Сегодня вечером тоже было туманно. В этой местности часто бывает туман. Насколько густым будет он сегодня? Я пробежал через двор и прыжками поднялся по каменной лестнице к «Рюдзукану». Осторожно, но быстро пошел по опасной тропе над каменной стеной к задней части «Рюдзукана». Колодец, у которого Икуко мылась обнаженной, был скрыт туманом. Как и хижина слева.

Не раздумывая, я шагнул в бамбуковые заросли и стал взбираться вверх по склону. Раньше я думал, что идти сквозь бамбук сложно, но, побывав здесь несколько раз, понял, что в нем есть некоторое подобие тропинки. Конечно, словом «дорога» это назвать нельзя, но здесь можно определить направление, по которому явно легче подняться. Я это наконец понял.

Поэтому я добрался до территории храма Хосэндзи на удивление быстро. Я внимательно осмотрел участок вокруг храма, стоя рядом со звонницей. Стояла тишина, не было видно ни души. Как и в любую другую ночь. В густом тумане были видны только силуэты главного храма и дома настоятеля. Кажется, никакой опасности нет. Подумав это, я сообразил, что и Митико тоже нигде не видно. Поэтому, осторожно оглядываясь, я легким бегом направился к кладбищу за главным храмом. Я был очень рад, что тогда за ней проследил. Благодаря этому мне было легче догадаться, где она сейчас. Я должен был спасти ее. Если с Митико что-нибудь случится, четырехлетний ребенок останется один. Хотя это и чужие люди, я не из тех, кто может спокойно смотреть на трагедию, происходящую у него на глазах.

Я свернул за угол храма, пробежал по каменному тротуару рядом с ним и, как и той ночью, быстро выбежал на дорожку, проходившую между надгробий, похожих в тумане на городские небоскребы. Вдалеке я едва различил камелию.

– Митико! – позвал я, подходя к дереву.

– Да! – раздался голос вдалеке.

Сидевшая на корточках фигура поднялась во весь рост. Я поспешил к ней.

– Господин Исиока, это вы? – сказала она. – А где Юки?

– За ней приглядывает Кадзусигэ Футагояма. Юки сказала, что вчера в вас стреляли. Это правда?

– Да, правда, – тихо сказала Митико.

– Прямо здесь?

– Да.

– Какая глупость, – сказал я, не подумав. – Зачем снова в одиночку приходить в такое опасное место? Что будете делать, если в вас снова станут стрелять?

– Простите.

Когда она простодушно извинилась, я почувствовал себя полицейским. Люди не должны передо мной извиняться. Но мне хотелось, чтобы она подумала о своей дочке. Если Митико убьют, четырехлетний ребенок останется на улице. Однако продолжить увещевания означало уподобиться полицейскому, поэтому я замолчал. Но все же мне хотелось понять, почему она решилась продолжить такие опасные для жизни ночные вылазки. Я спросил ее об этом.

– Вы, наверное, подумали, что я сошла с ума, раз совершила такой безумный поступок?

Она была права, что-то подобное я и думал, поэтому промолчал.

– Но моя жизнь до сих пор была так ужасна, что я и сама все время думала, что со мной что-то не так. И все-таки мне казалось это странным. Поэтому я просила совета у людей, обладающих даром интуиции. Мне сказали, что у меня плохая карма и я нахожусь под влиянием сильной ненависти.

– Вы чувствуете ненависть?

– Да, это правда. На мне лежит печать злого демона.

– Злого демона?

– Правильно. Моих предков настолько ненавидели, что их хотели проклясть и убить, но так и не смогли этого сделать. И вся накопившаяся на них злоба теперь обратилась на меня.

– Кто же вас так ненавидит?

– Эти люди и тот человек, который их убил.

Правой рукой она указал на группу надгробий, около которых она молилась. Мне всегда казалась необычной окруженная низкой каменной стеной группа надгробий отдельно от остальных захоронений.

– Меня и раньше интересовали эти надгробия. Почему они отделены от остальных? К ним, кажется, относятся иначе, чем к другим.

Сказав это, я внезапно почувствовал сильный порыв ветра. Послышался какой-то звук. Мои щеки похолодели.

– Это люди, погибшие в тридцать восьмом в результате инцидента с Муцуо Тои. Тридцать жертв.

– Ах, вот что! А я-то думал, почему это место выглядит не так, как остальное кладбище, – сказал я.

– Надгробия этих людей остались без ухода. Многие сейчас повреждены. Некоторые почти полностью разрушены. На некоторых уже ничего невозможно прочитать из-за мха…

– Вы знаете об инциденте с Муцуо?

– Да, отец и мать часто рассказывали о нем.

– Вы выросли где-то здесь?

– Я? Нет, я выросла в Мориоке; это далеко отсюда, но мои родители очень хорошо знали об этих событиях в префектуре Окаяма. Кажется, моя бабушка жила в этой деревне вплоть до самого инцидента. Недавно я наконец поняла, что дело, наверное, в этом. Теперь, когда я думаю об этом, на ум приходит много вещей, и я теперь осознаю, что моя карма очернена тем случаем. Приехав сюда, я обнаружила, что очень многие люди испытывают на себе влияние инцидента, включая семью Инубо из «Рюгатэя», но у меня еще хуже. Поэтому мне сказали, что я должна за своих предков выразить соболезнования душам погибших, принести свою благодарность и извинения, попросить у них прощения. Ясновидящий сказал мне, что если я получу прощение жертв, то смогу избавиться от проклятия своей нынешней жизни. Ради моей дочери я хочу как-нибудь изменить свое существование.

– Неужели ваша нынешняя жизнь настолько плоха? На мой взгляд, у вас такой веселый ребенок, и вам хорошо вместе.

– Это правда, сейчас так, но до сих пор все было намного хуже. У меня все время происходили какие-то несчастья.

Митико прервалась на мгновение.

– Что же это за несчастья? – спросил я, воспользовавшись этим.

– Нет, я не могу рассказать это мужчине.

– Извините.

– Нет, все в порядке. Плохие предчувствия возникают, когда я слышу о подробностях инцидента с Муцуо. И все больше убеждаюсь, что все связано с ним. А раз так, то неудивительно, что меня преследуют несчастья. Я думаю, что это все-таки судьба.

– Этот Муцуо чуть не убил вашу бабушку?

– Да, Муцуо, очевидно, хотел убить мою бабушку больше, чем кого-то другого. Он убил очень много людей, но на самом деле больше всего он хотел убить мою бабушку, которую звали Кимиэ Сэра. Но моя бабушка догадалась, что Муцуо намеревается ее убить, и примерно за неделю до инцидента они с дедушкой и со всей семьей сбежали отсюда и переехали в Киото. Это спасло жизнь моей бабушке, но Муцуо разозлился и вместо нее убил всех этих людей одного за другим. Он убивал всех подряд.

– Вот как! Значит, все эти люди были убиты вместо вашей бабушки?

– Да, говорят, именно так.

– Вот это да. Бабушку звали Кимиэ Сэра? В то время, в тридцать восьмом году, она уже была замужем, так?

– Все верно. И детей было много.

– А сколько ей было лет?

– Бабушке? Думаю, тридцать четыре или тридцать пять.

– О, уже немало.

– Да. Детей у них было четверо. Трое старших – мальчики, а младшая – девочка.

– Самая младшая девочка – ваша мама, верно?

– Да, я думаю.

– Думаете?

– Я не уверена. По воле семейных обстоятельств мама меня не воспитывала. После того как они уехали в Киото, их младшая дочь, моя мать, воспитывалась в приемной семье.

– Вот как!

– Похоже, тут очень сложная история. Кажется, родители не любили ее. Но когда я пыталась разобраться в этом, никто не хотел сказать мне правды. Я точно не знаю, что произошло. В любом случае ее жизнь была спасена, но семья Сэры пришла в упадок. Мама часто говорила, что это тоже было из-за гнева Муцуо и многих людей, которых он убил вместо Кимиэ. Мама – то есть женщина, которая меня воспитала.

– Но тогда почему бы вам не спросить свою биологическую мать, которая вас родила?

– Она покончила жизнь самоубийством. Это произошло, когда я училась в начальной школе. Так что спрашивать было не у кого. Но ее отец, мой дедушка, потерял все свое состояние, пытаясь заняться спекуляциями на рынке фасоли. Потому, как я слышала, мою мать продали богатому человеку.

– Что? Продали? Продали человека?

– Да. Ну, может быть, не так вот прямо. Но, в общем, ее отдали за долги, мою мать. Поэтому ей пришлось таким способом освободиться от человека, которого она не любила.

На этом Митико остановилась. На мгновение замолчала, – я тоже ничего не говорил, – но затем, как будто решившись, продолжила:

– На самом деле я тоже прошла через нечто подобное. Я слышала, что и с моей бабушкой было то же самое. Ее изнасиловал Муцуо. Говорят, Муцуо был сыном деревенского богатея, поэтому жил в большом доме и приводил девочек из деревни одну за другой, чтобы развлекаться с ними.

– Я слышал об этом от других. Думаете, это правда?

– Кажется, правда.

– Но ведь все происходило не в эпоху Эдо.

– Так ведь в этой местности и тогда ничего не изменилось по сравнению с эпохой Эдо. Бабушка ужасно пострадала от этого Муцуо. Несмотря на то что у нее был муж и дети, он пробирался к ней в дом и насиловал ее снова и снова. Затем он затащил ее в свой дом. Когда Муцуо сказал ей, что теперь они будут мужем и женой, она улучила момент и убежала обратно к своему мужу и детям. Но Муцуо пришел в ярость и побежал за ней, стреляя из ружья и крича. Он ворвался в дом, поймал ее и притащил обратно к себе, раздел донага и бросил в темницу. Сколько бы она ни плакала и ни просила, он так и не сжалился, и это продолжалось много дней.

– Какой ужас! Этот Муцуо был невменяемый.

– Психически больной. Он напился, глядя на плачущую бабушку, пошел в деревню и привел с собой толпу молодежи, и всех заставлял пить и смотреть на бабушку.

– Это ужасно!

– Вот что такое судьба и карма. Мать, дочь, внучка… Три поколения женщин прошли через одно и то же. Поэтому я не могу не волноваться. Если я не очищу эту карму, Юки грозит испытать то же самое. Я больше не могу этого терпеть. Вот почему, как мне посоветовали, по ночам я тайно хожу молиться на кладбище, и никто об этом не знает.

Теперь я наконец узнал причину ее загадочного поведения.

– Неужели всех этих людей действительно убили за одну ночь?

Я всегда задавался этим вопросом и решил спросить у нее. Я не надеялся, что Митико знает это, но ей довольно много было известно о трагедии той ночи.

– Да, кажется, их всех убили за одну ночь.

– А почему жители села не убежали? Даже сейчас, если выстрелить из ружья посреди ночи, когда так тихо, звук будет слышен повсюду. Удивительно, что все спокойно ждали, пока придут их убивать.

– Они все спали, и Муцуо, чтобы не шуметь, сначала убивал мечом, а потом уже взялся за ружье.

– Вот оно что!

Я непроизвольно вскрикнул. Мне и в голову такое не пришло. Значит, он был весьма изощренным преступником. До сих пор я представлял его себе монстром вроде Годзиллы, безудержно крушащего все вокруг.

– Взял японский меч, чтобы не создавать шума… Вот это да…

– Говорят, сначала он снес топором голову собственной бабушке.

– Бабушке? Родной?

– Да. Говорят, у Муцуо не было родителей, дома была только бабушка. Сначала он взял топор и обезглавил ее. А потом – видите там надгробие, сейчас в темноте на нем ничего невозможно прочитать, – а написана там фамилия Канаи. Дом Канаи был к северу от дома Муцуо, по соседству. Он ворвался в дом Садако Канаи и разрубил мечом на части Садако, ее сына Кацухиро и мужа Ясуо, двоих взрослых и подростка.

– Да…

– У Садако был старший сын по имени Кацуо, который в ту ночь был в Хиросиме, где служил на флоте, поэтому остался жив. Да, эту Садако Муцуо тоже много раз насиловал.

Ночной ветерок иногда пробегал по кладбищу. Из-за этой истории все мое тело охватила дрожь.

– Сколько лет тогда было Муцуо?

– Я слышала, около двадцати.

– А Садако?

– Около пятидесяти, говорят.

– Так она ему в матери годилась! А кто дальше стал его жертвами? После Канаи?

– Дальше была Канэ Ёсида, которая лежит в этой могиле, ее муж Сюити, дочь Ёсико и еще младшая сестра Канэ по имени Томоко. Он убил этих четверых одного за другим. После этого он вроде бы стал использовать для убийств охотничье ружье. А еще Муцуо до этого часто насиловал Канэ и ее дочь Ёсико.

Я не находил слов. Значит, он был сексуальным маньяком. Абсолютно психически ненормальным.

Но я все-таки не мог понять одного. Он делал все, что хотел, так на что же ему было так злиться?

– Почему Муцуо убивал этих людей? Ведь он делал все, что только придет ему в голову.

– Возможно, этот человек хотел сделать всех женщин в деревне своими. Чтобы все они давали ему по одному его слову… Ой, простите, что так выразилась.

– Нет, ничего страшного.

– Думаю, он хотел устроить из деревни идеальный гарем, где все говорили бы ему «да» и подчинялись.

– Как такое может быть…

Я был ошеломлен. Он вступал в физические отношения со многими женщинами, и за этим стояла маниакальная идея.

– Затем он напал на дом Такацугу Канаи, его могила находится там, и убил Такацугу, его жену Тиэко и мать Такацугу Ясу. Всего он застрелил там четырех человек, включая племянника Такацугу, Такэо Инуяму. Из них выжила только госпожа Ясу.

– Вы так хорошо помните имена стольких людей.

– Они написаны на надгробиях. Затем он ворвался в дом Масао Инубо. Там он убил Масао, его старшего сына Садао, жену Садао Садако и младших сестер Садао Нами и Тоси, всех пятерых тоже застрелил из ружья. Оттуда он пошел к дому Коитиро Инубо, который находился за домом Масао. Он подошел к дому и, не заходя внутрь, снаружи застрелил Коитиро, стоявшего у окна. После этого перешел к дому Ёнэити Инубо на холме к северо-западу от дома Коитиро. Застрелил Ёнэити и его мать Томи. Судя по всему, Муцуо насиловал и эту Томи.

У меня уже не было сил слушать это.

– Потом он вторгся к Тиёкити Инубо, жившему к югу от дома Ёнэити…

– Как много семей носят здесь фамилию Инубо.

– Да, здесь, в Каисигэ, много родственников Инубо. А когда-то тут вообще жили только Инубо.

– Наверное, Инубо и основали эту деревню.

– Я уверена, что так и есть. В семье Инубо еще жила женщина по имени Тама; семья эта разводила шелковичных червей. В этом им помогали еще две женщины – дочь Садако Канаи Аяко и Митиё Танно, которые жили неподалеку отсюда. Он застрелил этих трех женщин из ружья. А до этого Муцуо несколько раз изнасиловал одну из них, Митиё.

Мне оставалось только застонать.

– Затем он пошел на восток, в дом Митиё Танно, и убил мать Митиё. Судя по всему, она тоже была жертвой похоти Муцуо.

У меня больше не было слов, чтобы отреагировать. Этот мужчина представлялся мне сгустком темной сексуальной энергии.

– Потом он побежал дальше, к дому Сюдзи Имамуры, и перестрелял там из того же ружья жену Сюдзи по имени Ман, его отца Ясуити и мать Тоси, и еще его сына Акиру, которому было всего пять лет, а затем добрался до «Рюгатэя».

– Что, и до «Рюгатэя» тоже?

– Да. Конечно, тогда «Рюгатэя» еще не было, на этом месте стоял дом деда госпожи Икуко, Китидзо Инубо.

– А, Сатоми что-то рассказывала мне об этом. В то время эта семья считалась самой богатой в деревне. Они всегда были готовы помочь ее жителям советом и щедро давали в долг, если кто-то нуждался в деньгах.

– Да, кажется, его уважали в деревне, избрали в деревенский совет. Он был человеком с характером. Вот почему он так раздражал Муцуо, когда тот пошел вразнос и делал все, что хотел. Да, у Китидзо был сын по имени Хидэити; это он построил «Рюгатэй». Он был очень умным и утонченным человеком. В то время он возглавлял деревенскую бригаду полиции. Поэтому он не раз говорил о Муцуо то, что думал, и Муцуо хотел убить его тоже.

– Муцуо был необразованным и жестоким. Полный контраст с первым владельцем «Рюгатэя».

– Да. Муцуо пробежал по всей нижней дороге и на огромной скорости поднялся по склону, ведущему к «Рюгатэю». Но к тому времени в доме Инубо уже услышали шум и заперлись внутри дома, поэтому он выстрелил снаружи через дверь. К счастью, в Китидзо и Хидэити он не попал. Но он попал в жену Китидзо, которая держала дверь, и она умерла на следующий день.

– А, вот почему Сатоми сказала, что Муцуо будет сожалеть об этом в аду. Муцуо больше всего хотел убить Китидзо. И Хидэити тоже.

– Да, наверное. Вот все в деревне говорят, что из-за этого все сейчас и происходит. Возможно, вы и правы, что больше всего Муцуо хотел убить Китидзо и Хидэити. Из мужчин их двоих, а из женщин – мою бабушку.

– Значит, он не смог убить того, кого хотел убить больше всего? Это, наверное, его бесило. И на этом все кончилось?

– Нет, было еще одно место, далеко, у перевала Арасака. Он ворвался в дом Тацуо Оикавы и убил его и его жену Тоё. На этом все.

– Всего тридцать человек?

– Нет, я думаю, тридцать два.

– Значит, правильная цифра – тридцать два?

– Думаю, да. Всего от его выстрелов пострадали тридцать два человека, но, к счастью, двоих удалось спасти.

– Куда были ранены выжившие?

– Один, кажется, в ногу.

– Интересно, что эти люди делают сейчас?

– Я слышала, что семьи всех пострадавших покинули деревню.

– Да, наверное, невозможно оставаться в деревне, с которой связаны такие ужасные воспоминания.

– Это правда, но я слышала, что причина не только в этом; над ними еще и издевались.

– Издевались? Но почему? Ведь все они оказались жертвами. Почему нельзя было быть добрее?

– Да, почему так получается?

– Не понимаю одну вещь. Последними подверглись нападению муж и жена по фамилии, кажется, Оикава?

– Да.

– При жизни жена этого человека не была жертвой сексуального террора Муцуо?

– Нет, я слышала, что Муцуо часто насиловал его жену Тоё.

Я вздохнул и наклонил голову:

– Я не понимаю. Он изнасиловал столько женщин, а потом убил их? Чем он, черт возьми, был недоволен?

– Не знаю. Наверное, в этом мире есть и такие люди.

– Кроме того, я не понимаю, почему спасшихся сделали в деревне изгоями. Ведь многие видели призрак Муцуо в «Рюгатэе».

– Да.

– Многие люди думают, что нынешние загадочные события в «Рюгатэе» были вызваны призраком Муцуо.

– Да, наверное.

– Значит ли это, что Муцуо, который делал все, что ему заблагорассудится, все еще держит зло на людей этого мира?

– Думаю, да. Я уверена.

– Он до сих пор хранит обиду? Он очень мстительный, или как это сказать…

– Не знаю, но мне кажется, что мы, люди со стороны, никогда не поймем, что думают жители этой деревни о легенде про Муцуо Тои. Разговаривая с людьми, я часто думала об этом. В сознании жителей Муцуо занимает поистине огромное место. С тех пор прошло почти шестьдесят лет, но для них это все еще очень яркая реальность. Они воспринимают те события так, как будто они произошли на прошлой неделе.

– Интересно, так же свежи они и для Муцуо?

– Ну, наверное, да, если он еще жив…

– Потом была Тихоокеанская война. Если Муцуо тогда было около двадцати лет, то сейчас ему примерно восемьдесят? И он не призрак, а вполне живое существо; в этом нет ничего невозможного.

В этот момент мне показалось, что я услышал гудящий звук. Вдалеке в кустах послышался шорох, который я принял за шум бамбука. Затем я услышал удар, и белый дымок поднялся из-за стоявшего передо мной надгробия, на котором были написаны имена Садако и Кацухиро Канаи. Кусок камня отскочил и ударился о мою куртку. Я оцепенел. Ощущения реальности не было вообще. Я подумал, что, может быть, где-то взорвалась петарда. Через мгновение меня охватило резкое чувство сильного страха. Я понял, что в нас стреляли.

– Ложись, стреляют!

Крикнув это, я спрятался за ближайшим надгробием, схватил Митико за плечо и толкнул ее вниз.

– Откуда стреляли? – спросил я, оглядываясь по сторонам.

Но все вокруг окутал густой туман. Никого не было видно. Мои ноги немного дрожали. В меня стреляли! Меня собирались убить. Такое со мной произошло первый раз в жизни. Ведь я мог бы уже лежать тут мертвый.

Я услышал еще один выстрел. Я упал, прижавшись головой к земле. На этот раз вокруг меня не произошло ничего необычного, не было слышно свиста рассекавшей воздух пули.

– Нужно двигаться: ему будет легче целиться, если мы останемся на месте, – сказал я, потянув Митико за руку. Не в состоянии решить, в каком направлении идти безопаснее, я, сохраняя низкую стойку, медленно двинулся к главному храму. Решил в подходящий момент встать и как можно быстрее бежать к склону, ведущему обратно в «Рюгатэй», но не смог выбрать этого момента. Ведь в отличие от Сакаидэ, у меня не было боевого опыта. Зато выстрелы прекратились.

Ладонь Митико дрожала. Я это ясно чувствовал. Я и сам был так напуган, что мне хотелось дрожать, но я не давал себе поддаться этому чувству. В любом случае, как мужчина, я должен был сохранять спокойствие в этой ситуации. Другого выбора не было. Честно говоря, в этот момент я уже серьезно раскаивался, что притащился на кладбище, мне хотелось вырваться отсюда живым и вернуться в свою безопасную постель.

И еще мне хотелось, чтобы и Митико испытала такое же раскаяние.

– Пожалуйста, не ходите больше в это опасное место, – сказал я ей.

Но она не ответила. Я обернулся и посмотрел на ее лицо. Хотелось знать, о чем она думает, но было темно, и выражения я не разглядел. Когда она немного продвинулась вперед, тусклый свет упал на ее лицо. Ее стало видно немного лучше; я посмотрел на нее, собираясь что-то сказать, но тут она подняла палец и указала мне за плечо. Ее глаза расширились, а губы приоткрылись. В ужасе я быстро оглянулся в том направлении.

Словно прорезая туман, по каменным ступеням со стороны главного храма поднималась фигура, напоминающая мифического стража у ворот небесного царства. На лбу у него была повязка, по обе стороны которой торчали фонарики. Поэтому лучи света, идущие от их лампочек, выделялись в тумане, как две тонкие палочки, поднимающиеся к небу. Он был одет во все черное, с гетрами вокруг голеней. В руках он наклонно держал перед собой ружье. Сохраняя позу, он, как автомат, медленно поднимался по каменным ступеням. Расстояние между нами было меньше пяти метров.

Я не мог удержаться, чтобы не посмотреть прямо в лицо монстру. Лоб, оба уха, кожа перед ушами и подбородок – все это было на месте, но в центре лица – зияющая темная пустота.

Призрак Муцуо Тои. Митико громко вскрикнула за моей спиной. Она кричала так близко ко мне и так громко, что меня мгновенно охватила паника. Я встал и побежал влево. Я был, естественно, уверен, что по нам станут стрелять, и, понимая, что если бежать прямо, то попасть в нас будет проще, я лихорадочно менял курс, поворачивая то налево, то направо, виляя между надгробиями.

Но я все-таки сохранил какое-то присутствие духа и не отпустил руку Митико. Я понимал, что не один хочу спастись. Да и иначе не было бы смысла следовать за ней на кладбище. Когда я столкнулся лицом к лицу с призраком Муцуо, перед моими глазами, как ни странно, внезапно появилось сонное лицо ребенка Митико. Девочка открыла глаза и сказала: «Пожалуйста, спасите мою маму».

Я подумал, как будет непереносимо тяжело, если мать погибнет и ребенок останется один. Хотя это напрямую и не касалось меня, я просто не смог бы этого вынести. Этого невозможно было допустить. Когда я представлял, как Митико погибает в окружении всех этих давно умерших людей и как я или кто-то еще стоим перед ее гробом, держа за руку Юки, сердце мое разрывалось. Вот почему я не отпустил руку Митико. Я даже подумал, что лучше было бы ей бежать впереди меня, чтобы я мог прикрывать ее от пуль.

И в этот момент, мчась бегом, охваченный смертельным страхом, я почувствовал желание отругать Митико. Возможно, страх смерти заставил меня это сделать. Меня поразила беспечность, с которой она оставила четырехлетнего ребенка одного в комнате и вернулась в такое место одна, хотя в нее тут уже стреляли. Я бежал, бежал и бежал, и, не знаю каким образом, оказался за домом, где жил настоятель Адати. Вдалеке виднелся знакомый курятник. Я, задыхаясь, оглянулся назад. Потом по сторонам. Повсюду было совершенно темно, и ни призрака, ни чего-то похожего не было видно.

Почувствовав некоторое облегчение, я наклонился вперед, положил руки на колени и некоторое время переводил дыхание. Я так выдохся, что не мог вымолвить ни слова. Митико, похоже, была в таком же состоянии. Она не говорила, но звук ее тяжелого дыхания громко раздавался в ночи.

– Это снова призрак, призрак убийцы тридцати человек, я вижу его уже второй раз. Или, может быть, он живой? – выдал я наконец, задыхаясь.

– Я тоже во второй раз, – сказала Митико, тоже тяжело дыша.

– Во второй?

– Да, я уже видела его на кладбище раньше.

Я все еще старался перевести дыхание и думал:

– Значит, он действительно существует. Не ушел в иной мир. Вы сейчас видели его лицо?

– Видела.

– Средняя часть его лица выглядела как зияющая пещера.

– Да.

– Пошли быстрее домой, я беспокоюсь за Юки и за вас.

– Да.

– И больше не смейте ходить в это место. Как быть, если вас убьют? Вы же мать, – сказал я шепотом, но с напором.

Но даже говоря это, я не терял бдительности и оглядывался по сторонам. Мы пошли дальше. Не потому, что я такой безупречный, просто страх заставляет меня это делать. Я трус, и жизнь мне дорога.

Ответа от Митико не последовало. Я снова взял ее за руку и вышел на широкое пространство двора. Страх снова вернулся. Мы шли вдоль забора, чтобы не дать убийце прицелиться. Я с силой тянул Митико за руку.

– Митико, не могли бы вы мне ответить? Вы собираетесь завтра снова пойти?

Честно говоря, я был раздражен. Я-то уж определенно не хотел завтра никуда ходить.

– Я поклялась, что буду ходить, несмотря ни на что. Если я прекращу это, я не смогу очистить свою карму.

– Пожалуйста, не говорите глупостей; что, если вас убьют?

– Я уже решила поставить свою жизнь на карту.

– Что вы собираетесь делать с Юки? Кто позаботится о ней, если вы умрете? Не говорите глупостей.

После этого Митико некоторое время молчала.

– Обещайте больше не приходить. Я не пойду с вами завтра, слышите? И за Юки не стану присматривать.

– Ну что ж, ничего не поделаешь.

– Что значит «ничего не поделаешь»?

– Тогда я пойду одна.

Я не нашел слов и какое-то время не мог продолжать.

– Вы спятили? И если бы речь только о вас шла. Но вы хотите, что ли, смерти и Юки?

– Господин Исиока, вы так говорите, потому что не знаете, какую карму я несу. Лучше уж пусть Юки умрет здесь, чем столкнется с чем-то подобным. Я смирилась со своей судьбой.

– Какой вы упрямый человек!

– Было бы лучше, если бы я вообще не рождалась. Я всегда боюсь, что могу кого-то убить или кто-то убьет меня. Вот почему я не получаю водительские права и не летаю на самолете, не прикасаюсь к ядовитым веществам, не подхожу к скалам. Не подхожу к краю железнодорожной платформы и по возможности избегаю прикасаться к ножам. Я прожила вот такую жизнь, и с нею можно сравнить посещение этого кладбища. Я нигде не чувствую себя в безопасности. Вы понимаете это, господин Исиока?

Митико почти кричала. Удивленный ее напором, я был вынужден замолчать.

– Я очень боялась рожать. Нет, я очень боялась забеременеть. У меня до этого был выкидыш. Врач тогда сказал, что у моего ребенка, возможно, порок развития. Понимаете, что я почувствовала? У меня началось кровотечение, и я упала в обморок в больнице. Я подумала, что мне выпало такое наказание. Бог до сих пор не простил меня.

Поэтому я старалась избегать беременности. Я все думала, что недостойна заводить ребенка и не должна рожать. Поэтому если я беременела, то каждый раз делала аборт. Но когда я забеременела этим ребенком, я решила, что это мой последний шанс, и врач тоже мне так сказал, поэтому я очень волновалась. От этих страданий я несколько недель не могла есть, не могла спать, все думала, что буду делать, если родится ненормальный ребенок: смогу ли я воспитать его одна. Думала, что вероятность родить больного ребенка у меня пятьдесят на пятьдесят. Бог наложил на меня наказание, поэтому ребенок может родиться с уродством, а сумею ли я такого воспитать? Но я решилась, пусть ребенок будет с уродством, но я должна родить. Раз такая у меня судьба, я буду рожать и докажу всем, что смогу его вырастить. Я приняла решение и родила.

Когда я родила, мне было так тяжело, медсестра не показала мне лицо младенца, и я подумала, что он точно родился с уродством. Они сделали томографию, но врач не сказал мне, что именно с ним не так. Лежа на родильном столе, я ко всему приготовилась. Пусть ребенок с отклонениями, но это моя судьба. Пусть он такой, какой есть, его ни за что нельзя убивать. Я поклялась себе, что воспитаю его правильно.

Произнеся все это на одном дыхании, Митико замолчала и глубоко вздохнула. Я думал, что у нее довольно веселый и игривый характер, и до этого момента не подозревал, насколько она сильна духом.

– Потом, когда мне сказали, что родилась прекрасная девочка, я на мгновение не поверила своим ушам. Мне показалось, что надо мной издеваются. Я же была уверена, что у меня не может родиться нормальный ребенок. Я спросила, нет ли у нее каких-то уродств, и мне ответили, что с девочкой все хорошо и у нее красивое личико. А на месте ли руки и ноги? И не по шесть ли на них пальцев? Не слишком ли большая голова? Я спрашивала и спрашивала в отчаянии. Медсестры смеялись надо мной и сказали, что ничего подобного и что они не понимают, почему я так беспокоюсь. Но я все не могла им поверить и расплакалась на родильном столе.

Я была так счастлива, когда мне показали Юки и я увидела, что у нее действительно есть руки и ноги… В тот момент я решила. Я поклялась, что больше в жизни мне ничего не надо. Я никогда не буду просить о личном счастье. Я была готова отдать свою жизнь. Я многократно поклялась, что буду жить только ради этого ребенка. Вот почему мне совсем не жалко своей жизни. Все, что я делаю – это ради Юки. И я не остановлюсь, как бы ни было страшно и опасно, даже смертельно опасно. Если я сейчас не избавлюсь от рока, который не отпускает мое тело, он по наследству перейдет и к дочке. Если это случится, я не смогу жить. Я хочу, чтобы дочка жила жизнью обычного человека.

Я был в оцепенении. Как же жила эта женщина? Я даже представить себе не мог ее жизнь, но судя по ее словам, она была просто ужасна.

– Я понимаю. В любом случае давайте вернемся к Юки, – это все, что я смог сказать.

Такая решимость, как у нее, была мне совершенно недоступна. Я вздрогнул от мысли, что предпочел бы больше не ввязываться во все это.

Дорога к звоннице, затем через темные заросли на территорию «Рюгатэя» и до коридора в «Рютэйкане» показалась очень-очень долгим путешествием. За те несколько минут, пока мы шли, я, кажется, истратил недельный запас нервной энергии. Когда мы наконец вернулись в «Мукадэаси-но-ма», мне хотелось только сразу же рухнуть на татами. Я был потрясен ее решимостью, но своей жизни мне было жаль. Хорошо бы, чтобы завтра вечером ее охранял кто-нибудь другой.

– Мамочка, – сказала Юки, встав в постели.

Кадзусигэ Футагояма сидел рядом с футоном на полу и дремал, медленно покачиваясь вперед и назад.

Митико обняла Юки и, кажется, всплакнула. Футагояма посмотрел на меня умоляющими красными глазами, я поблагодарил его и сказал, что можно идти спать.

Митико повернулась к нам с Футагоямой и поблагодарила нас обоих. Слезы все еще текли по ее щекам. Сказав «не за что», Футагояма поспешно удалился в свою комнату. Он, как и я, не любил слезливых сцен. Мне понравилось, как он безмолвно сделал доброе дело.

– Митико, – произнес я, собираясь в очередной раз что-то сказать, но передумал. У меня не было настроения начинать проповедь. – Ладно, оставим до завтра. До свидания, – сказал я и встал.

Митико снова глубоко поклонилась. Юки на прощание помахала мне рукой. Я ответил ей тем же. На лице Юки появилась улыбка. В тот момент, хотя у меня никогда не было ребенка, я, кажется, немного понял чувства Митико, готовой рисковать своей жизнью ради дочери. Может быть, не все дети такие, но при виде Юки, особенно ее улыбающегося лица, сердца взрослых наполнялись решимостью. Я поклонился матери и вышел в коридор. Внезапно мне в голову пришли забытые сейчас слова о непоказной преданности.

Вот такая преданность, вероятно, была свойственна Митико. Однако поскольку направлена она была на такого маленького человечка, это было не очень заметно окружающим. Возможно, мне следует вести себя так же, но легче сказать, чем сделать. Если меня подстрелят, будет больно. И вообще, в этом ли мое предназначение? Я снова стал ломать голову. Но у меня не было сомнений, что кто-то должен разрешить ситуацию.