Вечер прибытия в Центр оказался, наверное, последним свободным временем в нашей жизни на многие годы.
Для начала на следующий день нас взял в оборот ОрбМед. Начались дотошные проверки на всех мыслимых тестах и видах анализаторов, полный джин-скрин, несмотря на наличие у ОрбМеда спецификаций ИркГеномика, ввод кучи индикаторов – и старые добрые испытания на физподготовку. Психологические тесты – от заполнения анкет и рассматривания разноцветных облачков до нарочито оскорбительных допросов и искусно срежиссированных коллизий. Кое о каких нюансах тестирования (например, случай с вручную залатанным нами трубопроводом томографа) мы узнавали только очень постфактум. Иногда мне казалось, что пытливые медики Орбитали завели по облачку на каждую молекулу моего тела.
По моим прикидкам, отсев составлял около тридцати процентов. К счастью для не прошедших тестов, Орбиталь держала данное устами Тро обещание – домой возвращались лишь добровольцы. В большинстве своем и принявшие участие в Проекте по собственной воле, и оставившие за спиной надежные рабочие контракты с родными клиентелами. Тех, кто, подобно нам, попал в Проект из лагерей для перемещенцев и прочих неуютных местечек, спейсеры старались пристроить на какие-либо необременительные должности в Кито и Взлетном.
К счастью, из моих талнахских знакомых отчислен не оказался никто – хотя Библус и был на грани дисквалификации по весовому недобору. Лагерное меню вообще не способствовало набору веса. Так что неомифер отделался переводом на усиленное питание. Его я видел не каждый день – Библус оказался прикреплен к строительной группе Проекта и поселился в дальнем от нас конце Центра. То же было и с Корчмарем и Шагановой, назначенными, соответственно в силовую и медицинскую группы. С живущими напротив Крапивником и Ленкой сталкивался ежедневно.
К несчастью, испытания выдержал и Геккон. Уж не знаю, кто из психологов Орбитали додумался поселить нас в одной комнате – с каждым днем мне все тяжелее было выносить его болтовню. Я старался либо отсиживаться в компании Крапивника, либо нырять в АС, отключаясь от этого назойливого жужжания над ухом.
Что же, за одно я мог быть благодарен лагерю – в тесных хабах Талнаха никто бы не продержался больше недели, не научившись отключаться от внешних раздражителей. Не совсем, конечно, это было бы опасным занятием – но уходить в себя, игнорируя вонь, духоту и тесноту переполненного барака. После него и мозговыносящая болтовня Геккона казалась легким неудобством.
Медицинское освидетельствование заняло у нас чуть больше трех недель. Наконец ОрбМед официально объявил, что остатки нашей волны признаны годными по здоровью и психопрофилю для участия в Проекте.
А на следующий день начались занятия, разом решившие проблему с надоедливым соседом.
Ведь когда у тебя совершенно нет свободного времени – тебе некогда ни молоть языком, ни слушать чужую болтовню.
По сравнению с подготовкой в Центре учебный курс ТюменьАгро казался детским образовательным роликом. Занятия продолжались по пятнадцать часов в день, и в АС-ке, и вживую. Биохимия, микробиология, почвоведение, агрохимия, ботаника, семеноведение, фитопатология… Палеонтология, палеоботаника, климатология, первичная яваннография… Это только занятия по специальности – а еще были физподготовка, первая помощь и основы медицины, ремонт и управление техникой. Мозг закипал. Вернувшись с занятий, мы дружно падали на койки и проваливались в сон. Геккон вяло предположил, что в наши кровати встроено что-то вроде простеньких нейропунктурных генераторов, я устало рассмеялся. Темпы подготовки действовали не хуже любого снотворного, и грохот разрывающих небо ракет нам ничуть не мешал.
Орбиталь на самом деле расконсервировала лишь две старые шахты Взлетного. «Стартовая» работала с утроенной нагрузкой, посылая в космос тандем за тандемом, каждый день над нашим общежитием проносились ширококрылые громады садящихся разгонников. Ракетный старт использовался спейсерами только для малогабаритных внеплановых грузов, ради которых не стоило поднимать в воздух целый тандем. Но по мере того, как строительство «Звездного семени» продолжалось, таких грузов становилось все больше и больше – и вскоре грохот ракетного пуска сделался для нас будильником, а рев проносящихся над головой тандемов – привычным шумом.
И это – невзирая на то, что корабль по большей части строился из добываемых Орбиталью космических же материалов. По ночам небо чертили яркие звездочки межорбитальников, разгоняющих грузовые капсулы к Лагранжу и ХЕПОС. В скором времени о поддержке Проекта объявила не только Секунда – первоначально отнесшиеся к идее настороженно Владирос с Пацификом теперь тоже помогали материалами и производственными мощностями. Степень участия в Проекте на глазах превращалась в предмет соревнования для трех из четырех сверхдержав. Выступившая решительно против Проекта Британика хранила молчание, но по некоторым обмолвкам в ее новостных сетях было ясно, что и хозяева Североатлантики сомневаются, насколько разумным оказалось их решение и стоят ли репутационные издержки экономии финансов.
Впрочем, до нас новости международной политики добирались с большим запозданием. Не из-за информационной изоляции – просто времени на их изучение не оставалось. Слухи, услышанные от персонала спейсеров обрывки.
– Конечно, неправильно прямо отождествлять факторы почвообразования, действующие на нашей планете, с присущими Кементари. Проведенные лендерами заборы не выявили критических отличий почв в местах посадки от земных условий, но их инструментарий слишком ограничен. Тем не менее, структура и химсостав почвенного горизонта выглядят схожими с некоторыми земными аналогами. О чем это нам говорит, схолколон? – взгляд мастрейна Каскоса остановился на Фумихито Корнере.
– Что в зоне забора лендера-один мы можем констатировать влажный муссонный климат, – бойко ответил пацифик.
– Предположительно, – поправил его Каскос. – Формирование эллювиально-глеевых горизонтов говорит лишь о переувлажнении почв, хотя в отсутствие конусов выноса мне затруднительно предположить другой его источник, кроме дождевых осадков. При этом развитие в юго-западных регионах материка луговых почв со следами промерзания говорит нам о ярко выраженной сезонности климата за пределами ограничивающих центральную зону горных хребтов. Итак, данные с зондов подтверждают то, что мы уже и так предполагали, исходя из характеристик планетарной орбиты. Какие же сельскохозяйственные культуры наиболее оптимальны для высадки в изучаемом нами регионе? – теперь морщинистое лицо пожилого католика обернулось ко мне.
– Рисовые, – предположил я. – В луговых районах – зерновые, бобовые.
– Еще варианты?
– Можно применить гребневый посев. Это позволит выращивать миосою, снижая потребность в пастбищных землях, – словно бы думая вслух, произнес Крапивник, но мастрейн удовлетворенно кивнул.
Сам мастрейн Хосе, конечно, не собирался отправляться с нами в перелет – не позволял возраст. Более того, он даже не был сотрудником Орбитали – Центр пользовался его услугами по временному контракту с РондонАгро. Вообще многие из персонала были выходцами или контрактниками из Католической Федерации. Это и неудивительно – какие-то сто пятьдесят лет назад сам Эквадор входил в состав КФ, несмотря на то, что его экономика уже в те времена была процентов на девяносто завязана на спейсеров.
Да что там. Именно альянс с Орбитальными Предприятиями превратил Федерацию из горстки грызущихся территорий, вождеств и мобильных банд, наподобие нынешних Шелковицы, Гранд-Дакоты или ТрансКаспия, если не в державу первого мира, то уж точно уравнял с Красноярском, Австралией или Калитексом. При этом ни Орбиталь, ни сами католики изначально не имели развитых технологий фитотронной промышленности. Орбиталь полагалась на экспорт как из КФ, так и с акваферм Пацифика, католики по старинке делали ставку на традиционное сельское хозяйство. К двадцать восьмому веку ситуация выправилась, но до сих пор немалая часть пищевой промышленности региона опиралась на пастбища Аргентины и пашни Бразилии. И в условиях нехватки квалифицированных специалистов (сельское хозяйство – не самая развитая отрасль инфраструктуры в условиях открытого космоса!) оставалась ближайшим для Орбитали их источником.
Мы сидели в одном из лекториев учебного комплекса, пронизанном лучами заходящего солнца. Конечно, занятие можно было бы провести и удаленно, но преподаватели Центра ценили возможность личного общения с учениками. Даже чересчур – если работать с образцами на поле или пастбище и вправду удобнее под куполом, то сегодняшний семинар ничего не потерял бы, проходи он в АС.
Надо сказать, и в нашем обучении упор делался на довольно допотопные методы хозяйствования. Это было очевидным – с полезной нагрузкой «Семени» захватить с собой цех по производству агентных присадок мы бы никогда не смогли, разве что ценой отказа от большинства прочего оборудования, включая станочный парк. Но методики, удобрения полей свежим навозом вместо компостной смеси… С моей точки зрения, Орбиталь перегибала палку. С другой стороны – пока мы не побывали на Кементари непосредственно и не познакомились с тамошними климатом, почвой и биосферой воочию, говорить о каких-то методиках было, мягко говоря, преждевременно.
Так или иначе, занятия у мастрейна Хосе мне нравились. Даже несмотря на то, что старик требовал усвоения материала исключительно на память, без применения АС и айдима. Я успел выучить названия, характеристики и наиболее подходящие для культивации культуры нескольких сотен разновидностей современных почв, да еще под полсотни видов палеопочвы. Это не говоря уже о вызубренных еще в ТюменьАгро характеристиках гидропонных сред. Мастрейн не ограничивался формальным пересказом учебного материала – как вот сейчас, он всякий раз заставлял нас рассматривать лекцию применительно к предполагаемым условиям Кементари. Сопровождая рассказ иллюстрациями из собственного опыта работы на распахиваемых под пластшеницу, эйфориаки и сахарную свеклу просторах бывшей амазонской сельвы.
Еще с час продолжалось обсуждение предполагаемого состава почв Кементари применительно к современным и палеонтологическим земным аналогам. Мы организованной толпой направились к выходу из комплекса. В голове кружились температурно-солевые коэффициенты адаптации галориса, степени увлажнения и кислотности почв.
Выйдя на свежий воздух, я с удовольствием подставил лицо закатному солнцу солнцу, и тут же дернулся – бумага потерлась о сожженные на экспериментальной плантации шею и плечи. «Стоит вечером заказать у аптечки анальгетик», – подумал я, чертыхнувшись. Мы двинулись по покрытой гелевым тротуаром ферралитизированной андосолевой почве неоднородного гранулометрического состава и выраженной слоистости… Я потряс головой.
– Эй, приятель, – окликнул меня Геккон, оторвавшись от питьевого фонтанчика, – если ты еще способен оторваться от красот навозно-присадочного удобрения, у меня есть новости, которые могут тебя заинтересовать. И тебя тоже! – он призывно махнул рукой Крапивнику.
– Говори, – хмуро бросил Олег. В то время, как я более-менее притерпелся к бесконечному словесному потоку австралийца, Крапивник выдерживал общение с ним лишь в малых дозах.
– Насколько я понимаю, вы оба имеете отношение к сибирскому полису с непроизносимым названием, расположенному недалеко от чосонской границы? – уточнил Геккон. – Тогда ловите сигну.
Мы с Крапивником развернули ее синхронно. Несколько секунд вчитывались в текст – и молча переглянулись.
– Да, – Олег сочувственно посмотрел на меня. – По крайней мере, Самозащите удалось прикрыть полис. Но мне это не нравится, Димер.
– Мне не нравится еще больше. Хорошо, хоть ваши в Арктике, – пробормотал я.
– Знаете, парни, – Геккон замялся, что было на него совсем не похоже, – извините, если новости не вовремя. Но мне показалось, вам хотелось бы знать об этом.
– Могло быть и хуже, – бросил я. – Погибших нет, разрушений нет.
– И что теперь? – в пространство спросил Крапивник. Я не ответил – по параллельной аллее приближалась иконка Ленки. Я сбросил ей беседу.
– Хей, – Рыжая пружинистой походкой приблизилась к нам. – К чему нагружать АС-ку, когда мы все здесь? И что за мрачный вид?
– Хабаровск обстреливали с таблигитских территорий, – резким взмахом я переслал полученную от Геккона сигну.
Рыжая, как и мы две секунды назад, замерла. Подняла взгляд.
– Кто?
– Таблигиты, очевидно, – заметил Олег.
– Я бы и корейцев не исключал, – заметил я осторожно. – В сети поговаривают, Пхеньян был бы не прочь решить нашими руками харбинскую проблему.
– Я бы на вашем месте не болтал об этом в активной АС, – выдал шальную тавтологию Геккон. – Или вам хочется поближе познакомиться с безами спейсеров? Вы мне, конечно, не то что бы роднее братьев, но если я вдруг обнаружу ваши зубы в пищевом брикете, то рискую отдать обратно уже проглоченный ужин.
– Геккон, – Рыжая скривилась. – Ты можешь не молоть чушь? Кого и когда орбитальщики прижали за разговор о политике? Мы же все-таки не в Алланезии!
– Может, потому мы о них и не слышали, что местные безы работают тоньше своих зарубежных коллег? – Геккон явно был готов развить тему, но видя, что мы не в настроении поддерживать его болтовню – как, собственно, почти всегда – вздохнул и покинул наше неблагодарное общество.
– У меня остался лимит на пару писем, – осторожно начала Рыжая. – Если хочешь связаться с родными…
– У меня еще есть, – ответил я, не покривив душой. – Спасибо, Лен.
– Обращайся в любое время, – махнул рукой Крапивник. – Димер, если я ничего не путаю, твой отец в Самозащите?
Я лишь кивнул.
– Ты же не собираешься аннулировать контракт? – еще осторожнее произнесла Ленка. Еще бы. Пару лет назад никому бы из нашей троицы не пришло в голову даже произнести такое. Тюменские события и Талнах слегка расширили наш кругозор… но все равно от ее слов по спине пробежали мурашки.
Мне понадобилось секунд десять на обдумывание.
– Я не идиот, – ответил я чуть резче, чем собирался. – Опять в Талнах? Да еще и с неустойкой орбитальщикам за плечами?
– Рад видеть, что здравомыслие тебе не изменяет, – пробормотал Олег. – Глубокий ж ты блок… Кто мог подумать, что до такого дойдет?
Ответ Ленки заглушил нарастающий за спиной отдаленный гул. Земля слабо задрожала. Над крышей учебного комплекса зажглось зарево, распахнулось огненным веером. Столб голубоватого пламени вздыбился над Взлетным, неся на себе сверкающую металлическую иглу. Увенчанная огнем колонна пара росла, тянулась к редким облакам. Налетел порыв ветра, слабо качнув листья вдоль аллеи. Вырывающаяся из дюз струя пламени превратилась в тонкую белую ниточку, клонящуюся к востоку.
– Девятичасовая, – констатировал очевидное Крапивник. По опыту мы знали, что ровно через полчаса Взлетный поднимет еще одну ракету с соседней шахты. Затем последует ночной перерыв и только в семь утра нас разбудит грохот очередного двойного пуска.
Мы задержались на крыльце – Крапивник закурил, несмотря на неодобрительное в целом отношение спейсеров к табаку, мы – просто составить ему компанию. Он неловко сдавил сигарету не в том месте и ругнулся, когда она сломалась вместо того, чтобы затлеть. Извлек вторую и наконец-то запалил. Втянул в себя дым, глядя на темнеющее небо.
– Оставь огня, парень.
Мы обернулись.
– Масбез, – я пожал протянутую руку Корчмаря.
– Уже оперколон.
– Ох. Сорри, – я почувствовал, что краснею.
– Не в первый раз перевожусь с понижением, – отмахнулся Корчмарь. У него были простенькие сигареты без зажигалки, и ему пришлось поджечь свою сигарету о кончик олеговской. Некоторое время оба курильщика портили свое здоровье молча. Мы с Ленкой переглянулись, та развела руками. Не будь рядом Корчмаря, я бы напомнил Крапивнику, что регулярные медосмотры никто не отменял. Но в присутствии «лисовина» чувствовал неловкость.
– Корчмарь, – наконец нарушил я тишину.
– Ау, – благодушно отозвался тот.
– Слышали про Хабаровск?
Экс-«лисовин» помрачнел. Не отвечая, докурил. Отошел на другой край крыльца, жестом поманив меня за собой.
– У тебя родня в полисе? – прямо спросил он.
– Родители с сестрой, – подтвердил я. – Как думаете, чем это повернется?
Корчмарь потер скрипнувший подбородок.
– Бывал я в хабаровской Самозащите. Оборону Хабара затачивали с расчетом на чосонские страйкеры, схолколон. А все, что есть у таблигитов – старье, которое алланезикам было стыдно выставлять по музеям. Даже тамошняя Самозащита положит любые силы, что эти отморозки переведут через границу, на месте. А если подключатся линейщики – одна наша платформа остеклует все от Пекина до Харбина без ухода на перезарядку. Не волнуйся.
– А если это и есть провокация корейцев? – задал я тот же вопрос, что и Крапивнику.
– Ха, – глаза Корчмаря насмешливо блеснули. – Я смотрю, ты политически подкован, паренек. Вот что я тебе скажу – если Пхеньян и впрямь хочет пригласить нас разводящими в свои разборки, нашему директорату это как бы не на руку. И уж если корейцы решились на такое – они каждый нюанс этого фейерверка по двадцать раз согласовали с Красноярском! Оставь, парень. Пусть об этих вещах голова болит у дипломатов, – добавил он. И, шагнув в сторону Ленки и Крапивника, сказал: – Чего я хотел вам показать. Гляньте-ка на восток.
Мы дружно повернулись в ту сторону, куда указывал палец Корчмаря. В проеме между соседними кампусами, над изломанным краем горного хребта поблескивала четвертушка лунного диска, в стороне пламенело зарево от бесчисленных прожекторов Взлетного. Больше ничего примечательного в указанном направлении не наблюдалось. Скользили по небу, помигивая габаритами, два кольцевика, ползли по орбите звездочки спутников. Тусклый огонек Лагранжа горел рядом с лунным серпиком.
– Да левее же. Градусов на десять северней и на тридцать – выше, – поправил нас оперколон.
Я усилил чувствительность очков – и наконец различил над верхушкой дерева крохотную светлую черточку. Чуть вытянутый в длину тусклый огонек. Удивительно, как Корчмарь рассмотрел его невооруженным глазом.
– Это?.. – Рыжая приглушенно ахнула, не договорив.
– Да, – с непривычной для него мягкостью в голосе, пожалуй, даже благоговением произнес Корчмарь. – Это «Семя».
На секунду я забыл и о таблигитском кризисе, и о сожженных плечах, и обо всем на свете. По спине пробежали мурашки.
Да, я знал, что межзвездный корабль, который доставит нас на Кементари, будет огромен – он и должен быть огромен, чтобы вместить всю непредставимую массу топлива, которая понадобится для полета. Но при виде того, как восходит над деревьями рукотворный астероид, уже достаточно большой, чтобы разглядеть его с расстояния в сорок миллионов километров, я впервые даже не то что понял – нутром прочувствовал подлинность той безумной затеи, в которой подписался участвовать. Осознал вложенную в нее массу ресурсов, денег и труда миллионов людей. Отчаянную храбрость, которая была нужна, чтобы сделать это безумие реальностью.
У меня закружилась голова. Звездная пропасть с плывущим сквозь нее кораблем нависала над нами, и мне казалось, что вот-вот наши ноги оторвутся от тротуара, и мы рухнем к этим бесчисленным солнцам. Я мог подключиться к АС, и светлая черточка оказалась бы снабжена подробным описанием – монтаж колец двигателя завершен на столько-то процентов… монтаж радиаторов завершен на столько-то процентов… монтаж осевого киля на столько-то…
– Ладно, – Корчмарь отбросил окурок в утилиз, попрощался с нами и пружинистым шагом ушел куда-то в сторону кампуса медгруппы. Олег докурил свою зажигалку, запрокинул голову, снова взглянув на слабо мерцающее в небе «Семя».
– Еще два года, и мы отправимся на этой штуке к черту на рога, – бросил он. – Оставив за кормой земные проблемы и войны. Что бы ни творилось с Республикой, да и со всей нашей злосчастной планетой, это будут уже не наши заботы. Мы неплохо устроились, верно?
– Не трави душу, Крапивник, – хмуро ответил я. – Ешкина мышь, помнится мне, в Нориле ты был готов глотки рвать директорату! Что же теперь, сам за них переживаешь?
– Димер, – Олег полоснул меня взглядом. – Ты прикидываешься, что ли? Или правда не видишь разницу между Республикой и админами?
– Все я вижу, – я сплюнул. – У самого противное чувство на душе. А толку-то? Ну что от нас зависит? Корчмарь вон вообще считает, что Красноярску это только на пользу. Или мы чего-то о тебе не знаем, и Республика прибегает к услугам непобедимого Оптимата-Крапивника при каждом международном кризисе?
– Катись к каипоре, – проворчал Крапивник, уже более добродушно. – Брр, я озяб. Ленок, пошли в комнату.
– Даже не буду спрашивать, что ты с таким интересом там рассматриваешь, – язвительно заметил чуть позже Геккон, застав меня разглядывающим через окно ночное небо. – Хотя подозреваю, подключись я к твоему входящему потоку, увидел бы немало способного вогнать в краску. О мой красноярский друг, позволь напомнить тебе о двух вещах. Во-первых, такое увлечение эдалт-трехмерками чревато для тебя серьезными проблемами в отношениях с противоположным полом и с пунктом Контракта 14-5. Во-вторых, насколько мне известно из заслуживающих доверия источников, кое-кто из проживающих в этой комнате самым бессовестным образом игнорирует выданное опертрейном Зумой задание.
– Господи, – я смущенно отключил запись с внешних камер ХЕПОСа. Висящее в пустоте гигантское двигательное кольцо, величиной больше самой станции, замерцало и растаяло. – Ты еще и взялся следить за нашей подготовкой?
– Должен же в этой экспедиции быть хоть один здравомыслящий человек, – довольно заявил Геккон, извлекая из раздатчика исходящую паром тарелку. – Жрать хочешь? С тебя три койна за обслуживание.
– Между прочим, я бы посоветовал тебе самому побеспокоиться насчет вышеупомянутой проблемы. Девушку, достаточно сумасшедшую, чтобы выдержать твою болтовню больше пяти минут, руководство Орбитали вряд ли сочтет пригодной по психопрофилю для межзвездного путешествия.
– О-о! – Геккон воздел палец и расширил глаза. – Исторический момент! Спустя пять минут наш сибиряк придумал ответную шутку! Жаль губить на корню твои трогательные в своей неуклюжести порывы, но, боюсь, схолколон Деверо не согласна с твоим столь ценным для нас мнением.
– Оливер, а ты в курсе, что законы Орбитали запрещают втайне подсыпать девушкам секс-наркотики? – с легким деланным беспокойством проговорил я.
– Что? – с ужасом переспросил Геккон. – Вторая шутка за три минуты? Жди здесь, никуда не уходи! Я немедленно вызываю медслужбу! Постарайся вспомнить, что попало в твой организм? Это было на занятиях? Или ты надышался сырой пряжи?
– На Кементари я тебя пристрелю, – поклялся я, упал на кровать и натянул на голову подушку.