Когда я пришел к нему в первый раз, он наговорил кучу приятных вещей. Обворожил. Он сидел за письменным столом и говорил, что в корпусе недостаток врачей и сестер милосердия; нет медикаментов и мало санитарных перевозочных средств. Он был в черной черкеске с блестящими генеральскими серебряными погонами, коротко остриженный. Глаза его узкие, карие, живые – как будто смеялись. Прямой кавказский чуть-чуть хищный нос. А когда улыбался, были видны ослепительно белые здоровые зубы. Говорил он немного в нос, но это была скорее манера или привычка. Лицо широкое, красное, и весь он дышал здоровьем и энергией. Ему было лет пятьдесят. Когда я вошел, он встал. Было видно, что он небольшого роста. Он был легкий, подвижной, а когда разговаривал, машинально крутил ус и поглаживал небольшую с проседью бородку.
Еще в Москве, помню, телеграммы с Кавказского фронта часто сообщали, что отряд генерала Б. лихим и стремительным ударом смял, разбил противника; вышел ему в тыл, окружил или преследует. Это было в тысяча девятьсот пятнадцатом году в Турции. Мы в Москве не знали, что эго генерал Баратов, но я хорошо запомнил генерала Б.
Два брата, грузинских князя, поссорились между собой во время пирушки, и в запальчивости один пырнул другого кинжалом. Пришлось бежать. Через горы грузин попал на Терек к казакам. Здесь не спрашивали, кто он и зачем пришел. Записался в казаки, женился и зажил новой жизнью. Воевал, был офицером и совсем оказачился. Сын его жил там же, тоже воевал и за боевые отличия заслужил звания урядника и вахмистра и чины хорунжего и сотника. Женился на осетинке и умер в должности командира сотни и начальника своей станицы Галагаевской. Сотник Баратов умер, а вдова повезла его тело для похорон в Моздок. Очень мучилась в пути, ибо носила младенца. У гроба мужа в станице Магомет-Юртовской лежала роженица, а рядом маленький Николай Николаевич…
Позже, когда я уже был хорошо знаком с ним, я как-то сказал:
– Из кавказских народностей, вы, осетины…
– Позвольте, – перебил меня П.П., – я казак.
Любил свою мать Н.Н. нежно и глубоко и не расставался с ней до самой ее смерти. Он родился в бедности и годы детства провел в родной станице Сунженской.
На смотрах и парадах генерал любил обходить ряды и беседовать с солдатами и в особенности с казаками.
– Ты какой станицы?
– Такой-то.
– А ты?
– Сунженской.
– Постой, как же твоя фамилия?
– Такая-то.
– Ах, так ты, значит, сын такого-то?
– Так точно.
– Ну вот, как хорошо, ведь мы с твоим отцом товарищи, мальчишками росли, вместе по станице без штанов бегали…
Казаки смеются. Любят, когда генерал шутит, но знают, что это правда, и приятна им эта шутка-правда, и гордятся они своим генералом. В станице бегал босиком, и – помню, – говорит, что одна подтяжка у меня через плечо устроена, мать смастерила.
Мать работала, не покладая рук, хлопотала за сироту и добилась войсковой стипендии. Так начал учиться, и сразу же обнаружил большие дарования будущий первый офицер Генерального штаба в Терском казачьем войске.
В японскую войну командовал родным Сунженско-Владикавказским полком, а Великая война застала его во главе 1-й Кавказской казачьей дивизии, славные полки которой вошли в состав Персидского экспедиционного корпуса.
Одинаково ровный, любезный и ласковый со всеми: с генералами, офицерами, солдатами и казаками, генерал очень популярен. Но одной любезности мало. Солдаты и казаки не будут любить за одну любезность и справедливость. Их вождь должен быть храбр. Он не может не быть храбрым – их командир.
На Ассад-Абадских высотах кипел бой. Баратов в белой папахе на своем гнедом с группой офицеров – на пригорке. Картина боя как на ладони. Пули изредка долетают и сюда. Широко взмахнув, как птица крылом, рукавом черкески, подскакал хорунжий Гацунаев к Баратову и говорит «величайшую дерзость»:
– Ваше превосходительство! Солдаты и казаки из цепей не могут драться, все оглядываются на Вас… Они говорят:
– Кому здесь место, а кому и не место.
Гацунаев был ординарцем и влюблен в своего командира корпуса. Весь дрожал при мысли, что шальная пуля может причинить несчастье. Казаки очень любили Баратова. Называли его «наш». Слагали песни и рассказывали анекдоты:
Дело было под Кериндом,
Дело славное, друзья,
Халил-бей с Исхан-пашою
Не давали нам житья.
Наш Баратов бодр и весел,
Всех к победе он ведет.
Что ж казак ты нос повесил?
Веселей гляди вперед!
Им было дорого в праздник видеть его в церкви, всегда впереди; он выстаивал всю службу. Казаки знали, что он религиозен, и любили молиться с ним. Они чувствовали искренность его веры и с уважением говорили об этом между собой. Очень занятой, Баратов не пропускал церковных служб, и в религии, в общении с Богом разрешал свои сомнения и черпал новые силы. Он выходил из храма просветленный и был еще ласковее и доступнее, чем прежде.
Он прекрасно говорит. Четко, громко, округленными фразами. Немного длинно, но образно и интересно. В армии любили его слушать. Особенно казаки. Он всегда находил и интересную тему, и меткое слово. Слушали внимательно и неделями, потом обсуждали тему и перефразировали слова своего командира корпуса.
Это было еще до Персидского фронта в Турции. Великий князь Николай Николаевич получил назначение Главнокомандующим Кавказского фронта и, приехав на Кавказ, объезжал некоторые части фронта и позиции. Должен был посетить и «баратовскую» дивизию. По кавказскому обычаю, в штабе на скорую руку был приготовлен стол – дастархан[27]. Великий князь должен был принять приглашение. На Кавказе, где любят и умеют пить, ни один банкет, ни одна пирушка в любой среде, в особенности в военной, не обходится без председателя пира. Тулумбаш или тамада должен быть обязательно. Это вовсе не должен быть старший. Выбирают того, кто умеет быть веселым, руководить и поддерживать веселье. Тулумбаш – застольный диктатор. Он должен уметь говорить сам, заставить слушать тосты, вовремя бросить шутку, затянуть песню, и держать в руках свободную, разгоряченную вином компанию. Идеальный тулумбаш незаметен, но это самый интересный и активный участник пирушки. Он должен уметь пить, т. е. со всеми и в меру. Он должен следить, как пьют другие, умело создавать обстановку, чтобы все пили в меру. Его кавказский застольный девиз выявлен в песне:
– Пей, но ума не пропивай.
Баратов первый тулумбаш на Кавказе. Он любит веселье. Не пьет, только делает вид, что пьет. Он очень находчив, остроумен, и вокруг него за столом подлинное веселье.
Великий князь, как известно, был очень строг. Приехал хотя и опальным, но страшным дядей Государя. Это был тысяча девятьсот пятнадцатый год. На дастархане тулумбашем был Баратов. Великий князь не знал, по-видимому, кавказских обычаев, а может быть, и знал, да не хотел считаться с ними. Без разрешения тулумбаша никто не может обратиться к присутствующим с тостом. Великий князь встал и начал говорить.
– Извините, Ваше высочество, – перебил его генерал Баратов, – Вы оштрафованы.
В глазах у Великого князя появились огоньки, а кругом все смолкло.
– Как оштрафован? Кем и за что? – спросил Великий князь. Баратов ответил:
– По кавказскому обычаю никтo не может говорить без разрешения тамады. Нарушивший закон подвергается штрафу. Не угодно ли будет Вашему высочеству осушить этот штрафной бокал?
Сосуд был изрядный, и Великому князю пришлось выпить его до дна. Баратов предоставил высокому гостю слово, а потом затянул кавказскую застольную:
Нам каждый гость дается Богом,
Какой бы ни был он среды,
Хотя бы в рубище убогом
Алла-Верды, Алла-Верды[28]…
Великий князь был очень доволен таким оборотом дела, а на фронте и в Тифлисе одобряли поступок Баратова, отстоявшего кавказскую традицию.
Позже, когда было решено послать в Персию войска, Великий князь остановил свой выбор на Баратове, зная, что это не только храбрый генерал, но и дипломат. Успехи русских войск в Персии, спокойствие тыла, безопасность движения небольших отрядов, транспортов и отдельных лиц – результат не только нашей силы, но в значительной мере – дипломатического искусства Баратова. Он действовал не только уговорами и угрозами; он умело использовал свойства вождей воинственных племен. Иногда он мирил закоренелых врагов, создавая у них общий интерес, или, наоборот, – соседи или друзья должны были поссориться. Администраторы на местах из персидских чиновников получали русские ордена и с гордостью носили ленту Станислава. Зато войска наши у такого администратора имели хлеб, мясо и фураж.
Персы любили Баратова. В городах за ним бежала толпа, а при объездах необъятного фронта, в деревнях, на дорогах, прохожие снимали шапки, кланялись и приветливо улыбались. Это – за мудрость мирной политики. Когда стало известно о революции в России и в Персии появились думские деньги – «керенки» с изображением Таврического дворца – здания Государственной думы, персы неохотно принимали при расчетах эти деньги.
– Караван-Сарай, нехорошо, не нужно, – говорили они, – давай портрет Баратова.
И они выразительно показывали место на кредитке, где должен быть портрет генерала. Им казалось:
– Здание мертво, революция – непорядок.
В их представлении, Баратов был реальным воплощением мощи и кредитоспособности Русского государства.
Русский, безгранично любящий Родину, выросший за пределами Терека, Баратов принадлежит уже не Терскому войску, а всей России. Умный, патриот, он всегда был прогрессивным, а когда разразилась революция и прошла по фронту, он понял смысл событий и не вел борьбы ни тайной, ни явной против забившей ключом политической жизни в армии. Чтобы удержать войска на фронте, нужно было сотрудничать с комитетами и комиссарами, и Баратов это осуществлял искренне, мастерски и с огромной пользой для Родины. Когда Баратов входил в заседание армейского комитета, уже после Октябрьской революции, – в знак уважения к вождю армии все члены комитета вставали и бесшумно садились на свои места.
Позже мне приходилось наблюдать популярность Баратова и за пределами Персии, на пространстве всего многоплеменного Кавказа. Как казак Терского войска, он пользуется большим уважением на Северном Кавказе, и после смерти Караулова атаманский жезл предназначался Баратову. В Тифлисе – грузины, в горах разноплеменные горцы, одинаково считают его своим. В Азербайджане у мусульман и армян, извечно кровных врагов, Баратов пользуется одинаково большим уважением и известностью. Ведь в состав Персидского корпуса кроме казаков входили солдаты всех племен Кавказа. Они разнесли славу о нем по всем станицам Кубани и Терека, аулам и саклям Дагестана, Азербайджана и Грузии.
У Баратова доброе сердце; он никогда не отказывает просителю и любит слушать советы. Но только слушать. Его интересует мнение, часто по очень серьезному вопросу, его адъютанта, штабных офицеров, казаков и солдат. Он выслушивает их всех, но всегда поступает по-своему. Думают, что Баратов по мягкости поддается влиянию других. Это неверно. Говоря с другими, советуясь, он только контролирует себя и пытается шире осветить вопрос. Но поступает всегда по-своему. Он прожил очень интересно, да и сейчас живет так же. Он из тех счастливцев, про которых еще при жизни и сказки рассказывают и песни поют.