В уголовном розыске Заводского РОВД каждая суббота была рабочим днем. Практического смысла в дополнительных рабочих днях не было, зато Вьюгин мог заверить руководство областного УВД, что его подчиненные из кожи вон лезут ради процента раскрываемости. Любое недовольство со стороны инспекторов уголовного розыска начальник милиции легко подавлял одной фразой: «Вы что, уже все преступления раскрыли?»
Практически все субботы проходили по одному сценарию. Утром инспекторы собирались у начальника уголовного розыска на планерку, потом расходились по кабинетам, пили чай, перекуривали и вновь собирались всем коллективом в одном из пятиместных кабинетов. Слово за слово, начинался спор. Обсуждали футбол или хоккей, международную политику, заготовки на зиму, проблемы воспитания детей или какую-нибудь ерунду, не поддающуюся квалификации.
О чем никогда не говорили, так это о раскрытии преступлений. Обсуждение служебных тем в субботу считалось дурным тоном. Примерно в половине двенадцатого мужики скидывались и отправляли в винно-водочный магазин гонца. Бегал за спиртным, разумеется, я как самый молодой член коллектива. В двенадцать часов водку разливали по кружкам, быстро выпивали граммов по сто пятьдесят без закуски и расходились по домам. Мне выпить не предлагали, так как я считался «субботним резервом» – сотрудником, всегда готовым выполнить внезапно свалившуюся работу. Домой в субботу я уходил на полчаса позже остальных.
Рабочий день в субботу приносил больше вреда, чем пользы. Очень редко кто-то из инспекторов брался за бумажную работу, наводил порядок в оперативных делах, печатал справки или отчеты. Раскрывать преступления на участок не выходил никто. Проведя впустую половину выходного дня, инспекторы наверстывали упущенное в рабочее время, благо отследить, где находится тот или другой оперативный сотрудник, было невозможно.
Бессмысленность еженедельной «черной субботы» понимал даже начальник уголовного розыска Зыбин. Проведя развод, он включал транзистор, настраивал канал на развлекательную музыку и до обеда носа не показывал из кабинета, занимаясь неизвестно чем. Возможно, дремал или читал научно-популярные журналы.
В последнюю субботу октября я сидел за своим столом, делал вид, что перебираю бумаги. В этот день покурить и обсудить новости инспекторы собрались в нашем кабинете, так что воздух вокруг меня слоился от табачного дыма – когда разом закуривают шесть мужиков, никакая форточка не справится.
«Зачем нужна эта гнусная показуха? – размышлял я. – Со времен крушения Римской империи известно, что рабский труд не может быть производительным. Любая принудиловка всегда будет натыкаться на скрытый саботаж. Не станет человек даром работать в свой законный выходной».
Мои философствования прервал звонок телефона. Трубку взял инспектор Матвеев, молча выслушал собеседника и вернул телефон на место.
– Андрей! Вьюгин велел тебе до особого распоряжения не уходить.
– Зачем я ему понадобился? – недовольно спросил я.
– Сходи и узнай! – отсек возможные вопросы Матвеев. – Мужики! Андрюха отпадает. Кто за пузырем побежит?
Желающих сходить в магазин не нашлось, так что в этот день инспекторы разошлись по домам трезвые и злые.
Вьюгин вызвал меня около шести вечера. В ожидании его звонка я просидел голодным весь день, выкурил пачку сигарет и выпил весь припасенный на неделю чай. Настроение у меня было отвратительным. Но в приемной начальника милиции я посмотрел в зеркало, изобразил деловой вид и вошел к Вьюгину без признаков недовольства на лице.
Сергей Сергеевич был не один. За приставным столиком сидел Шаргунов, начальник Центрального РОВД. Напротив него стояли початая бутылка коньяка и блюдечко с дольками лимона. Закусывать коньяк чем-либо еще в милиции считалось неприличным. Судя по уровню жидкости в бутылке, начальники успели выпить всего по паре рюмок, но по их раскрасневшимся лицам я догадался, что початая бутылка была в этот вечер не первой.
Я доложил о прибытии, остановился посреди кабинета, ожидая дальнейших указаний.
Разговор начал Шаргунов. Из всех начальников территориальных органов милиции он был самым необычным: матом не ругался, на подчиненных не кричал, но в то же время был требовательным и строгим. Каким-то непостижимым образом Шаргунову удавалось удерживать процент раскрываемости преступлений в самом большом и густонаселенном районе города.
Знакомый инспектор уголовного розыска из Центрального РОВД как-то сказал: «Кто выдержит нагрузку в Центральном, тот выдержит все». Преступлений в Центральном районе совершалось примерно в два раза больше, чем у нас. Многие из них попадали на контроль к руководству горкома партии, а партия ошибок и нераскрытых преступлений не прощала.
Каждый день Шаргунов ходил по лезвию ножа, рисковал карьерой, но вот что удивительно: коллектив работой не насиловал, рабочей каждую субботу не объявлял.
Еще одна примечательная деталь: одевался Шаргунов как интеллигент, а не как начальник милиции. Когда я летом приходил устраиваться к нему на работу в обмен на жилье, то подумал, что он, в безупречно сидевшем гражданском костюме, больше похож на институтского профессора, чем на полковника милиции.
– Рассказывай, – обратился ко мне Шаргунов, – зачем ты забросил шербет на крышу? Кто тебя научил вещественные доказательства от следственных органов скрывать?
По легкой улыбке Вьюгина я понял, что беседа предстоят неофициальная и мне не надо оправдываться перед Шаргуновым.
– Участковый проболтался? – спросил я первое, что пришло на ум.
– Участковый? – «удивился» Шаргунов. – Да ты, как я вижу, еще молод и зелен, а Сергей Сергеевич нахваливает тебя, говорит: «Перспективный сотрудник! Цепкий, с нестандартным мышлением». Запоминай! Все тайное становится явным. Слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Сейчас ты поговоришь с нами, выйдешь в коридор и тихо так, одними губами, скажешь: «Вот ведь козлы! Это я из-за них свой законный выходной в пустом холодном кабинете просидел. Они вон коньячок попивают, а я весь на нервах, жду, когда Вьюгин соизволит вызвать». Недели не пройдет, как Сергей Сергеевич тебя спросит: «Ты кого «козлом» в прошлую субботу называл?» У тебя дар речи пропадет. Твоих слов ведь никто не слышал, так откуда же начальник все узнал? Запоминай! В милиции даже у стен есть уши. Так что не надо моего участкового во всех смертных грехах обвинять.
– Болтливость вроде бы не смертный грех, – заметил Вьюгин.
– Давай у него спросим! – показал на меня Шаргунов. – Он ведь умный, в этом году Высшую школу милиции окончил. Это мы с тобой в гражданских институтах штаны просиживали, а он – профес- сионал!
Я посмотрел на Вьюгина. Начальник кивнул: отвечай!
– Болтливость не смертный грех, – начал я. – Стукачество – грех, а болтливость – порок. Теперь о шербете. Главный инженер хлебокомбината Горбаш был чистоплюем. Если он на заводе в лужу нечаянно наступал, то, войдя в цех, тут же ветошью обувь протирал, а вернувшись в кабинет, до блеска ботинки надраивал. У него на костюме никогда ни пятнышка не было. В тот день, когда обнаружили тело Горбаша, костюм его был без следов известки или раствора. Спрашивается, как он козлы в теплоузел занес и не испачкался? Носки ботинок у Горбаша были потертыми, как если бы его бесчувственного тащили под руки, а ноги бы волочились по асфальту. Одна работница ночной смены рассказывала подругам, что той ночью выходила покурить на свежий воздух и видела, как двое мужчин вели под руки третьего, сильно пьяного. Она еще подумала, что мужики пошли не туда: не к воротам, а в сторону забора у булочного цеха. Она не стала им ничего говорить и вернулась в помещение.
– С пьяными не захотела связываться? – уточнил Вьюгин.
Я кивнул и продолжил:
– Когда я осматривал следы на полу в теплоузле, обратил внимание, что их слишком много для одного человека. На мой взгляд, в помещение заходили двое или трое. Двое установили козлы и наследили вокруг. Потом зашел Горбаш, не останавливаясь, забрался на подставку и выбил ее из-под ног. Или ему помогли избавиться от нее. Все зависит от экспертизы, но, как я помню, на месте происшествия судебный медик сказал, что странгуляционная борозда одна, следовательно, Горбаш повесился сам.
– Ты противоречишь сам себе, – возразил Шаргунов. – То у тебя толпа народа заходит в теплоузел, то Горбаш сам вешается.
– Он мог попросить друзей принести козлы, а потом вздернуться. Хотя это маловероятно. У Горбаша на заводе друзей не было, да и туфли потерты! Смахивает на то, что ему помогли в последний раз по заводу прогуляться. Но тут все от борозды зависит.
– Вернемся к шербету, – предложил Шаргунов.
– Горбаш никогда бы сам не украл шербет. Руководство завода к продукции не притрагивается – это закон. Тем более ему незачем нести шербет к месту самоубийства. Сладость принес кто-то из тех, кто устанавливал козлы, либо потом, уже ночью, вел главного инженера под руки. Как бы то ни было, присутствовавшие в теплоузле неизвестные мужчины хотели, чтобы на шербет обратили внимание и начали выяснять, откуда он взялся и кто его принес. Я лишил их этой возможности. Если Горбаш покончил жизнь самоубийством, то в моем поступке нет ничего противозаконного. Если ему помогли повеситься, то пусть преступники голову ломают, куда делся шербет, почему на него никто не обратил внимания.
– Странный ты малый! – пожал в недоумении плечами Шаргунов. – Если ты счел, что на заводе произошло убийство, то почему не взял следствие в свои руки?
– Как бы я это сделал, если сотрудники Центрального РОВД шикали на меня, как на бездомного пса? Не прогнали и то ладно.
«Да и район не мой!» – хотел добавить я, но промолчал.
– Тебя послал на место происшествия Полубояринов, – вступил в разговор Вьюгин. – Он про шербет что-нибудь говорил?
– Директор был в недоумении: зачем Горбаш перед самоубийством принес шербет? Полубояринов решил, что шербет у ног главного инженера – это намек, только не понял, на что.
– Так, дай-ка подумать! – Шаргунов достал пачку кишиневского «Мальборо», повертел в руках, достал сигарету. – С год назад был я на хлебозаводе. Полубояринов меня по цехам провел, показал производство. Шербет, как я помню, делают в варочном цехе.
Начальник Центрального РОВД постучал пальцем по крышке стола, словно приказал мыслям выстроиться в ровную цепочку.
– Завпроизводством была симпатичная женщина, лет так тридцати. Она мне с собой хотела кулечек орехов дать, но я отказался.
Шаргунов посмотрел мне в глаза.
– Ты ничего не хочешь про нее рассказать?
– Мать-одиночка, живет со мной на одном этаже. Зовут Татьяна, но она не завпроизводством, а технолог прянично-кондитерского производства.
– О, вот она, суть! – обрадовался Шаргунов. – Как только в деле появляется женщина, так тут же все события смотрятся в другом свете. Твою Татьяну бы взгрели, если бы шербет нашли?
– Она не моя, – резко возразил я.
– Не цепляйся к словам! Твоя – не твоя, какая разница! Что ты насупился, словно я тебе мораль собрался читать? Я что, по-твоему, в общежитии не жил, не знаю, какие там нравы? Она тебя по-соседски попросила детскую кроватку починить, ты зашел на минутку и остался до утра. Прошло немного времени – главный инженер вздернулся. Если бы у его ног нашли шербет, то с вопросами бы к кому пошли? К Татьяне. «Твой шербет? При каких обстоятельствах его украли? Что еще у тебя воруют?» Зачем тебе соседку подставлять? Вот ты и забросил вещественное доказательство на крышу, помог симпатичной женщине выйти из щекотливого положения.
– С шербетом – все? – спросил Вьюгин. – Если вас со стороны послушать, то вы не висельника обсуждаете, а кражу сладостей на заводе.
– Еще пара вопросов. Шербет свежий был или его крысы успели покусать?
– Свежий или нет, я сказать не могу. Холодно было, шербет успел окаменеть, но с виду был чистый, без плесени. Крыс на заводе нет. Не знаю, чем их отпугивают, но ни мышей, ни крыс даже на складах нет.
– Кто мог украсть шербет?
– Украсть – никто. Взять, как причитающуюся тебе продукцию, могли слесаря или электрики, обслуживающие варочный цех. Потом они могли выменять шербет на что угодно. Если вы хотите проследить, через сколько рук прошел этот брусок, то ничего не получится.
– Чутье мне подсказывает, что в этом шербете что-то есть, – сказал Шаргунов, – но что – не пойму. Ладно, поедем дальше! Почему Горбаш был без верхней одежды?
– От административного корпуса до любого цеха три минуты ходьбы. Одеваться смысла нет.
– Работница ночной смены подтвердит, что видела троих мужчин?
– Нет. Побоится с мужским коллективом завода отношения портить.
– Откуда в теплоузле появились козлы?
– Я ненавязчиво расспросил мужиков, никто не мог вспомнить, где они стояли: или на улице около булочного цеха, или на входе в демонтируемый пряничный цех. Осенью ремонтных работ на заводе не было, так что козлы были никому не нужны.
– М-да! – Шаргунов вновь постучал пальцами по столу, подумал и сделал вывод: – Мы ходим впотьмах! Лаптев видит одну картину, мы – другую. Надо свести половинки в целое. Дополним твой рассказ небольшой деталью: у Горбаша на спине и ягодицах обнаружены ссадины и царапины. Обрисуй картину преступления в новом свете. Сможешь?
– Вы думаете, что его убили? Понял – не то спросил. Если у Горбаша были ссадины, то я думаю, было так. Двое мужчин с наступлением темноты принесли в теплоузел козлы. Потом они взяли Горбаша под руки и повели вдоль булочного цеха. Часть пути он шел сам, часть – они его волокли. Если бы они его тащили всю дорогу, то у Горбаша бы все носки туфель стерлись. В теплоузле один человек залез на козлы, второй в это время поддерживал главного инженера в вертикальном положении. Потом мужчина на козлах подхватил Горбаша, дал возможность сообщнику залезть наверх. Вдвоем они затащили инженера на козлы, накинули на шею петлю, очистили пиджак и брюки от известки и столкнули подпорку. Когда я осматривал тело в петле, следов известки на одежде Горбаша не было.
– У главного инженера были на заводе враги?
– Его никто не любил. Но чтобы убить? Я не представляю, кто бы мог это сделать.
– Представь, что главный инженер – это ты. Что бы ты мог украсть с завода? Про булку хлеба или мешок муки не рассказывай, за это не убивают.
– Ничего! Рядом с нами стоит винзавод. Если выпустить тысячу бутылок неучтенного вина, то их можно продать в сельской местности, а у нас что можно выпустить из неучтенного сырья? Хлеб? Куда его потом девать?
– С вином идея интересная, – похвалил Вьюгин. – Для тысячи бутылок портвейн или плодово-ягодное вино ты найдешь, а где пустые бутылки достанешь? Свой пункт приема стеклотары откроешь?
– Давайте я немного повеселю вас! – предложил Шаргунов. – Когда я был заместителем по оперативной работе, послали меня на курсы повышения квалификации. Скукотища! Криминалистика, оперативно-разыскная деятельность, право, процесс – все сидят, зевают, носами клюют. Начинается лекция по судебной бухгалтерии. Преподаватель рассказывает новые методы хищения в строительстве и на производстве. Вы бы видели, какое оживление наступило! Сна – как не бывало! Все стали конспектировать, что и где можно украсть так, чтобы никто не заметил.
– Ну что, перейдем к делу? – спросил Вьюгин.
– Андрей, тебя, как проверенного товарища, мы решили привлечь к очень необычному делу. Горбаша убили, но в заключении судебно-медицинской экспертизы будет сказано, что он покончил жизнь самоубийством. У нас есть прямые доказательства его насильственной смерти, но в конце года я не хочу показатели портить. В то же время мы не можем оставлять убийц безнаказанными. Мы с Сергеем Сергеевичем посоветовались и решили пойти нестандартным путем. Я подпишу материал по самоубийству, а ты займешься розыском преступников. К убийству Горбаша наверняка причастны работники хлебокомбината. Ты живешь на территории завода, всех знаешь, детские кроватки чинишь, так что тебе и карты в руки! Будешь нашим секретным агентом.
– Будешь расследовать это убийство без отрыва от производства, – вставил важное уточнение Вьюгин. – Производство – это твоя основная работа, а раскрытие Горбаша – общественное поручение, что-то вроде задания сделать стенгазету к седьмому ноября. Справишься?
От оказанного доверия адреналин в крови подпрыгнул до максимального уровня, сердце заколотило в грудь, словно хотело выйти наружу и отрапортовать: «Найду убийц! Ночами спать не буду, но разоблачу гадов!» Но природная осторожность не дала распустить хвост как у павлина. Пообещать можно все что угодно. Как потом оправдываться, если ничего не получится?
– Приложу все усилия, – заверил я, ничего конкретно не обещая.
– Завтра поедешь в морг, встретишься с экспертом Иваном Романовым. Он введет тебя в курс дела, расскажет о возникших подозрениях. Потом позвони по этому телефону и договорись о встрече с доцентом Павлом Романовым, отцом эксперта. Они оба будут предупреждены о твоем визите.
– Андрей! – перебил Шаргунова мой начальник. – То, что тебе расскажет Романов-старший, не должен узнать никто ни при каких обстоятельствах. Иначе мы все будем иметь бледный вид.
– Погоди, не запугивай парня раньше времени! – остановил Вьюгина Шаргунов. – Там все еще вилами на воде писано. Получим подтверждение, тогда и думать будем, как из этой истории выпутаться. Андрей, ты про морг все понял? Выспишься, поешь – и за работу! О ходе следствия будешь докладывать или Сергею Сергеевичу, или Клементьеву. Если понадобится моя помощь, звони в любое время.
– Ну все, иди! – велел Вьюгин и пересел за приставной столик допивать коньяк.
Мне к застолью присоединиться не предложили.