Эвелин задумчиво смотрела в окно спальни, стоя в ночной рубашке, с заплетенными в косу волосами, крепко обхватив себя за плечи.
Она только что проснулась, спала беспокойно, урывками, и столь желанный отдых то и дело прерывался ужасными видениями. Странно, но Эвелин снилось ее детство. То, как она ложилась спать без ужина и была такой одинокой, что плакала, пока не проваливалась в сон. А еще ей грезились Люсиль и Энид, обе насмехались над ее манерами и заявляли, что она получила именно то, что заслужила.
А потом сны Эвелин изменились, и она явственно увидела, как мчалась сквозь ночь, преследуемая воплощенным злом. Эвелин вдруг осознала, что не бежит, – она несется в экипаже, и Эме плачет у нее на руках. Но их действительно преследовали. Жандармы гнались за ними, и было совершенно ясно: если они не убегут, Анри наверняка арестуют и казнят. Эвелин была вне себя от ужаса. Рука зла потянулась прямо за ними, готовая в любой момент схватить их и вернуть назад…
Эвелин проснулась вся в поту, дрожа от страха, чувствуя, как все внутри будто скрутило узлом, а по щекам текут слезы. Она не сразу вернулась к реальности и осознала, что есть кое-что пострашнее: Анри похоронили вчера, близ местной приходской церкви. А сама Эвелин находится не во Франции – она в Розелинде.
Грудь Эвелин вдруг томительно сжалась.
Образ Джека Грейстоуна, стоящего у штурвала своего черного корабля, бегущего по волнам на всех парусах, этого бравого капитана, словно вросшего ногами в качающуюся палубу, с золотистыми, развевающимися на ветру волосами, заворожил Эвелин. Это зрелище было воплощением силы и властности.
И тут Эвелин почувствовала, что ей трудно дышать.
Она не вспоминала о Грейстоуне все эти годы – до вчерашнего вечера.
Неужели она действительно собиралась обратиться к нему и снова попросить его об услуге?
А был ли у Эвелин другой выбор? Анри умер, и она должна была забрать золото, которое он оставил ей и Эме.
Эвелин задрожала, смерть Анри все еще казалась ей нереальной, словно была частью ее кошмарного сна. Горе нахлынуло на нее, заставив задохнуться. Эвелин объял страх, она почувствовала себя покинутой и всеми забытой. Боже, она так одинока, так обескуражена и так испугана…
Если бы только Анри забрал золото перед смертью! Но он оставил эту трудную задачу ей, Эвелин. И теперь она молилась, чтобы ей было по силам с этим справиться.
Эвелин поклялась, что Эме никогда не окажется в таком бедственном финансовом положении, в каком ее саму бросили в детстве. Отец любил Эвелин – или ей просто хотелось верить в это, – но совершенно не справлялся со своими родительскими обязанностями. Он был прав, оставив дочь с Робертом, потому что был слишком безрассудным и легкомысленным, чтобы заботиться о ней. Но он поступил безответственно, не оставив ей ни гроша. И она, Эвелин, ни за что не должна подобным образом подвести свою дочь.
– Мама, ты плачешь?
Слабый, испуганный голос Эме вторгся в ее мысли. Эвелин вдруг осознала, что борется с подступающими слезами, готовыми вот-вот хлынуть из глаз от мощного нервного напряжения, во власти которого она находилась. Эвелин обернулась к дочери, успев быстро смахнуть слезы кончиками пальцев.
– Милая! Я проспала?
Эвелин притянула дочь к себе, крепко стиснув в объятиях.
– Ты никогда не встаешь позже обычного, – прошептала Эме. – Неужели ты не устала?
– Я очень устала, милая, но теперь снова пришла в себя. – Эвелин поцеловала Эме и тихо произнесла: – Мне всегда будет не хватать твоего отца. Он был хорошим человеком, хорошим мужем, хорошим отцом.
Но почему за прошедшие пять лет он так и не забрал золото? Почему оставил эту сложнейшую задачу ей? Почему он так поступил, ведь при жизни никогда не взваливал на нее иные обязанности, кроме как быть матерью и женой? Если бы ей в свое время предоставлялось больше самостоятельности, она не чувствовала бы себя сейчас столь потерянной.
Эвелин отстранилась от Эме, понимая, что должна собраться с духом и найти в себе столько сил, сколько прежде у нее никогда не было.
– Папа наблюдает за нами с небес? – спросила Эме.
Эвелин облизнула пересохшие губы и через силу улыбнулась:
– Разумеется, папа по-прежнему с нами, он всегда будет с нами. Даже уйдя на небеса, он останется в наших сердцах и наших воспоминаниях.
Эвелин продолжала недоумевать, почему Анри хотя бы не попытался предпринять необходимые меры, чтобы привезти им из Франции золото. Ведь он был в здравом рассудке до самого конца.
Что же, теперь она злится на Анри? Эвелин не могла в это поверить. Муж только что умер, и она не должна сердиться на него! Он был сильно болен, он любил ее и Эме, и, если бы у него была возможность забрать золото и привезти богатство им, он обязательно сделал бы это!
Но раз Анри оказался не в состоянии вернуть золото, не сошла ли она с ума, считая, что может справиться с этим сама? Собираясь сделать это, будучи лишь слабой женщиной, да вдобавок изнеженной аристократкой?
Но она ни за что не отправилась бы во Францию в одиночку. Эвелин надеялась поехать туда с Джеком Грейстоуном, который, несомненно, способен достичь любой цели, на которой бы ни сосредоточился.
Образ бравого капитана вновь предстал перед ее мысленным взором. Эвелин явственно видела, как Грейстоун стоит у штурвала своего судна, как ветер треплет его рубашку и развевает волосы, пока корабль несется по волнам.
Эме мрачно взглянула на нее:
– Я хочу, чтобы теперь папа был счастлив.
Эвелин обняла дочь. Эме видела, каким ожесточенным и угрюмым стал ее отец за последние годы. Обмануть ребенка нельзя… Девочка тонко чувствовала его тоску, боль и гнев.
– Твой папа, несомненно, уже покоится с миром, Эме, потому что он на небесах, с ангелами, – ласково сказала Эвелин.
Эме грустно кивнула:
– Он может видеть нас, мама? С небес?
– Думаю, может, – улыбнулась Эвелин. – И именно так он всегда будет охранять нас. Ну а теперь ты не могла бы оставить меня ненадолго, чтобы я оделась? А потом мы можем вместе позавтракать.
Эме кивнула, улыбаясь, и Эвелин проводила ее взглядом. Как только дочь ушла, Эвелин вновь погрузилась в раздумья о Джеке Грейстоуне. В груди снова что-то предательски сжалось. И Эвелин, вне всякого сомнения, знала почему, но совершенно не ожидала от себя такой глупой реакции на всего лишь мысль о нем. Только не после всех этих лет…
И все же Эвелин тщательно перебирала в памяти подробности давнего побега.
Во время пересечения Ла-Манша Анри проспал большую часть времени, а Бетт читала Эме, пока море не убаюкало девочку и она снова не заснула. Сама Эвелин стояла у иллюминатора, наблюдая за восходом, отмечая, как пробуждающееся солнце делает море розово-золотистым, и восхищаясь этим невероятным приключением – пересечением Ла-Манша на стремительном судне с черными парусами. Но Эвелин не могла спокойно ждать. Ей не хотелось оставаться в каюте Грейстоуна, пока он был на палубе. И как только Эме уснула, в тот самый момент, когда солнце едва показалось на небе, Эвелин поднялась на палубу.
Образ Джека Грейстоуна, стоящего у штурвала, был из тех, что никогда не забываются. Какое-то мгновение Эвелин наблюдала за капитаном, твердо стоящим на ветру, отмечая его широко расставленные ноги, крепкое, мощное телосложение. Его разметавшиеся, не убранные в косу волосы трепал ветер. А потом Грейстоун обернулся и увидел Эвелин.
Она прекрасно помнила, как обжигал его пристальный взгляд, даже через внушительное расстояние палубы. Впрочем, Эвелин это, должно быть, почудилось. Похоже, Грейстоун лишь отметил для себя ее присутствие и тут же опять повернулся к носу корабля, а она еще долго стояла у каюты, наблюдая, как капитан управляет судном.
В конце концов Грейстоун оставил штурвал и через всю палубу направился к Эвелин.
– Какой-то корабль на горизонте. Мы всего в часе пути от Дувра – вам следует пойти вниз.
Она задрожала, их взгляды слились.
– За нами гонятся?
– Пока не знаю, а даже если и так, у них нет ни малейшего шанса догнать нас до того, как мы пристанем к берегу. Тем не менее мы можем наткнуться на другие корабли, ведь Великобритания уже близко. Идите вниз, леди Леклер.
Это была не просьба. И Эвелин молча удалилась в его каюту.
А потом, когда они достигли причала, высадившись точно к югу от Лондона, возможность поблагодарить капитана ей так и не представилась. Двое его моряков в кителях с матросскими полосатыми воротниками и в косынках на головах в маленькой шлюпке доставили Эвелин и ее семью на сушу. Грейстоуну каким-то чудом удалось раздобыть для них повозку, которая и привезла их в город. Когда они сели в экипаж, Эвелин заметила Грейстоуна в отдалении, верхом на вороном коне, наблюдающего за ними. Она хотела помахать капитану рукой на прощание, но почему-то не сделала этого.
Теперь же, надевая выбранное на сегодня серое с голубоватым отливом атласное платье, Эвелин напряженно размышляла. В то время образ Джека Грейстоуна настойчиво преследовал ее несколько дней, возможно, даже несколько недель. Она даже написала капитану письмо, поблагодарив за помощь. Но она не знала, куда отослать его, и в конце концов просто убрала его куда-то с глаз долой.
Теперь Эвелин была старше и мудрее. Грейстоун спас ее мужа и их дочь, и она была в некоторой степени очарована им – не потому, что он обладал несомненной привлекательностью, а из-за глубочайшей признательности. Несмотря на то что Эвелин заплатила ему за услуги, она обязана Грейстоуну своей жизнью и жизнью своих близких.
И это в представлении Эвелин делало его героем.
Дрожа, она застегнула фермуар своего жемчужного ожерелья и посмотрела на себя в зеркало, удивившись, что не выглядит даже наполовину такой изможденной, какой была вчера. Ее глаза сияли новым светом, почти искрились, а щеки горели.
Что ж, ее определенно ждала весьма нелегкая работа. Эвелин понятия не имела, как искать Джека Грейстоуна, но сейчас, думая об этом, она была полна решимости. Эвелин доверила ему свою жизнь и теперь была готова даже доверить ему, быть может по глупости, золото Анри. Грейстоун казался ей идеальным человеком для выполнения поставленной задачи.
Раньше Эвелин владели страх и паника. Теперь у нее появилась надежда.
О том, что дорогой между Бодмином и Лондоном частенько пользовались контрабандисты, перевозившие свои грузы на север, в города близ столицы, в которых процветал черный рынок, было известно всем. Выросшая в Фарадей-Холл, расположенном неподалеку от Фоуи, Эвелин тоже, разумеется, это знала. Контрабанда в Корнуолле была образом жизни. Дядя Эвелин «инвестировал» средства в авантюры местных контрабандистов с тех пор, как она себя помнила. Ребенком она приходила в восторг, когда разносилась молва о том, что контрабандисты собираются бросить якорь, обычно в бухте, раскинувшейся прямо под домом дяди. Пока поблизости не было таможенников, контрабандисты могли причаливать безбоязненно, у всех на виду и среди бела дня, и буквально все в округе неслись помогать им выносить на берег ценный груз.
Фермеры, бывало, одалживали своих лошадей и ослов, чтобы перевозить товары внутри страны; молодые грузчики складывали бочки на поджидавшие повозки, пыхтя и отдуваясь под тяжестью ноши; головорезы рассеивались по всему берегу, крепко сжимая в руках палки, – на всякий случай, если бы вдруг появились стражи порядка…
Дети наблюдали за этим действом, цепляясь за юбки матерей. Открывались бочки с пивом. Начинались музыка и танцы, горячительное лилось рекой, люди с размахом праздновали торжество свободной торговли, выгодной всем и каждому.
Теперь, оглядываясь назад, Эвелин понимала, что изначально привело Анри в Корнуолл и в дом ее дяди. Анри тоже вкладывал средства в беспошлинную торговлю, подобно тому как обычно делали это многие коммерсанты и аристократы. Этот способ извлекать прибыль всегда был нелегким, зато, когда приходила пора получать доходы, в накладе не оказывался никто.
Эвелин вдруг вспомнила, как стояла с Анри в его винном погребе, в их шато в Нанте, спустя примерно год после рождения Эме. Муж настоял, чтобы Эвелин спустилась в погреб вместе с ним. Он был в отличном расположении духа, как припоминала теперь Эвелин, она же пребывала в самом расцвете материнства.
– Ты это видишь, моя дорогая? – Все еще бравый и привлекательный, изысканно одетый в атласный сюртук и бриджи с белыми чулками, Анри провел рукой по бочкам, выстроенным в погребе рядами. – Ты видишь целое состояние, моя милая!
Эвелин была озадачена, но радовалась тому, что у мужа такое прекрасное настроение.
– Что в этих бочках? Они напоминают те бочки, которые используют контрабандисты в Фоуи.
Он рассмеялся:
– Какая же ты умница!
И Анри объяснил, что это точно такие же бочки, как те, которыми пользуются контрабандисты по всему миру, и что эти емкости наполнены жидким золотом. Он вытащил пробку из бочонка и налил светлую жидкость в бокал, который держал в руке. Теперь Эвелин знала, что жидкость представляла собой нефильтрованный, неразбавленный стоградусный спирт, никоим образом не напоминавший бренди, который Анри пил каждый вечер и которым он только что угостился.
– Это нельзя пить, как обычно, – предостерег муж. – Это способно буквально убить.
Эвелин не поняла. Тогда Анри объяснил, что после прибытия в конечный пункт назначения в Англии напиток подкрасят жженым сахаром и разбавят.
И тут Анри обнял ее.
– Я намерен сделать все, чтобы ты жила в шелках, атласах и бриллиантах, всегда! – с жаром произнес он. – Ты никогда ни в чем не будешь нуждаться, моя дорогая.
Подобно дяде Эвелин и множеству ее соседей, Анри финансировал различные дела контрабандистов, вкладывал деньги в их рискованные предприятия, причем занимался этим как до, так и после свадьбы. Эвелин знала, что муж прекратил свои инвестиции, когда они покинули Францию.
С тех пор их семейный бюджет истощился, и уже не находилось достаточно средств, которые можно было вкладывать в авантюрные затеи, – Анри потерял всякую охоту рисковать.
Он собирался позаботиться о том, чтобы у Эвелин была круглая сумма, позволявшая растить дочь в роскоши, но осуществить свой план ему не удалось. Вместо этого Эвелин приходилось бороться за средства к существованию, чтобы хоть как-то поднять Эме. И вот теперь овдовевшая аристократка сидела в экипаже, собираясь зайти в заведение сомнительного сорта, в котором ни одной леди ни за что не следовало появляться без сопровождения. Она должна была пойти на это, чтобы найти контрабандиста и обеспечить будущее своей дочери.
Трактир «Черный вереск» был целью ее поездки, Эвелин пристально вглядывалась в даль. Сердце подскочило в груди. Она решила править двухколесным экипажем, запряженным единственной лошадью, самостоятельно, отмахнувшись от возражений Лорана. Эвелин собиралась выяснить, где находится Джек Грейстоун, наведя справки в трактире. Джон Трим наверняка знал Грейстоуна или слышал о нем. Грейстоун, несомненно, когда-либо заходил в бухты в Фоуи и вокруг города, чтобы выгрузить на берег товары. Если капитану доводилось делать это, он и его команда пользовались этой дорогой, чтобы добраться до черных рынков Лондона.
Никаких других домов в поле зрения не было. Трактир находился в Бодмин-Мур, у ведущей в Лондон дороги, в полной изоляции – это было двухэтажное, побеленное известкой здание с сизой крышей, к которому примыкала конюшня из белого кирпича. В вымощенном камнем внутреннем дворе стояли два оседланных коня и три повозки. У Трима были постояльцы.
Эвелин остановила свой кабриолет и медленно вышла, привязав кобылу к изгороди перед трактиром. Эвелин потрепала лошадь по шее, и в этот момент из конюшни выбежал мальчик лет одиннадцати – двенадцати. Эвелин сказала ему, что надолго в трактире не задержится, и попросила напоить кобылу.
Сняв капюшон, Эвелин поглубже укуталась в шерстяную накидку. Поднявшись по ступеням крыльца, она стянула перчатки. Когда Эвелин открыла парадную дверь, из глубины дома донеслись голоса мужчин, непринужденно беседовавших о чем-то.
Стоило Эвелин пройти в бар, как в воздухе повисла некоторая напряженность. Эвелин осознала, что не была в общих комнатах трактиров несколько лет – ни разу с тех пор, как останавливалась со своей семьей в Бресте, до бегства из Франции.
Восемь мужчин, которые сидели за одним из находившихся в комнате длинных столов на козлах, разом смолкли в тот самый момент, когда Эвелин закрыла за собой входную дверь. Среди них был и Джон Трим, владелец заведения, который тут же вскочил.
Сердце Эвелин отчаянно заколотилось. В этом общем зале трактира она чувствовала себя донельзя неуместно.
– Мистер Трим?
– Леди д’Орсе? – Потрясенное выражение исчезло с лица Трима, и он направился к ней, сияя улыбкой. – Какой сюрприз! Проходите, присаживайтесь и позвольте мне сходить за супругой.
Он подвел Эвелин к маленькому столику с четырьмя стульями.
– Благодарю вас, мистер Трим, я надеялась перекинуться с вами парой слов с глазу на глаз, если можно. – Эвелин кожей ощущала оглушительную тишину, воцарившуюся в комнате, и осознавала, что все глаза пристально следят за ними, а в каждое слово, которое она произносила, внимательно вслушиваются.
Темные брови Трима удивленно вскинулись, и он кивнул. Хозяин трактира провел ее в отдельную маленькую столовую.
– Пожалуйста, садитесь, а я вернусь через минуту, – пообещал он и пулей вылетел из комнаты.
Эвелин села, ощущая нечто вроде сожаления: она была уверена, что мистер Трим помчался к своей жене – сказать, что им нанесла визит леди д’Орсе. Эвелин положила перчатки на обеденный стол, оглядев простую, без изысков комнату. Одну из стен занимал кирпичный камин, другие украшали несколько морских пейзажей. Мистер Трим оставил дверь открытой, и Эвелин со своего места могла видеть общую комнату, если бы, конечно, хотела наблюдать за происходящим там.
У Эвелин не было ни малейшего желания объяснять Триму, почему ей так потребовалось переговорить с контрабандистом, причем не с каким-нибудь, а с совершенно конкретным. Но она не думала, что хозяин трактира будет давить на нее, добиваясь объяснений.
Трим вернулся, по-прежнему сияя улыбкой.
– Супруга сейчас принесет чай.
– Очень любезно с вашей стороны. – Эвелин улыбнулась, когда он уселся, и в волнении крепче сжала свою дамскую сумочку. – Мистер Трим, я хотела бы поинтересоваться, не знакомы ли вы с Джеком Грейстоуном?
Вопрос так ошеломил Трима, что его глаза округлились, а брови резко взлетели вверх. И Эвелин поняла, что его ответ будет утвердительным.
– Все знают Грейстоуна, леди д’Орсе. Он самый искусный контрабандист, которого только видел Корнуолл.
Ее сердце бешено заколотилось.
– Вы знакомы с ним лично, сэр? Он останавливался в этом трактире?
Комичное выражение изумления, казалось, навечно застыло на его лице.
– Миледи, не хочу прослыть непочтительным, но почему вы спрашиваете?
Он осторожничал, но эта подозрительность была понятна: контрабандисты едва ли считались законопослушными, добропорядочными гражданами.
– Я должна выяснить, где он находится. Не могу объяснить, для чего именно мне это понадобилось, но мне нужны его услуги.
Трим с подозрением сощурился.
Эвелин мрачно улыбнулась:
– Грейстоун вывез мою семью из Франции почти четыре года назад. Я предпочла бы не рассказывать, почему мне так нужно поговорить с ним теперь, но это вопрос, не терпящий отлагательств.
– И это, разумеется, не мое дело, – подхватил Трим. – Да, леди д’Орсе, он бывал в моем трактире, раз или два. Но буду с вами честен – я не видел его вот уже несколько лет.
Эвелин была разочарована.
– А вы не знаете, как я могу найти его?
– Нет, не знаю. По слухам, Грейстоун живет в заброшенном замке на необитаемом острове, в обстановке глубочайшей секретности.
– Это мне вряд ли поможет, – задумчиво произнесла Эвелин. – Я должна во что бы то ни стало разыскать его, сэр.
– Не знаю, удастся ли вам это. За его голову объявлена награда, потому-то он и живет на пустынном острове. Его разыскивают британские власти, леди д’Орсе.
Эвелин удивилась:
– А разве стражи порядка разыскивают не всех фритредеров?[3]
Контрабанда считалась тяжким преступлением и каралась смертной казнью столько, сколько Эвелин себя помнила. Назначение награды за голову преступника едва ли можно было считать чем-то необычным. Тем не менее множеству контрабандистов удавалось выйти сухими из воды, как только они соглашались служить на флоте его величества или найти нескольких друзей, которые поступили бы на службу вместо них. Кроме того, контрабандист вполне мог отстаивать свою правоту в суде и при наличии хорошего адвоката добиться, чтобы дело было спущено на тормозах. Многих фритредеров высылали из страны, но они часто возвращались – разумеется, незаконно. Ни один контрабандист не относился к объявлению награды за свою голову слишком серьезно.
Трим угрюмо покачал головой:
– Вы не понимаете. Он нарушил режим британской блокады. Если люди его величества схватят Грейстоуна, его ждет виселица – не за контрабанду, а за государственную измену.
Эвелин остолбенела. Он нарушил блокаду Франции, установленную королем Георгом? Неужели он снабжал французов товарами в военное время?
И она неожиданно холодно произнесла:
– Я в это не верю.
– О, он нарушает блокаду, леди д’Орсе. Поговаривают, что он часто кичится своими «подвигами», кричит об этом буквально на каждом углу. И это – государственная измена.
Эвелин была потрясена.
– Тогда, выходит, он шпион?
– Откуда мне знать?
Она изумленно вытаращила глаза, но увидела перед собой не Трима, а Джека Грейстоуна за штурвалом его корабля. Слишком много корнуолльских контрабандистов шпионили на французов. Но Грейстоун помог ей и ее семье бежать из Франции! Естественно, французский шпион не стал бы этого делать.
Эвелин не понимала, почему так встревожилась.
– Я должна поговорить с ним, мистер Трим, и, если вы сможете мне помочь, моя благодарность будет безгранична.
– Сделаю все возможное. Я наведу справки от вашего имени. Но, как мне кажется, он останавливается где-то очень низко, на малых высотах, чтобы не попасться людям его величества. Если он – не в плавании, то наверняка на своем острове. Мне известно, что время от времени его видят в Фоуи. Можете попытаться спросить о нем в гостинице «Белый олень».
Фарадей-Холл располагался неподалеку от Фоуи. Интересно, мог ее дядя знать Грейстоуна или что-нибудь слышать о нем?
– Кроме того, вы можете отправиться в Лондон, – заметил Трим, когда его жена вошла в комнату с подносом, заставленным чашками и закусками. – Там живут две его сестры, а еще брат, как я слышал.
Сидя за столом, Эвелин писала очень важное для нее письмо.
«Глубокоуважаемая леди Педжет!
Надеюсь, я не оскорбляю вас тем, что пишу вам. Мы никогда не встречались, и вы можете счесть мою просьбу бесцеремонной, но мне стало известно, что вы – сестра Джека Грейстоуна. Я была кратко знакома с вашим братом несколько лет назад и в настоящее время пытаюсь связаться с ним. Если бы вы смогли помочь мне сделать это, я была бы у вас в неоплатном долгу.
С уважением,
леди Эвелин д'Орсе».
Это было неподобающе – это казалось необычайно дерзким и самоуверенным. Эвелин отбросила перо и порвала письмо на мелкие клочки.
Любая женщина, получив подобное послание, тут же выбросила бы его. Если бы такое письмо попало к самой Эвелин, она решила бы, что какая-то томящаяся от любви женщина преследует ее брата! И все же леди д’Орсе не могла прямо сообщить, почему ей так требовалось найти Грейстоуна, – в этом-то и заключалась проблема.
Возможно, ей стоит отправиться в Лондон и дерзнуть заявиться с визитом к графине Бедфордской или к графине Сент-Джастской, уныло подумала Эвелин. Эта идея обескураживала, ведь она не знала ни одну из этих женщин. Однако Эвелин выяснила, что леди Педжет замужем за человеком с французскими корнями, так что вполне можно было воспользоваться этим как чем-то вроде повода для визита. Но прежде, чем предпринять поездку, которая потребует некоторых расходов и займет несколько дней, Эвелин должна была испробовать все средства в Корнуолле.
Она испытывала почти отчаяние, уже потратив всю прошлую неделю, перепробовав великое множество средств в Корнуолле, так что идей на сей счет почти не осталось.
За голову Грейстоуна была назначена награда. Если его поймают, не помогут никакие прошения о снятии обвинений в контрабанде, да и простой высылкой из страны он не отделается. Его заключат в тюрьму на неопределенный срок – действие правила хабеас корпус[4] было приостановлено в прошлом мае – или повесят, как и сказал Джон Трим. А это означало, что… Джек Грейстоун в бегах.
Ну разумеется, он скрывался. Эвелин уже довелось не понаслышке узнать, каким умным, находчивым и ловким он был. Не сомневалась она и в том, что Грейстоуна отличала чрезвычайная осторожность. Еще несколько дней назад Эвелин была так полна надежд, так уверена в том, что обязательно сумеет разыскать его и убедить помочь вывезти золото из Франции! Теперь же ее душу терзали сомнения. Эвелин уже начинало казаться, что она ищет иголку в стоге сена. Если Грейстоун не желал быть обнаруженным, сможет ли она когда-либо разыскать его?
Целая неделя ушла у Эвелин на расспросы всех, кто, по ее мнению, мог хотя бы отдаленно помочь с поисками капитана. Она обращалась к владельцам магазинов в местной деревне, обходя одного за другим, но, несмотря на то что все слышали о Грейстоуне, никто не был знаком с ним лично. Он, вне всякого сомнения, пользовался скандальной славой среди местного населения и был высоко почитаем корнуолльцами.
Когда эти усилия не увенчались успехом, Эвелин сосредоточилась на поисках в Фоуи. Она поговорила с владельцем гостиницы «Белый олень», последовав совету Джона Трима, но тот намеренно ушел от всяких объяснений.
Эвелин провела в городе два дня, беседуя с хозяевами магазинов и лавочниками, но все оказалось напрасно. Она уже начала было думать, что перепробовала чуть ли не все средства разыскать контрабандиста. Но, разумеется, оставалось еще одно – весьма щекотливое.
Она столкнулась с необходимостью нанести визит своему дяде.
Эвелин задумчиво смотрела на внушительный парадный вход дома своих тети и дяди. Она стояла перед высоким квадратным каменным домом, вход которого был выполнен в храмовом стиле, с огромными колоннами, поддерживающими фронтон. Эвелин глубоко вздохнула. Она не была в Фарадей-Холл с момента своей свадьбы, почти девять лет.
Пока Эвелин медленно выбиралась из кабриолета, в голове носились мысли о детстве: вспоминались вечные нотации тети, бессердечность Люсиль, то, как большую часть времени она была предоставлена самой себе, занимаясь всевозможной работой по дому. Эвелин захлестнула волна одиночества. К этому тягостному чувству примешивалось ощущение горя. Эвелин спрашивала себя: как же ей удалось выдержать такое одинокое детство? Муж избавил Эвелин от этого, изменив всю ее жизнь, забрав ее из этого места, подарив ей Эме. Но сейчас, когда Эвелин стояла здесь, глядя на вход в дом, она чувствовала себя такой же одинокой, как в детстве. В это мгновение ей отчаянно не хватало Анри, и она остро осознавала свою беззащитность, даже притом, что была матерью, а Лоран, Аделаида и Бетт оставались преданными и любящими, словно близкие родственники.
Все это – сущий вздор, взбалмошная чепуха, решила Эвелин, стряхивая с себя удрученное настроение.
Взявшись за дверной молоток в форме латунного кольца, она постучала в парадную дверь. Спустя мгновение на пороге возник Томас. Бросив один-единственный взгляд на Эвелин, дворецкий, которого она знала многие годы, изумленно разинул рот:
– Мисс Эвелин?
Она улыбнулась маленькому лысому слуге:
– Да, Томас, это я, Эвелин.
Он вспыхнул и поклонился:
– Прошу прощения, графиня!
Эвелин снова улыбнулась, окончательно выкинув из головы печальные воспоминания.
– Вы не должны мне кланяться, – сказала она.
Эвелин не кривила душой. Слуги всегда были добры к ней – гораздо добрее, чем ее собственная семья.
Спустя несколько секунд Эвелин проводили в дом, чтобы увидеться с дядей, и она вздохнула с облегчением, когда поняла, что тети сейчас нет. К удивлению Эвелин, Роберт сердечно поприветствовал ее.
– Я так рад, что ты приехала! Я собирался отправить к тебе с визитом Энид, чтобы проведать тебя, – сказал он. – Но ты выглядишь хорошо, Эвелин, учитывая то, какие испытания выпали на твою долю.
Ей оставалось только спрашивать себя, а не составила ли она о дяде ошибочное мнение, опрометчиво сочтя его безразличным ко всему.
– Мы как-то справляемся, и, пожалуйста, не беспокойте тетю Энид из-за меня. Я решила попросить вас о помощи, если ваше предложение остается в силе.
Дядя жестом пригласил Эвелин сесть на один из стульев перед его письменным столом. В высокое окно, находившееся позади стола, Эвелин видела раскинувшийся за домом сад и вдалеке, чуть выше верхушек деревьев, море. Роберт обернулся к дворецкому и попросил принести чай и пирожные. Потом уселся за стол.
– С удовольствием помогу, чем смогу.
– Вы сможете держать в секрете все, что я собираюсь вам рассказать? – спросила Эвелин. – Я нахожусь в странном положении, и мне бы не хотелось, чтобы об этом кто-нибудь узнал, даже моя тетя.
Он удивленно улыбнулся.
– Я храню великое множество секретов от своей жены, Эвелин, и от меня не укрылось, что она не слишком-то заботилась о тебе, когда ты была ребенком, – вздохнул дядя. – Никогда не понимал этих женщин!
Эвелин предпочла никак не комментировать эту больную тему.
– Не сомневаюсь, вы заметили, что сейчас я несколько стеснена в средствах. Тем не менее Анри оставил состояние мне и Эме – в нашем доме во Франции. Пришла пора найти способ забрать семейные реликвии, которые Анри нам завещал, и я решила нанять кое-кого, чтобы сделать это.
Эвелин предпочла не говорить дяде, что собирается лично отправиться во Францию с Грейстоуном, чтобы отыскать там богатство.
– Приятно слышать, что д’Орсе оставил тебе что-то, теперь можно вздохнуть с облегчением. Но, бога ради, как ты сможешь убедить кого-нибудь отправиться сейчас во Францию, чтобы забрать ценности? И ты уверена, что, независимо от того, что там оставил тебе Анри, имеет смысл так рисковать?
– Сейчас во Франции спокойнее, чем в ту пору, когда мы уезжали оттуда, не так ли?
– И это ты называешь «спокойнее»! Сельские жители по-прежнему воинственно настроены по поводу секуляризации, они в штыки встречают попытки отобрать собственность у духовенства. Толпы сторонников старых порядков то и дело нападают на священников, которые сочли нужным принести клятву верности новым властям, в то время как толпы противников прежнего режима нападают на священников, отказавшихся это сделать. Народные дружины выслеживают сторонников террора или тех, кто от них остался. Потребность в отмщении ощущается сильнее, чем когда бы то ни было, просто направлена она на разные слои населения. Как ты найдешь кого-нибудь, способного добраться до Франции, а потом и до твоего тамошнего загородного дома? И спрашиваю еще раз: что, если от фамильных ценностей ничего не осталось? Крупные шато разграблены, все вещи давно украдены.
Слова Роберта в мгновение ока превратили ее план в поистине обескураживающую и трудную задачу. Боже, а что, если золото пропало?
– Я должна попытаться достать это состояние, дядя. Анри говорил, что оставил нам сундук с золотом, – наконец призналась Эвелин.
Его глаза округлились.
– И в самом деле, целое состояние! Но тогда ты столкнулась с проблемой – нужно найти того, кому ты можешь доверять!
Какое мудрое замечание, ничего не скажешь…
– Вы когда-нибудь слышали о Джеке Грейстоуне? Он тайно вывез нас из Франции, и меня впечатлили его храбрость и сноровка. Я пытаюсь разыскать его со дня похорон.
Немного покраснев, Роберт в волнении воззрился на нее.
– Конечно же я слышал о нем, Эвелин. Он довольно известен. Или я должен сказать «печально известен»? А я и не знал, что Грейстоун вывез вас из страны. Меня не удивляет, что ты считаешь его идеальным кандидатом для этой миссии. Полагаю, если кто-то и может вывезти твое золото, так это он. И в данном случае я бы даже доверил ему сделать это – он питает некоторую слабость к красивым женщинам. Или так, по крайней мере, говорят!
Неужели дядя намекал, что Джек Грейстоун поможет ей, потому что она красива?
– Я готова хорошо заплатить ему, – пояснила Эвелин. – Как только он отыщет состояние.
– Не знаю, смогу ли что-то о нем разузнать, – поспешил заметить дядя, снова предательски краснея.
Обескураженная, Эвелин пыталась разгадать смысл несколько странного поведения Роберта. Она чувствовала: дядя что-то скрывает.
– Есть что-то, что мне следует знать? – напрямик спросила она.
– Разумеется, нет. Я тотчас начну наводить кое-какие справки для тебя, – пообещал дядя и тут же перевел разговор на другую тему: – Как поживает твоя дочь, Эвелин?
Она пыталась скрыть разочарование, гадая, не оказался ли ее визит напрасным. Они кратко обсудили Эме, и Эвелин заверила дядю, что с девочкой все хорошо.
Она уже собиралась уходить, когда услышала, как открывается парадная дверь. Лицо Эвелин невольно скривилось, и она поспешила поблагодарить дядю и выйти из кабинета, оставив его погруженным в свои бумаги.
Но тети в холле не было; там стояли Аннабелль и Тревельян. Кузина передавала слуге накидку, ее спутник – пальто, и, заметив Эвелин, Аннабелль замялась. Трев, улыбаясь, тут же сделал шаг вперед.
– Какой восхитительный сюрприз! – произнес он с коротким поклоном.
Этот жест не был надуманным, неискренним – напротив, непринужденным и изысканным. Эвелин была удивлена, увидев их, и особенно увидев их вместе, но, само собой, все они дружили с детства. Она улыбнулась и направилась к ним.
– Добрый день, Трев. Ты сопровождал куда-то мою кузину?
– На самом деле я заехал к Роберту и столкнулся с ней на подъездной дороге к дому. Как поживаешь, Эвелин? Сегодня ты прекрасно выглядишь.
– Мне уже лучше, спасибо, – ответила она, на мгновение задаваясь вопросом, не назревает ли роман между Тревом и ее кузиной. Эвелин повернулась к Аннабелль: – На днях у нас не было возможности поговорить. Ты стала красивой молодой женщиной, Аннабелль.
Кузина покраснела.
– Добрый день, Эвелин… то есть графиня. Благодарю. Мне очень жаль, что не удалось недавно поприветствовать тебя должным образом. – Она прервалась и взглянула на Трева. – А еще мне очень жаль, что все вышло немного натянуто. Люсиль по-прежнему такая вспыльчивая!
Эвелин поблагодарила Томаса, подавшего ей накидку.
– Мне кажется, нам трудно вот так, по-семейному, встретиться после всех этих прошедших лет. Теперь у всех нас разные жизни, и многое изменилось.
– Ты так терпима и добра… – заметила Аннабелль.
– А какой смысл быть нетерпимой и злой? – улыбнулась Эвелин.
Трев окинул взором их обеих и сказал:
– Люсиль не просто вспыльчива, она всегда завидовала Эвелин – по понятным причинам. Теперь Люсиль – замужняя женщина, и, казалось бы, все обиды должны остаться в прошлом. Но это – не причина, по которой вы с Аннабелль не можете наладить отношения и сблизиться.
Эвелин смотрела на Трева с некоторым удивлением, тогда как Аннабелль взирала на него с откровенным восторгом.
– Думаю, ты прав, – признала Эвелин. – Когда ты почувствуешь подобное желание, Аннабелль, пожалуйста, приезжай. Ты – родственница Эме, и она с удовольствием пообщалась бы с тобой.
Аннабелль кивнула:
– Я постараюсь заехать на следующей неделе.
Трев взял у Эвелин накидку и набросил ей на плечи.
– А могу ли я тоже заехать? Строго по-приятельски, разумеется?
Эвелин вздрогнула, задаваясь вопросом, что же Трев имел в виду, гадая, не питает ли он к ней романтических чувств. Нет, этого не могло быть, она, безусловно, ошибалась.
– Конечно же ты можешь приехать. – Эвелин пристально взглянула на давнего друга.
Отец Трева всегда активно участвовал в свободной торговле, точно так же, как и ее дядя. За последние недели Эвелин случайно слышала, что отец Трева, которому теперь было около семидесяти, оставался в добром здравии, но передал сыну бразды правления состоянием и все свои дела. Возможно, у него были сведения, которые искала Эвелин.
– Можно тебя на минутку?
Аннабелль снова покраснела.
– Мне все равно пора идти. Рада была с тобой повидаться, Эвелин. До свидания, Трев. – И она поспешила удалиться.
Он улыбнулся Эвелин:
– Хм, я должен быть польщен?
– Уж не вздумал ли ты флиртовать со мной?
– Ну разумеется, я флиртую. Ты невероятно привлекательна. – Лицо Трева снова озарилось улыбкой, и на его щеке появилась ямочка.
Эвелин не могла удержаться – и улыбнулась в ответ.
– А я и забыла, как ты обворожителен.
– Не могу в это поверить. Думаю, ты изнывала от тоски по мне долгие годы.
Она рассмеялась впервые с тех пор, как умер Анри. На душе сразу стало легко. Но Эвелин сразу посерьезнела.
– Ты не можешь помочь мне найти Джека Грейстоуна?
Улыбка исчезла с лица Трева, и он довольно резко спросил:
– Зачем?
Эвелин не собиралась раскрывать Тревельяну свои тайны.
– Он помог нам бежать из Франции, Трев, и, кроме того, я не могу рассказать тебе, для чего я его ищу. Это деловой вопрос.
– Неужели подумываешь заняться торговлей? – не поверил он своим ушам.
Эвелин не хотела лгать, но и не собиралась морочить Треву голову, так что ограничилась коротким:
– Может быть.
– Ты – женщина, леди!
Она машинально положила ладонь Треву на предплечье, удивив и его, и саму себя.
– Уверена, ты заметил, что я очень стеснена в средствах. Мне нужно поговорить с Грейстоуном, Трев, и, откровенно говоря, я просто в отчаянии.
Он помрачнел.
– Ты можешь потерять все, Эвелин.
– Я осознаю степень риска.
Она посмотрела на Трева в ответ, отпустив его руку. Друг выглядел так, словно с трудом удерживался от ругательства.
– Я подумаю о твоей просьбе.
– Это означает, что ты знаешь, как с ним связаться?
– Это означает, что я подумаю о твоей просьбе.
Вот-вот должен был зарядить дождь, и Эвелин, взглянув на темное облачное небо, поняла, что это случится совсем скоро. Ветер усилился, и она задрожала, но сумела добраться в экипаже до железных парадных ворот в самом начале подъездной аллеи. Впереди виднелся Розелинд – трехэтажный квадратный дом, оставлявший монументальное впечатление и очень современный по конструкции. Возведенный из светлого, почти белого камня, он устрашающе вырисовывался во мраке. Все окна были темными, за исключением одного, на верхнем этаже, в комнате Лорана и Аделаиды.
Было позднее, чем думала Эвелин, и ее бедная кобыла утомилась – у лошади была долгая, трудная неделя, с изнурительными поездками по делам.
Эвелин вспомнила об Анри, и ее сердце пронзила острая боль, почти сразу уступив место страху при мысли о том, в каком затруднительном положении она оказалась. Эвелин твердо сказала себе, что муж оставил ее без средств к существованию не по доброй воле, – в этом была повинна революция.
Остановив кобылу перед конюшней, Эвелин услышала голос Лорана. Выскользнув из кабриолета, она улыбнулась слуге, спешившему к ней от дома.
– А я уже стал беспокоиться о вас, мадам!
– Со мной все в порядке. Я замечательно побеседовала с дядей, Лоран, и, если мне повезет, он поможет мне разыскать Грейстоуна. – Эвелин слишком устала, чтобы рассказывать ему о Тревельяне, и решила, что сделает это завтра. – Оказывается, сейчас позже, чем я думала. Эме еще не ложилась?
– Она спит, и Аделаида оставила поднос с едой в ваших покоях. Я уведу кобылу.
Эвелин поблагодарила его, и тут еле моросящий дождик внезапно превратился в барабанящий ливень. Они дружно вскрикнули, Лоран поспешил отвести кобылу в конюшню, а Эвелин, подхватив юбки, побежала к дому.
Влетев внутрь, она захлопнула за собой входную дверь, тяжело дыша. Холл был погружен в темноту, что вполне устраивало Эвелин, – зачем тратить свечи, если здесь ждали лишь ее одну? Эвелин сняла промокшую до нитки накидку. Остальная ее одежда была сухой, но туфли и чулки промокли.
Перекинув накидку через руку, Эвелин в темноте поднялась по лестнице, направившись прямо в комнату Эме. Как и сказал Лоран, дочь крепко спала. Поправив ее одеяло, Эвелин поцеловала Эме в лоб. Дождь теперь колотил в окна и по крыше у них над головой.
Оказавшись в своей спальне, Эвелин зажгла свечу, повесила накидку и сняла мокрые туфли и чулки. В этот момент послышался громкий раскат грома. Вслед за этим Эвелин услышала, как Лоран вошел в дом и закрыл за собой парадную дверь. На мгновение она почувствовала облегчение, кобыла отправлена в конюшню и накормлена на ночь, а Лоран поднимался наверх, надежно заперев дом.
Эвелин вытащила из волос шпильки, которые в конце дня всегда вызывали у нее головную боль, и просто бросила их на пол. Распуская волосы, она вдруг осознала, как сильно утомилась. Раздеться в таком состоянии было тяжелой задачей, но ей все же удалось с грехом пополам стянуть с себя платье и нижнее белье, затем надеть белую хлопковую ночную рубашку. Во Франции это свободное и незатейливое, но дорогое одеяние с рукавами-фонариками, отделанное кружевом, называлось «платьем невинности».
Эвелин уже собиралась было снять салфетку с подноса, который оставила для нее Аделаида, и попытаться съесть что-нибудь, когда снизу до нее донеслись какие-то звуки. Эвелин застыла на месте, встревожившись, но вскоре поняла, что ее внимание привлек стук ставня, колотившегося о стену дома.
Что ж, теперь Эвелин должна закрыть эти ставни – она ни за что не смогла бы уснуть при таком стуке. Эвелин взяла зажженную свечу и поспешила вниз, в холл. На лестнице она замешкалась: ветер стих, дождь постукивал уже легче, тихо и равномерно, и грохот ставня тоже смолк.
В этот момент пророкотал гром.
Эвелин подскочила от неожиданности, сердце подпрыгнуло в груди, и она обругала себя за то, что оказалась такой глупой. Теперь она слышала лишь легкий, равномерный, ритмичный стук дождя.
Эвелин уже собиралась повернуться и направиться в свою комнату, когда заметила огонек света, двигавшийся внизу.
Она остолбенела, не веря своим глазам. А потом, осторожно прокравшись к самой вершине лестницы, Эвелин поняла, что в гостиной горит тонкая свеча.
Сердце оглушительно и тревожно заколотилось.
Эвелин всмотрелась с вершины лестницы вниз, окинув пристальным взором холл и гостиную, которая была погружена в тень. И все же было совершенно очевидно, что единственный источник света находился именно внутри этой комнаты.
Кто-то пробрался в гостиную…
Эвелин чуть не вскрикнула, но спохватилась, надеясь, что это Лоран, однако вспомнила: слуга поднялся в комнату, которую занимал с Аделаидой, в этом можно было не сомневаться.
Эвелин нужно было добраться до оружия. Пистолет хранился под матрасом ее кровати. Как же поступить – бежать за пистолетом или звать на помощь Лорана? И пока Эвелин лихорадочно размышляла, что делать, ее взору предстал какой-то человек, прошедший через гостиную.
Эвелин снова замерла от страха.
Поступь человека была неспешной, ленивой – и удивительно знакомой.
Волосы зашевелились у Эвелин на голове. Сердце гулко стукнуло.
Он появился в проеме гостиной, держа в руке бокал, и поднял на нее взгляд.
И даже в сумраке, в тот самый момент, когда их взгляды встретились, Эвелин безошибочно определила, кто это был.
– Я слышал, что вы ищете меня, – сказал Джек Грейстоун.