Имение Розелинд, Бодмин-Мур, Корнуолл
25 февраля 1795 года
– Граф был любимым отцом, любимым мужем, и его будет очень всем не хватать. – Священник сделал паузу, внимательно оглядев толпу присутствовавших на похоронах. – Да упокоится он с миром навечно. Аминь.
– Аминь, – пробормотали собравшиеся.
Боль пронзила сердце Эвелин. Стоял ясный солнечный день, но было очень холодно, и Эвелин никак не могла унять дрожь в теле. Она смотрела прямо перед собой, держа дочь за руку и наблюдая, как гроб опускается в каменистую землю. Маленькое кладбище располагалось за приходской церковью.
Скопление людей привело Эвелин в замешательство. Она и не ожидала, что на церемонию явится целая толпа. Эвелин едва знала хозяина деревенского трактира, портного или бондаря. Ей были смутно знакомы два ближайших соседа, которые на самом деле жили в достаточном отдалении, ведь дом, который Эвелин с мужем купили два года назад, находился в безлюдном величии Бодмин-Мур, в добром часе езды от всех. Последние два года, с тех пор как Эвелин с мужем перебрались из Лондона в заболоченные просторы восточного Корнуолла, они вели замкнутый образ жизни. Анри был так болен… Эвелин была занята уходом за ним и заботами о растущей дочери. У нее просто не было времени на светские визиты, разговоры за чаем и званые ужины.
Как он мог покинуть их вот так?.. Чувствовала ли она себя когда-либо прежде столь одинокой? Горе терзало ее, точно так же, как и страх. Что они теперь будут делать?
Бух. Бух. Бух. Эвелин наблюдала, как комья земли, которые они бросали в могилу, ударяются о крышку гроба. Сердце нестерпимо ныло, Эвелин не могла больше выносить эту муку. Она уже отчаянно тосковала по Анри. И как они теперь будут жить? У них почти ничего не осталось!
Бух. Бух. Бух. Эме захныкала.
…Глаза Эвелин резко распахнулись. Она уставилась на золотистую гипсовую лепнину в форме звезды с расходящимися лучами, украшавшую белый потолок над головой. Эвелин лежала в постели с Эме, крепко прижимая к себе дочь во сне.
Ей все приснилось, но Анри действительно был мертв. Анри был мертв. Он умер три дня назад, и они недавно вернулись с похорон. Эвелин не собиралась спать днем, но прилегла, всего на минутку, донельзя изможденная, и Эме забралась к ней в кровать. Они прижались друг к другу, и Эвелин неожиданно провалилась в сон…
Острое ощущение горя пронзило ее грудь. Анри умер. Последние несколько месяцев его постоянно мучила боль, муж с трудом дышал и почти не ходил, а последние недели он не вставал с постели. Уже перед святками оба понимали, что он умирает.
Теперь Эвелин знала, что Анри упокоился с миром, но осознание того, что его страдания кончились, нисколько не облегчало ее собственных страданий. А как же Эме? Она любила отца. И все же едва проронила слезинку. Но ведь девочке всего восемь лет, и его смерть, вероятно, не кажется ей реальной.
Эвелин боролась с подступавшими слезами, которые до сих пор старательно сдерживала. Она знала, что должна быть сильной ради Эме, ради всех, кто от нее зависел, – Лорана, Аделаиды и Бетт. Она скользнула взглядом по мирно спящей дочери, и на сердце тут же потеплело. Эме была светлокожей, темноволосой и очень красивой девочкой. А еще очень смышленой, доброй по натуре, с мягким характером. «Любая мать была бы счастлива иметь такую дочь», – подумала Эвелин, переполненная нежностью и гордостью.
Она вдруг очнулась от охвативших ее сильных чувств, услышав еле различимые голоса, доносившиеся из расположенной под ее спальней гостиной. В ее доме были гости. Это соседи и сельские жители зашли выразить почтение и принести соболезнования. Ее тетя, дядя и кузины, разумеется, присутствовали на похоронах, хотя всего дважды навещали Эвелин и Анри с тех пор, как те переехали в Розелинд. Тем не менее ей стоило поприветствовать их, несмотря на то что отношения с родственниками оставались не самыми хорошими, даже откровенно натянутыми. Эвелин должна проявить достаточно самообладания и сил, чтобы спуститься. Избежать выполнения неприятных обязанностей она не могла.
Но что же им теперь делать?..
Ее снова охватил страх. Внутри у Эвелин все перевернулось, ей стало дурно. И как она ни хотела признаваться в этом, ее охватила паника.
Осторожно, чтобы не разбудить ребенка, Эвелин д’Орсе выскользнула из кровати. Медленно поднявшись, она поправила разметавшиеся темные волосы, расправила черные бархатные юбки и окинула взглядом спальню, поймав себя на мысли о том, как скудно меблирована комната, – большая часть обстановки Розелинда была продана.
Эвелин знала, что не стоит сейчас беспокоиться о будущем, но никак не могла выбросить из головы тревожные мысли. Так вышло, что перед тем, как они сбежали из Франции почти четыре года назад, Анри не удалось перевезти значительную долю своего богатства в Великобританию. К тому моменту, как супруги уехали из Лондона, их банковский счет настолько истощился, что пришлось в итоге согласиться на этот дом, в глуши, среди голых моховых болот. Его предлагали по удивительно низкой цене, и это было все, что Анри и Эвелин могли себе позволить.
Эвелин напомнила себе, что, по крайней мере, у нее и у Эме есть крыша над головой. Поместье продавалось с оловянным рудником, дела на котором шли не лучшим образом, но Эвелин собиралась разобраться в этом. Анри никогда не позволял ей заниматься чем-либо, кроме управления домашним хозяйством и воспитания дочери, поэтому она находилась в полном неведении относительно состояния его финансов. Но как-то она случайно услышала разговор Анри с Лораном. Из-за войны цены на большинство металлов взлетели до небес, и олово не стало исключением. Наверняка существовал какой-то способ извлечь из этого выгоду, ведь рудник был одной из причин, по которым Анри решил купить этот дом.
У Эвелин осталась лишь жалкая горстка украшений, которые можно было заложить. Золото всегда было в цене.
Эвелин медленно прошлась по спальне, которая казалась пустой, если не считать кровати на четырех столбиках, с которой она только что встала, и кушетки с белокрасной обивкой, выцветшей и потертой. Прекрасного обюссонского ковра, когда-то застилавшего деревянные полы, не было, точно так же, как столиков в стиле чиппендейл[2], дивана и восхитительного секретера красного дерева. На стене, над пространством, где когда-то стоял великолепный комод розового дерева, все еще висело венецианское зеркало. Эвелин остановилась перед ним и взглянула на свое отражение.
В юности ее считали необычайной красавицей. У нее были почти черные волосы, яркие голубые с миндалевидным разрезом глаза с густыми темными ресницами, высокие скулы, маленький, слегка вздернутый нос, а ее рот напоминал прекрасный бутон розы. Но теперь ее красота потускнела, она выглядела не по годам утомленной и увядшей, словно стояла на пороге сорокалетия, а ведь в марте ей должно было исполниться всего лишь двадцать пять.
Но Эвелин совершенно не волновало, что она выглядела постаревшей, изможденной или даже больной. Этот трудный последний год опустошил ее. Состояние Анри стремительно ухудшалось. Весь последний месяц муж уже не мог заботиться о себе и до самой кончины так и не поднялся с постели.
На глаза Эвелин навернулись слезы. Анри был таким элегантным, интересным мужчиной, когда они познакомились… Она и не ожидала, что привлечет его внимание! Однажды Анри посетил дом ее дяди, визит французского графа вызвал необычайную суматоху. Анри влюбился в Эвелин с первого взгляда. Он был мгновенно сражен ее красотой и сделал ей предложение, хотя она была всего-навсего пятнадцатилетней сиротой. Эвелин не могла припомнить, чтобы кто-нибудь относился к ней с почтением, благоговением и восхищением, которые выказывал ей Анри, – полюбить его в ответ оказалось так легко…
Как же ей не хватало Анри! Муж был ее лучшим другом, ее доверенным лицом, ее безопасной гаванью. Отец оставил Эвелин на пороге дома ее дяди сразу же после смерти матери, когда ей было пять лет. Тетя, дяди и кузины никогда не воспринимали ее иначе как бедную родственницу, которую они почему-то обязаны растить. Упреки, насмешки и обиды сделали ее одинокое детство и вовсе тягостным. Ее одежду не шили на заказ – Эвелин носила жалкие обноски. Ей приходилось заниматься работой по дому, причем такими хозяйственными делами, которые еще не доводилось выполнять ни одной дворянке. Тетя Энид не уставала напоминать Эвелин о том, каким непосильным бременем стала для нее племянница, и постоянно твердила о жертве, приносимой ею ради нее. По происхождению Эвелин была благородных кровей – и все же готовила еду и застилала постели, проводя в компании слуг ничуть не меньше времени, чем со своими кузинами. Она была членом семьи, и все же ей позволяли лишь обитать на ее «задворках».
Анри забрал Эвелин из этой жизни, заставив почувствовать себя истинной принцессой. Собственно говоря, он сделал ее своей графиней.
Анри был старше Эвелин на двадцать четыре года, и все же мог бы жить да жить. Эвелин пыталась убедить себя в том, что он обрел покой, причем во многих смыслах, но Анри любил ее и обожал их дочь, но явно не был счастлив с тех пор, как они покинули Францию.
В этой стране он оставил друзей, родных, свой дом. Оба его сына от предыдущего брака стали жертвами революции и пали от лезвия гильотины. А еще революция забрала жизни его брата, его племянников и племянниц, точно так же, как и многих кузенов. Эти страдания усугублял тот факт, что Анри так никогда по-настоящему и не смирился с их переездом в Великобританию, не свыкся с тем, что ему пришлось оставить свою горячо любимую страну.
С каждым днем, проведенным в Лондоне, муж все больше ожесточался. Но, вероятно, хуже всего на него подействовал переезд в Корнуолл. Анри ненавидел Бодмин-Мур, ненавидел их дом, Розелинд. В довершение всего муж признался Эвелин, что ненавидит Британию. И не переставал оплакивать все и всех – несметные свои потери…
Эвелин задрожала. За последние четыре года Анри сильно изменился, но она отказывалась честно признаться в этом даже себе самой. В противном случае пришлось бы констатировать: мужчина, которого она любила, давным-давно умер. Бегство из Франции опустошило его душу.
Заботы о муже и дочери в подобных обстоятельствах сами по себе были изнурительными, а когда болезнь Анри завладела им целиком, стало совсем плохо. Теперь силы Эвелин были буквально на исходе. Она задавалась вопросом, сможет ли когда-либо снова почувствовать себя молодой, сильной и красивой.
Она пристальнее вгляделась в свое отражение. В один «прекрасный» день, если оловянный рудник не начнет приносить прибыль, ей будет не на что кормить и одевать свою дочь. И она ни за что не должна допустить такой исход…
Эвелин горько вздохнула. Месяц назад, когда стало ясно, что конец Анри близок, муж сообщил ей: он зарыл кругленькую сумму в золотых слитках на заднем дворе их дома в Нанте. Поначалу Эвелин восприняла его слова скептически. Но муж продолжал настаивать, вплоть до мельчайших деталей описывая место, где спрятал состояние. И она поверила ему.
Если бы Эвелин рискнула, во Франции их с Эме ждало бы богатство. И это состояние принадлежало ее дочери по праву рождения. Это было будущее Эме. Эвелин ни за что не оставила бы свою дочь без средств к существованию, подобно тому как поступил с ней самой родной отец.
Эвелин уже не обратила внимания на очередной пронзивший сердце укол острой боли. Она должна была сделать для Эме все, что в ее силах. Но как же она могла вернуть богатство в семью? Каким образом могла отправиться во Францию, чтобы забрать золото? Ей потребуется сопровождающий, защитник – кто-то, кому она могла бы доверять.
К кому же Эвелин следовало обратиться, кого стоило выбрать в качестве спутника? Кому она могла бы доверять?
Эвелин уставилась на зеркало, словно оно могло дать ответ на этот вопрос. До нее по-прежнему долетали отголоски беседы ее гостей из гостиной снизу. Утомленная и убитая горем, Эвелин решила, что не будет искать никаких ответов сегодня вечером. И все же она почти не сомневалась в том, что знает этот ответ, что он здесь, прямо перед ней; она просто не может увидеть его.
И стоило ей отвернуться от собственного отражения, как кто-то тихо постучал в дверь. Эвелин подошла к спящей дочери, поцеловала ее, укрыла одеялом и направилась к двери.
В коридоре, сгорая от беспокойства, ждал Лоран. Это был худой темноволосый человек с черными глазами, которые расширились при виде нее.
– Боже мой! Я уже было подумал, что вы собираетесь проигнорировать своих гостей. Все гадают, куда вы пропали, графиня, и собираются уезжать!
– Я заснула, – тихо объяснила Эвелин.
– Вы утомлены донельзя, это очевидно. Тем не менее вы должны поприветствовать каждого из гостей, пока они не уехали. – Лоран покачал головой. – Черный цвет – слишком строгий, графиня, вам следует носить серый. Думаю, я просто сожгу это платье!
– Вы не сожжете это платье: оно слишком дорого стоит, – ответила Эвелин, тихо закрывая дверь и отводя Лорана подальше от комнаты. – Пожалуйста, найдите Бетт и пришлите ее наверх, посидеть с Эме, – попросила Эвелин, когда они направились по коридору. – Мне не хотелось бы, чтобы она проснулась одна, сейчас, когда ее отца только что похоронили.
– Конечно, – отозвался Лоран и с тревогой взглянул на нее. – Вам нужно хоть немного поесть, мадам, пока вы не упали в обморок.
Эвелин нерешительно остановилась на лестничной площадке наверху лестницы, вдруг почувствовав смятение при мысли о том, что внизу ее ждет целая толпа.
– Не могу есть. Я и не думала, что на похоронах будет столько гостей, Лоран. Меня потрясло, что так много незнакомых людей пришли, чтобы отдать последний долг Анри.
– Я тоже поражен, графиня. Но это и к лучшему, не так ли? Если бы они не пришли сегодня, когда еще они смогли бы заглянуть сюда? – заметил слуга.
Эвелин натянуто улыбнулась и начала спускаться по лестнице. Лоран последовал за ней.
– Мадам? Вы должны кое-что знать.
– И что же это? – спросила Эвелин через плечо, задержавшись на мгновение, когда они ступили на мраморный пол первого этажа.
– Леди Фарадей и ее дочь, леди Гарольд, тщательно осмотрели дом, провели тут целую инвентаризацию. Я своими глазами видел, как они зашли в каждую комнату, не обращая внимания на то, что двери были закрыты. А потом я заметил, как они рассматривают портьеры в кабинете, мадам, и это настолько сбило меня с толку, что я подслушал их разговор.
Эвелин могла представить, что последует, ведь портьеры были очень старыми, их давно требовалось заменить.
– Дайте-ка я угадаю. Они пытались определить, насколько безнадежно я впала в нищету.
– Похоже, их очень развеселил тот факт, что портьеры оказались изъеденными молью, – нахмурился Лоран. – А потом я услышал, как они говорили о крайне плачевной ситуации, в которой вы оказались, и чуть ли не прыгали от радости.
Эвелин застыла в горестном оцепенении. Ей не хотелось сейчас вспоминать детство, но что поделаешь…
– Моя тетя никогда не относилась ко мне доброжелательно, Лоран, она пришла в ярость, когда я так удачно вышла замуж за Анри. Она ведь считала свою дочь более подходящей кандидатурой для выгодного брака. Она посмела сказать это несколько раз, прямо мне в лицо, притом что я совсем не старалась привлечь Анри, не провоцировала его на ухаживания. Меня не удивляет, что они осматривали дом. Точно так же, как не удивляет и то, что они так счастливы, наблюдая мои нынешние лишения. – Эвелин пожала плечами. – Что ж, все давно в прошлом, и я собираюсь предстать перед ними любезной хозяйкой.
И все же, когда детские воспоминания замелькали в сознании, от досады Эвелин прикусила губу. В памяти вдруг всплыло, как она провела целый день, отглаживая платье своей кузины Люсиль, как горячий утюг обжигал пальцы, а желудок был таким пустым, что все внутри болело… Эвелин не могла вспомнить, что же такого ужасного натворила, в чем ее обвинили в тот раз, но Люсиль вечно выдумывала про нее всякие гадости, заставляя тетю находить все новые наказания.
Эвелин не видела свою кузину, которая теперь была замужем за сквайром, с момента ее свадьбы и надеялась, что Люсиль повзрослела, что теперь она не будет злорадствовать, увидев бедственное положение несчастной родственницы. Но Эвелин было совершенно ясно, что и Люсиль, и тетя по-прежнему настроены против нее. Это было так мелочно!
– В таком случае вы должны помнить, что она – просто дворянка, в то время как вы – графиня д’Орсе и по положению выше ее, – твердо произнес Лоран.
Эвелин от души улыбнулась ему. Но у нее не было ни малейшего намерения хвастаться своим титулом, особенно сейчас, когда финансовый вопрос стоял так остро. Она замялась, остановившись на пороге гостиной, которая была столь же обветшалой, как и спальня. Стены были выкрашены в приятный оттенок желтого, деревянные панели покрывала искусная резьба, но из мебели в комнате оставались лишь диван в золотисто-белую полоску и два кремовых стула, которые располагались вокруг стола с мраморной крышкой. И абсолютно все, кого Эвелин видела на похоронах, толпились теперь в комнате.
Войдя в гостиную, Эвелин тут же повернулась к гостям, оказавшимся ближе всех. Крупный, грубовато-добродушного вида мужчина с темными волосами неуклюже склонился к ее руке, рядом замаячила его крошечная жена. Эвелин силилась вспомнить, кто же это такой.
– Джон Трим, миледи, из трактира «Черный вереск». Я несколько раз видел вашего мужа, когда он останавливался по пути в Лондон, чтобы выпить и перекусить. Моя жена испекла вам булочки. А еще мы принесли немного превосходного чая сорта «дарджилинг».
– Я – миссис Трим, – сделала шаг вперед миниатюрная темноволосая женщина. – О, бедняжка, даже представить себе не могу, что вы сейчас переживаете! И ваша дочь – просто прелесть, вылитая вы! Не сомневаюсь, ей понравятся булочки. А чай, разумеется, для вас.
Эвелин совсем растерялась и не знала, что ответить.
– Заходите в трактир, когда сможете. У нас много чая самых изысканных сортов, миледи, вам они обязательно понравятся, – настаивала миссис Трим. – Мы об этом заботимся, уж будьте уверены!
Эвелин осознала, что эта корнуолльская женщина по-прежнему считала ее соседкой, несмотря на то что она прожила во Франции пять лет и была замужем за французом. Теперь Эвелин жалела, что с момента переезда в Розелинд так ни разу и не остановилась выпить чаю в трактире «Черный вереск». В противном случае она знала бы этих сердечных, добрых людей.
И, начав приветствовать сельских жителей, Эвелин поняла, что все они были полны искреннего сочувствия. А большинство женщин принесли ей пироги, кексы, вяленые фрукты и другие съедобные подарки. Эвелин была тронута… Она чувствовала, что донельзя взволнована состраданием, проявленным соседями.
Наконец поток сельских жителей иссяк, и они разбрелись по домам. Теперь, когда в комнате остались лишь родные, Эвелин увидела своих тетю и дядю.
Тетя Энид в компании двух дочерей стояла у камина. Энид Фарадей, дородная женщина, была одета в прекрасное платье из серого атласа, а ее шею украшало жемчужное ожерелье. На ее старшей дочери, Люсиль, инициатора великого множества детских несчастий Эвелин, тоже красовались жемчуга, а еще дорогое и модное темно-синее бархатное платье. Теперь Люсиль отличала приятная полнота, кузину все еще можно было назвать миловидной блондинкой.
Эвелин перевела взгляд на Аннабелль, другую свою кузину, еще не успевшую выйти замуж. Та была одета в серое шелковое платье, ее белокурые волосы отливали медом. Когда-то весьма упитанная, теперь кузина стала стройной и очень красивой. Аннабелль всегда брала пример с Люсиль и безропотно подчинялась матери. Эвелин невольно задалась вопросом, научили ли Аннабелль думать самостоятельно. Оставалось только надеяться, что да.
Тетя и кузины, вскинув брови, дружно уставились на Эвелин.
Эвелин вымучила из себя слабую улыбку, но ни одна из ее родственниц не удосужилась улыбнуться в ответ.
Эвелин обернулась к дяде, который как раз направлялся к ней. Роберт Фарадей, высокий тучный мужчина, имел вполне благородный вид. Старший брат отца Эвелин, он унаследовал состояние, в то время как ее отец получал свое ежегодное содержание и прожигал жизнь, пропадая в печально известных борделях и игорных домах. Внешне Роберт совершенно не изменился.
– От всей души сопереживаю твоей потере, Эвелин, – мрачно произнес дядя. Он взял обе ее руки в свои ладони и по-родственному поцеловал в щеку, несказанно удивив этим Эвелин. – Я любил Анри, очень любил.
Эвелин знала, что он не кривит душой. Роберт сдружился с ее мужем, когда тот в первый раз останавливался в Фарадей-Холл. В свободное от ухаживаний за Эвелин время Анри прогуливался с Робертом верхом, охотился в его компании или пропускал с ним по стаканчику бренди в кабинете. Роберт присутствовал на свадьбе в Париже и, в отличие от Энид, от души наслаждался церемонией. Впрочем, он никогда и не разделял глубокой неприязни своей жены к Эвелин. Если уж на то пошло, дядя всего лишь был несколько рассеянным и безучастным ко всему.
– Черт возьми, какая жалость! – продолжил дядя. – Я так любил этого парня, и он был так добр к тебе! Помню, как он впервые тебя увидел. Его рот широко открылся, а сам Анри покраснел, как рак, – улыбнулся Роберт. – И к тому моменту, как ужин закончился, ты уже прогуливалась с ним по саду.
Эвелин грустно улыбнулась.
– Такие прекрасные воспоминания… Я всегда буду хранить их в памяти.
– Конечно же этого не забыть. – Роберт пристально взглянул на племянницу. – Ты выдержишь это испытание, Эвелин. Ты была сильным ребенком и, очевидно, стала сильной женщиной. И ты еще очень молода, так что со временем обязательно оправишься от этой трагедии. Скажи, что я могу сделать, чтобы помочь тебе.
Она подумала об оловянном руднике.
– Я бы не прочь кое о чем с вами посоветоваться.
– Обращайся в любое время, – твердо ответил он и обернулся.
Энид Фарадей, улыбаясь, вышла вперед.
– Эвелин, я так сожалею о смерти графа…
Эвелин нашла в себе силы улыбнуться в ответ:
– Благодарю вас. Я нахожу утешение, напоминая себе, что сейчас он покоится с миром. Он очень страдал перед смертью.
– Ты знаешь, что мы поможем тебе всем, чем только сможем. – Тетя снова улыбнулась, но буквально впилась взглядом в дорогое черное бархатное платье Эвелин и жемчуг, который она надела с ним. Застежка ожерелья была инкрустирована бриллиантами. – Тебе нужно только попросить.
– Уверена, со мной все будет в порядке, – твердо произнесла Эвелин. – Но спасибо, что приехали сегодня.
– Как же я могла не присутствовать на похоронах? Граф был трофеем всей твоей жизни, – отозвалась Энид. – Сама знаешь, как я была счастлива за тебя. Люсиль, Аннабелль, подойдите-ка, принесите своей кузине соболезнования.
Эвелин слишком устала, чтобы ломать голову над очередным колким намеком, который позволила себе тетя, и не собиралась отстаивать свою версию оставшихся в прошлом событий. Сейчас она надеялась как можно быстрее завершить эту беседу, тем более что почти все гости уже ушли, и удалиться к себе. На первый план вышла Люсиль. Когда она обняла Эвелин, та заметила, как злобно сверкали глаза кузины, словно прошедших десятка лет и вовсе не было.
– Здравствуй, Эвелин. Я так сожалею о твоей потере!
Эвелин просто кивнула.
– Спасибо за то, что пришла на похороны, Люсиль. Я ценю это.
– Конечно же я пришла, мы ведь – одна семья! – улыбнулась кузина. – А это – мой муж, лорд Гарольд. Не думаю, что вы знакомы.
Эвелин слабо улыбнулась кивнувшему ей полному молодому человеку.
– Это так трагично – встретиться при подобных обстоятельствах! – воскликнула Люсиль. – Кажется, будто еще вчера мы были в той великолепной церкви в Париже! Ты помнишь? Тебе было шестнадцать, мне – на год больше. И я абсолютно уверена, что у д’Орсе была тогда целая сотня гостей, причем все – в рубинах и изумрудах!
Эвелин гадала, к чему это клонит Люсиль, – кузина явно собиралась подпустить какую-то шпильку.
– Сомневаюсь, что буквально все тогда были в драгоценностях.
Но, к сожалению, описание свадьбы в устах кузины выглядело более чем точным: до революции французская аристократия была не прочь продемонстрировать свое богатство. Вот и Анри потратил целое состояние на пышный прием, словно не верил, что завтра вообще наступит. Острый укол сожаления пронзил Эвелин, но ведь никто из них не мог предвидеть будущее…
– Я никогда не встречала такого множества богатых аристократов. Но теперь большинство из них, должно быть, не богаче нищих или даже мертвы! – Невинно хлопая глазками, Люсиль взглянула на кузину.
Эвелин едва могла дышать. Ну разумеется, Люсиль из кожи вон лезла, чтобы лишний раз напомнить, какой бедной стала теперь Эвелин.
– Как можно такое говорить, это просто ужасно! – вырвалось у Эвелин. Слова Люсиль вышли грубыми и жестокими.
– Ты упрекаешь меня? – не поверила своим ушам кузина.
– Я не пытаюсь кого-либо упрекнуть, – тут же отступила Эвелин. Она устала и не имела ни малейшего желания раздувать пламя старых войн.
– Люсиль, – неодобрительно вставил Роберт. – Французы – наши друзья, и они сильно пострадали, несправедливо пострадали.
– И очевидно, Эвелин – тоже, – ухмыльнулась Люсиль. – Только посмотрите на этот дом! Тут все давно обветшало! И, папа, я не возьму назад ни единого слова! Мы дали ей крышу над головой, и первое, что она сделала, – это заманила в свои сети графа, стоило ему только переступить наш порог! – И кузина воззрилась на Эвелин, не скрывая злобы.
Эвелин изо всех сил пыталась держать себя в руках, что было весьма непростой задачей теперь, когда она так нестерпимо устала. И она решила не обращать внимания на насмешливый намек, она ведь вовсе не охотилась за богатым мужем.
– То, что произошло с семьей моего мужа и его соотечественниками, – настоящая трагедия, – лаконично заметила Эвелин.
– А я и не говорила, что это не так! – раздраженно бросила Люсиль. – Мы все ненавидим республиканцев, Эвелин, ты ведь это прекрасно знаешь! Но теперь ты здесь, вдова в двадцать пять лет, настоящая графиня – и где же твоя мебель?
Люсиль ненавидела ее даже сейчас, подумала Эвелин. Она прекрасно знала, что не стоит отвечать, и все-таки не удержалась:
– Мы бежали из Франции, чтобы спасти свою жизнь. Нам пришлось многое там оставить.
Люсиль насмешливо фыркнула, и отец поспешил взять ее за локоть.
– Нам пора идти, Люсиль, а тебе ведь еще предстоит долгая дорога домой. Леди Фарадей, – решительно обратился Роберт к жене.
Кивнув Эвелин, он повел к двери Энид и Люсиль, Гарольд с Аннабелль последовали за ними.
Испытывая неимоверное облегчение, Эвелин немного расслабилась. Но тут на нее оглянулась Аннабелль, одарив робкой сочувственной улыбкой. Эвелин тут же выпрямилась, безмерно удивленная. В следующую минуту Аннабелль вместе со своей семьей скрылась в холле.
Ощущая, как с души упал тяжелый груз, Эвелин обернулась. Но чувство облегчения тут же испарилось, когда она оказалась лицом к лицу с двумя молодыми джентльменами.
Ей нерешительно улыбнулся кузен Джон:
– Привет, Эвелин.
Она не видела Джона со дня своей свадьбы. Кузен был высоким и привлекательным, он походил на своего отца и внешне, и по характеру. А еще на протяжении всех этих трудных детских лет он был для Эвелин кем-то вроде тайного союзника. Джон был ее другом, даже несмотря на то, что не решался открыто противостоять своим сестрам.
Эвелин бросилась в его объятия.
– Я так рада тебя видеть! Почему ты не заезжал? О, ты стал таким красивым!
Он отпрянул, покраснев.
– Теперь я – адвокат, Эвелин, моя контора находится в Фалмуте. И… я не был уверен, что стану желанным гостем, – только не после того, что тебе пришлось вынести от моей семейки. Мне жаль, что Люсиль все еще так ненавидит тебя.
– Но ты-то – мой друг! – совершенно искренне воскликнула Эвелин. Она перевела взгляд на стоявшего рядом с кузеном темноволосого красивого мужчину и тут же узнала его. Потрясенная, она почувствовала, как улыбка сбежала с ее лица.
Мужчина еле заметно улыбнулся Эвелин, но его темные глаза не осветились радостью.
– Люсиль просто завидует, – тихо заметил он.
– Трев? – недоверчиво произнесла Эвелин.
Эдвард Тревельян сделал шаг вперед.
– Леди д’Орсе! Польщен, что вы помните меня.
– Вы почти не изменились, – медленно произнесла Эвелин, все еще удивленная.
Тревельян проявлял к ней активный интерес до того, как в ее жизнь ворвался Анри. Наследник огромного состояния с несколькими рудниками и внушительных размеров фермой, сдаваемой в аренду, Эдвард, похоже, серьезно ухаживал за Эвелин – пока тетя не запретила ей принимать его в гостях. Эвелин не виделась с ним с тех пор, как ей было пятнадцать. Он был красивым и титулованным тогда; он был красивым и представительным теперь.
– Вы тоже. Вы остаетесь самой красивой женщиной, которую мне только доводилось видеть.
Эвелин почувствовала, что покраснела.
– Это, несомненно, сильно преувеличено; вы все такой же дамский угодник?
– Это вряд ли. Мне просто захотелось сделать комплимент своей давней и дорогой подруге, причем совершенно искренне. – Он поклонился и добавил: – Моя жена умерла в прошлом году. Я вдовец, миледи.
– Эвелин, – машинально поправила она. – Наверное, мы можем обойтись и без формальностей, не так ли? И мне очень жаль слышать это.
Эдвард улыбнулся ей, но его пристальный взгляд горел явным интересом.
В разговор вмешался Джон, сообщив:
– А я обручен. Мы собираемся пожениться в июне. Мне бы хотелось, Эвелин, чтобы ты познакомилась с Матильдой. Она тебе очень понравится.
Эвелин порывисто схватила кузена за руку:
– Я так за тебя счастлива!
И тут Эвелин осознала, что стоит сейчас одна в компании двух джентльменов, а все остальные уже ушли. Гостиная опустела, и Эвелин вдруг осознала, как утомилась. Несмотря на то что она была рада видеть Джона и Трева, ей отчаянно требовалось прилечь и отдохнуть.
– Ты выглядишь изнуренной, – заметил Джон. – Мы пойдем.
Она проводила их до парадной двери.
– Я так рада, что ты приехал! Дай мне несколько дней прийти в себя – жду не дождусь, чтобы познакомиться с твоей невестой.
Джон радостно стиснул ее в объятиях, что было не совсем уместно.
– Конечно!
Трев держался более сдержанно.
– Я знаю, сейчас ты переживаешь ужасное время, Эвелин. Если я могу хоть чем-нибудь помочь, буду рад сделать это.
– Сомневаюсь, что тут можно чем-то помочь. Мое сердце безнадежно разбито, Трев.
Задержав на ней пристальный взгляд, он повернулся и удалился в компании Джона.
Закрывая дверь, Эвелин заметила их лошадей, привязанных к ограде, – и это было последнее, что она видела. Темнота мгновенно поглотила Эвелин, и она рухнула как подкошенная.
– Вы так утомились, что упали в обморок!
Эвелин оттолкнула от ноздрей нюхательную соль с отвратительным резким запахом. Она сидела на холодном твердом мраморном полу, опираясь спиной на подложенную к парадной двери подушку. Лоран и его жена стояли перед ней на коленях, оба чрезвычайно встревоженные.
У Эвелин все еще кружилась голова.
– Все ушли?
– Да, все ушли, а вы лишились чувств в тот самый момент, когда порог переступил последний гость, – укорил Лоран. – Мне не стоило позволять гостям оставаться здесь так долго.
– А как Эме?
– Она еще спит, – ответила Аделаида и поднялась. – Я принесу вам что-нибудь перекусить.
По выражению лица Аделаиды Эвелин понимала: аргумент, что она не голодна, не переубедит служанку. Аделаида ушла, и Эвелин взглянула на Лорана.
– Это был самый долгий день в моей жизни.
Боже, ее глаза снова наполнились слезами… Проклятье! Она не должна плакать!
– Все закончилось, – утешил Лоран.
Эвелин подала слуге руку, и он помог ей встать. Стоило подняться на ноги, как началась ужасная мигрень. А с ней нахлынуло знакомое теперь ощущение паники и страха.
– Что же нам теперь делать? – прошептала Эвелин.
За эти последние несколько лет Лоран стал ее близким другом, доверенным лицом, так что ничего разъяснять не требовалось.
– Вы можете побеспокоиться о будущем Эме и завтра.
– Я не могу думать ни о чем другом!
Он вздохнул:
– Мадам, вы только что упали в обморок. Нам действительно не стоит говорить о деньгах сегодня вечером.
– У нас почти нет денег, о которых можно было бы говорить. Но завтра я собираюсь просмотреть бухгалтерские книги поместья и счета.
– И как же вы будете разбираться в этих книгах? Они сбивали с толку даже графа. Я пытался помочь ему, но не мог ничего понять в этих цифрах.
Эвелин пристально посмотрела на него:
– Я слышала, как вы с Анри говорили о приезде нового горного техника. А прежний техник ушел?
Лоран помрачнел.
– Он был уволен, мадам.
– Почему?
– Мы подозревали его в воровстве. Когда граф приобрел это поместье, рудник процветал. Теперь же не приносит ни гроша.
«Значит, надежда есть», – подумала Эвелин, глядя на опрятного, одетого с иголочки француза.
– Боюсь спросить, о чем вы сейчас думаете, – заметил он.
– Лоран, я думаю о том, как мало у меня осталось, чтобы заложить.
– и?
«Он слишком хорошо меня знает», – мелькнуло в голове Эвелин. И ему было известно почти все о ней, Анри и их делах. Но знал ли он о золоте?
– Две недели назад Анри сообщил мне, что зарыл сундук, полный золота, в нашем шато в Нанте.
Лоран перехватил ее внимательный взгляд, многозначительно промолчав.
– Так вы знаете! – изумленно воскликнула она.
– Конечно, я знаю. Я был с его сиятельством, помогал ему закапывать сундук.
Эвелин оживилась:
– Значит, это правда. Он не оставил нас без гроша. Он сохранил для нас состояние.
– Это правда, – кивнул Лоран и грустно спросил: – Что вы собираетесь делать?
– С момента падения Робеспьера во Франции относительно спокойно.
Он потрясенно выдохнул:
– Пожалуйста, только не говорите мне, что вы думаете вывезти золото!
– Нет, я не думаю об этом – я уже все решила. – И Эвелин действительно больше не сомневалась. Она приняла решение. – Я собираюсь найти кого-нибудь, кто переправит меня во Францию, а потом я привезу это золото – не для себя, ради Эме.
– И кому вы могли бы доверить такое богатство? – вскричал Лоран, бледнея.
И в этот самый момент, когда с его уст слетело взволнованное восклицание, перед мысленным взором Эвелин предстал высокий сильный мужчина, который стоял на палубе корабля, мчащегося по морю с поднятыми черными парусами, и его золотистые волосы развевались на ветру…
Она не могла ни дышать, ни двигаться. Она не вспоминала о контрабандисте, который помог ей и ее семье бежать из Франции несколько лет назад.
И Эвелин вдруг явственно услышала его слова: «Мои услуги стоят недешево… Поблагодарите, когда мы доберемся до Великобритании».
Ошеломленная, она подняла взгляд на Лорана.
– Кому вы могли бы доверить свою жизнь? – в отчаянии добавил он.
Эвелин облизнула пересохшие губы и ответила:
– Джеку Грейстоуну.