Одним из величайших достижений капитализма стало освобождение авторов от политического рабства. Формирование книжного рынка дало интеллектуалам возможность свободно и с выгодой для себя писать не только для богатых покровителей, но и для широкой публики. Эта возможность отлично сработала в случае с интеллектуалами широкого профиля и куда хуже – в случае с узкими специалистами: инженеры-атомщики редко выступают против атомных электростанций, а финансовые экономисты – против производных финансовых инструментов. Отчасти привязанность специалистов к своей области знаний связана с процессом отбора, в результате которого специализацию в конкретной области выбирают лишь те, кто действительно любит свое дело и, как следствие, готов защищать его интересы. Однако подобная тенденция может также быть вызвана тем, что экономисты называют «естественной приверженностью, обусловленной специализацией». В данном контексте термин «приверженность» относится к любой ситуации, в которой человек или компания, занятые регулированием или оценкой работы группы фирм, в конце концов начинают содействовать интересам этих «фирм». Чем более специализированным окажется мой человеческий капитал, тем более узким будет рынок применения моих идей. Будь я инженером-атомщиком, я вряд ли сумел бы заработать на жизнь написанием популярных книг об атомной энергии. Наиболее выгодной сферой применения моих талантов стала бы работа на ядерно-энергетическую компанию. Как следствие, ценность моего человеческого капитала сильно снизилась бы, если бы я выступал против атомных электростанций. Джеффри Виганд, бывший глава отдела исследований и разработок табачной корпорации Brown & Williamson, раскрывший секреты производства табачных изделий, перешел с должности, обеспечивавшей ему заработок в размере 300 000 долларов в год, на должность с заработком в 30 000 долларов.
Чем меньше потенциальных работодателей имеется в той или иной сфере, тем менее свободными и независимыми окажутся технические специалисты. Это четко прослеживается на примере газет и журналов. Wall Street Journal и New York Times дают более объективные советы по паевым инвестиционным фондам, чем более специализированные журналы, так как их спонсирует широкий спектр рекламодателей; в то же время специализированные журналы сильно зависят от малочисленных специализированных рекламодателей и не могут позволить себе отказаться от них[7]. Однако проблема не ограничивается печатными изданиями: она существует во всех сферах деятельности. Наиболее компетентные специалисты в то же время наименее объективны: ведь компетентный специалист – это чаще всего узкий специалист, имеющий малое число потенциальных работодателей, которых он не может предать. Эта проблема создает между простыми людьми и специалистами отчужденность, рождающую недоверие.
Приверженность существовала всегда – на сознательном или на бессознательном уровне. Однако в последние годы возникли тенденции, делающие ее куда более сильной. Первая тенденция – рост специализации знаний. В начале XX века врач вполне мог усвоить все знания в области медицины. Сегодня он едва ли может справиться со статьями и открытиями в своей крайне узкоспециализированной области. Такая предельная специализация способствовала росту влияния деловых кругов на любые суждения – причем в такой мере, что, по словам бывшего издателя British Medical Journal, «в некоторых областях медицины невозможно найти специалиста, у которого не имелось бы конфликта интересов»[8].
Вторая тенденция – растущая концентрация производства. На протяжении многих лет ипотечные гиганты Fannie Mae и Freddie Mac имели возможность переманить на свою сторону, лишить данных или ввести в заблуждение любого исследователя, который бы попытался поставить под вопрос их методы. Они обладали таким богатством и влиянием, что противостоять им было слишком опасно. Точно так же крупные финансовые конгломераты могут обеспечить себе доминирование в интеллектуальных дискуссиях за счет привлечения на свою сторону экспертов и влиять на политическую программу за счет лоббирования.
Чтобы понять, насколько влиятельными могут быть крупные корпорации, вспомним о попытке проведения реформ, предпринятой после финансового кризиса 2008 года. С самого начала крупные банки ясно дали понять, что хотят подчиняться Федеральной резервной системе. Причина была вовсе не в том, что ФРС обладала наилучшими навыками в деле решения проблем, и не в том, что выбор ФРС в качестве регулирующего органа представлялся им наиболее разумным (при контроле банков с целью обеспечения их стабильности и защиты клиентов может возникать конфликт интересов). Нет, причина состояла в том, что ФРС уже находилась под влиянием крупных банков, которые определили состав правления Федерального резервного банка Нью-Йорка и предоставили ФРС множество сведений, необходимых для ее работы. Против этого предложения почти не было возражений: вероятно, потому, что эксперты в банковской сфере, желающие консультировать или работать в финансовых кругах – как в частном, так и в правительственном секторе, – должны сотрудничать с крупными банками или с ФРС (или и с банками, и с ФРС). Спор между лоббистами и сторонниками ФРС и лоббистами и сторонниками крупных банков завершился принятием идеи о том, что, несмотря на серьезные провалы в прошлом (такие как неспособность урегулировать вопрос о стандартах ипотечного кредитования до наступления кризиса), ФРС остается лучшим органом по контролю над деятельностью банков. Принятый в 2010 году закон Додда–Франка передал полномочия в этой сфере ФРС – что, на мой взгляд, вовсе не удивительно.