Дело не в берете
Многим любителям оперы давно известен бородатый анекдот про «Зеленовый берет». Каждый работающий в опере человек, будь он хоть двадцати лет от роду, рассказывает его про свой театр, дескать, у них это случилось.
Меж тем, анекдоту лет сто – и было ли такое вообще, бог весть…
Так вот: говорят, что сопрано, поющее Татьяну из оперы «Евгений Онегин», в костюмерной потеряло малиновый берет и надело зеленый, а, видя такое, верный реалистической традиции баритон Онегин переиначил свой вопрос и спросил: «Кто там в зеле́новом берете?» После чего его собеседник бас, князь Гремин, от удивления спел: «СЕСТРА моя», – а педантичный и дотошный Онегин уточнил тогда: «Так ты СЕСТРАТ? Не знал я ране», – и т. д.
Но я описываю лишь случаи, которым сама была свидетельницей. И вот подумала: хоть и забавна эта старая хохма, но насколько действительно происходящее на сцене всегда смешнее бородатых анекдотов…
Итак…
С беретом все было как раз хорошо, он был нужного цвета.
Но именно в этом легендарном речитативе оперы после вопроса:
– Кто там в малиновом берете? – прекрасный бас Гремин спел свою реплику:
– Ага! Давно ж ты не был в свете? – и, поскольку получилось складно и в рифму, он счел, что уже молодец, и продолжение петь не стал.
Баритон же Онегин, чувствуя, что оркестр уходит вперед, а коллега молчит, пропел за него, изменив чуть-чуть грамматическое лицо и сократив убегающие длительности:
– Позволь-КА ЕЙ представлюСЬ Я…
Гремину ничего не оставалось, как продолжить:
– Да кто ж она? (Ему, как нянюшке, «зашибло».)
А Онегин на это – назидательно и выразительно (как бы – опомнись, «нас окружают»):
– Жена ТВОЯ!
Гремина это открытие ошеломило. Он обмер и спел реплику Онегина в недоумевающую малую секунду:
– Так Я женат? Не знал я ране…
(О, ранний «эклер»! Гремину было лет тридцать пять, как говорит литературовед Лотман.)
Тут Гремин-бас вспомнил (хоть и зря), что у баритона, чьей партией он нечаянно завладел, это не вся реплика, и, не желая повторить свою былую ошибку, страдальчески продолжил:
– Давно ли?
Онегин (нажимая и умоляюще взглядом: пропадаем!):
– Около двух лет!!!
Гремин (совсем падая духом):
– На ком?
Онегин (боже мой!):
– На Лариной!
Гремин (ааааа – точно!):
– Татьяне???
Онегин (интимным ходом вниз по терциям, вроде как: ну, парень, дал ты мне поволноваться…):
– Я ей знаком…
Гремин (слава богу, пронесло):
– ТЫ ИМ сосед!!!
Тут все вернулось на круги своя, и Гремин пошел петь вожделенную залом арию в Ges-dur-е: «Любви все возрасты покорны».
(Дескать, и маразматики тоже.)
В зале никто ничего не заметил.
Заметили сами бас с баритоном, помреж, следящий по нотам, окружающие генералы и Татьяна.
Да я.
Арию Гремин спел странно. Пытался отвлечься от клокочущей смеси смеха, испуга и облегчения – «пережал» страшно, но некоторые любят, когда так.
Онегин все время отворачивался, как бы пораженный глубиной чувств князя, и утирал украдкой глаза – это очень даже мило было.
Татьяна мелко вздрагивала в своем кресле и пряталась за веер.
Хор стоял, нарочито мрачен и суров, чтоб не прорвалась всесметающая «бугага».
Меня, стоящую за кулисами, и помрежа никто не видел, поэтому мы катались в родовых муках.
Публика была в восторге.
