Каждый год одиннадцатого ноября, в день своего рождения, я получал посылку от неизвестного отправителя. Когда мне исполнилось двадцать, к посылке прилагалось письмо: «Эта коробка должна быть у тебя ровно в девять. В четыре часа дня я буду ждать тебя в кафе „О'пончик“. Не опаздывай».
– И ты пойдешь? – Рише опустила голову на моё плечо, заинтригованно заглядывая в письмо.
– Нет, на кой черт? Это может быть ловушкой, да и вообще… опасно.
– А если это кто-то из твоих родственников? – Она опустилась обратно на кровать, разглядывая трещину в потолке.
– Или человек, который хочет закончить начатое давным-давно, – я прикоснулся к шрамам на груди. Панические атаки давно прекратились, боль утихла, но страх быть найденным не давал мне покоя ни днем, ни ночью.
Подолгу изучая старые статьи, обсуждая всевозможные события, предшествующие казни моих родителей, мы с Рише пришли к выводу, что мой отец был не самым хорошим человеком. К тому времени боль утраты притупилась. Осталось лишь желание выжить и какая-то детская обида на отца – за то, что не уберёг семью.
– Давай сходим, а? Я сяду за соседний столик, и, если что, вдвоем мы оттуда точно выберемся.
– Или вместе погибнем… – Я опустил глаза, наконец-то решившись открыть коробку. В ней лежал новенький мобильный телефон. Черный, матовый, завернутый в плотную обтягивающую пленку. Не то чтобы я разбирался в них.
– Ну, неужели! – искренне обрадовалась подруга, подскочив на кровати. Винного цвета волосы, собранные в высокий хвост, резво подпрыгнули вместе с ней и опустились на татуировку – череп с вороньими крыльями – под левой ключицей, плавно спускающуюся к груди. – Дюк… А он очень дорогой.
До этого мне приходили мягкие игрушки, машинки с пультом управления (в том числе «Феррари»), в шестнадцать – ролики, в семнадцать – скейтборд, в восемнадцать – приставка, в девятнадцать – приставка поновее. Каждый год в день рождения – дорогой подарок. И вот теперь появилась возможность познакомиться с этим человеком.
– Мне это неинтересно. И я не буду им пользоваться, пока не узнаю, от кого он, – уверенно заявил я, хотя на самом деле любопытство распирало изнутри со страшной силой. Может, это и впрямь родственник? Может, отец остался жив? Я ведь не видел, что именно его убили на площади. В любом случае у меня к нему много вопросов…
Однако обмануть Рише не удалось. Да и никогда не удавалось. Она буквально видела меня насквозь каждый раз, когда я пытался схитрить. И сейчас на меня взглянули ее темные, полные понимания глаза.
– Я знаю, что ты туда пойдёшь. И я пойду с тобой, – когда мягкий, приятный голос Рише – по телефону и вовсе детский – менялся на такой решительный, это всегда заставляло меня вздрагивать и смеяться от неожиданности.
– Хорошо. Раз ты хочешь, чтобы я с ним встретился… – Я умолк, глядя в экран телефона. После яркой заставки на экране появилось фото незнакомой девушки. На вид ей было не больше тридцати: волнистые, ухоженные волосы цвета морской волны, несколько родинок на щеке, прямой тонкий нос и пухлые губы. Она вызывала симпатию, и я подумал, что это просто заставка, пока не прочитал текст, идущий по низу фотографии: «С таким цветом волос ты меня точно узнаешь».
Ришель молча протянула мне монетку, азартно так смотря в глаза. Это был наш ритуал. Мы кидали монетку всегда, когда перед кем-то из нас стоял неразрешимый выбор, и всегда следовали её указаниям. Доверяешь выбор монетке – и у неё всегда есть свидетель.
– Орёл, – она вскинула бровь, делая ставку на положительное решение.
Всегда. Всегда эти резвые вращения металла в воздух по ощущениям длились вечность. И всегда смотреть на результат было страшнее, чем следовать ему.
– Только, Рише, я пойду один. Ладно?
– Это она? Красивая. И не бедствует, судя по одежде. Это брендовый шмот.
– Рише, я сказал, что если пойду, то один. Договорились?
Она отвела взгляд в сторону. Я знал, что она не пойдёт, только если скажет вслух об этом. В противном случае у неё окажутся развязаны руки, и она обязательно этим воспользуется. А подвергать ее опасности я не мог, и не стал бы ни при каких обстоятельствах.
– Рише! – Я слегка повысил голос, и девушка сразу отстранилась. Она растерянно сидела на кровати, опущенные вниз руки застыли. Вид – как у котёнка, выпрашивающего еду. Мне стало стыдно.
– Если там опасно, я не хочу рисковать тобой, ну неужели ты не понимаешь этого? – словно извиняясь за грубый тон, продолжил я уже просящим голосом. Она взглянула на меня и вновь отвела взгляд. Но я ждал, не двигаясь с места, и, поняв, что деваться некуда, она наконец медленно кивнула.
Телефон у меня был лишь однажды, и, разбив его, другой я уже купить не смог. Денег с подработки едва хватало на еду и квартиру. А то и только на квартиру. Поэтому новому телефону Рише была рада едва ли не больше, чем я.
В назначенное время я уже сидел за одним из столиков указанной в письме забегаловки. Пончики были мне не по карману, и, хоть я часто подрабатывал грузчиком в этом кафе, внутри оказался впервые. Девушка с фотографии опаздывала, и я, попросив лишь стакан воды, сказал официантке, что жду очень важную даму. От нечего делать я рассматривал цветные обои. На них были мелкие пончики разных сортов, всевозможные кофе и коктейли. Все эти рисунки сопровождались ценниками, одним словом, – меню на стенах. И чем больше я в них всматривался, тем больше понимал, что проголодался, но едва ли смогу заплатить за самую захудалую булочку.
– Угощение за наш счёт, – девушка в розовом фирменном платье и идеально выглаженном белом фартуке поставила на стол поднос с шоколадным пончиком и молочным коктейлем. Её пшеничные волосы, собранные в две косы, свесились вниз, касаясь кончиками чистой столешницы. Она так мило и приветливо улыбалась, что, засмотревшись на нее, я пришел в себя, лишь когда она уже двинулась в сторону кухни, и крикнул вслед:
– Эй, я не смогу за это расплатиться!
– Моя дочурка сказала ведь, что это за счёт заведения! – Обернувшись, я увидел, что на пороге кухни стоит толстенький мужичок – господин Роберт, владелец и хозяин кафе, смешно поглаживая свои огромные усы. – Сказала же?
Девушка, продолжая улыбаться, молча кивнула. Возникла пауза, которую спустя мгновение прервал мелодичный звон изящной побрякушки над входной дверью. Я обернулся.
– Господи, как стыдно-то! Опоздала! – Женщина, в которой я сразу узнал девушку с фотографии, изящным движением поправила свою черную строгую юбку и слегка одернула рукава пиджака.
Я одно время подрабатывал в одежной лавке, где любимым занятием моей пожилой начальницы было стоять рядом и рассказывать об одежде на прохожих. Конечно, она была еще той занудой, и я довольно быстро от нее сбежал. Видимо, ее довоенная должность дизайнера не требовала навыков общения с людьми, но, надо признать, в том, что осталось сейчас от моды, она разбиралась отлично.
Благодаря ей я узнал, что такое фетр, нейлон и многое другое, как называется пиджак с короткими рукавами, и чем он отличается от фрака. И теперь мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что стоимость наряда таинственной незнакомки превышает мою зарплату за год. От этого мой желудок издал звук раненого кита, напоминая, что сейчас не время думать о каких-то тряпках: у нас есть проблемы поважнее. Я выпрямился, вспоминая об угощении, нос уловил запах бананового молочного коктейля и свежего пончика.
– Ты получил подарок? Ах, ну да, ты же тут… Принесли ровно в девять? Я пригрозила устроить скандал, если в девять посылка не окажется у тебя.
– Ровно в девять… – От осознания, что это действительно моя родственница, а не агент, подосланный меня убить, я готов был расплакаться. – Извините, но кто вы? – я перебирал в памяти все возможные варианты, но ни один из них не показался мне убедительным. Неужели я теперь не одинок? Неужели есть кто-то из прошлой жизни, очень близкий мне? Меня слегка потряхивало от возбуждения. Весь этот груз ранней самостоятельности, рутинная суета и проблемы постепенно сводили меня с ума.
Она мило улыбнулась, затем, медленно протянув ко мне руку, провела ладонью по щеке.
– Андрей… – прошептала тихо.
Опешив, я слегка отстранился от её теплого прикосновения. Она назвала имя, данное мне при рождении.
– Ты меня совсем не помнишь? – женщина заметно поникла.
Сейчас, когда я разглядывал ее, стоя лицом к лицу, гостья уже не казалась мне такой молодой, как на фото. Мелкие морщины избороздили бархатистую кожу в уголках глаз и губ, взгляд был печальным и задумчивым, да и вечерний макияж не добавлял ей свежести. Когда она сняла свой розовый шарфик, я разглядел небольшое родимое пятно на шее.
– Тётя Николь…
В один миг я вспомнил всё, связанное с моим детством, что касалось её. Те тёплые воспоминания, что я спрятал глубоко внутри, убеждая себя, что все это в прошлом. Её нежные руки, убаюкивающие меня, наши игры в догонялки, как она любила катать меня в надувном кругу, плавая в нашем бассейне…
– Тётя… – повторил я, ощущая, как на глаза наворачиваются слезы.
– Ну, вспомни-и-ил! – насмешливо протянула она, весело улыбаясь. – А то я волновалась, что знатно постарела. Уже давно за четвертый десяток перевалило, как-никак, – она понизила голос и, кокетливо прикрыв рот ладонью, хихикнула.
Тётя Николь была мне не родной. Она была невестой моего родного дяди. Дядя… глаза широко открылись.
– Николь, я вспомнил. Дядя Артём… – я догадывался, но так боялся спросить.
– Он умер. Ты разве не помнишь?
Я сглотнул ком в горле. Теперь я всё помнил. Помнил, как открыл глаза в первый раз, жадно глотая воздух ртом. Помнил, как было больно, помнил, как эти жгучие шрамы ещё долго не давали мне спать. Голос тёти: «Он проснулся. Господи, что за родители, ребенок второй раз помер». Помню дрожащий голос дяди: «Собирай его, быстрее», – и дальнейший спор о том, что я слаб, и меня нельзя переносить… Противный запах запекшийся крови, исходивший от моей бордовой майки.
– Дядя пытался меня вывезти. Авария! – от переполняющих меня чувств я выкрикнул это довольно громко. – Он погиб… И так я оказался в детском доме, нас же нашли солдаты!
Николь жестами попросила меня говорить потише и настороженно огляделась. Поняв, что в кафе мы одни, не считая персонала, перевела дух и снова взглянула на меня. Я же был слишком обескуражен лавиной воспоминаний, которые до этого дня вообще не всплывали в моей памяти, и лишь виновато потупил взгляд в ответ на её немое обвинение.
Неловкую паузу прервала дочь владельца кафе:
– Что-нибудь будете заказывать?
Улыбка её теперь была натянутой, а радость и беспечность в глазах сменились настороженностью. Будто от Николь исходила аура властности и величия, заставляя окружающих видеть в ней кого-то гораздо более могущественного, нежели они сами. Но едва я открыл рот, чтобы вновь напомнить ей, что я не самый состоятельный посетитель, как меня опередила тетя.
– Да. У этого парня сегодня день рождения! Нам самый большой и вкусный торт! – радостно воскликнула она, разведя руки в стороны. Видимо, пыталась показать, какого именно размера нужен торт.
– Ого! – девушка вновь расцвела и, с улыбкой развернувшись в сторону кухни, чуть ли не бегом бросилась туда, выкрикивая: «Отец! У него день рождения! Самый большой…» Тут она резко остановилась, будто напоровшись на невидимую стену, и, быстро повернувшись ко мне, спросила с таким нетерпением, что мне показалось, будто, если я не отвечу сию же секунду, на кухне взорвется бомба:
– А какой ваш любимый торт?
И бомба бы взорвалась, потому что я не знал, какие они бывают. Неловко переминаясь с ноги на ногу, промямлил:
– Я не зна…
– Торт-мороженое, самый вкусный! – прервала меня тётя Николь, предотвратив «взрыв». – Ты очень его любил в детстве. Да и вообще – ты все вредное любил. Чипсы, сладкое, мясо только в бургерах ел, от остального отплевывался. – Она засмеялась. – И мама тебя баловала… – произнесла она следом уже совсем другим, поникшим голосом. Я невольно перевел взгляд на нее. – А ты так на отца похож…
– Почему ты не приходила раньше? – растерянно произнёс я, убедившись, что девушка-официант отошла на приличное расстояние.
– Я боялась, Андрей. Это было опасно, наши встречи могли выдать тебя.
Я промолчал, понимая, что она права.
– И вообще, как это не приходила?! Я приходила, приносила тебе вещи, одежду, передавала подарки. Забрать не могла, это да… Я бы не смогла тебя укрыть. Встречаться тоже было рискованно… Но я часто подолгу наблюдала за тобой и твоей подругой. Теперь она твоя девушка? Скажи «да»! Такая красавица!
Я усмехнулся. Вышло довольно криво, но Николь не обиделась. Она ласково взглянула мне в глаза, чувствуя, как в моей душе разливается приятная теплота. Мне этого так не хватало. Кто-то близкий из прошлого интересовался мной, моей жизнью. Кому-то я был небезразличен…
– Нет, она… У нас нет отношений. Мы как брат с сестрой. Мы как-то говорили на эту тему… – нерешительно сказал я, пытаясь понять, стоит ли об этом рассказывать.
– И? – нетерпеливо переспросила она, побуждая меня продолжать.
– Говорит, что привыкла все решать сама, а я безрассудный и слушать её не буду, мы будем постоянно ругаться и точно расстанемся. И еще говорит, что очень боится меня потерять…
– Хмм… А она умнее, чем кажется. В вас обоих этот… как его… – она защёлкала пальцами в попытках вспомнить слово. – Стержень, да? Будете оба до конца отстаивать своё?
– Ну, стержень появляется в тот момент, когда ты осознаешь, что никто не будет делать ни для тебя, ни за тебя ровным счётом ничего. Всё, всё ты должен делать сам. Она слишком гордая, и да, ты права, очень умная, чтобы принимать мою помощь. Её советы я, конечно, всегда выслушиваю, но не всегда выполняю. – Я снова усмехнулся, только сейчас осознав, что это действительно так.
– Ещё она притворялась, что не понимает нашего языка, и тем самым спасла вас, да?
– Да. – Холодная дрожь пробежала по телу, и я не сразу понял – это от воспоминаний о былых кошмарах или от такой осведомленности тёти. И решил сменить тему, боясь дальнейших расспросов:
– Николь, можно вопрос о родителях?
Женщина испуганно осмотрелась по сторонам:
– Конечно, милый.
– Я долго думал над тем, кем они были. Преступниками, верно? Первые за довольно долгое время, кто был казнен публично. И этот мутаген… Бомба… Это все мой отец, да?
Николь резко выпрямила спину и вновь посмотрела по сторонам.
– Я рада, что ты сам спросил.
– Он был плохим, да?
– Кто тебе такое сказал? Конечно, нет! Послушай, твой отец был прекрасным человеком. Ты бы знал, скольким людям он помог! Просто… Он связался с плохими людьми. Мне жаль, что ты пришёл к такому выводу. Слушай… – Николь тяжело вздохнула. – Есть одна такая госпожа, возможно, ты знаешь её как Леди пятого купола. Эта женщина создала проект возведения куполов, подписала строжайший закон о примирении выживших и казнила всех, якобы причастных к войне и совершивших преступления против человечества. В том числе и твоих родителей. – Она невольно указала пальцем в мою сторону. – Эта избалованная дама потерпела неудачу. Родила еще до войны, в юном возрасте, в самой дорогой немецкой клинике… это страна такая, Германия, – зачем-то уточнила она. – Из-за ошибки врачей её дочь осталась инвалидом и передвигается в кресле. Ума не приложу, что могло случиться, но, после нескольких лет неудачных попыток все исправить, в ней проснулся Гитлер. Ты ведь понимаешь, что это значит? Начавшаяся третья мировая была ей только на руку.
Я кивнул. Объяснений не требовалось, достаточно было выглянуть на улицу, чтобы увидеть, к чему это привело.
– Так вот… Она фактически развязала гражданскую войну, переросшую в катастрофический конфликт, – и при этом постоянно пыталась отыскать лекарство для дочери. И нашла твоего отца. Лучшего в мире генетика. – Тётя замолчала, на глазах её выступили слезы. – Если бы я только знала, чем это все закончится…
Я молчал, показывая, что готов слушать дальше, и она, переведя дыхание, продолжала:
– Ей удалось обманом вовлечь твоего отца в генетические исследования. У нее появился шанс, надежда, что девочка сможет ходить. Она выделила на это огромные деньги и требовала строжайшей секретности. Потому лабораторию охраняла целая армия, обязанная защищать комплекс, – вокруг шли боевые действия. Но твой отец был не дурак, далеко не дурак. Он предвидел, к чему приведет война. Озоновый слой рушился, обрастал дырами от этих химикатов. И – о чудо! Твоя мать забеременела. Долгожданный малыш… с кучей пороков развития. И это – у величайшего генетика. Ты можешь себе представить? После стольких лет надежды…
Глаза мои открылись от удивления, спина невольно выпрямилась. Ничего этого я не знал.
– Казалось, сама судьба бросила ему вызов. И знаешь, что он сделал? Он сделал сверхчеловека! Мутанта, способного жить в мире, где нет озонового слоя, невосприимчивого к солнечному излучению, обладающего фантастической регенерацией. Все аномалии развития были исправлены внутриутробно! – Переполненная эмоциями, она взмахнула руками, едва не сбив на пол стакан с молочным напитком, все еще сиротливо стоявший передо мной. – А затем случилось страшное. Этот малыш родился мертвым. Потому что никто не смеет спорить с природой…
Они сделала паузу.
– …кроме твоего отца. Не обращая внимания на протесты, он терпеливо ждал, постоянно проверяя данные приборов и продолжая реанимацию. И у него получилось! Малыш начал дышать! Ты начал дышать! – радостно взмахнув рукой, она указала на меня.
Я ошарашенно откинулся на спинку стула. Осознание того, что я не должен был родиться, болезненно кольнуло. Но как следует обдумать все это я не смог, потому что она продолжала:
– Твой отец очень тебя любил. Когда он понял, что, обладая этим мутагеном, Мира захочет оставить людей в куполе на погибель и с горсткой избранных уйти создавать новый мир, он взял в банке невероятную сумму и вернул её Леди, объяснив этот шаг тем, что эксперимент провалился. Но когда она узнала, что это ложь, – пострадали все, кто в нем участвовал. Твой отец отдал свою жизнь, чтобы сыворотка не попала ей в руки.
Она замолкла, обеспокоенно глядя на меня. Видимо, мое лицо было не самым приятным в этот момент, потому что щеки тети слегка побледнели.
– Андрей, все в порядке?
– Меня зовут Дюк.
– Дюк. Сам имя выбрал? – Уголки губ приподнялись, и она вновь протянула ко мне руку, пытаясь коснуться, но я отодвинулся.
– Папа в детстве играл в какую-то игру на компьютере, там так персонажа звали. Рыжий такой. Мне он нравился, всегда забавно прыгал через ямы. Вот и взял его имя. Документов при дяде не было, поэтому сделали новые.
– И назвал день рождения мамы. – Боже, я был готов растаять от ее нежного голоса и переполненных любовью глаз. Хоть и не родственница по крови, любила она меня не меньше, чем родители. И ничего с тех пор не изменилось.
Я молча кивнул в ответ.
– Настоящий я набил на теле, чтобы не забыть, – я указал пальцем на шею, где из-под воротника выглядывала татуировка с цифрами «11.11».
– Да. В детском доме у меня часто спрашивали, почему я приношу тебе подарки в ноябре, если у тебя день рождения в апреле, – она засмеялась, вспоминая об этом.
– Тетя Николь, а как они узнали об эксперименте? Тебе известно?
Она замялась, было очевидно, что на этот вопрос ей отвечать не хочется.
– Дюк…
Я молча опустил взгляд, и поднял его на собеседницу, лишь когда она тяжело вздохнула.
– Ты тогда с папой играл. И с соседским мальцом. Мяч выкатился на дорогу, и малец помчал за ним. Твой отец бросился следом. Он подхватил паренька, на которого несся автомобиль. Он успел, но не мог предугадать, что ты, испугавшись за него, побежишь следом… Он говорил, что ты полумёртвый был. Изломан настолько, что кости буквально из каждого перелома торчали наружу. Крови было море… Я не в городе тогда была, сама не видела всего этого кошмара. Говорил, он спешно увез тебя в деревню, чтобы дать время на восстановление. Но, вероятно, кто-то тоже все это видел, и, когда он вернулся, его уже ждали…
«Так, значит, все это время виноват в их гибели был я», – мелькнуло в моей ошалевшей от всего этого голове. Внезапно я понял и еще кое-что. Она не просто соскучилась. Проглотив ком в горле, я решился спросить:
– Тётя, видимо, что-то случилось, раз ты решила обратиться ко мне напрямую?
Она в одно мгновение стала серьёзней.
– Ан… Дюк, послушай. Артём должен был вывезти тебя в деревню, к отцу Ани.
– Ани? – перебил её я.
– Ты что, не помнишь свою невесту первую? Из бутылочки её кормил! – она опять повеселела, но поникла, когда я отрицательно помотал головой. – Беда…
Она тяжело вздохнула и полезла в свою дамскую сумку. С минуту покопавшись в ней, что-то сердито пробормотала и вывалила на стол содержимое. Пока она складывала помаду, флакон с какими-то явно дорогими духами, бумаги и прочее содержимое обратно, я неспешно взял пончик и, повертев его в руках, поднес ко рту.
– Вот же они!
Я поторопился и откусил огромный кусок, о чем сразу же пожалел. Увидев то, что она протянула мне, я поперхнулся вкуснейшим пончиком, закашлялся, дышать стало невозможно, и отверстия на моей шее, руководимые инстинктом самосохранения, раскрылись и взяли на себя дыхательную функцию. Николь, захлопав своими длинными ресничками, поспешила вскочить, одной рукой прикрыла мою шею карточками, второй схватила меня за левую руку и подняла ее, как смогла высоко, над моей головой.
– Ты чего? Голоден? Не спеши, поешь нормально.
Прокашлявшись, я взглянул на карточки внимательнее, и аппетит пропал окончательно.
– Это я? – рассматривая старые, затертые фото, я понимал, что это было очевидно, но решил уточнить. Получив в ответ утвердительный кивок, стал перебирать их.
С минуту жадно вглядывался в лицо матери, которое столько лет не мог вспомнить. И теперь – вот оно, прямо передо мной. Светлые, слегка волнистые волосы, собранные в высокий хвост, пухлые губы, которые никогда не упускали возможности лишний раз поцеловать меня, забавные круглые ушки и большие, даже огромные, выразительные голубые глаза. Маленькая родинка, словно случайно оказавшаяся на белом-белом лице, добавляла ей какой-то изысканный шарм, тонкие руки свободно покоились на плечах отца, стоящего рядом.
Он был на голову выше неё, кудрявый, лохматый, всё лицо усыпано веснушками, большой курносый нос, широкое лицо – и военная выправка, хотя было видно, что он специально выпрямился. Я усмехнулся, когда вспомнил, что ходил он всегда сутулясь, часто с какими-то бумагами, постоянно что-то читая или записывая в них. На руках у него был я. Мелкий такой, волосы рыжие, но прямые. Улыбался – во рту нет одного зуба – и показывал пальцем на камеру. На снимке капля. Это моя слеза. Я поспешил вытереть рукавом лицо.
– Николь, я скучаю по ним… – с тоской прошептал я. Она бросила на меня взгляд, полный понимания и глубокой печали.
– Я тоже, – она поджала губы и, я готов был поспорить, старалась тоже не разреветься.
Николь коснулась моей руки, протянула салфетку:
– Все должно было быть по-другому…
Она дождалась, пока я успокоюсь, и внимательно наблюдала, как я переворачиваю фото.
– Это Аня?
На фото был я, совсем еще ребенок, с небольшим свертком на коленях, который старательно поддерживал одной рукой, во второй держа бутылочку с молоком. Лицо у меня было настолько важным и серьезным, будто я выполнял сверхсекретную миссию, от которой зависела судьба человечества. Из свертка огромными голубыми глазами на меня смотрело почти лысое чудо с несколькими едва показавшимися светлыми волосинками.
– А? Да, не самое её лучшее фото. – Николь улыбнулась, отбросив фото и открывая глазам следующее. На нем я сидел под ёлкой в костюме лиса, в смешной такой шапке, жилетке и шортах. Рядом на животике лежала Аня в костюме зайца.
– Где она сейчас? Она жива? – без всякой надежды прошептал я.
– Буду с тобой откровенна. Наше с тобой общение крайне опасно. Для нас обоих. Поэтому я не могла показаться раньше… Поэтому же я не могу забрать тебя или остаться.
– Звучит так, словно ты боишься меня…
– Я работаю в пятом секторе. Мне пришлось отказаться от мечты, чтобы помочь тебе выбраться. Мне это семьи стоило…
Её слова били в самое сердце. Я чувствовал огромную вину за все, что произошло из-за меня. За отца, мать, тетю, Аню…
– И мне ничего не жалко для тебя, поверь, – продолжала Николь. – Но, забрав тебя к себе, я рискую именно тобой. Я пришла к тебе, чтобы мы закончили начатое. Тебе надо забрать Аню и покинуть купол, чтобы жить нормально. Здесь тебе не суждено обрести покой. Вам обоим.
Меня наполнила бессильная злоба. Это несправедливо, мы никому не желаем зла! Почему мы не могли бы остаться и жить здесь, как нормальные люди?
Спустя несколько секунд красная пелена, застилавшая глаза, порозовела, а затем исчезла полностью, открывая взору полный сочувствия взгляд Николь. Конечно, я прекрасно понимал, что она права, и даже знал, почему, но все же…
– Почему сейчас?
– Потому что именно теперь вам нужно найти её отца. Если он, конечно, жив… Причем одним. Но, думаю, вы достаточно уже взрослые, и справитесь с этим.
– Но за куполом ведь нет жизни! Что мы будем там делать?
Она опять тяжело вздохнула и мягко придвинула ко мне тарелку с пончиком, напоминая, что я собирался поесть.
– В теории… её отец живет в поселении за куполом. Ты и Аня, вы способны жить за этими чертовыми стенами. Есть информация, что, вероятно, ее отец все ещё ищет вас.
– Хах. Это невозможно! – Я было улыбнулся этой наивности, но сразу осекся, наткнувшись на суровый взгляд тети. – Что, правда?
Она лишь слегка кивнула.
– Ладно, допустим. Хотя я бы с удовольствием выслушал, откуда получена такая информация. Но как мне найти Аню? И что я ей скажу? Она-то меня вряд ли помнит… В каком детском доме она была?
– Она не была в приюте. Её забрала семья военных. Еще до распределения.
Я сглотнул ком в горле, пытаясь унять зависть к ее наверняка счастливой жизни.
– Тогда на кой черт мне ей мешать?
– Почему – мешать? Дюк, ты…
– Я не буду этого делать. Если это всё, то я пошёл. – Я встал со стула и был готов уже направиться к выходу, когда на стол опустился торт-мороженое, украшенный горячей глазурью, застывшей на холодных сливках.
– Извините за ожи…
– Упакуйте, – требовательно-строго отрезала женщина, обращаясь к дочке хозяина. Вздрогнув, та поспешила выполнить просьбу, мало чем отличающуюся от боевого приказа. Что вновь не ускользнуло от моего внимания.
– Дюк, выслушай меня!
– Нет. Я не стану портить жизнь девочке в надежде на мифическое стечение обстоятельств, потому что вы когда-то что-то там задумали.
Я направился к стойке, где девчонка торопливо обвязывала коробку с тортом цветной лентой. Размышляя над услышанным, я с интересом стал наблюдать, как она, ловко подхватив картонку под основанием торта, перетянула дно фирменной коробки, украшенной пончиками, и накинула крышку. Вручив ее мне, улыбнулась в ответ на мой кивок, означавший «Спасибо», и быстро убежала на кухню. Я повернулся к выходу, но едва сделал шаг, как рука тети остановила меня.
– В твоем телефоне сохранен мой номер. Телефон безопасен, можешь звонить в любое время.
***
Вернувшись домой, я не удивился, застав там Рише. Еще бы она не сгорала от любопытства! Едва за мной захлопнулась дверь, как она уже сидела на стуле, положа ладошки на колени, как прилежная ученица, и с нетерпением смотрела на меня блестящими глазами. Конечно, я почти не сомневался, что она, несмотря на обещание, все же проследила за мной, и лишь убедившись, что это не засада, вернулась назад.
Я улыбнулся ей и эффектным движением достал из-за спины коробку с тортом.
– Ого-о-о-о! Какой огромный! – восхищенно воскликнула Рише, приятно удивившись угощению, и, соскочив со стула, поторопилась заварить чай. Я же, устало опустившись на стул, ничего не скрывая, в подробностях рассказал ей о встрече.
– Рише, как ты смотришь на то, чтобы сбежать из-под купола?
Она промолчала. Но по её сияющим черным глазам, по хитрой улыбке на лице было понятно, что, несмотря на все безумие идеи, ответ – положительный.