Он стоял на стремянке, охваченный радостным чувством, и вбивал гвозди в раму, которую соорудил для идеального квадратного стекла, за бесценок добытого в «Мэрденс»[10]. Когда Фрэнк обнаружил его, то пришел в неописуемый восторг: то были распродажные остатки, закаленное стекло синего цвета, квадрат сорок пять на сорок пять. Если повезет, стекло с рамой встанет как влитое.
– Хорошо получается, Фрэнк, – похвалил Бейкер из-за прилавка, представлявшего собой приподнятую деревянную громадину, которую он за внушительные габариты называл Верхотурой. Чтобы расплатиться за книгу, покупателю надо было непременно поднять голову, а значит, оторваться от мобильника. А то и от собственных мыслей. Что всегда кстати.
– Скоро закончу, – отозвался Фрэнк, и Бейкер с энтузиазмом показал ему большой палец.
Звякнул колокольчик.
Фрэнк привычно повернулся глянуть, кто там, – и, о боже, на пороге она. Молодые именовали ее «дамой из книжного клуба», что создавало какой-то унылый образ, но нет, сэр, унылой она точно не была, а наоборот – живой, кругленькой и бесконечно милой. Взгляд ее обежал зал, наткнулся на стремянку, скользнул вверх и остановился на нем.
После неуклюжего приветствия в прошлый раз – а ведь он отрабатывал его неделями – Фрэнк запланировал менее рискованный зачин, и вот он, шанс. Дружески помахать рукой, только и всего. Непринужденный и располагающий к себе жест. Он поднял руку, слишком поздно сообразив, что сжимает в ней молоток, а в губах у него зажато несколько гвоздей – ровно столько, сколько понадобится минут на десять работы.
– Бойню планируете, мистер Дейгл? – поинтересовалась дама из книжного клуба.
Он опустил молоток, лицо пошло красными пятнами.
– Ага, но скромную. – Гвозди звякающим водопадом посыпались на пол, ударяясь о прислоненное к стене синее стекло.
– А. Буду знать. – Она уставилась на гвозди. – Вы продолжайте.
От улыбки у глаз разбежались морщинки, и Фрэнк окончательно размяк. Он смотрел, как она идет к прилавку, и ее пепельные волосы вихрятся при каждом шаге, точно облачко золы.
Какого черта лыбится этот Бейкер? Сгорая со стыда, Фрэнк отвел взгляд, но тут же наткнулся на ухмылку Марни, заменявшей полку с «Зимнем чтением» на полку с «Летним чтением» – набор книжек о любви в комплекте с пособиями по садоводству и ремонту. Да они все тут скалятся – и Джейк из своей компьютерной каморки, и Робин из отдела букинистики, где она наводила порядок на полках.
Он спустился, подобрал гвозди, снова влез на стремянку и закончил с рамой, пока дама из книжного клуба – которая откуда-то знала, как его зовут, – обсуждала с Бейкером книгу, «сработавшую» лучше, чем она ожидала. Что это значит? Книга тебе либо нравится, либо не нравится. Она принялась изучать полки неподалеку от Фрэнка, и он снова ощутил волнение, потом задержалась у стола с новинками беллетристики. Не балерина, конечно, но двигается грациозно, а сережки у нее так и мерцают. А этот вздох – такой легкий и необыкновенно женственный.
Фрэнк слез со стремянки.
– Могу я чем-то помочь? – спросил он, хотя это вовсе и не входило в его обязанности.
– Хорошо, если бы вы могли[11], – ответила она. – Но у меня чрезвычайно привередливый книжный клуб.
– О! Книжный клуб. Замечательно. – Он почти кричал, чтобы заглушить буханье в ушах.
– Вкусы его участников совершенно непредсказуемы.
Молодняк подозрительно притих, и Фрэнк вдруг ощутил себя как на собеседовании при приеме на новую работу.
– И что примерно вы ищете? – спросил он.
Она помолчала, раздумывая, он уловил легкий аромат мыла.
– Что-нибудь литературное, но чтобы не отпугивало.
– Вот оно что. – Такое ему точно не по зубам.
– Что-нибудь с позитивным посылом, – добавила она, – только не тупое.
У нее большие добрые глаза. Большая широкая улыбка. Женщина с размерами, куда ни глянь. Лоррейн была худощавой, беспрерывно переживала из-за своего веса и вечно торговалась с едой, но эта женщина явно поесть любит.
– Вот тут довольно популярные книги. – Фрэнк указал на соседний стол и с готовностью пояснил: – Новинки нон-фикшн.
– О господи, нет. Никаких мемуаров, предыдущих хватит надолго. – Ответ в духе капризного покупателя, но на лице улыбка.
От Верхотуры донесся театральный шепот Бейкера:
– Бестселлеры!
– У нас имеются все свежие бестселлеры, – сказал Фрэнк. Щеки у него так и горели, но он понадеялся, что в глаза это не бросается.
Дама из книжного клуба чуть скривила губы:
– Бестселлеры, это же обычно сплошь детективы.
– Вы не любите детективы?
– Я обожаю детективы. Но у нас книжный клуб. А детективы… – Она махнула рукой в сторону торца стеллажа, заваленного его любимыми книгами. – Как только узнаешь, кто кого убил, дальше обсуждать-то нечего.
– Понимаю, о чем вы, – пробормотал Фрэнк. Сердце у него трепыхалось, как воробушек, было почти больно, но и приятно.
– Мы читали и романы, и документальное, и классику, и современное, но я так и не поняла, что способно им понравиться.
Она положила на стол свою сумочку и бежевую холщовую торбу с голубой надписью «Ешь, спи, читай». Познаний в женской моде у Фрэнка набралось бы едва ли с наперсток, но он не мог не отметить, что вещи у дамы из книжного клуба сочетаются друг с другом, а это вроде как не особо модно, если судить по бесформенным цветастым нарядам, в которых щеголяли другие посетительницы магазина. Не говоря уже об эпидемии розовых прядей в волосах, охватившей даже ровесниц этой дамы из книжного клуба, которая, как он рассудил, примерно его возраста. Возможно, конечно, и помоложе, просто одежда ей лет добавляет. Зато в ней чувствуется молодой задор, а волосы на свету так и поблескивают.
– А как насчет поэзии? – спросил он. Святая Мария Магдалена, что он вообще знает о поэзии?
– Поэзия? – Она нахмурилась.
– Простите.
Робин не сдержала смеха.
– Поэзия, – повторила дама из книжного клуба. – И почему я о ней не подумала?
– Я… не знаю.
– Последняя книга, которую мы читали, была в некотором роде поэзия, и им очень понравилось, – оживилась дама. – Вы знаете «Антологию Спун-Ривер»?
– Кажется, именно эту книгу вы уронили, – ответил Фрэнк. – Ну, когда мы в последний раз виделись. А я ее поднял. Не то чтобы это какой-то подвиг с моей стороны. – Воробушек у него в груди окончательно обезумел. – Я имею в виду, что книга лежала на полу. Вон там. А я… поднял ее и отдал вам.
– Действительно отдали. Вот она, воля случая.
– И вашему клубу книга понравилась?
– Действие происходит на кладбище, которое послужило уместной метафорой.
– Похоже, у вас серьезная публика.
Она присматривалась к нему, хмурилась, постукивала пальцем по губе. Руки у нее были молодые.
– Поэзия воспринимается совершенно иначе при чтении вслух, вы не находите?
– Да… нахожу, – согласился он, хотя ни разу в жизни не читал стихов вслух.
Это татуированное недоразумение следило за ним с Верхотуры, и Фрэнк точно знал, что крутится в наполовину обритой голове. «Какой Фрэнк милый! Дама из книжного клуба – чем не поэт, а Фрэнк – ну прямо говорящая собака!» Ну, милым он не был. А был взрослым мужчиной шестидесяти с большим гаком лет, еще не поставившим крест на себе.
– Мистер Дейгл, – сказала дама из книжного клуба, – вы подали мне идею. Поспешу-ка я в отдел поэзии.
«Поспешить» она не успела.
– Наверное, вы школьная учительница! – выпалил он.
– Это так заметно? Я на пенсии.
– Да. То есть нет. То есть я тоже на пенсии. Слесарь-инструментальщик.
– У меня дядя был слесарем. – Она внимательно пригляделась к нему. – «Стинсон Машин» в Саут-Портленде, «Жесткие допуски, гарантированное качество и быстрая доставка».
Его лицо просияло.
– Я работал в «Машинах Пирса» в Гореме.
– А, да, понятно. – Она помолчала. – Чем вы там занимались?
– Инструментальный цех.
– А, из умников, значит.
– Ну и ну. – За всю жизнь Фрэнк ни разу вне работы не встретил человека, понимавшего, что представляет собой работа в инструментальном цеху, этакой мастерской внутри мастерской, где разносторонние, изобретательные олдскульные инструментальщики создавали шаблоны, детали и заготовки, обеспечивавшие все машиностроение. Без создателей инструментов и заготовок Земля прекратила бы вращаться вокруг своей оси.
– Бедный дядюшка Челси к концу жизни вообще на ногах не стоял, – сказала дама из книжного клуба. – Эти цементные полы никого не щадят.
– Спина у меня в порядке, – быстро произнес Фрэнк. – И мне всего шестьдесят восемь.
Со стороны Верхотуры донесся громкий смешок, и Фрэнк вдруг возненавидел разом всех молодых, которые воображают, будто знают все на свете, а на самом деле знают они с гулькин нос. Но тут же его захлестнула волна симпатии к этим юным дуракам, бившая ровно из того же источника.
Над дверью тренькнул колокольчик – вот уж удача, – и в магазин вошли сразу четыре покупателя. Троих он знал, это были постоянные посетители книжного, а вот четвертую, худую и очень бледную девушку, – нет, хотя лицо ее и показалось ему смутно знакомым. Он не успел припомнить, где ее видел, как Харриет помахала ему, и это было так похоже на… На что? На воспоминание, подумал он.
– Оставляю вас разбираться с вашей бойней, мистер Дейгл, – сказала дама из книжного клуба.
– Можно просто Фрэнк.
– Харриет, – кивнула она. – Харриет Ларсон.
Он не нашелся что еще сказать, и она ушла в отдел «Поэзия». Фрэнк окинул молодняк на Верхотуре недружелюбным взглядом, что лишь в очередной раз вызвало веселье. Затем поднял квадрат синего стекла и осторожно взобрался на стремянку, жалея, что Харриет не видит, как напряглись его бицепсы.
Рама оказалась не совсем квадратной, и он подумал, что ведь этим он и занимался всю жизнь – разбирался с геометрическими головоломками, каждый день с новыми, находил хитрые решения, изобретал. Как же он любил свои инструменты – приятную увесистость штангенциркуля, плавные повороты верстачных тисков, глянцевое великолепие его любимой разметочной плиты из квадратного розового в крапинку куска гранита тридцать на тридцать сантиметров. Он звал ее Пинки, как домашнего питомца. В «Машинах Пирса» водились контрольно-разметочные плиты всевозможных размеров, но Фрэнку досталась любимая Пинки весом в двадцать семь с лишним килограммов, отшлифованная до допуска в одну десятитысячную дюйма, или в одну тридцатую толщины человеческого волоса. В день ухода Фрэнка на заслуженный отдых мистер Пирс собрал в инструментальном цеху весь штат, даже женщин из конторы и команду охранников. Собравшиеся улыбались. Мистер Пирс с сентиментальной гордостью объявил, что Пинки отправится домой к Фрэнку, в мастерскую у него в гараже, вместе с наилучшими пожеланиями от всех и каждого в «Машинах Пирса». Фрэнк прослезился, несмотря на титанические усилия этого избежать. Спина у него ныла, ступни покалывало, слезы капали на великолепную поверхность Пинки, пока мистер Пирс не сказал: «Все нормально, Фрэнк», после чего повторил: «Все нормально», и тогда Фрэнк каким-то образом пришел в себя и каким-то образом перестал ходить на работу.
Он пытался закрепить раму с синим стеклом в проеме, когда от стойки донеслась какая-то суета. Он повернул голову. Худая девушка прижимала к себе кошку Борис. Она снова показалась ему неуловимо знакомой. Он прислушался и понял, что там какая-то неразбериха не то с рекомендациями, не то с адресом – то ли у девушки его не было, то ли она не могла его вспомнить, то ли не хотела его давать. Сзади ее можно было принять за мальчишку: узкие плечи, тонкие и прямые бесцветные волосы до плеч, болезненная худоба. Борис блаженно жмурилась у девушки на плече, и у Фрэнка мелькнула мысль, согревшая его: кошка нашла своего человека.
Рама со стеклом все не желала входить в проем, пришлось его подтесать, и теперь он измерял углы, искоса поглядывая сверху на девушку. Он все еще не мог вспомнить ее, но тут она повернулась в профиль, и его радость исчезла, словно придавленная непонятной тяжестью, смутной догадкой, пытающейся пробить путь в его сознании. Догадка мерцала в мозгу, пытаясь оформиться во что-то конкретное, когда из-за стеллажа «Игры и головоломки» вышла Харриет, прижимая к груди стопку тонких книжек.
– Боже мой, вот это сюрприз!
Харриет явно когда-то знала эту девушку, пусть даже при каких-то неловких обстоятельствах. Она тут же включилась в беседу Бейкера и девушки. Тут появилась Марни, привлеченная голосами, а Харриет вдруг сказала: «Я буду рада дать рекомендацию», и Фрэнк вытянул шею, чтобы разглядеть получше, и где-то в горле уже зарождался невольный вскрик «Нет!», стекло в раме выскользнуло из рук и со стуком ударилось о металлический верх стремянки.
Девушка повернула голову и посмотрела вверх – бледное лицо с огромными испуганными глазами янтарного оттенка.
Вайолет Пауэлл.
И в один миг он рухнул в яму памяти.