– Ну, конечно… – пробормотал я, отворачиваясь. Дедок подскочил ближе к утопленнику и заглянул ему в лицо. Его седые кустистые брови удивленно зашевелились.
– Да это же Бобка Синклер! – воскликнул он и посмотрел на нас. – Сынуля англичанки! Из мародеров! Надо бы в университет сообщить, что он утоп. Надо же, интересно, это рыбы ему все потроха сожрали? Первый раз такое вижу…
Распухшие пальцы на руках мертвого Синклера вдруг зашевелились. Он дернулся, как будто пытаясь подняться.
– Ох ты ж, говна какая! – старик спешно отскочил в сторону, уворачиваясь от шарящей по траве мертвой руки. Синклер приподнялся и беззвучно зашевелил губами, как будто пытался что-то сказать.
– Надо солью в него пальнуть… – растерянно сказала Натаха. Похоже, она тоже была не в курсе, как надо вести себя с внезапно ожившим утопленником.
Снова бабахнула пушка. Раздались вопли, по тракту над нами прогрохотала какая-то тяжелая машина. Застрекотал пулемет, завизжали тормоза.
Синклер тем временем перевернулся и встал на четвереньки. Выглядело это совершенно дико – торчащие из пустого корпуса ребра и свисающие ошметки плоти. Бррр… Вообще-то всякие фильмы и сериалы про зомби-апокалипсис научили меня, что ожившие мертвецы должны непременно хотеть сожрать живое мясо. Ну, там, завыть “Мозгииии!” и начать преследовать ближайшего человека. Но Синклер, похоже, был не в курсе современных трендов, так что никаких звуков не издавал. Он пополз обратно в сторону воды, не обращая на нас совершенно никакого внимания.
– А если солью пальнуть, он успокоится? – спросил я.
– Ну… наверное, – Натаха пожала плечами. – Когда мертвяк просто начинает бродить, хватает. Но этот какой-то ненормальный.
– Держите его, он же сейчас опять в реку сбежит! – заорал дед. Натаха зацепила Синклера багром за штаны. Приближаться к утопленнику никому не хотелось.
– И что теперь с ним делать? – спросил Натаха, глядя на то, как мертвый Синклер упирается руками и коленями, пытаясь заползти обратно в воду.
– Мамке его надо сказать, пусть она и разбирается, – ворчливо заявил дед.
– И что на багре его к ней тащить? – спросил я. Мысленно представил, как мы заявляемся к незнакомой женщине с ее распухшим от воды мертвым сыном, который все еще шевелит конечностями и пытается сбежать в реку. “Здравствуйте, дамочка, мы к вам хреновые новости привели. Лучше посадите труп вашего сына на цепь, а то он все время купаться хочет”.
Было бы смешно, если бы не было так страшно.
Выстрелы раздались ближе. Что-то грохнуло, как будто швырнули гранату. Какой-то прямо очень серьезный бой. Может, выглянуть посмотреть, что происходит?
– Отходим! – заорал кто-то наверху. – Сюда, тащите ее сюда!
Раздался топот нескольких пар ног. Сначала по лестнице, потом по деревянному причалу практически у нас над головами.
– Паромщик где? Эй, Авдеев! – заорали сверху.
– Тута я! – отозвался дед.
– Нам нужно на тот берег, срочно! – через перила перевесился молодой здоровяк в кожанке. – Это кто еще такие?
– Это… – дед беспомощно посмотрел на нас. – Просто ребата… Помогали утопца достать…
Синклер зашевелил конечностями шустрее, как будто шум разговора его испугал.
– Какой-то шустрый утопец у вас, – здоровяк прицелился из ружья и пальнул по Синклеру из двух стволов. Его тело швырнуло на землю, руки и ноги разъехались. – Давай поднимайся, Авдеев! – здоровяк быстро переломил ружье и сунул в него два новых патрона. Снова прицелился, теперь уже в старика. – Ты не слышал что ли, на другой берег нам надо!
Старик живенько поднял руки вверх и стал взбираться по лестнице. Со стороны дороги раздались беспорядочные выстрелы. Над головой заорали, кто-то упал, послышались звуки возни и ответные выстрелы. Дед пригнул голову и скатился обратно вниз.
– Что за хрень?! – крикнула Натаха, все еще сжимавшая багор. Труп Сиклера мелко задрожал, потом задергался сильнее, будто через него пропустили электрический ток. Потом над ним начал клубиться черный туман, как тень повторяя очертания человеческого тела. Раздался гул, похожий на глубокий вдох.
Перестрелка наверху, меж тем, продолжалась. Соваться туда было не то, чтобы самоубийством, но…
– Берегись! – заорали сверху, и через перила перевалился тот самый здоровяк, который разговаривал с дедом. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он не жилец – в груди пара здоровенных дыр от пуль. Еще живой, глазами хлопает, рот раскрывается.
Натаха тоже моментально оценила ситуацию, и мы одновременно бросились к нему. Ружье же! Охотничья двустволка, всего лишь, и патронов четыре штуки, но все-таки лучше, чем ничего. Натаха сдернула с его шеи ремень, быстро перезарядила и скользнула за опору причала.
Тут заорал дед. Он как скатился с лестницы, так и сидел, скукожившись, у ее основания. А тут осторожно поднял голову и встретился взглядом с черным призраком, который выполз из Синклера практически целиком. Твою ж мать… Похоже, это та же самая тварь, которая его и убила. Или что-то очень на нее похожее…
Черная тень метнулась к старику, на подобии головы зажглись две багровых щели.
Наверху завизжала девушка. Раздалось еще несколько выстрелов. Ответных со стороны дороги не последовало.
– Авдеев! – раздался сверху голос. – Нам нужно на тот берег, срочно!
– А… – простонал дед, боясь пошевелиться. Черная тварь дернулась, услышав голос. И тенью метнулась вверх по лестнице.
Несколько выстрелов бахнуло одновременно. Потом кто-то истошно заорал. Мужик.
– Стой! Куда! – заорал другой. Прямо на тело раненого в грудь здоровяка шмякнулась девица в перепачканном в черт знает чем платье. Невысокая, крепенькая, лет, наверное, шестнадцати. Волосы заплетены в две толстых косы. Она затравленно огляделась, встретилась со мной взглядом. Глаза круглые, дикие и решительные.
– Туда! – я мотнул головой в сторону реки. – Натаха, прикрой!
Я бросился к девушке, схватил ее за влажную ладошку и мы вместе нырнули под воду. За спиной раздалось два выстрела. Потом вопль. Что-то обожгло плечо. Достали? Ладно, хрен с ним, потом разберусь…
Я греб как бешеный, стараясь отплыть подальше от берега и этой всей разборки. Рука девушки задергалась, она явно пыталась всплыть. “Потерпи, милая, иначе нам сейчас по головам прилетит… “ – подумал я.
Я почувствовал, как течение нас подхватило и поволокло. Отлично, так даже лучше.
Все. Пора всплывать.
Я заглотил воздуха, сколько мог, готовясь, если что, сразу же нырнуть обратно.
Но, похоже, не надо… На причале парома явно было уже не до нас. Над чьим-то телом возвышалась туманная черная тень. И все внимание вооруженной публики эта тварь явно перетянула на себя.
В паре метров от меня из воды высунулась рыжая макушка Натахи.
– Ты кто такой? – истеричным голосом спросила девочка.
– Богдан, – сказал я. – Ты меня не знаешь, я тебя тоже. Давайте к берегу. Вон туда, – я ткнул пальцем в сторону.
– Если ты с ними заодно, я никуда с тобой не пойду! – заявила девушка. Закашлялась и ушла с головой под воду. Я подтолкнул ее к поверхности, придерживая за талию.
– Да я вроде и не настаивал, – сказал я. – Выберемся, и топай на все четыре стороны.
Вроде больше она тонуть не собиралась. И даже довольно ловко погребла к берегу. Мы с Натахой – за ней.
– Сходили, блин, за хлебушком, – пробормотал я, выбираясь на берег мостки. В окне примыкающего к мини-причалу дома мелькнуло озабоченное женское лицо. – Ты хоть кто такая, прелестное дитя?
– Я Грета Крюгер! – девочка мотнула головой. Мокрые косы хлестнули ее по щекам.
– Старшая дочка Германа? – спросила Натаха. Девочка не ответила. Поднялась на ноги и направилась к узкому проходу между заборами.
– Стой, – я быстро ее догнал и ухватил за руку.
– Не трогай меня! – вскрикнула она и отшатнулась. – Мне надо домой!
– Тихо-тихо! – я преградил ей дорогу. – Выслушай меня, ладно? Там сейчас стреляют, слышишь? Понятия не имею, кто там побеждает, но есть шанс, что если ты просто заявишься сейчас домой, тебя снова захватят. Или застрелят случайно. Я правда тебя не держу, но давай ты подумаешь, прежде чем бежать туда, ладно?
– Там папа! И братья! – в голосе девушки снова появились истерические нотки.
– Тссс! – Натаха осторожно приобняла ее за плечи. – Мы тебя не обидим, правда.
Плечи девушки обмякли. На глаза навернулись слезы. Она всхлипнула. Потом вдруг внезапно громко разрыдалась, уткнувшись в натахино плечо.
– Эй вы! – любопытная женщина, которая чуть раньше разглядывала нас в окно, теперь высунулась в дверь. – Ну-ка живо сюда топайте! Еще в перестрелку попадете, топчутся они…
Натаха подтолкнула девушку к калитке. Плечи Греты вздрагивали, плакать она не перестала. Но шла, не сопротивляясь. Женщина пропустила нас в полумрак прихожей, еще раз высунулась наружу, огляделась, потом захлопнула дверь и закрыла на задвижку. Схватила с лавки явно подготовленное большое полотенце.
– Давай-ка я тебя укутаю, деточка, а то простудишься! – она распахнула объятия и накинула на Грету полотенце. Мы с Натахой, ясное дело, такой чести не удостоились, впрочем я был не в обиде.
– А что случилось-то, Грета? – спросила Натаха, проходя следом за женщиной в гостиную.
– Папа думал, что они вчера придут, – девушка всхлипнула. – Окна все загородить приказал. Люди какие-то пришли. Мы всю ночь не спали и боялись. Они топали, вооруженные все. Сегодня уже думали, что может не придут. Но потом все началось внезапно. Бабахнуло, дверь снесло, потом стрельба началась. Мама меня в подвал отправила с малым и ушла. А потом туда же нянька прибежала, зареванная вся, ничего толком сказать не может. Ну, я пошла наверх, посмотреть, как там. А тут они. Мне руки вывернули и поволокли наружу. Опять стрелять начали. На втором этаже пожар. А потом на причале в того, кто меня держал, пуля попала, ну я и сиганула вниз, не глядя.
Девушка порывисто вздохнула и посмотрела на меня.
– Так они в дом, получается, ворвались? – спросила Натаха.
– Так дверь-то сразу выбили, еще в самом начале, – сказала Грета. – Не знаю я, не понимаю… Там везде были тела, вперемешку, папины наемники и дядины. Вроде меня утащили, потому что папины первый этаж начали отбивать.
– А из-за чего все началось? – спросил я.
– Не знаю, – девушка сгорбила плечи. – Дядя Ганс никогда вообще интереса к пивоварне не проявлял. А когда дед погиб… Вдруг как с цепи сорвался. Они сначала ругались за закрытыми дверями. Потом он ушел, и его неделю видно не было. А потом вот так… Не знаю, что теперь делать.
– А ничего не делать, – сказала сердобольная хозяйка дома. – Чаю вот горячего попей. С конфетками. Мужики воюют, а мы ждем. Так всегда было заведено.
Тут я впервые присмотрелся к женщине внимательнее. Она была высокая, ростом разве что немного ниже Натахи. Зато значительно шире. Голова повязана платком, одета в длинное серое платье. На шее – нитка крупных красных бус. На вид – типичная такая бой-баба, которой до всего есть дело. Впрочем, сейчас она оказалась более, чем к месту.
– Они из-за каких-то монет поругались, – глаза Греты вдруг снова заблестели от слез. – Прямо на похоронах деда. Дядя Ганс кричал, что если папа не отдаст монеты, то он у него все заберет. Что пивоварня ему даром не нужна, только монеты какие-то. Но если ему их не отдадут, то он тут все сравняет с землей, а завод Ворсиным подарит. Или вообще взорвет. А папа говорил, что знать ничего ни про какие монеты не знает, и что это Юрий какой-то его с панталыку сбил, и мозги у него теперь набекрень. Не знаю, что за монеты они там не поделили… Мамочка…
Девушка снова зарыдала. Мы с Натахой переглянулись.
– У Юрия случайно фамилия не Матонин? – спросил я.
– Не знаю я… – сквозь слезы прорыдала девушка. – Если бы я знала, что за монеты, то сама бы их дяде Гансу отдала. А теперь может уже и папу убили, и маму. И братьев…
– Ну-ну, не плачь, детка, – женщина снова обняла Грету и зло зыркнула на меня. – Что привязались к девчонке, не видите, ей и так несладко пришлось!
– Да мы вроде… – начал оправдываться я, но замолчал. Все-таки, есть какая-то магия в таких вот бойцовых тетках. Смотрит на тебя, а ты уже мысленно перебираешь недавние события и прикидываешь, где накосячил, и за что надо срочно извиняться и оправдываться. – Натаха, пойдем, наверное. Грета явно в безопасности, а у нас с тобой еще куча дел.
– Ага, – немедленно отозвалась Натаха и сделала шаг к двери. – Вы же позаботитесь о девочке?
– Да уж на улицу не выгоню точно! – женщина уперла руки в бока, принимая еще более бойцовскую позу. Засада, блин. Реально же, нигде не накосячил! Девочку вот из-под обстрела вытащил. А все равно чувствую себя как нашкодивший первоклассник. Никакой защиты от них нет. Я бочком протиснулся к двери. Грета проводила меня испуганным взглядом. Ну ладно, вроде она в хороших руках. Эта тетка ее никому без боя не отдаст. Ну, если она сама не работает на Юрия Матонина какого-нибудь. Но если в каждом случайном встречном видеть врага, то так и с ума можно сойти.
– А что у нас за срочные дела? – спросила Натаха, когда мы вышли за ограду.
– Да никаких теперь дел, что уж, – я хмыкнул. – Но просто сидеть дома у этой дамы – тоже так себе развлечение.
– Интересно, Ганс ищет те самые монеты? – спросила Натаха.
– Ага, я тоже об этом подумал, – я кивнул. – Только что-то не похоже, что он собирается их выкупать…
– Может быть, это какие-то другие монеты? – Натаха пожала плечами.
– И другой Юрий, ага, – буркнул я. – В любом случае, Крюгеры сейчас выглядят крайне сомнительными покупателями.
Как будто иллюстрируя мои слова в стороне особняка Крюгеров снова застрекотал пулемет. Мы, не сговариваясь, свернули в сторону Толкучего рынка.
Уже издалека стало понятно, что там тоже сегодня базарный день не задался. На здоровенной бочке, гордо подбоченясь одной рукой и положив другую руку на дробовик, стоял Вахопулов. И горячо вещал что-то собравшейся перед ним толпе мужиков. Тоже вооруженной, но в основном не ружьями, а вилами и лопатами. Кажется, тут собиралась армия для усмирения штурма особняка Крюгеров.
Торговцы на крайних рядах вид имели недовольный, некоторые уже даже начали сворачивать торговлю и складывать товары в тачки.
Ага.
Похоже, рынок еще и оцеплен. Униформа в Томске не особенно в ходу, но вот те трое ребят, которые недвусмысленно так топчутся прямо посреди улицы и бдительно зыркают по сторонам, явно имеют какой-то приказ, вроде “всех впускать – никого не выпускать!” Впрочем, может это у меня паранойя. День-то, прямо скажем, почти сразу не задался…
– Псст! – раздалось из переулка. Мы с Натахой синхронно повернулись туда. Гиена выглядывал из-за угла, изо всех сил делая знаки немедленно идти к нему.
– А ты чего не на работе? – спросила Натаха, после того, как мы втиснулись в узкое пространство между двумя лабазами.
– Был бы на работе – стоял бы сейчас в толпе, – сказал Гиена. – Не надо туда ходить, там что-то вроде мобилизации.
– А ты, значит, от призыва в армию скрываешься, – я хохотнул.
– Да не, – Гиена зло сплюнул. – Матонин там. Явился с каким-то обрыганами, занял весь соседний кабак. Я как увидел, так скипнул через заднюю калитку. А потом и Вахопуолов на бочку полез;
– А Матонина вахопуловские гаврики, значит, не трогают? – спросила Натаха. – ну, раз мобилизация?
– Где Матонин, и где мобилизация, – Гиена заржал своим мерзким кашляющим смехом.
– Толку от этой толпы, – сказал я. – Там пушка и пулемет, а может и не один. Много с вилами против пулемета навоюешь…
– Где пулемет? – опешил Гиена.
– У Крюгеров, – сказал я. – Разве Вахопулов эту толпу не Крюгеров усмирять собирает?
– Нет, конечно, – Гиена зыркнул на меня удивленно. – Там внутрисемейные разборки, вот еще, усмирять там кого-то.
– Не понял, – сказал я. – А зачем тогда?