Борис проснулся и сразу же понял, что ни за какими грибами не пойдет. Не хотелось ему с похмелья шататься по лесу. Может быть завтра, но уж точно не сегодня. Голова побаливала, немного подташнивало и хотелось выпить ведер десять воды. А лучше кваса. И огуречного рассола.
Стыдливо зайдя на кухню, Борис покаялся перед тетей Ирой за вчерашнее. Но та лишь с улыбкой отмахнулась: ничего, мол, страшного, бывает. А потом вынула из холодильника трехлитровую банку с жидкостью красного цвета.
– На вот, попей. Это компот из шиповника, барбариса и яблок.
И Борис попил. Он с наслаждением глотал ароматный, с кислинкой, компот и чувствовал, как от удовольствия аж голова кружится. Ему даже чудная мысль пришла: «У похмелья один несомненный плюс – сушняк!»
Позавтракав горячими, сильно поперчёнными щами, Борис вышел во двор. Тревожно почему-то стало ни с того ни с сего. Похмельный синдром? Вспомнился вчерашний пьяный вечерок. Да уж, погуляли, так погуляли. Хотя, с некоторыми сомнениями рассудил Борис, всё вроде бы тихо, мирно было. Ну, напились – обычное дело.
В памяти всплыл образ Зои. Борис вздрогнул, поёжился, словно на него холодным ветерком повеяло. Она ведь была вчера там, в поле! Стояла, окутанная лунным сиянием. Она была, была! И выглядела, как призрак из голливудских фильмов. Галлюцинация? Опять галлюцинация, как тогда, во время концерта? Отчего-то такая версия сейчас не казалась верной. Да, он был пьян, но, чёрт возьми, ему не померещилось! Видел сестру в поле, и всё тут! И жутковато стало от такого осознания.
Борис вжал голову в плечи, обхватил себя руками, чувствуя лёгкий озноб. Тревога усилилась. Вспомнился рассказ Виталия об изменившемся поле.
«Белая Даль – тонкое место. Здесь соприкасаются миры…»
Плохое какое-то похмелье, беспокойное. Борис походил взад-вперёд вдоль забора, а потом услышал, как в кармане загудел сотовый.
Звонила Инга.
– Ну как ты там, кайфуешь?
Борис хмыкнул. Вчера бы он радостно ответил: «Да, подруга, кайфую!» Однако сейчас его состояние было далёким от кайфа.
– Отдыхаю понемногу, – ответил он.
– Эх, зря я с тобой не поехала, – посетовала Инга. – У вас там, небось, грибов – тьма. Обожаю грибы собирать. Ещё не ходил?
– Завтра вот собираюсь, – улыбнулся Борис, подумав, что иной раз даже лучшие друзья полны сюрпризов. Инга и грибы? Серьёзно?
В телефоне раздался треск, а когда он прекратился, Инга поведала, как вчера поругалась с продюсером группы. Потом пожаловалась на Эдика: нынешней ночью тот с соседом подрался и загремел в полицию. У Бориса эта новость вызвала тяжёлый вздох. Эдик, похоже, сорвался, в запой ушёл, а это надолго. Оставалось только надеяться, что во время запоя он не найдёт на свою задницу слишком уж много проблем. Хотя, уже ведь начал искать – с соседом подрался, дуралей, в полицию попал.
Разговаривая с Ингой, Борис смотрел на трёх галок, летающих над полем. До него не сразу дошло, что птицы странно себя ведут. Они метались в воздухе, будто слепые, и как-то хаотично и слишком порывисто махали крыльями.
Телефон опять затрещал, словно внутри него армия крошечных человечков палило из автоматов.
– Эй… эй, – пробился сквозь треск голос Инги. – Борька!.. Ты куда пропал? Что так трещит?
– Я тут, – рассеянно ответил Борис.
Он увидел, как одна из птиц камнем бросилась вниз, а за ней – другие две. Галки врезались в землю на большой скорости, над травой взметнулись чёрные перья. Борис ошарашенно глядел в поле, мысленно вопрошая: «Какого лешего они это сделали? Что происходит?»
– Ты… там? – голос Инги.
В телефоне что-то зашуршало, и связь прервалась. Борис попытался дозвониться до Инги, но не получилось. Он раздражённо сунул телефон в карман и решил навестить Виталия. Ему хотелось рассказать ему про упавших птиц и узнать, что он обо всём этом думает. Но сначала нужно тётю Иру предупредить.
Борис застал ее в гостиной. Она доставала из шкафа коробочку с таблетками. Нахмурившись, пояснила:
– С утра что-то голова болит. Давление, наверное.
Борис посочувствовал и сказал, что пойдет немного прогуляться. И торжественно пообещал: никаких сегодня пьянок! Уже выходя из гостиной, обернулся.
– Теть Ир, а почему ты Витальку называешь по имени отчеству?
Почему-то это казалось ему странным, ведь в деревне к друг другу обращаются обычно по простецки. Все ж свои.
Тетя Ира рассмеялась.
– Видел бы ты, как он выглядел, когда сюда приехал… Костюмчик, галстук, чисто выбрит, с прической аккуратной, а одеколоном от него за версту разило. Ну, как к такому солидному человеку обращаться? Виталий Иванович. Это сейчас он стал похож на одичавшего полярника, а тогда… В общем, привыкла я его так называть.
– О-о-о, заходи, заходи! – громко сказал Виталий, когда Борис приоткрыл дверцу в воротах и махнул рукой в знак приветствия.
Виталий сидел за столом на веранде и пил кефир из граненого стакана. На его черной сдвинутой на бок шапочке висел пожухлый березовый лист.
– Как самочувствие? – поинтересовался Борис, присаживаясь на скамью.
Виталий скривился.
– Да вот, не пойму пока. Вроде бы и не плохо, а с другой стороны… муторно как-то. Кефир будешь? Или похмелишься чуток? Я сам-то не любитель похмеляться.
Борис отказался, а потом рассказал про, казалось бы, беспричинную тревогу, и про разбившихся птиц. Виталий выслушал его и настороженно уставился в небо.
– Странно все это, – тихо сказал он. – Я, между прочим, тоже отчего-то тревожусь. Душа будто не на месте. Ты вот про птиц рассказал, а я совсем недавно видел двух крыс. Они выскочили во двор и вели себя как бешеные: носились туда-сюда, пищали и натыкались, словно слепые, на все подряд. Я как раз в это время со стола убирал, ну и швырнул в них консервную банку. А они так и продолжали по двору носиться. Я уже собирался еще одну банку в них кинуть, но они вдруг застыли, встали на задние лапки, а потом пулей метнулись через дыры в заборе. Пулей прям! – Виталий задумчиво вытер ладонью вымазанные в кефире усы. – Как-то не по себе мне, Борь. Состояние какое-то нервное.
Борис побарабанил пальцами по столу. Он внимательно посмотрел на приятеля и после некоторых сомнений решил выговориться. Он рассказал и об исчезнувшей много лет назад сестре, и о своём странном видении во время концерта, и о том, что вчера наблюдал в поле что-то вроде призрака. Ему было очень нелегко всё это рассказывать, ведь он всегда считал всех так называемых «очевидцев сверхъестественного» лжецами или выжившими из ума личностями. Его изумляло, почему некоторые люди с такой лёгкостью верят в свидетельства таких вот очевидцев. Взять, к примеру, Эдика и его маму Валентину Павловну, которая во времена Чумака и Кашпировского ставила возле телевизора для «подзарядки» столько воды в банках, кастрюльках и чашках, что в ней можно было слона утопить. Ни Эдик, ни его мама, ни разу не сталкивались с паранормальными явлениями, однако верили сомнительным свидетелям из телевизора – телевизора! – которые рассказывали свои невероятные истории так, будто исполняли какую-то роль, время от времени искажая лица поддельными эмоциями типа: «О, как мне было тогда страшно!» или: «Я сам бы не поверил, если бы не увидел это своими глазами!». Борис помнил, как мама Эдика однажды заявила, что жить интересней, когда веришь в подобные вещи. Тогда он с ней не согласился, но спорить не стал. Таких людей, как Валентина Павловна, обижают доводы скептиков, которые безжалостным словом «галлюцинация» пытаются развенчивать мифы и рассеивать иллюзии. Пытаются опровергнуть существование летающих тарелок, снежного человека, чупакабры и… призраков девочек, бесследно исчезнувших много лет назад. И вот нате, пожалуйста, всё встало с ног на голову. Теперь он с другой стороны баррикады и рассказывает человеку, которого едва знает, о том, во что сам бы ещё недавно не поверил бы. Рассказывал и почему-то боялся услышать от Виталия слово «галлюцинация».
Виталий слушал молча, позабыв о недопитом кефире и Борис, к некоторому облегчению, не видел в его глазах недоверия.
– И что ты обо всём этом думаешь? – закончил Борис вопросом.
Виталий тяжело вздохнул.
– Любопытно.
– Я понимаю, как всё это звучит. На бред похоже. Ну ладно один раз Зою увидел, но ещё и вчера ведь… И мне трудно списать это на пьянку. Даже спьяну мне никогда ничего не мерещилось.
Виталий подался вперёд, нависнув над столом, и Борис столкнулся с его обеспокоенным взглядом.
– А я вот не думаю, что всё это бред, Боря. Капелька видела каких-то людей в поле, ты – сестру. Крысы ещё эти одуревшие, птицы, падающие с неба. Что-то хреновое творится, скажу я тебе. Такое моё мнение.
С участка соседей опять послышалась ругань – всё те же тявкающие голоса. Но сейчас ругались, более остервенело, чем вчера.
Виталий устало потёр переносицу.
– Сколько здесь живу, никогда не слышал, чтобы они утром лаялись.
Со стороны железнодорожных путей донёсся какой-то слишком уж отчаянный собачий вой. Раздался гул, словно от роя пчёл. Этот звук, казалось, шёл со всех сторон и от него воздух вибрировал.
Борис с Виталием озадаченно переглянулись, почти одновременно поднялись со своих мест и торопливо спустились с веранды.
Гул усилился. Земля содрогнулась.
– Какого… – Виталий прижал ладонь ко лбу и застонал. Из его ноздрей на усы потекли струйки крови. – Какого… черта?
Борис тоже хотел бы знать, какого черта? Ему казалось, что виски зажала невидимая струбцина, на глазные яблоки изнутри давило, в горле пересохло. Ноги стали как ватные и, чтобы не упасть, он уперся рукой в стену дома.
Собака вдалеке теперь выла визгливо, испуганно. Откуда-то донёсся женский крик. Вибрация и гул всё усиливались. Где-то со звоном разбилось стекло. С деревьев осыпались листья, они кружились в дрожащем воздухе точно мириады жёлтых бабочек.
Борис отстранился от стены, чувствуя болезненную пульсацию в голове, и ей в такт в сознании колотились мысли: «Бежать! Бежать! Хватать тетю Иру и бежать!»
– Виталя! – крикнул он и посмотрел на приятеля.
Тот все так же стоял, прижав ладонь ко лбу и дрожа всем телом. Его глаза были выпучены и, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Усы, губы и низ бороды потемнели от текущей из носа крови.
Борис, с трудом переставляя ноги, подошел к нему, схватил за плечи и встряхнул.
– Виталя, уходим!
Женский крик резко прекратился. Собачий вой оборвался. Виталий тряхнул головой и посмотрел на Бориса безумным взглядом.
– Поздно, – выдавил он. – Я чувствую…
– Возьми себя в руки, мать твою! – выкрикнул Борис ему в лицо. – Уходим!
Виталий часто заморгал. На его покрытом испариной лбу вздулась вена.
– Да-да, ты прав, нужно уходить, – он тут же скривился от боли. – Моя голова-а!
Борис схватил его за руку и потащил к калитке. От острого ощущения ускользающего времени хотелось кричать, секунды отдавались в висках болезненными ударами. «Бежать! Бежать!» Но он не мог бежать, мышцы, казалось, превратились в желе, и нужно было прилагать усилия, чтобы просто двигаться.
Они выбрались со двора.
– Маринка… Капелька, – простонал Виталий. – Мы должны их забрать.
Борис кивнул и тут же пожалел об этом – боль ударила в правый висок и раскаленным шаром покатилась к левому.
– Они… они живут рядом, через два дома, – уперев руки в колени, сказал Виталий.
Через два дома. Расстояние, которое сейчас казалось огромным. Борис сделал глубокий вдох, с шумом выдохнул, вытер рукавом куртки слезящиеся глаза и зашагал вдоль ограды. Ему казалось, что воздух стал густым, точно патока, он с трудом протискивался в лёгкие. Гул давил на барабанные перепонки, все звуки обострились и отдавались в каждом нерве.
«Через два дома… через два…»
На несколько мгновений страх взял верх и заставил Бориса остановиться. Страх вопил в сознании: «Не туда идешь! Нужно убираться отсюда!» Однако Борис стиснул зубы и зашагал дальше, даже нашел в себе силы поддержать Виталия, который оступился и едва не упал.
Земля дрожала, в окнах лопались стекла. Мимо Бориса и Виталия, с пеной у рта, пронеслась серая собака. Со стороны железнодорожных путей послышался долгий визгливый гудок электровоза.
Виталий вскрикнул, схватился за голову и рухнул на колени. А Борис ощутил в гортани вкус крови, перед глазами потемнело. Он зажмурился, с отчаянием подумав, что сейчас тоже упадет, ведь мышцы отказывались служить, чертовы мышцы не желали напрягаться! Но не упал, открыл глаза и увидел облака – те стремительно уносились вдаль, как волны от брошенного в воду огромного булыжника.
– Я сейчас, – прошептал он Виталию и зашагал дальше. – Сейчас…
Он уже с трудом соображал, куда и зачем идет. Где-то на задворках воспаленного сознания мелькали обрывочные фразы: «Марина… Капелька… через два дома…» В затылке кольнуло, бросило в жар.
Воздух становился плотнее и он будто выцветал, окрашиваясь в серые тона и поглощая солнечный свет. Со стороны железной дороги послышался короткий пронзительный визг, который сменился оглушительным грохотом и резким скрежетом. Земля ушла из-под ног Бориса, и он упал. Попытался подняться, но не смог. Из его глотки вырвался хриплый стон. Борис слышал, как где-то грохочет и корежится груда железа и эти звуки отдавались в голове оглушительным набатом. А железо продолжало скрежетать и скрипеть, внося в общий звуковой хаос существенную лепту.
Борис поднялся на локтях. В сознании в бешеном вихре кружились обрывки мыслей: «Состав сошел с рельсов!.. Марина… Капелька… Как же больно!.. Пусть все прекратится, прекратится!.. Почему все серое?! Почему…»
Обессилено он распростерся на земле.
А через минуту наступила тишина.
Борис лежал, с ужасом ожидая, что грохот и сводящий с ума гул возобновятся. Но нет, все было тихо. Он чувствовал себя полностью разбитым, хотя боль в голове понемногу проходила. В горле пересохло, пить хотелось даже сильнее чем утром, с похмелья. Борис подумал о компоте в холодильнике тети Иры. В трехлитровой банке еще оставалась половина. А потом подумал о самой тете Ире. Как она там? Но, слава Богу, весь этот кошмар закончился. Он ведь закончился? Всё позади? А как же железнодорожный состав? Случилась катастрофа! Если с рельсов сошла электричка, то, наверное, погибли люди! Ему ведь не почудилось, и он слышал, как сминались и корёжились вагоны!
Подумав об этом, Борис вдруг осознал, что небо какое-то слишком уж мрачное. До всей этой свистопляски солнце светило ярко, а сейчас небо серое, будто затянутое мутной плёнкой. Какого чёрта?
Он поднялся на колени, осмотрелся: в воздухе кружились листья, метрах в десяти на дороге сидел на заднице Виталий. Приятель ощупывал пальцами лицо, видимо приходя в себя. Справа – забор, часть которого рухнула во время землетрясения, дальше виднелся дом с разбитыми стеклами в окнах. А слева…
Борис вскочил на ноги, не веря своим глазам. Успокоившееся, было, сердце снова заколотилось, как паровой молот, а на затылке зашевелились волосы.
– Нет! – прохрипел он. – Что это?!
Перед Борисом простиралось поле с пожухлой травой, но дальше поле сменялось чёрной пустошью. Земля была словно бы выжжена, и этот унылый пейзаж простирался до самого горизонта.