Море
«Барашков буря шлет своих…»
Барашков буря шлет своих,
Барашков белых в море.
Рядами ветер гонит их
И хлещет на просторе.
Малютка, хоть твоя б одна
Ладья спастись успела,
Пока все хляби глубина,
Чернея, не вскипела!
Как жаль тебя! – Но об одном
Подумать так обидно,
Что вот, за мглою и дождем,
Тебя не станет видно.
На корабле
Летим! Туманною чертою
Земля от глаз моих бежит;
Под непривычною стопою,
Вскипая белою грядою,
Стихия чуждая дрожит, –
Дрожит и сердце, грудь заныла…
Напрасно моря даль светла:
Душа в тот круг уже вступила,
Куда невидимая сила
Ее неволей унесла.
Ей будто чудится заране
Тот день, когда без корабля
Помчусь в воздушном океане,
И будет исчезать в тумане
За мной родимая земля.
Пароход
Злой дельфин, ты просишь ходу,
Ноздри пышут, пар валит,
Сердце мощное кипит,
Лапы с шумом роют воду…
Не лишай родной земли
Этой девы, этой розы!
Погоди, прощанья слезы
Вдохновенные продли!
Но напрасно… Конь морской,
Ты понесся быстрой птицей, –
Только пляшут вереницей
Нереиды за тобой…
Морской берег
Как хорош чуть мерцающий утром,
Амфитрита, твой влажный венок,
Как огнем и сквозным перламутром
Убирает Аврора восток!
Далеко на песок отодвинут
Трав морских бесконечный извив.
Свод небесный, в воде опрокинут,
Испещряет румянцем залив.
Остров вырос над тенью зеленой.
Ни движенья, ни звука в тиши –
И, погнувшись над влагой соленой,
В крупных каплях стоят камыши.
«Морская даль во мгле туманной…»
Морская даль во мгле туманной,
Там парус тонет, как в дыму,
А волны в злобе постоянной
Бегут к прибрежью моему.
Из них одной, избранной мною,
Навстречу пристально гляжу
И за грядой ее крутою
До камня влажного слежу.
К ней чайка плавная спустилась, –
Не дрогнет острое крыло…
Но вот громада докатилась,
Тяжеловесна, как стекло,
Плеснула в каменную стену,
Вот звонко грянет на плиту, –
А уж подкинутую пену
Разбрызнул ветер на лету.
Буря
Свежеет ветер, меркнет ночь,
А море злей и злей бурлит,
И пена плещет на гранит, –
То прянет, то отхлынет прочь.
Все раздражительней бурун.
Его шипучая волна
Так тяжела и так плотна,
Как будто в берег бьет чугун.
Как будто бог морской сейчас,
Всесилен и неумолим,
Трезубцем пригрозя своим,
Готов воскликнуть: «Вот я вас!»
После бури
Пронеслась гроза седая,
Разлетевшись по лазури, –
Только дышит зыбь морская,
Не опомнится от бури.
Спит, кидаясь, челн убогий,
Как больной от страшной мысли, –
Лишь забытые тревогой
Складки паруса обвисли.
Освеженный лес прибрежный,
Весь в росе, не шелохнется;
Час спасенья, яркий, нежный,
Словно плачет и смеется.
Волна
Вчера расстались мы с тобой.
Я был растерзан. Подо мной
Морская бездна бушевала.
Волна кипела за волной
И с грохотом, о берег мой
Разбившись в брызги, убегала.
И новые росли во мгле,
Росли и к небу и к земле
Каким-то бешеным упреком;
Размыть уступы острых плит
И вечный раздробить гранит
Казалось вечным им уроком.
А ныне – как моя душа,
Волна светла и, чуть дыша,
Легла у ног скалы отвесной,
И, в лунный свет погружена,
В ней и земля отражена,
И задрожал весь хор небесный.
Прибой
Утесы, зной и сон в пустыне,
Песок да звонкий хрящ кругом.
И вдалеке земной твердыне
Морские волны бьют челом.
На той черте уже безвредный,
Не докатясь до красных скал,
В последний раз зелено-медный
Сверкает Средиземный вал
И, забывая век свой бурный,
По пестрой отмели бежит,
И преломленный, и лазурный, –
Но вот преграда, – он кипит, –
Жемчужной пеною украшен,
Встает на битву со скалой
И, умирающий, все страшен
Всей перейденной глубиной.
Вечер у взморья
Засверкал огонь зарницы.
На гнезде умолкли птицы.
Тишина леса объемлет.
Не качаясь, колос дремлет.
День бледнеет понемногу.
Вышла жаба на дорогу.
Ночь светлеет и светлеет.
Под луною море млеет.
Различишь прилежным взглядом,
Как две чайки сели рядом,
Там, на взморье плоскодонном,
Спят на камне озаренном.
Приметы
И тихо и светло. До сумерек далёко.
Как в дымке голубой и небо и вода, –
Лишь облаков густых с заката до востока
Лениво тянется лиловая гряда.
Да, тихо и светло; но ухом напряженным
Смятенья и тоски ты крики разгадал:
То чайки скликались над морем усыпленным
И, в воздухе кружась, летят к навесам скал.
Ночь будет страшная, и буря будет злая;
Сольются в мрак и гул и небо, и земля,
А завтра, может быть, вот здесь волна седая
На берег выбросит обломки корабля.
«Ночь весенней негой дышит…»
Ночь весенней негой дышит,
Ветер взморья не колышет,
Весь залив блестит, как сталь,
И над морем облаками,
Как ползущими горами,
Разукрасилася даль.
Долго будет, утомленный,
Спать с Фетидой Феб влюбленный, –
Но Аврора уж не спит
И, смутясь блаженством бога,
Из подводного чертога
С ярким факелом бежит.
Венеция ночью
Всплески вод сверкают ярко,
Орошая мрамор плит.
Дремлет лев святого Марка,
И царица моря спит.
По каналам посребренным
Опрокинулись дворцы,
И блестят веслом бессонным
Запоздалые гребцы.
Звезд сияют мириады.
Чутко в воздухе ночном.
Осребренные громады
Вековым уснули сном.
«На водах Гвадалквивира…»
На водах Гвадалквивира
Месяц длинной полосой.
От незримых уст зефира
Влага блещет чешуей.
Все уснуло, – лишь мгновенный
Меркнет луч во тьме окна,
Да гитарой отдаленной
Тишина потрясена,
Да звезда с высот эфира
Раскатилася дугой…
На водах Гвадалквивира
Месяц – длинной полосой…
Морской залив
Третью уж ночь вот на этом холме за оврагом
Конь мой по звонкой дороге пускается шагом.
Третью уж ночь, миновать эту старую иву,
Сам я невольно лицом обращаюсь к заливу.
Только вдали, потухая за дымкою сизой,
Весь в ширину он серебряной светится ризой.
Спит он так тихо, что ухо, исполнясь вниманья,
Даже средь ка́мней его не уловит дыханья.
В блеск этот душу уносит волшебная сила…
Что за слова мне она в эту ночь говорила!
Сколько в веселых речах прозвучало привета!
Сколько в них сердце почуяло неги и света!
Ах, что́ за ночь! Тише, конь мой, – куда торопиться?
Рад и сегодня я сном до зари не забыться.