В ожидании её прихода он попытался заняться каким-нибудь делом, но не смог. Так и просидел, глядя в одну точку, пока Изольда не вошла в избу, осторожно ступая через порог. Не дожидаясь приглашения, она устало опустилась на табуретку у стены.
Владимира неприятно кольнула мысль, что она, после этапа, почти сутки на гауптвахте ничего не ела. Однако сначала надо было соблюсти приличия. Он встал, одёрнул гимнастёрку под ремнём и, прохаживаясь взад и вперёд по комнате, начал с того, что сейчас идёт война, всем и везде очень тяжело, на фронте людей убивают. Здесь в тылу тоже не легко, но хотя бы жизнью каждый день рисковать не приходится. Поэтому все должны терпеть и ждать, терпеть и работать, чтобы всё, что можно отдать фронту. В конечном итоге самым главным в жизни сознательного комсомольца должно стать строительство коммунизма.
Изольда молчала, уткнув взгляд себе под ноги.
– Вы слышите меня? – спросил он.
– Да, конечно.
После того, как он услышал её слабый голос, Владимир начал всё больше и больше сомневаться, то ли он сейчас ей говорит. Он неуверенно прервал свою речь на полуслове. Однако, что же ей надо сказать? Чем ободрить? Больше мыслей никаких не приходило. Пауза затягивалась, и ему пришлось, утратив былую уверенность, продолжить про сознательность, ощущая, как краска противно приливает к лицу. Изольда продолжала неподвижно сидеть на табуретке, прислонившись спиной к стене, глядя в пол. И неясно было, слушая его, она слышала его? Владимир начал сбиваться и повторяться, делать паузы, не зная, что дальше. Она вдруг очнулась:
– Гражданин начальник, можно вас попросить?
Владимир перевёл дух, слегка обрадованный тем, что она, наконец, сочла возможным о чём то с ним заговорить.
– Конечно…
Изольда вздохнула.
– Я не знаю, как сказать,… у вас это должно быть предусмотрено как-нибудь.
– Говорите, говорите, – с радостной готовностью подбодрил её Владимир.
– Не могли ли вы меня расстрелять? – спросила она словно о деле обычном, – Я не хочу участвовать в вашем «строительстве».
Владимир растерянно уставился в усталое лицо Изольды. Несомненно, всё было – всерьёз. Простотой этого безысходного цинизма Изольда никого не обвиняла и на жалость не напрашивалась. Подразумевалось совсем обыкновенное, – один человек должен был выполнить свою служебную обязанность – убить другого человека.
– Я советский офицер…, я не палач! – неожиданно для себя выдохнул Владимир, и сам не узнал своего голоса.
Изольда испуганно поглядела на него. Не то она ожидала увидеть.
– Простите, … Я думала…, – она примолкла и опять уткнулась в пол усталым взглядом.
Детский сад, ужаснулся он про себя. К чёртовой матери все эти разговоры, он на идиота больше похож, чем на проповедника. Некоторое время она разглядывала его, а он не знал, что дальше. Про строительство коммунизма говорить невозможно. А другие слова на ум не приходили. Но просто так сидеть тоже нельзя. Он неуверенно открыл ящик стола и достал свёрток. Положил его на край стола ближе к Изольде и отдёрнул руку, с досадой ощущая, как неловко всё это получилось.
– Возьмите, – буркнул он, глядя в сторону
Изольда настороженно покосилась на предмет.
– Что это?
– Еда это. Вы же давно ничего не ели.
Замасленный кусок газеты сам собою раскрылся, обнажая несколько смятых кусков хлеба. Ах, вот в чём дело!
– Нет! – брезгливо произнесла Изольда отвернувшись, – мне заплатить нечем. Мне уже такое предлагали на этапе, я отказалась.
Владимир опять неловко подтолкнул свёрток к ней ещё дальше на край стола.
– О чём вы подумали? Я ничего не прошу!… Я вас очень прошу, возьмите!
Изольда, вдруг смутившись от этой его неловкости, растерянно подобрала свёрток.
– Спасибо, – тихо ответила она.
У него было такое чувство, что его избили.
– Можете идти!
Изольда медленно встала и направилась к двери. Потянув за ручку, она обернулась.
– А как вас зовут?
– Владимир, – быстро ответил он, но потом спохватился, – младший лейтенант Журавлёв.
Она шагнула за порог, а Владимир, поглядев ей вслед на закрывшуюся дверь, подумал, какое счастье, что всего этого «внушения» никто не видел.
Изольда зашла за угол барака и стала жадно жевать хлеб с салом, дрожа и давясь слезами. Сейчас ей хотелось только есть и плакать.