***21 октября 1983-го
Надолго:
Туруханский край,
Силаткина – приток Тунгуски,
костёр, шалашик, и с утра —
как из ведра.
Послав по-русски
себя и беса, поползли.
Невнятный профиль вдоль болота,
скупой пейзаж чужой земли
да окаянный дождь-сволота.
Да путь как крест: то топь – то гать,
то буреломом – то чепыгой,
то вверьх – то вниз, под перемать,
я да начальник – два ханыги.
Но для меня есть сладкий пункт
в подобном каторжном движеньи:
меня на базе ждут, и ждут
отнюдь не только с уваженьем.
Натаха!
Вечер.
Я – в мечтах,
старшой – угрюмо от природы.
Расположились на кустах
сожрать чего-нибудь по ходу.
И он изрёк:
– Ещё вёрст пять.
Но знаю точно, что бригада
за сопкой есть. А значит, спать
пойдём туда. Поскольку рядом.
– Но мне в бригаду – не резон!
Ведь ты же знаешь – ждёт девчонка!
На кой мне к чёрту этот сон?
– Да ты, сопляк, уже в печёнках!
Так, слово за слово:
разнять,
увы, кому?
Но стихли фразы,
и он, послав,
попёрся спать.
А я, послав,
пошёл на базу.
Нет!
Он пошёл – попёрся я!
Ведь понял через час со смехом,
что нарезаю кругаля:
как говорится, блин, – приехал!
Но брёл.
Покуда, раком встав,
не сообразил, что всё – без толку.
Потом отметил в трёх верстах
упругий звук его двустволки.
Да звук другой —
стрельбой в ответ
вдали сигналила бригада.
Да шёпот свой:
– Какой сюжет…
Скотина. Так тебе и надо…
Короче – час. Короче – пять.
Уже в истерике. До нитки.
Сквозь слёзы. Под ядрёна мать.
На заключительной попытке.
Без сил завыл, свалившись влёт.
Нащупал карандаш с бумажкой.
И тем, кто всё-таки найдёт,
поведал о себе – бедняжке.
Но – отпущением греха —
стих дождь внезапно.
Тут же нервно
услышал, как шуршит река.
Силаткина!
Родная, стерва!
Записку – к ляду!
Поживём!
Откуда только силы сразу?
Спасибо, милый водоём!
Твой бережок —
мой путь на базу!