Как и думал Сергей, избу собрать в августе не удалось. Форс-мажор действовал безукоризненно. Неделя получки у операторов, неделя обмывания народившегося наследника у крановщика, неделя на сбор всего, что нужно, чтобы поставить избу, подошла новая получка… Сергей изнурился от безделья, от ожидания того момента, когда на его участке застучат дружно топоры, завизжат пилы и дрели. Брёвна сиротливо лежали под открытым небом, рамы и двери сам Сергей, не требуя этого от рабочих, аккуратненько поставил у стены бани, надёжно прикрыв старым шифером.
Наконец мажор закончился, и рабочие, вялые, как осенние мухи, собрались во дворе хозяина стройки. Было видно, как не хотелось рабочим расставаться с привычным ритмом ничегонеделанья. Они бестолково бродили по двору, курили, плевали тягучую слюну, долго и изучающе, исподлобья глядели на хозяина. Не дождавшись понимания, один из них, тот, что постарше и посолидней, не сдержался.
– Слышь, хозяин, – упёрся он взглядом в Сергея, – порядочные люди начинают с задела. На каждый угол по бутылке. Чтоб хорошо стояла.
– Может, так бы и надо сделать, да у меня форс-мажорные обстоятельства. Предлагаю среднее – поставим избу и отметим достойно это историческое событие, – Сергей ждал ответа, не отводя насмешливого взгляда с хранителя народных обычаев.
Шатко, валко, но стронулось дело с мёртвой точки. Постепенно, где тихо, где с матерком, завертелась карусель. Застучали топоры, завизжали дрели и пилы, преображались лица строителей, из вялых, осунувшихся они становились живыми. У тех, что помоложе, выступил яркими пятнами румянец, на лбу появилась испарина. Лиха беда начало. Вот на фундамент лёг первый ряд брёвен. Сергей окинул взглядом площадь, замкнутую брёвнами, и порадовался увиденным.
«Восемь на двенадцать, а смотрится как все сто! Родителей бы сюда, да былого не вернуть».
К концу дня, когда солнце скатилось за лес, уставшие, но довольные сделанным, рабочие обливались колодезной водой, смывая с себя пыль и солёный пот, Сергей гладил рукой верхнее бревно четвёртого ряда. Бревно, не скупясь, отдавало ему своё тепло; крепко пахло смолой и скипидаром; под ногами шуршала стружка.
При густых уже сумерках, когда Сергей пробовал на готовность кашу, подгрёб дед Матвей.
– Что это у тебя, дед, за коромысло? – спросил Сергей, показав на что-то длинное, завёрнутое в мешковину и перетянутое бечёвкой.
– Это, брат, такое коромысло, какое может ещё как тебе пригодиться, – дед принялся, не торопясь, развязывать бечёвку. Сергей ждал, нахмурив брови. – Вот тебе коромысло! – извлёк из мешковины дед ружьё. – Берданка. Я и запамятовал, а она вона где оказалась! В чулане! Тебе-то я отдал дедово ружьё, а сам-то с им, с дедом, то ись, ходил с им. С берданкой. Ты не гляди на калибр, маловат, конечно, но бьёт, особливо пулей, лучше и не быват. Как-то пошёл я один в Косу Падь, дед тода занемог, а она у меня из-под ног. Прошила пуля наскрозь! А ты: коромысло! Патронов сыскал только пять, не знаю, продают их в охотничьем магазине или нет? Ране продавали, теперя не знаю. Будешь в районе – зайди спроси. Пулей на сто больших шагов в кружок с ладошку, а ты: коромысло!
– Спасибо, дедушка! – поблагодарил Сергей. – Да только зачем оно мне? У меня и разрешения нет, и не охотник я. Не разрешат мне в милиции оружие.
– Ты думашь, всем разрешили? Их тут таких чуланы да чердаки полны. Даю не для охоты. От плохого человека будет защита. Помнишь того, деньги кому надо? Во, от таких оно! Бери, не сумлевайся. Не подведёт. Пружина как с завода, а ему лет да лет. Умели тода делать люди.
Вот уже дом подведён под стропила, они рёбрами большого животного смотрятся издали. Радости скрыть не мог Сергей. Он бродил по избе без окон и дверей, и мысленно расставлял в ней печь, кровать, диван, столы и стулья, городил-перегораживал комнаты детям, спальню себе с женой не забыл…
День выдался солнечный и какой-то прозрачно-звонкий. Начали желтеть деревья. Сквозь желтизну листвы берёз пробивался красно-оранжевый цвет молодых осинок. Сергей ждал строителей, сегодня у них по плану установка окон и дверей. Рабочие задерживались, хотя вчера об этом никто не заводил разговора.
«Не было бы какого форс-мажора со свадьбой или крестинами, – размышлял Сергей, поглядывая на проём в лесочке, откуда тянулась дорога. – И до получки далеко».
Послышался рокот автомобиля, и из проёма, как из пещеры, вынырнула машина. Машина была не та, что привозила любителей мажора. Скоро она притормозила, подвернув к новой избе.
– Фу ты, ну ты, лапти гнуты! – воскликнула Томка, увидев дом под крышей. – На новоселье не опоздала?
Из машины вышла молодая девица, одна из тех, в которых сразу влюбляются мужики как холостые, так и женатые.
– Здравствуйте! – сказала девушка и красиво улыбнулась.
– Сергей Игнатьевич, невесту вам привезла, – выпалила Томка. – На смотрины приехали.
– Тома, считал тебя другом, а ты оказалась… Предупредила бы, лаковые сапоги бы надел. Штаны плисовые…
– Отбросим мелочи! Главное – что?
– Что?
– Главное, что есть повод выпить!
– Да, – Сергей почесал за ухом, – повод есть, только…
– Не горюйте! Мы предусмотрели! Чай в термосе ещё не успел остыть.
– Тогда, милости просим, – Сергей показал на свой дом.
– Какие хоромы! – воскликнула Томка, переступив через порог. – Быть хозяйкой в таком доме – лучшего счастья и не надо!
Девица, оглядывая всё своими огромными серо-зелёными глазами, улыбалась, украдкой посматривая на хозяина.
– Столовая у меня в другом помещении, – признался Сергей. – Но там темень несусветная. Помещение то – баня. Подождите минуту, я здесь накрою.
Хозяин принёс доску, два чурбачка – получилась лавка. Бочонок вверх дном, застеленный газетой – стол. Банка спасительной тушёнки, хлеб – угощенье.
– Прошу к столу, – показал он на «стол» и лавку. – Чем богаты, тем и рады.
Гостьи уселись на лавку, а хозяин примостился на чурбачок. Чай был ароматный и горячий.
– Вот, жду, должны недостающие окна сегодня привезти и вставить, да что-то нет их, – пожаловался Сергей. – И причин нет, а что-то не едут.
– Приедут, – махнула рукой Томка. – Никуда не денутся. У нас как? Пилотка есть, погодка есть, самолётка нет; пилотка есть, самолётка есть, погодка нету. Приедут. Во! Кажется, легки на помине! – послышался рокот автомобиля.
Извинившись, Сергей выскочил во двор.
– Как он тебе? – спросила Томка девицу.
– Вроде, ничего, – пожала та плечами. – Он серьёзно думает здесь жить? Тут же глухомань!
– В этой глухомани люди сотни лет жили.
– Тут даже света нет!
– Мои родители при керосиновых лампах жили, а я уже при электричестве, – Томка испытующе глядела на девицу.
– Но, это же…
– Почти «декабристкой» надо быть, чтобы решиться сейчас жить в деревне?
– Для этого нужен «декабрист», а не колхозник.
– И колхозник может быть приличным человеком. Из этой деревни есть и врачи, и учителя, и лётчики, и офицеры…
– Это было когда-то. Теперь того не повторить.
– Не надо повторять! Надо продолжать совершенствуя.
– Это… это мне не под силу.
– Не спеши с отказом. Подумай, взвесь все за и против… Уверена, есть в этом резон.
– В тридцать лет старуха в резиновых сапогах и ватнике?
– Зачем так мрачно? Попробуй нарисовать иную картину. Молодая, здоровая, красивая дама, рядом красивенькие, здоровенькие детишки, любящий вас всех муж и отец. Вам весело и радостно жить в этом райском уголке…
– А если кто заболеет?
– Скорая приедет за столько же, как и в городе. А то и раньше прилетит вертолёт.
– Школа? Как в школу отправлять этих маленьких, красивеньких, здоровеньких?
– Автобусом. Вернётся жизнь в Духовщину – построят свою школу, больницу, аэродром даже построят!
– Вы, Тамара Елизаровна, мечтатель похлеще Ленина.
– А разве Ленин в чём-то был неправ? Перечислить, что сделал он для страны?
– Не надо перечислять, знаю, изучала марксизм-ленинизм больше, чем свою живопись.
– Если хорошо и правильно учили преподаватели, и сама училась не для оценки, то должна знать: страна советов – шаг вперёд в истории человека.
– Наверное, так и было до лихих девяностых, а потом сделали два шага назад, как Ленин предупреждал, и оказались обратно в крепостничестве, миновав не прижившийся дважды капитализм.
– Ленин не Бог. Это Богу всё давалось просто: да будет свет, сказал он, и тут же появился свет. Да будет Земля, и Земля тут как тут нарисовалась. Хорошо, сказал бог. Ленин разрушил тысячелетний уклад, в котором одним всё, другим – ничего кроме рабского труда, болезней, бесправия и смерти. Так что, не надо трогать Ленина! С его головой, живи он, Россия бы сверху глядела на все государства. Многие бы хотели быть под крылом у неё! И не надо бы было, прикармливая их, вовлекать в большой союз, они бы…
Вошёл Сергей, извинился за своё негостеприимство.
– Что с ними делать, ума не приложу! – с напором высказался он. – Привезли чужие рамы и двери. Поехали обратно. Не уверен, что не привезут чьи-нибудь шкафы или кухню. Вот специалисты!
– Совсем по Гоголю, – улыбнулась Томка. – Ехать Чичикову надо, а кучер говорит: тарантас надо ремонтировать. В этом вся Россия, неторопливая и беспечная.
– Да, – согласно закивал Сергей. – Отставать и потом догонять – наша коронка!
– Сергей Игнатьич, – решила перевести разговор Томка на более важную тему. – Пока вы там бегали с колом за подрядчиками, мы с Юлей размышляли о будущем Духовщины. У нас разногласия. Я верю в то, что заживёт она, возродится, будет школа, больница, аэродром даже, а Юля смеётся, называет меня глупым мечтателем…
– Тамара Елизаровна, – вспыхнула Юля, – вы неправду говорите: глупым мечтателем я вас не называла. Я сказала, что вы мечтатель похлеще Ленина!
– Это одно и тоже, – отмахнулась Томка. И к Сергею: – Расскажите нам тёмным, что здесь будет по вашему генплану.
– По моему генплану, – усмехнулся он, помотав головой. – По моему генплану будет Духовщина почище Нью-Васюков. А если серьёзно, то хочу создать здесь прибежище для потерявших веру во всё хорошее. Это поначалу. А потом для всех желающих жить и трудиться в деревне.
– Пансионат для престарелых и инвалидов? – Томка решила, что Сергей собирается нажиться на этом бизнесе, да натягивает вуаль порядочности.
– Не только. Хотелось бы, чтобы на это откликнулись молодые и здоровые люди. Если придут старые и больные, тоже их принять.
– Нужны врачи, сёстры, сиделки, а это немалые деньги!
– Деньги будем зарабатывать. На первых порах, может быть, помогут волонтёры – дело-то доброе.
– Добрые дела нередко оборачиваются наказанием. Это тоже надо знать.
– Знаю. Но надеюсь…
– А приют этот, – несмело заговорила Юля, до того молча наблюдавшая за диалогом двух умудрённых жизненным опытом людей, – в этом же доме?
– По плану каждый строит себе дом. Кто не может, тому всеобщая помощь. Для немощных – отдельный дом с прислугой. Но сейчас только для способных трудиться и обихаживать себя. Этот дом, – Сергей обвёл взглядом от стены до стены, от потолка до пола, – я строю для себя. Для будущей семьи.
– Понятно, – сказала та, опустив глаза. Томка, улыбнувшись:
– Сергей Игнатьевич, если нет претендентки на роль верной и хозяйственной жены, прошу рассмотреть мою кандидатуру.
– А как же вечное искусство? – спросил перспективный муж гостью.
– Мне после Поленова да Саврасова там делать нечего. Буду, скуки ради, малевать полотна, глядишь, что-нибудь удастся. Искусство вечно, а жизнь человека предельно коротка. За свою жизнь человеку надо и самому что-то сотворить, и детей научить чему-то стоящему.
– Хорошо, Тома, – улыбнулся Сергей, – будешь первой в списке конкурсантов на роль, как ты сказала, верной и хозяйственной жены. Окна-двери вставлю, печь сварганю и, пожалуй, можно вселяться.
– Замётано!
Попив чаю, гости распрощались с хозяином, предварительно спросив его, поедет ли он с ними в Магочан? Если не поедет, то что ему привезти оттуда? Хозяин заказал две бутылки шампанского, две коньяка и тоже две водки.
– Во банкетулю закатим! – воскликнула Томка.
– Тамара Елизаровна, – спросила Юля, всматриваясь в Томку, – а если он и правда предложит вам стать его женой, вы согласитесь?
– Конечно, соглашусь. Только этого не случится. Это всё шуточки!
– Глухомань. Вьюга да волки.
– Романтика!
– Жизнь в стороне от настоящей жизни.
– Настоящая жизнь в дружбе с природой!
Сергей, нет-нет, да и останавливался на разговоре, казалось, шутливом, ни к чему не обязывающем.
«С хозяйкой определился, – размышлял он, внутренне улыбаясь. – И самое главное, дети уже есть. И не просто дети, а мальчик и девочка, сын и дочь! Вот радости будет в доме!» Вспомнилась своя семья – отец, мама, старший брат и сестра. Поначалу было хорошо и весело, потом брат погиб под гусеницами трактора. Хотел на ходу заскочить в кабину к трактористу, зацепился телогрейкой за палец гусеницы – и в одно мгновение его затянуло под многотонную громадину. Брат был любимый, с ним было легко и весело, кроме того, он был защитой. Кто бы из старших пацанов и хотел надавать тумаков, «загнуть салазки», да остерегался расплаты. С сестрой было проще. Она, как все девчонки, была хныкалкой и страшной ябедой. Эти её недостатки оставались до их расставания. Она всегда была недовольна братом. Жена? Жена была. «Была – и нет. Растаял след… Слетело с губ тепло», – вспомнились строки из какого-то стихотворения из журнала.