Мы вышли из больницы молчаливой тройкой. Небо заволокло свинцовыми тучами, а стая ворон, кружившая возле здания, громко каркала, словно насмехаясь над этим миром. Антон держал Юльку под руку, а я просто старался прийти в себя и перестать прокручивать в голове проклятую встречу с Ритой: печальный взгляд, брошенный в мою сторону, и нежная улыбка, адресованная брату. Она посмотрела на меня так, словно я предатель и причинил ей столько боли, что жизнь окрасилась в черно-белые тона.
Мы не пересекались почти три года, я видел Романову лишь издали, более близко не сталкивался. И как хорошо было раньше: я быстро остывал после встречи, быстро возвращался к своей обыденности, но сейчас почему-то никак не мог успокоиться. Все вокруг бесило: звуки машин, голоса людей, радио, которое включил Леваков, усаживаясь на пассажирское сиденье.
– Где твоя машина, братишка? – спросил я, не выдержав.
– В сервисе, переобуться отдал.
– Все в ноябре переобулись, а ты самый умный что ли? – я ворчал, словно старый дед. Мы выехали с парковочной зоны, охранник в маленькой старой будке у шлагбаума недовольно окинул нас взглядом. Что же, я тоже был не особо в настроении. Спустившись до ближайшего перекрестка, мы выехали на центральную трассу. Будь моя воля, прибавил бы скорость, пока обороты на спидометре не стали бы зашкаливать. Но час пик и загруженная городская трасса не позволяли эмоциям взять верх. Как назло, когда мы остановились на светофоре, перед моим носом еще нагло вывернула длинная камри. Захотелось высказаться трехэтажным матом. Что за день?!
– Дядька мне просто по блату местечко выделил. Он, кстати, недавно о тебе спрашивал. Говорит, Витя пропал, не звонит, не пишет.
– А что я ему, девочка, звонить или писать?
– Ну, с днюхой-то мог поздравить, – не унимался Леваков, то и дело поглядывая назад, на свою ненаглядную Юльку.
– Я его поздравил.
– Через неделю.
– Слушай, лучше поздно, чем никогда, – возмущался я, нервно отбивая пальцами по рулю. Когда уже загорится зеленый?
Ладно, с дядькой – мы так Леонидыча называли – действительно вышло некрасиво. Он мне помог три года назад.
Я тогда ходил подавленным и постоянно зависал в клубах, теряя себя настоящего. Пытался заглушить тоску по Рите и искал всевозможные способы, правда, папе они не нравились. Один раз поругались, второй, на десятый старик выдвинул ультиматум: либо я заканчиваю убивать свою жизнь, либо он лишает меня денег и крыши над головой. Другой бы одумался, а я усмехнулся, взял дорожную сумку и пошел, куда глаза глядят.
В юности почему-то кажется, что побег из дома – это решение любой проблемы. А желание родителей уберечь нас воспринимается в штыки. Что они понимают? Не у них же сердце истекает кровью? И вообще, вместо того, чтобы пытаться научить нас мириться с собственной участью, могли бы дать свободу выбора и денег. Именно так кажется, когда по паспорту восемнадцать, а в душе и того меньше. Я не был исключением. Юношеский максимализм вперемешку с депрессией одержали верх.
Сперва я отправился в клуб, потом познакомился с какой-то девчонкой, переночевал у нее. Иногда заглядывал к старым знакомым, но все до поры до времени, конечно. Как только купюры закончились, я вдруг осознал, что никому не сдался со своими проблемами. Помню, один раз уснул на лавке в парке Анджиевского, укрывшись курткой. Наутро меня растолкали полицейские и увезли погреться, как раз сильный холод стоял, так что я даже обрадовался.
Выпустили меня через три дня, я тогда взглянул на пасмурное небо и озадачился – как быть дальше. Знал, если вернусь к отцу, он не прогонит, но почему-то стало стыдно. Оглядел себя: порванная обувь, грязный, с запашком, небритый, в таком виде заявиться на порог – словно милостыню просить. А это так-то… выше моей гордости.
И тут, на мое счастье, у одного мужчины машина заглохла. Старенькая Волга забарахлила, и он никак не мог ее завести. Я подошел, предложил подтолкнуть, а там, как-то слово за слово, пожаловался на свою жизнь, на девушку, которую продолжал любить, несмотря на предательство, как мне плохо, как не хочется ничего, лечь бы и умереть. Дядька дал мне подзатыльник и пригласил к себе в гараж. Там чаем напоил с бутербродами, одежду свежую принес, но взамен попросил помощи. Ему нужен был сотрудник в сервис, ответственный, серьезный, честный.
Недолго думая, я согласился, скорее из чувства благодарности: не каждый день встретишь такого сердобольного человека на улице. Леонидыч выделил мне матрас, сказал, мол, на улице холодно, а выгонять бездомных котят против его убеждений. Считай, тогда и произошел переломный момент: я словно снял морок с глаз, очнулся, вдохнул свободнее. Вернулся к учебе и стал самостоятельно зарабатывать, дядьке помогал, а он мне платил не только крышей, но и бумажками. Там, конечно, были гроши, уж на фоне тех, что давал папа в былые времена, но зато свои, доставшиеся за тяжелую работу.
Когда начинаешь зарабатывать сам, то как-то и сто рублей воспринимаешь иначе.
Через год я все-таки помирился с отцом по воле случая: он к нам в сервис заехал, увидел меня и ахнул. Мы разговорились, и я честно признался во всем. Так стыдно было, хоть на глаза повязку надевай. Старик обомлел, и, устало вздохнув, выдал, какой у него сын глупый. Я не мог не согласиться. Сколько ошибок по глупости наделал, даже смешно. Так мы и помирились. Я вернулся домой, ушел из автосервиса, перекочевав к отцу в фирму. Но поступок дядьки до сих пор помнил и при каждом удобном случае заезжал к нему, презенты таскал, тем более, Леонидыч на себя деньги жалел, отдавая все в семью. Но сладкоежкой был тем еще – от конфет никогда не отказывался. Я, в свою очередь, старался его баловать сладостями, правда, всегда брал больше, чтобы и детям передать. Хороший все-таки он мужик, таких почти не осталось.
– Мне эта вторая поликлиника никогда не нравилась, – донеслось до моего слуха.
Я вернулся из воспоминаний, посмотрев в зеркало заднего вида. Снегирева о чем-то с задумчивым видом размышляла, разглядывая зимние улочки. Она постукивала пальчиком по нижней губе, словно прокручивала какие-то важные кадры в голове.
– Почему? – спросил Антон у нее.
– Я как-то в школьные годы туда с гастритом загремела, там главврач такая… противная. Я даже фамилию ее запомнила, и отзыв потом накатала.
– А как звали? К кому не стоит ходить?
– Вера Григорьевна Гедуева. Ужасная женщина, – подытожила Юля. Ее ответ так поразил меня, что я резко дал по тормозам. Леваков от неожиданности чуть не вписался в бардачок, хорошо был пристегнут. Позади просигналила какая-то иномарка, кажется, водитель выругался в мой адрес.
– Шест, да что с тобой? – крикнул Антон, прожигая меня взглядом.
– Какая, говоришь, фамилия у главврача? – повысил я голос, оглянувшись к Снегиревой. Она испуганно захлопала ресницами. Сделав несколько вдохов, я вдруг осознал, что своими действиями мог подвергнуть людей опасности. Мысленно поругал себя, хотя и понимал, что оно вроде как-то само сработало, на автомате затормозил, но эмоции стоило держать в узде.
– Гедуева, – прошептала Юлька.
– Вить, ты нормальный вообще? Юля только от врача! – возмущался Антон. Правда, возмущения я уже не слушал. Пазл в голове неожиданно начал складываться: у Романовой оказался брат, еще и больной, нуждающийся в помощи. На учете он стоял в больнице, где главврачом была Вера Гедуева. Нет, я, конечно, полагал, что тут, возможно, просто совпадение фамилий – мать Акима так-то я ни разу не видел, имени не знал и вообще он не особо распространялся насчет семьи, но по брендовым шмоткам было ясно – при деньгах родители.
С другой стороны, по факту это ничего не давало. Если уж я ни сном, ни духом о брате Риты, то и Аким не мог знать, да и никто не мог. Однако что-то все-таки смущало в данной ситуации, что-то внезапно разбередило старые раны.
Весь день меня не отпускала мысль о семействе Гедуевых. На паре по зарубежной экономике даже умудрился получить выговор. Преподаватель – молодая и энергичная дама вечно в деловых костюмах, приезжавшая каждый день в университет на черном мерседесе – отчитыла меня словно десятилетнего мальца. Не понравилось ей, что вместо ответа на вопрос о банковских инвестициях, я выдал свою коронную улыбку и попытался съехать с темы. Ребята потом спрашивали, не боюсь ли я проблем на зачете из-за этого. Но подобные сложности меня никогда особо не смущали. Где наша не пропадала?!
После занятий я пошел в кафе, взял американо с гранатовым сиропом и решил утолить свое любопытство: спасибо двадцать первому веку, гугл знал многое, если не все.
Как выяснилось, Вера Григорьевна работала в должности главврача уже семь лет: писала какие-то доклады для международных конференций, вела научную деятельность, да и отзывы о ней были самые положительные. Хотя два отрицательных все-таки проскочили. Один, понятно, что от Снегиревой – там прямо крупными буквами она написала о своем гастрите и неудачном опыте. Я тихо усмехнулся, читая возмущения Юльки. А вот второй действительно заинтересовал. Он как-то терялся на фоне хвалебных комментариев. Женщина обвиняла Гедуеву в алчности, вымогательстве денег и желала ей на своей шкуре испытать такое отношение, где деньги идут превыше человеколюбия.
Конечно, меня это зацепило. На пустом месте громких обвинений не бывает. Но, порыскав на всех сайтах, больше подобных отзывов не нашел. Либо их удаляли, либо случай, в самом деле, был единичным. Мысли так и крутились вокруг Веры Григорьевны, я даже когда на свидание к Маринке приехал, никак не мог успокоиться, и Леонова это заметила. Она вообще была очень внимательной, чуткой и, самое главное, практически не выносила мозг, что, кстати, редкость для ровесниц.
– Вить, все нормально? – поинтересовалась Марина, отложив папку с меню.
Мы сидели в «Тесле» напротив витражного окна, откуда открывался вид на серый заснеженный город, и ждали ее подружек. Вообще, я не очень любил помпезные заведения, до недавних пор. Раньше, пока учился в школе, сам шел в дорогие рестораны с пацанами и девчонками. Помню, у нас даже был свой личный топ заведений, и неважно, что цифры в счете порой переваливали за десять тысяч. Главное, круто. В юности вообще почему-то все измеряется по шкале крутости.
А после ночи, проведенной на лавке, как отрезало. Я мог позволить себе сходить в любое заведение, но как-то, наоборот, тянуло к домашнему уюту что ли, к чему-то попроще, без особых изысков. Только с Мариной не получалось попроще: она вечно выбирала лучшее. Если идем в кино, то только в вип-зал, и все равно, что сеанс неудобный по времени, а фильм неинтересный. Поехали недавно отдохнуть в горы, так Леонова выбрала самую дорогую гостиницу, от которой пришлось еще на машине почти сорок минут добираться до подъемников. Зато подружки завидовали.
Казалось, Марина не знала меры: если пила, то много, если устраивала посиделки, то на широкую ногу. Антон как-то пошутил на эту тему, мол, а в любви как она? Вдруг и влюбляется, теряя рассудок. В ответ я лишь пожал плечами.
Собственно, эта тяга к лучшему – была единственным минусом Маринки. В остальном она оказалась очень даже адекватная и податливая. Видимо, поэтому наши отношения продержались уже четыре месяца. Хотя обычно я девчонок менял через месяц, в лучшем случае. Старался больше ни к кому не привязываться, хватило горького опыта с Ритой. Привычка – страшное дело. Это чувство превращало людей в домашних песиков. Когда ты сидишь у дверей и прислушиваешься к шагам в подъезде, надеясь, что это идет твой любимый человек.
Я больше не хотел так. Поэтому все отношения заканчивались быстро, чтобы не дай бог, больше не случилось атомного взрыва в легких. Чтобы я никогда впредь не ждал ее шагов.
– Да, хорошо выглядишь, кстати, – сказал я и улыбнулся.
– Девушка всегда должна хорошо выглядеть, – ничуть не смутившись, ответила Леонова.
Смущалась Марина действительно редко. Наверное, потому что привыкла получать комплименты и быть в центре внимания. Она ведь была очень красивой: каштановое каре до плеч, пухлые алые губы, миндалевидной формы глаза, и фигурка, словно выточенная умелым скульптором. Одним словом – Афродита нервно курит в сторонке.
– Марин, приветик!
– Маринчик, салют! Витя, привет, – раздались за спиной голоса двух закадычных подруг Леоновой.
Посиделки с ними я бы заменил на что угодно. Порой казалось, Маринка устраивает их для показательного хвастовства мной, как бы это высокомерно ни звучало. Зоя и Лера были не то чтобы одинокими волчицами, просто парни с ними не особо знакомились. Я даже как-то пытался своих пацанов подтянуть, но те быстро сбежали со словами: «себе дороже».
Я окинул взглядом обеих девушек, остановившись на Зое. Ей было двадцать семь, но она продолжала ждать принца на белом коне, и даже имела какой-то там список с особыми достоинствами, которые должны присутствовать у будущего мужа. А если их не оказывалось, разворачивала товарищей сходу. А вот Лерка, наоборот, уже успела и замуж выйти, и развестись, и превратиться в надменную стерву. Она мне особенно не нравилась.
Девушки уселись, заказали диетических салатов и принялись обсуждать всякую ерунду и ресторан Марины, в котором, к слову, я ни разу не был, и даже не знал, где он находится. Отец подарил ей элитное заведение на двадцатый день рождения, и с тех пор Леонова стала бизнесвумен. Чем очень гордилась, хотя, откровенно говоря, влияние и деньги родителей решали там больше, чем амбиции Марины. Однако этот факт ее никак не смущал.
– Боже, эта официантка меня просто с ума сведет! – жаловалась Леонова подругам, пока я доедал свою отбивную. Слушать очередные женские пустые разговоры не было никакого желания. А вот мясо в этом заведении действительно делали на золотую пятерочку – хоть какой-то плюс от сегодняшних посиделок.
– Так уволь ее, делов-то, – предложила Лера.
– Будто я сама об этом не думала…
– А что не так с этой официанткой? – поинтересовался я больше ради приличия, чем из интереса. Маринка вечно твердила «а у нас», «а наши», она и название заведения никогда не говорила, правда, я и не спрашивал.
– Ой, на днях к нам заглянул Жданов. Тот, который недавно с женой развелся, из Фореста.
– А, этот толстый, – усмехнулся я. Жданова я видел всего два раза в фирме отца, он как-то приезжал посоветоваться, где бы ему хорошего айтишника найти. А так как папа в этой сфере крутился, многие знакомые к нему нет-нет, да приходили.
– Короче, понравилась ему она, – продолжила Марина.
– Официантка? – уточнил я, отрезая еще кусок отменной говядины.
– Ну да, и он начал ей знаки внимания оказывать: чаевые оставлял, комплименты отпускал, мне нахваливал, мол, какой у вас учтивый персонал.
– И чего ты не рада, Марин? – искренне не понимал я. Хотя об этом Жданове ходил слух, якобы на молоденьких его тянуло. По этой причине, вроде, он с женой-то и развелся.
– Да потому что! – воскликнула Леонова, с досадой вздохнув. Она отодвинула от себя стакан с апельсиновым соком, да с таким пренебрежением, будто тот в чем-то провинился. – Она ему начала хамить.
– Просто так?
– Ну… – медлила Марина.
– Ну, – протянул я с усмешкой. – Тогда понятно, я бы тоже на ее месте хамил.
– Вить, это Жданов! – вмешалась Лера, молчавшая до этого. – Он, между прочим, дружит со многими критиками, а те могут запросто в блог накатать негативный отзыв, и все, прощай ресторан.
– А камеры в зале вам для чего? Накатает отзыв, покажете, как он пристает к официанткам. Вообще проблемы не вижу. Жданов за свою репутацию так-то трясется.
– Ой, ты как маленький, ей-богу, – буркнула Зоя, намекая, что мне всего двадцать, и я много чего не понимаю еще.
– Ну да, куда уж мне до опыта взрослых самостоятельных дам, – с иронией ответил я, улыбнувшись, чем явно задел Зою. Уголки губ девушки поползли вниз, она часто заморгала, хотела что-то ответить, но, видимо, слов не подобрала.
Разговор продолжил крутиться вокруг официантки, которую вроде и уволить нельзя, потому что сложно найти замену, а вроде и вела она себя неподобающе. В какой-то момент я перестал вникать в бесконечные охи и вздохи, вытащил телефон и вновь стал вбивать фамилию Гедуевых в поисковик. А потом меня посетила странная мысль – пробить семью Акима через знакомого следователя. Мы с ним случайно познакомились в спортзале и как-то сдружились. Не сказать, что сильно, но я был уверен, если попрошу – мужик не откажет.