Исход. Апокалипсис в шляпе, заместо кролика - читать онлайн

– Это, как вы уже догадались, – Ной Фёдорович видно уж слишком большого и хорошего мнения о своих коллегах, раз он так уважаемо в их адрес выражается. А вот его коллеги иллюзионисты, люди не без своих достоинств и прекрасных качеств, где одно из них всегда на виду, их скромность, посчитали, что Ной Фёдорович мог бы обойтись и без этих справедливых слов в их адрес. И было бы лучше, если бы он не полагался на их разумения и знания, а сам бы сделал уточнение тому, о чём они, по его мнению, догадались.

И Ной Фёдорович, как будто их услышал и сделал очень кстати уточнение. – Горчичное зерно. – Закончил свою фразу Ной Фёдорович.

– А, горчичное зерно. – Многозначительно выдохнули коллеги иллюзионисты, так понятливо посмотрев на это зерно. И, глядя на них, даже не возникало желания у них спрашивать, а что, собственно, они поняли из всего этого и что всё-таки значит, что это зёрнышко именно такой-то зерновой культуры, а не какой-либо другой. И Ной Фёдорович, всё это видя в них и подозревая, что обратись он к ним с вопросом: «И чего вы, гуси, из всего этого уразумели?», то, пожалуй, его коллеги иллюзионисты оскорбятся его недоверием к их умственным способностям и почувствуют себя неуютно рядом с ним, не стал задавать им уточняющих вопросов: «Так что всё-таки это зерно значит?», а перешёл к рассмотрению второго выложенного на свет предмета – обручального кольца.

И как все тут совсем не зря подозревают Ноя Фёдоровича в его бурной фантазии и желании всё переиначивать и называть своими новыми, ими выдуманными именами, то это обручальное кольцо преждевременно называть кольцом. И наверняка, это какой-нибудь новой конструкции артефакт, к новому обозначению которого, приложил свой деятельный ум Ной Фёдорович. И как сейчас же выясняется, то это действительно так.

– Это, – взяв кольцо большим и указательным пальцами руки за края и, подняв перед собой, с внутренним душевным напором сказал Ной Фёдорович, глядя даже не на кольцо, а сквозь него на сидящих людей за столом, – так называемый краеугольный камень. – А вот такое заявление Ноя Фёдоровича, да ещё и приправленное таким его сквозным взглядом через призму кольца, не могло не взволновать сидящих за столом людей, увидевших во всём этом куда как больше того, что может быть закладывал Ной Фёдорович в эту свою демонстрацию кольца, или краеугольного камня.

Он-то (Ной Фёдорович), всего лишь хотел достичь эффектной картинки (ну ещё и зацепить кое-кого), и вроде бы больше ничего, а тут вон как сложно и дальновидно вышло. А всё дело в том, что его соклубники иллюзионисты, в основной своей части имели весьма сложные и противоречивые отношения в своём семейном быту с носительницами вот таких колец, кто и на их безымянный палец в своё время накинул им такое же кольцо, а другая потенциально уязвимая часть иллюзионистов, находилась на пути к этому окольцеванию или обручению, чёрт его знает, как правильно, и естественно всех их этот вопрос крайне волновал.

А то, что Ной Фёдорович через призму этого вопроса на них смотрел, то это ни у кого из них не вызывало сомнений – они все своими глазами видели этот его взгляд в игольное ушко кольца (в такого роде вопросе, без образной мистификации подчас не разберёшься). «И легче верблюду пройти через игольное ушко, чем доказать своей супруге, во всём имеющей на твой счёт сомнения, что ты не верблюд», – это так Семирамиду Петровичу к слову пришлось сказать.

Ну а тут Ной Фёдорович ещё масла подливает в огонь их волнения, совсем неспроста их спросившего. – И как думаете, что я сейчас, глядя на вас, вижу?

И всем тут в один момент стало неуютно на своём месте сидеть, под этим направленным на них, в фокусе кольца, взглядом Ноя Фёдоровича, – каждому из них казалось, что Ной Фёдорович именно на него смотрит (это такой визуальный эффект получился) и к нему обратился с этим вопросом (я тебя, сукин ты сын, насквозь вижу, со всеми твоими махинациями, читалось во взгляде Ноя Фёдоровича), – и они принялись терзаться на своих местах, то есть ёрзать и отводить глаза в сторону на своих соседей.

Где больше всех выражал недовольство и притом явно, как уже не трудно догадаться, Семирамид Петрович. – И что он на меня уставился? – нервно вопросил своего соседа, Альберта Нобилиевича, Семирамид Петрович, повернувшись к нему. Что не может крайне не удивить Альберта Нобилиевича, всегда удивляющийся такой самостоятельности мысли посторонних для него людей, вдруг решивших, что Альберту Нобилиевичу больше делать нечего, как решать за них их дела.

– И если вы уж решили обратиться за помощью к Альберту Нобилиевичу, то вы сперва введите его в курс своих домашних дел, – пригласите в гости к себе в дом, разрешите поцеловать ручку своей чем-то недовольной на ваш супружеский счёт супруги, создаёте подходящие условия для Альберта Нобилиевича, чтобы он мог во всём разобраться (оставьте его наедине с вашей супругой), – а уж затем обращайтесь к нему с вопросами. – Вот так считает Альберт Нобилиевич и согласно этому своему принципиальному взгляду на чужие проблемы воротит нос в сторону от Семирамида Петровича, решившего за счёт Альберта Нобилиевича поправить свои расстроенные дела.

А Семирамид Петрович, впрочем, не удивлён, да и к тому же он сейчас весь на нервах и поэтому не замечает никого вокруг себя – перед его глазами вновь стоит Леонид – робот под вопросом, к которому у него появились новые вопросы. И как не трудно догадаться, то Семирамид Петрович не оставил надежду выяснить раз и навсегда, кто на самом деле этот Леонид, подловив его на нестыковках.

– Что ж, – как-то сумев себя пересилить и не предъявить счёт за электричество к оплате Леониду, Семирамид Петрович, посмотрев на Марту, говорит, – если в этом была крайняя необходимость, то я тебя понимаю – благотворительность это твоё. Вот только я одного не пойму, – задумчиво говорит Семирамид Петрович, и, оторвав руку из лапищ Леонида, подходит к столику, где подняв один из двух бокалов, досказывает своё вопросительное затруднение, – разве роботам нужна человеческая подпитка. – Но Марту разве смутить этой своей недооценкой её мысленной деятельности, демонстрируя свои глубокие познания в робототехнике, о которой она ничего не смыслит, исходя из этого заявления Семирамида Петровича, как оказывается, не только забывшегося человека, но и авторитарного сексиста.

Если значит, Марта имеет бархатные ручки и её спинка сгибается только в двух случаях: когда укладывает себя в постель и когда она под действием рефлексов наклоняется к лежащей на земле монетке, – то она не имеет никакого понятия о робототехнике, как считает Семирамид Петрович, первый отравитель её жизни и бесчестный человек, раз так ни во что её не ставит.

Но вы, Семирамид Петрович, как и все представители вашего некрасивого рода, как это обычно с вами бывает, глубоко заблуждаетесь на Мартин и на весь женский счёт – они не в пример вам и вашим мыслям о них, сообразительней. И Марте, может действительно ещё с утра мало что знающей о робототехнике, достаточно было познакомиться с роботом Леонидом и провести с ним пару часов наедине и вдали от глаз мужа, чтобы всё-всё о конструктивных особенностях этого модельного ряда узнать.

Так что Семирамид Петрович зря старается, пытаясь относиться с сомнением к личности робота Леонида. Марта на все его вопросы найдёт достойный ответ. И если бы не бесконечная вера Марты в его благоразумие, то она бы могла подумать, что он ей не то что не доверяет, а откуда-то из фильмов набрался предубеждений к вечно одним находящимся дома супругам и записал Марту в число тех жён, кто замужем за козлов (рога на их голове наводят на такую мысль). А это грозит своими осложнениями в их отношения.

Но пока Марта устойчива мыслит в сторону Семирамида Петровича и своим ответом ставит его в очередной тупик. – Ну, ты меня удивляешь, Семирамид Петрович, своей отсталостью. – С укором посмотрев на Семирамида Петровича, сказала Марта. – Леонид это тебе не робот из прошлого, которого смажь, электричеством напитай и на этом всё, а Леонид модель продвинутая, – он ведь не простой робот, а киборг, – и у него запросов гораздо больше. Ведь ему нужно поддерживать эластичность и натуральность кожи, а для этого нет ничего лучше калорийного продукта.

– А вино? – вдруг не сдержался Семирамид Петрович, перебив Марту. На что Марта могла бы заметить Семирамиду Петровичу, какой дурной пример он показывает Леониду, так себя не галантно ведя и перебивая супругу, но она воздержалась от этого, чтобы не заострять внимание Леонида на этих нюансах семейной жизни. А почему она не захотела стыдить при постороннем чел…тьфу, роботе, своего мужа-нахала, то разве не понято, она уже чуть ранее, до прихода Семирамида Петровича, имела разговор с Леонидом на его счёт, где ему и объяснила, какая неблагодарная скотина этот Семирамид Петрович.

– Да-да Леонид, – склонив свою голову на не по-человечески сильное плечо Леонида, пожаловалась на свою тяжкую долю Марта, – бывают такие моменты в семейной жизни, когда тебя твоя половина совершенно не замечает и не ставит в счёт. – А Леонид тогда и не поверил, что бывают такие жестокие люди. Он-то думал, что отношения между людьми строятся на любви и уважении, а тут вон какое безобразие со стороны этого частного случая, Семирамида Петровича (а этот его образ мыслей в него был заложен в его микросхемы и память его создателем, человеком близким к образу мышления Семирамида Петровича, и оттого он так был предварительно благожелательно настроен к особам женского пола, ну и мужиков он не собирался в обиду давать).

И тогда Леонид, то есть в тот момент, когда Марта раскрыла ему глаза на этого полного одной жестокости и коварства Семирамида Петровича, по своей технической наивности предложил подправить микросхемы Семирамиду Петровичу, раз они у него находятся в таком расстроенном состоянии. Марта в ответ, конечно, посмеялась, в шутку сказав, что это Семирамиду Петровичу вряд ли поможет, а вот если ему кое-что закрутить в узел, то это прояснит его мысли.

Ну а Леонид, в свойственном ему понимании мира, через срез взгляда робота, со всей своей прямолинейностью поинтересовался у Марты, каким образом, он может помочь Семирамиду Петровичу и что у него нужно закрутить в узел, чтобы он взялся за ум. – Об этом Леонид в своё время, а пока… – Марта, в общем, не настолько зла на своего мужа, чтобы натравливать на него робота, и Семирамиду Петровичу дался шанс исправиться. Но как выясняется, зря.

И этот опять недовольный Семирамид Петрович смел ей заметить в ответ, что этот Леонид, по его сугубо личному мнению, уже давно испорченный робот, раз он заявляется к ним без особого приглашения и главное, что его во всём этом деле смущает, то он пришёл тогда, когда его дома нет.

Но это мы опять отвлеклись, тогда, как сейчас слово берёт Марта, в ответ на вопрос Семирамида Петровича о вине.

– А вино … – проговорила Марта и на этом всё, её образ расплылся, перебитый голосом Ноя Фёдоровича. – И только таким он и должен и быть. – Постукивая кольцом об стол, заговорил Ной Фёдорович. – Гладким со всех сторон. Но вы и сами в скором времени поймёте его значение и почему он таков. – Ной Фёдорович на этот раз без всякой визуальной ошибки остановился взглядом на Семирамиде Петровиче.

Но на этом всё, поставленная во главу угла этой, и так слишком затянувшейся главы, цель достигнута, и можно следовать дальше. А большего нам всё равно сейчас не понять.

Глава

2

Отчасти проведённая в размышлениях и рассуждениях, которые не могли не привести так скучно тратившего свою жизнь человека, туда, куда они привели.

Вот спрашивается, но только сейчас, а так об этом никогда не спрашивается, да и кто спросит, когда всё и так очевидно, о чём думает человек, вдруг решивший прогуляться в такую пасмурную от сырости погоду, да ещё за полночь, не где-нибудь, где находится парадная сторона жизни и полно народу, а в местах не столь способствующих подъёму духа, а вот упадку, то это как раз для этих задворок жизни и центральных улиц, для которых они служат своей изнанкой, то есть подворотней.

– Да ни о чём он не думал, а вот что-то замыслил, то это определённо можно сказать, – вот к такой мысли склонился бы всякий другой человек, кто и сам не заметил, как оказался в подобном положении, но уже по весьма основательным причинам, он выпил лишнего, и натолкнулся на такого человека на своём фигуральном пустыре мысли. – И это на этот раз действительно так, но только не в том смысле, в каком предпочитают думать люди, относящиеся с недоверием к своим соплеменникам и предпочитающие обходить их стороной.

Так вот, этот задумавшийся человек, и при этом достаточно глубоко, что и привело его ноги вначале в какую-то подворотню, а затем к одной из луж, для которых здесь было своё раздолье и оттого их здесь было полно, наткнувшись на это размытое препятствие, на этот раз остановился, – в нём сработал рефлекс бережливого человека, на котором надеты добротные туфли (это говорит о том, что как бы ты не отвлёкся от действительности, всё равно рефлексы всегда с тобой).

И Семирамид Петрович, а этим задумавшимся человеком был он, с долей удивления посмотрел на это лежащее препятствие перед собой, затем с не меньшим удивлением посмотрел по сторонам и, видимо поняв, что в своих мыслях перешёл все пределы здравомыслия, – какого хрена я здесь делаю?! – с выражением лица, которое говорило о том, что он человек открытый и не чурается открыто выказывать свои эмоции на лице, в данном случае страха, очень быстро, пока его никто в этом месте не застал и не встретил, рванул отсюда. Ведь в таком случае (при встрече с кем-то), и он совершенно не сомневается в этом и более чем уверен, обязательно возникнут свои вопросы друг к другу.

– А ты, ханыга, чего здесь потерял? – вот с такого самого простого запроса, как правило, и возникают будущие отношения между людьми, встретившимися в этой подворотне жизни. Где крайняя забота о своём ближнем, есть первейшее правило местного ореола обитания прожигающих свою жизнь в этих местах людей. Так что тебе вряд ли дадут пройти мимо, не оказав свою посильную помощь, постаравшись всеми возможными способами облегчить твою жизнь. А что сковывает и отягощает жизнь и ход всякого путника? Всё верно, тяжесть и груз в карманах, которые и будут освобождены от монетизации груза забот, которые тормозят путь всякого путника.

Но Семирамид Петрович, видимо уж очень сильно был привязан ко всему тому, что им было носимо в его карманах, – такой он уж приземлённый человек, на которого сила гравитации действует особенно привязано, – отчего он, как только спохватился, – Чёрт! Где я? – схватившись за свои карманы, со всех ног понёсся из этого захолустного места, где в один момент можно стать частью него и чего-то большего.

Впрочем, далеко бежать не пришлось, а стоило Семирамиду Петровичу пересечь один из проулков, как выясняется, соединяющего эту изнанку жизни, с её парадной частью, проспектом, как у Семирамида Петровича всё в душе успокоилось и полегчало при виде света огней и прогуливающихся по мостовой людей. А вот раньше он не испытывал таких восторженных чувств при встрече с самыми обыкновенными людьми. Видимо Семирамид Петрович в один момент пресытился людьми, а тут такое, на время удивительное дело, ну или может всё познаётся в сравнении. Но так или иначе, а Семирамид Петрович вновь смог вынуть руки из карманов, куда он их поместил в целях сбережения и сохранения их содержимого, и дальше уже мог пойти размашисто руками. Правда, он не спешит с этим делом. Возможно, хочет попривыкнуть, или же там рукам теплее.

За всем этим делом, Семирамид Петрович, направившись в одну из сторон, вновь коснулся своим вниманием одной из мучавших его мыслей, которая чуть ранее и стала источником его тупиковых отношений с действительностью. – Горчичное зерно, – задумчиво пробормотал Семирамид Петрович, – что же всё-таки оно может значить? – задался вопросом всё тот же Семирамид Петрович. – Что я знаю о зерне? То, что оно служит для того, чтобы его сеять. Но в нашем случае зерно не может быть обычным сельскохозяйственным предметом назначения, а зерно, и тем более горчичное, определённо несёт в себе символическую нагрузку. Точно! – догадался Семирамид Петрович. – Оно сеет в человеке сомнения. Но в чём? – вопросил себя Семирамид Петрович, остановившись у витрины магазина, из которого на него смотрела различного вида мотоциклетная техника.

И тут Семирамид Петрович вдруг вспомнил, как он, прогуливаясь по одному из торговых центров, решил заглянуть в подобного рода специализированный магазин. Где его на входе и встретил в техническом исполнении робот, который поприветствовал его самым обычным для робота способом: Добро пожаловать, человек, в мир машин и технической мысли.

И как сейчас только догадалось и отчётливо услышалось Семирамиду Петровичу, то тот робот из магазина, говорил точь-в-точь, как Леонтич, робот из его фантазий. Но Семирамид Петрович не был бы самим собой, человеком всё подвергающим сомнению, – тогда горчичное зерно было посеяно на весьма благодатную почву, – если бы тут же не подверг критическому анализу это своё рассуждение.

– А может робот из магазина, говорил голосом Леонтича. Что логичней и верней. – Рассудил с горечью Семирамид Петрович, как сейчас им же за себя и выяснилось, большого противника научно-технического прогресса. И, пожалуй, проживай он во времена инквизиции, то он бы был в первых рядах инквизиторов, которые бы были прогрессивны только в одном, в своих взглядах на методы добытия признательных показаний со стороны всех этих, столь далеко забегающих в своих мыслях людей.

– Так вот откуда ко мне эта мысль про прогресс в голову затесалась! – ещё раз догадался Семирамид Петрович, сопоставив свой поход в тот магазин по продаже мотоциклетной техники и встречу по выходу из подъезда своего дома, с этим неказистым и никогда у Семирамида Петровича не вызывавшего симпатию, Леонтичем, и не понятно за какие заслуги поселившийся в их клубный дом, только для избранных.

– Надо от неё уже избавиться. – Пришёл к решению Семирамид Петрович, и как человек не последнего ума и в чём-то грамотный, собрался путём перевода своего внимания, позабыть эту уже доставшую его мысль. Для чего он со всем вниманием посмотрел от себя во вне. Но там ничего такого особенного им не было замечено, и тогда Семирамид Петрович возвращается к сегодняшним событиям в клубе и выделяет из всего случившегося обручальное кольцо, представленное Ноем, как краеугольный камень.

– Хм, интересно. – Пускается в размышления Семирамид Петрович. – А что же всё-таки имел в виду Ной, когда в таком качестве нам это кольцо представлял? – задался вопросом Семирамид Петрович. – Если провести свои ассоциативные параллели, где всякий краеугольный камень есть своё основание для какого-нибудь сооружения, и принять во внимание то, с какой геометрической фигурой часто связано это кольцо, – а это точно не круг (он рассматривается в философской проекции), а скорей треугольник, – то можно предположить, какого рода сооружение собирается построить Ной. Но зачем? И что за фокус он хочет перед нами продемонстрировать? – вновь задавшись вопросами, Семирамид Петрович за всем этим делом и не заметил, как добрался до подъезда собственного дома.

Где его вдруг охватила странного состава тревога, вынудившая его оглянуться по сторонам, в поиске…А вот кого, то он даже сам себе не хочет в этом признаться, а вот нам отлично догадывается. И верность этой догадке придаёт вдруг расстроившийся вид Семирамида Петровича, в чьём приоритете видимо находилась встреча здесь с тем, с кем он не больно-то хотел встретиться (вот такой мысленный оксюморон). А так как эта встреча здесь не произошла, то есть своя вероятность того, что теперь он на эту встречу может натолкнуться уже у себя дома. А вот к чему она там может его привести, то Семирамид Петрович с тяжёлой душой догадывается.

Хотя Семирамид Петрович уже частично подготовлен к этой неприятной для него встречи с прогрессом в виде мнимого робота Леонтича, решившего таким ловким способом втереться в доверие к Марте и посредством неё отомстить ему за всё то хорошее, которое он мог бы, но не сделал для него, и он готов проявить хладнокровие, чтобы подловить Леонтича на его не машинной сущности.

И вот Семирамид Петрович доезжает на лифте до своего высокого этажа, где находится его квартира и у него сразу возникает мысль насчёт лифта. – Если там, в квартире, всё же окажется этот Леонтич под видом робота, то нужно будет его спросить: А ты, как сюда к нам добрался, на лифте или своими ногами? А если он скажет, что ногами, то тут-то я его и подловлю на этом. Не робот ты Леонтич, а человек, раз больше полагаешься на человека, чем доверяешь техники. А если он скажет, что он потому-то и не воспользовался лифтом, что преотлично знает, как на её безопасности экономят эти подлые люди, а в частности лифтёр Леонтич, («Так вот он каким образом поселился в нашем доме, в дворницкую! – догадался Семирамид Петрович») и оттого не всем машинам можно доверить свою жизнь (ясно на кого он тут намекает), то тогда чем это парировать?! – вновь напрягся Семирамид Петрович, подходя к дверям своей квартиры.

Где он не стал сразу нажимать звонок, а его вдруг ухом притянуло к двери, и он замер на некоторое время, прислушиваясь. И видимо такой манёвр ему ничего не дал, раз Семирамид Петрович вынул из кармана ключи и задумчиво на них посмотрел. Затем он бросил взгляд в сторону дверного замка, и видно было, что он так и не может решиться, каким способом проникнуть внутрь квартиры. Ну а почему для него это сейчас имело такое большое значение, то это было связано со всё теми же мыслями о прогрессе, своём неприятии его и само собой о роботе Леонтиче, которые опять взяли его в свои жёсткие тиски.

Если, к примеру, воспользоваться ключами, и притом очень тихо, то можно практически незаметно для находящихся внутри квартиры людей открыть дверь и вовнутрь проникнуть. А там действовать уже исходя из складывающейся обстановки. А вот это-то и затрудняет принять этот вариант захода внутрь квартиры. Вдруг Семирамида Петровича там встретит своим лицом к своему лицу та самая обстановка и беспорядочное положение вещей нательной одежды Марты и ещё там кого-то, которую он больше всего опасался и тревожился вот так глаза в глаза увидеть. Ведь тогда он и не знает, как себя, приличествуя этому, непредвиденному некоторыми лицами случаю, повести.

Не говорить же в самом деле: «Здрасте, я как вижу, вы меня сейчас совершенно не ждали увидеть, вот и не собрались с вещами». А бить в лицо, а тем более, пинать под зад своей Марте, он не приучен. Так что остаётся один вариант, – с глубокомысленным и растерянным видом замолчать, с укором смотря на Марту и на этого типа, стоящего на одной ноге и в своей неловкости натягивающего брючину, за что ему станет вдвойне неловко себя чувствовать, – который, конечно, поставит всех в крайне затруднительное положение, но это совсем не выход из этой, так сложившейся ситуации.

И Марта, пожалуй, видя как себя крайне неловко чувствует этот тип в одной штанине, не могущий пошевелиться под издевательским взглядом укоризны Семирамида Петровича, человека невыносимого и жесткого в своём эгоизме, – другой бы давно на всех них накричал и разогнал кровь в их щеках пощёчинами, но Семирамид Петрович не тот человек, от которого можно было бы так легко отделаться, а он будет долго стоять и измываться над ними и той их неловкостью, в которую они по его милости и вогнали себя, – вскипит и накричит на Семирамида Петровича. – А ты чего это так рано заявился, без предупреждения?!

А Семирамид Петрович, как уже говорилось, всегда испытывающий к наглости Марты особого чувство восхищения, растеряется, как это с ним бывало обычно, когда она на него накричит и опять глупость сморозит. – А я вам что, помешал?

– А разве это неочевидно? – Марта в свой удивлённый ответ, видно, что и понять этого Семирамида Петровича не может. А быть вот так непонятым своими домашними, Семирамид Петрович совсем не хочет, и он переводит свой взгляд на дверной звонок. Нажав на который, можно точно предупредить вот такого рода, возможно последующую неловкость. Где больше всех неловко почему-то всегда бывает тому, кто неожиданно появился и увидел всю эту подловленную его взглядом неловкость стояния в одной брючине незнакомого типа, которому неловко лишь за то, что он оказался в одной штанине, а вот то, что Марта на всё это смотрит вообще без ничего на себе и ей может быть знобливо и прохладно в теле, его не больно-то и волнует. А вот Семирамида Петровича этот момент крайне сильно волнует и заботит, в отличие от этого столь самолюбивого типа, и поэтому он не воспользовался ключами, а нажал на дверной замок.

И вот звонок прозвенел и Семирамид Петрович теперь весь во внимании ко всему тому, что раздаётся с той стороны двери. А там вначале, после его звонка, как-то всё затихло, а затем послышались приближающиеся шаги к двери. Ну а так как эти шаги возникли не из хаоса спешки и шумов падения различных предметов, а они вышли из своей упорядоченности, то это успокоило Семирамида Петровича – там, как минимум, никуда не спешили, а это говорит о том, что для этого повода не было.

Но успокаиваться Семирамид Петрович тоже не спешит, он человек слишком увлекающийся своими сомнениями и всегда до последнего придерживается позиции недоверия к действующей картинке действительности, в общем, пока он лично не убедится в чём-то, то на слово вам ни за что не поверит. И вот когда шаги затихли прямо у двери, Семирамид Петрович принялся приглядываться к глазку, ожидая, заглянут в него или нет. А в него взяли и заглянули, – это косвенно указывало на то, что за дверью стоит Марта, – отчего Семирамид Петрович непроизвольно выпрямился в плечах, на чём постоянно настаивала Марта, тогда как он только при ней держался столь самоуверенно.

Но и этого мало Семирамиду Петровичу, чтобы быть полностью убеждённым в том, что к двери подошла Марта, и теперь он ждёт того, когда она примется проворачивать ключ в двери. Здесь-то его невозможно обмануть, он точно знает с каким усилием и упором проворачивает ключ Марта. И на этот раз ключ в замке провернулся не так как прежде, тем самым посеяв в душе Семирамида Петровича новые сомнения, теперь уже насчёт Марты. А всё дело в том, что когда раздался шум шагов, то Семирамида Петровича что-то буквально в одно мгновение надоумило подумать о том, что научно-технический прогресс не так прост, как он до этого момента думал, и что он обязательно ему подкинет такую подлянку… то есть загадку, что он никогда в жизни её не разгадает.

А Семирамид Петрович, что на него совсем непохоже в таких моментальных и критических случаях, с иронией и отчасти с сарказмом хмыкнул. – Он что, в виде Марты ко мне придёт. – И только Семирамид Петрович посмеялся над этой своей, откровенно сумбурной мыслью, как тут же в испуге понял, как он оказался близок к разгадке этой загадки прогресса – он не с помощью робота Леонтича будет ему жизнь портить, а он возьмётся за него по настоящему, через андроида Марту, один в один похожую на его Марту. Что, совершенно, не трудно сделать при современных технологиях и таком роботизированном отношении жён к своим опостылевшим мужьям.

– А ты, Марта, отдохни месяц другой на Гавайях, пока мы вправим мозги твоему глупому мужу, не верящему в научно-технический прогресс. – Примерно такими словами подкупили Марту какие-нибудь представители закрытого института по разработке искусственного интеллекта, где им для его отточки нужно было провести испытания в реальных условиях. И лучше в самых сложных, на примере вот таких, как Семирамид Петрович, упорных и скептически ко всему настроенных типах.

– Если научно-технический прогресс, с помощью искусственного интеллекта сможет вот таких мракобесов и занудных типов, как этот Семирамид Петрович, обвести вокруг пальца, и он даже не заподозрит, что на месте его жены Марты был андроид, то можно себя тогда поздравить с прорывом в робототехнике. – Делая последние замеры в андроиде Марте, перед тем как её усадить на место настоящей Марты, рассуждал ведущий специалист по созданию искусственного интеллекта Марты, какой-нибудь дремучий Мафусаил Андреевич.

А вот Марта, слишком уж она самоуверенная и самонадеянная особа, отбывая на Гавайи даже и не поинтересовалась у этих типов о том случае, если Семирамид Петрович, когда у него в голове вдруг, ни с того, ни с сего, зайдёт затмение после в одиночку выпитой бутылки, захочет уснуть не у себя на диване, а ему захочется ощутить теплоту отношений с Мартой. И что спрашивается, тогда произойдёт, если Семирамид Петрович окажется более убедительным, чем андроид Марта (с настоящей Мартой такой фокус ни разу не проходил). Будет ли это считаться изменой, или как? Что, между тем, вопрос только нравственный и этический. А ведь может так случится, что Семирамид Петрович, подпав под обаяние такого себя убедительного, захочет и дальше продолжать греться в объятиях Марты, и тогда как быть со всем этим его издевательством над природой андроида Марты, у которой итак уже интеллект повреждён Семирамидом Петровичем, поломавшим ей все алгоритмы и микросхемы. В общем, в опасную игру решили сыграть с Семирамидом Петровичем эти люди из закрытых научных институтов.

И теперь должно быть понятно, с каким тревожным чувством и волнением ожидал открытие двери Семирамид Петрович, ожидавший там, на пороге, встретить всё и кого угодно, но только не настоящую Марту. При этом он понимал, что его с такой достоверностью собираются обмануть, что он ни с первого, ни со всех последующих взглядов на Марту, не сумеет её отличить от подлинника. – Надо было хотя бы запомнить, какая у неё была причёска по моему уходу в клуб. – Покорил себя Семирамид Петрович за такую свою непредусмотрительность. – Она же мне сколько раз указывала на важность этого составного элемента своей головы. «Посмотри, остолоп, на мою причёску, – жёстко заявляла Марта, когда я в ответ на её вопрос: «Что во мне изменилось?», ничего не находил». – Быстро памятливо вспомнив Марту, Семирамид Петрович вынужден был признать, что он опять не готов к встрече с Мартой, или не Мартой.

Так что, когда дверь открылась и на пороге появилась Марта, Семирамид Петрович дал сильнейший повод этой Марте подумать о том, что Семирамид Петрович уж очень сильно не в себе и может даже очень выпивши. Так он, продолжая оставаться на месте, головой придвинулся вперёд и начал вглядываться в Марту. После чего, с лицом, выражающим недомыслие, и вообще перешёл все разумные пределы, поинтересовавшись у Марты: «Марта, это ты?».

Но что интересно, так это то, что Марта, несмотря на всё это не укладывающееся ни в какие разумные рамки поведение Семирамида Петровича, не приступает к нему с требовательным лицом и видом, – ещё одна такая выходка, то ты, мямля, меня знаешь, – а она, хоть и не слишком радостно, но при этом и не так сложно и больно для него, спокойным и главное ровным, без всяких эмоциональных вставок голосом говорит. – Не стоим в дверях, проходим. – Что в свою очередь напрягает в своём волнении Семирамида Петровича, ещё не встречающего ни разу такой встречи со стороны Марты.

– Да неужели они всё-таки на это решились?! – мурашками пробежался испуг по Семирамиду Петровичу, ахнувшему про себя от страха этой встречи со своими реализованными в действительности затаёнными страхами. И Семирамид Петрович, лицом к лицу встретившись с воплощением в реальности своих сомнений в виде Марты (Семирамид Петрович ярый приверженец теорий заговоров, в которых ему отведено своё знаковое место), и пошевелиться не может от так ему страшно. И Марта, как на неё это непохоже (а вот на андроида Марту, наверное, да) два раза ему повторяет и с однотипной улыбкой говорит. – Чего встал уж, давай, проходи.

И теперь Семирамид Петрович, хоть ему и до чёртиков страшно (чего, собственно, он боится, он толком и не знает), на негнущихся ногах проходит в прихожую и входная дверь Мартой закрывается. Дальше Семирамид Петрович на автомате снимает обувь и, каждую секунду ожидая от андроида Марты усыпляющего укола, чтобы с ним дальше было легче расправляться, выдвигается по коридорчику в гостиную. Войдя в которую, Семирамид Петрович застывает на пороге и ничего поделать с собой от удивления не может, видя на своём любимом месте, на диване (на том, на котором он всегда отдыхал дома) …Нет, не робота Леонтича (ещё одного заговорщика), а не менее заинтриговавшую его личность незнакомца. Который с довольным выражением лица сидел и смотрел на него, держа в одной руке чайную чашку, а в другой блюдце (типа он чай пил). И при этом по нему совершенно не было заметно, что его что-то смущало и могло поколебать решимость продолжать спокойно попивать чай, а может чего ещё покрепче, из подарочного сервиса, который Марта выставляет в особенным случаях. И тогда Семирамидом Петровичем спрашивается, что это за особенный такой случай, что Марта выставила праздничный сервис.

Впрочем, Семирамид Петрович догадывается, что это может быть – Марта таким способом отмечает свой отъезд на Гавайи и заодно первый день испытаний для него, который и начался с такого рода провокации. – Как только наш подопытный явится домой, то мы проверим его рефлексы на работу, – планируя эту встречу, усмехаясь, рассуждал Мафусаил Андреевич, – я займу его любимое место на диване и буду попивать кофе с коньяком из подарочного сервиса. Посмотрим, как этот нытик отреагирует на это.

Но этот Мафусаил Андреевич одного не рассчитал, ни смотря на то, что у него в институте над программой опробования искусственного интеллекта в реальных условиях, трудится столько учёных и имелся свой суперкомпьютер, что на месте Семирамида Петровича находится именно он, человек не простого ума, а не кто-то другой. И он, когда его прижмёт, готов продемонстрировать чудеса ловкости и изворотливости. – Они ждут, что я начну волноваться и нервничать при такой своей встрече с Мафусаилом Андреевичем, да ещё и в такое позднее время, когда в гости приходят только по обоюдному согласию супругов, – вот чёрт, он мои тапочки надел! – быстро начал соображать Семирамид Петрович, – а я не поддамся на всё это и не буду скандалить и в возмущении скрипеть зубами. Я проявлю гостеприимство в лице и тем самым собью их со своих планов. – Решил Семирамид Петрович и не стал чрезмерно кривить лицом, а только спросил Марту: У нас что, гости?

Марта же по внутреннему разумению Семирамида Петровича явно ожидала от него другого услышать, – например, а это что ещё за хмырь уселся в моём кресле? – и она, обойдя Семирамида Петровича стороной и, оказавшись в гостиной впереди него, совсем не похоже на себя, начала с подчёркнутой вежливостью представлять гостя и Семирамида Петровича друг другу.

– А вот и тот, кого мы все заждались, – указав рукой на Семирамида Петровича, таким образом представила Марта его этому гостю. На что этот странный гость, – его еле уловимая улыбка совсем не сочеталась с его мрачным видом, во всём чёрном, – отставляет чашку на блюдечко, блюдечко с чашкой на журнальный столик, и всё это с такой основательностью, как будто он здесь хозяин и живёт, а не Семирамид Петрович, после чего приподымается с дивана и встаёт на ноги. – Как на дрожжах вымахал. – Глядя снизу вверх на этого высоченного гостя, Семирамид Петрович начал волноваться.

Мафусаил Андреевич между тем, со своей странной улыбкой на лице делает шаг навстречу Семирамиду Петровичу и протягивает ему руку для ознакомительного рукопожатия. – Аноним Антонимович. – Под таким удивительным и явно провоцирующим Семирамида Петровича на нервное головокружение именем себя представляет этот ловкач, Мафусаил Андреевич. И Семирамид Петрович совсем не удивлён этому обстоятельству, – шифруется, гад. – Но при этом перед Семирамидом Петровичем стоит иного рода задача, в виде протянутой Мафусаилом Андреевичем руки. Семирамид Петрович прямо чувствует какой-то подвох в этом его действии. А не жать он не может. Только почему, он не может понять. Может потому, что есть вероятность того, что Мафусаил Андреевич есть робот. И тогда от руки Семирамида Петровича ничего не останется, и он её расплющит.

Правда не сразу, а вначале поиздевавшись над Семирамидом Петровичем, из которого под воздействием этого ручного давления, будет слово за словом выниматься информация о его неблаговидном поведении по отношению к Марте. От которой он и гонорары свои утаивает, и мысли у него на её счёт всё больше бессодержательные и негативного характера. Где есть и такая, где он демонстрирует недовольство сложившимся положением в их семье, и он готов его пересмотреть, вплоть до развода. А узнай обо всём этом Марта, то Семирамиду Петровичу тогда уж точно навеки вечные придётся оставаться счастливым в объятиях Марты (а так хоть был шанс).

И Семирамид Петрович, когда все сроки прошли, и пауза затянулась, как нельзя надолго, с внутренним вздохом и, зажмурив про себя глаза, протягивает свою руку вперёд, и она в момент утопает в ручище этого Мафусаила Андреевича, во всём большого и великанистого порядка. Но вроде бы ничего такого, что может оторвать его руку, не происходит, а Мафусаил Андреевич, уже с более видимой улыбкой глядя на него, спрашивает. – И как же мне к вам обращаться? – На что у Семирамида Петровича имелась масса вариантов, но находящаяся здесь Марта не давала разыграться его воображению и Семирамид Петрович остановился на своём прежнем имени.

– Семирамид Петрович. – Говорит Семирамид Петрович. А этот Мафусаил Андреевич, видимо сумел прочитать его мысли и, исходя из этих знаний, интересуется у Семирамида Петровича. – И вас полностью устраивает ваше имя? Или всё же иногда у вас возникали такие моменты, когда вам хотелось всё поменять, в том числе и это ваше имя, которое тормозит ваши внутренние целеустремления и не даёт вам полностью раскрыться?

И на самое первое мгновение Семирамиду Петровичу действительно захотелось признаться в таком ощущении и давлении на себя своего имени, которое действительно не даёт ему жизни в полной мере. И он даже в осознании этого приоткрыл рот, но тут краем глаза заметил всё за ним примечающую Марту и тут же прикрыл свой рот. – Ага, щас, скажу я тебе это! Когда рядом стоит Марта и всё слушает. – Наполнившись негодованием на этого хитрющего Мафусаила Андреевича, чуть не подловившего его на доверии, пробубнил про себя Семирамид Петрович.

– Не имя делает человека, а человек делает себе имя. – Ответил Семирамид Петрович, ловко выкрутившись из этой ловушки.

– Не могу не согласиться. – Ответил Мафусаил Андреевич, отпуская руку Семирамида Петровича. После чего Мафусаил Андреевич с тайным значением посмотрел на Марту и, вернувшись к Семирамиду Петровичу, завёл странный разговор. – А вот скажите, Семирамид Петрович, – заговорил Мафусаил Андреевич, – какое первое чувство вы испытали, как только по заходу в гостиную застали в ней незнакомого мужчину, и при этом в своих тапочках? – спросил Мафусаил Андреевич, по итогу своего вопроса посмотрев в сторону своих больших ног, на которых на пределе своих сил и возможностей, еле поместились тапочки Семирамида Петровича. Куда посмотрели и все здесь, в гостиной, находящиеся люди, где ближе всех к тапочкам и взбешённому состоянию находился Семирамид Петрович, только сейчас, близко посмотревший на свои тапочки, изнывающие под давлением ног и самого Мафусаила Андреевича, величавой конструкции, и понявший всю глубину своего ничтожества.

И так Семирамиду Петровичу стало обидно за попрание своих прав в своём же доме этим Мафусаилом Андреевичем, и непонятно на каких таких основаниях позволяющему себе такие вольности, что он был готов наступить на ногу Мафусаила Андреевича в тапочках и тем самым убить за раз двух зайцев – поставить жирную точку в удовольствиях Мафусаила Андреевича при ношении его тапочек и, во-вторых, отдавить этому гаду ногу. С чем Семирамид Петрович поднял глаза и посмотрел на Мафусаила Андреевича. А тот на него в ответ смотрит, и не просто, а с его полным пониманием. – Ну-ну, давай попробуй отдавить мне ногу. Вот только одного не забывай, что затем придёт мой черёд, и тогда посмотрим, кто устоит на ногах.

Семирамид Петрович, кончиками пальцев ног почувствовав, как это будет больно, отказался от своих прежних намерений и, вздохнул новой мыслью. – Вот оно, началось! – Семирамид Петрович понял, что сейчас начнётся для него самое страшное – тестовые испытания его интеллекта, на основе которого уже будет тестироваться искусственный интеллект андроида Марты. И Семирамид Петрович приготовился к самому для себя худшему.

И оно не заставило себя ждать. Так Мафусаил Андреевич выдавливает на своём лице улыбку и обращается к Семирамиду Петровичу. – А теперь, Семирамид Петрович, давайте заново знакомиться. – И Семирамид Петрович и не может сообразить, что это может для него и вообще значить. – Разве что-то за это время кардинально изменилось, чтобы нужно было опять знакомиться? Или он быстро всё забывающий человек, и ему нужно не по разу всё повторять. – Вопросительно заволновался про себя Семирамид Петрович.

– Так вот почему он добился от Марты таких доверительных для себя отношений! – ахнул про себя Семирамид Петрович, слишком пакостно и жестоко подумав об отношениях между Мартой и этим забывчивым негодяем Мафусаилом Андреевичем, чей памятливый склероз на свои поступки, делает из него выдающегося ловеласа. И тем он и берёт скучающих по общению домохозяек, привыкших к упорядоченности отношений, для которых вот такие забывчивые люди, как Мафусаил Андреевич, настоящий клад – он тебя каждые полчаса видит, как в первый раз, и готов с завидным постоянством добиваться ответных чувств от только что им встреченной дамы сердца.

А вот Семирамид Петрович, что за злопамятливая скотина, ничего не забывает, – особенно когда это касается его касательства, – и из-за этой его расчётливости от него никакой романтики не дождёшься. Так что вполне становится понятно, почему Марта была так не удовлетворена Семирамидом Петровичем. А вот если бы он походил домой в своей забывчивости, – хотя бы на время забыл о том, что он подкаблучник и мямля в глазах Марты, – то Марта и слова грубого в его адрес не успела бы сказать, как была бы им скручена в любовный узел и заткнись, стерва!

– Наверное, этот Мафусаил Андреевич испытывает особого рода удовольствие, пожимая руку незнакомым людям. – К единственному разумному выводу пришёл Семирамид Петрович.

Но то, что услышал от Мафусаила Андреевича Семирамид Петрович, не вписывалось ни в одну из концепций его разумений. – Я высококвалифицированный, домашний психолог. – По новому представился Мафусаил Андреевич, и при этом по его лицу проскочила такая нескрываемая ирония, – ну и что ты на это скажешь, Семирамид Петрович, пропащий ты человек, – что Семирамид Петрович, итак поставленный в тупик своего непонимания происходящего, окончательно потерялся, не зная, как на это реагировать. И он даже посмотрел на Марту, ища от неё поддержки или хотя бы объяснения тому, что сейчас происходит.

Но разве от Марты дождёшься поддержки, да никогда. И она с не пробивным на чувства видом, как и в самом деле андроид, смотрит сквозь него на этого лапочку Мафусаила Андреевича (это так видится её взгляд Семирамидом Петровичем), пока ещё не забывающего её и, вызвавшегося оказать ей посильную помощь в обуздании эгоизма своего мужа – деспота (понятно, что это Семирамид Петрович).

Мафусаил Андреевич тем временем осматривается по сторонам для виду, а так он уже всё осмотрел, спланировал и подготовился к приходу Семирамида Петровича, и для той же видимости спрашивает. – Тогда быть может, где-нибудь присядем, чтобы нам было удобнее вести разговор.

– Ах, вот что ты задумал! – озарился догадкой Семирамид Петрович. – Хочешь по душам со мной поговорить и всю нужную для себя информацию из меня выудить. Хрен тебе. Ничего не скажу. – Передёрнулся в лице Семирамид Петрович, поняв всю подлую сущность Мафусаила Андреевича, о ком он и так был не большого мнения, а сейчас оно и вовсе ухудшилось. А как только Семирамид Петрович, сопоставив некоторые факты из своего юридического поля деятельности, где ему противостоял особо сложный клиент, всеми силами держащийся за свой брак и не собирающийся его расторгать без соответствующей компенсации, – а на что я тогда буду жить, если я работать с детства не приучен, – готового на любого рода провокацию и диверсию (ему терять типа нечего), то он по-новому понял появление здесь этого Мафусаила Андреевича. Мафусаил Андреевич тот ещё прохиндей и манипулятор человеческим сознанием, подкупленный его противниками, чтобы выудить из него любого рода информацию, которая поможет противной Семирамиду Петровичу стороне, подвинуть его на решение сдать свою клиентку.

А как только Семирамид Петрович так подумал, то он не чуждый профессиональной этики человек, естественно воспылал негодованием к такому способу ведения юридической борьбы. Хотя не без того, чтобы не отдать должное противной стороне, так старающейся для своего клиента.

А между тем Семирамид Петрович, за всеми этими своими доразумениями и не заметил того, как был препровождён Мафусаилом Андреевичем до двух стоящих у одной из стенок гостиной кресел, где в одно был он усажен, а второе заняла собой Марта. После чего Мафусаил Андреевич, действуя как всего здесь хозяин, берёт от стола стул и, поставив его строго посередине и напротив них, занимает его. И не просто так, а не забывая демонстрировать своё главенство здесь, закинув ногу на ногу, где он рукой обхватывает лодыжку закинутой ноги и с дерзким видом смотрит на Семирамида Петровича, у которого быть может, есть к его тапочкам вопросы, которые разрываются от желания выпрыгнуть из охватов столь мощных ног Мафусаила Андреевича.

И хотя у Семирамида Петровича есть к этому хамлу вопросы, он их не задаёт, прекрасно понимая, что тот специально его на них провоцирует, и поэтому будет лучше подождать того, когда к нему с ними обратятся. И на этот раз Семирамид Петрович не ошибся в своих расчётах, Мафусаил Андреевич обратился к нему, правда, с каким-то странным вопросом.

– А теперь представьтесь вы, Семирамид Петрович. – Обращается к Семирамиду Петровичу Мафусаил Андреевич. И понятно, что Семирамид Петрович, к которому обращаются по его имени отчеству, а до этого он уже под таким же именем представлялся, впал в непонимание Мафусаила Андреевича, непонятно чего от него хотящего. И как минимум, можно предположить, что Мафусаил Андреевич ни одному слову Семирамида Петровича не поверил, по его мнению, человека, имеющего скрытую от всех биографию, и значит и другое имя.

А Семирамид Петрович, по всё тому же мнению Мафусаила Андреевича, однозначно не являющегося домашним психологом и разработчиком искусственного интеллекта, а он, скорей всего, тайный агент или охотник за провинившимися перед законом головами (тех же алименщиков), прячется под этим выдуманным именем (да уже само неблагозвучное имя Семирамид, указывает на его фальсификацию), чтобы проворачивать свои тайные дела. А вот какие, то для того чтобы это выяснить, и прибыл сюда Мафусаил Андреевич, пожалуй, и сам пользующийся выдуманным именем. А так его зовут агент Смит, или более верней для наших мест дислокации, Степаном.

Но вся эта игра разума Семирамида Петровича требует времени для своего обмозгования, тогда как сейчас на это времени нет, и на него со всех сторон смотрят заинтересованные в его ответах люди. А то, что Марта ведёт себя так продолжительно тихо, начинает пугать Семирамида Петровича, начавшего уже ехать головой от своих фантастических предположений на её счёт. Где он решил уловить подходящий момент и ткнуть Марте в руку иголку, а может и в зад, если у него поднимется рука на зад Марты. И тогда по её ответной реакции можно будет судить, кто есть на самом деле такая Марта. Если она не отреагирует никак, то она видимо андроид, а вот если она закатит истерику и надаёт ему лещей, то Семирамид Петрович будет за себя спокоен – она человек (вон на какие жертвы он готов пойти ради установления безошибочной истины насчёт своей супруги, которая даже не подумала о том, к чему её мужа могут завести эти её заигрывания с нечеловеческим разумом).

Семирамид Петрович, между тем, хоть и не придя к пониманию Мафусаила Андреевича и к чему ведутся эти странные разговоры, сделал попытку возразить ему. – Я …– только и смог сказать Семирамид Петрович в ответ, как был перебит всё тем же Мафусаилом Андреевичем, агентом Степаном (по внутренней классификации агентов Семирамида Петровича). – Вот значит как! – с переполняемым возмущением перебивает Семирамида Петровича агент Степан, тот же Мафусаил Андреевич. – Ему только дай повод и основания для проявления своей невежливости, так он локтями будет пробивать себе дорогу к тёплому месту в автобусе, даже не думая о своей супруге, чьи ноги требуют к себе заботы и особого отношения. – На этом месте Мафусаил Андреевич переглянулся с Мартой, которая с благодарностью на него посмотрела, после чего она с негодованием озрила этого самолюбивого, человека-проходимца и невежу, Семирамида Петровича, совсем ей не понятно, каким образом он сумел втереться к ней в доверие и стать её мужем.

– Я всегда догадывалась, что ты, Семирамид Петрович, такой хамской направленности человек, и твоя вежливость ко мне идёт не от души и сердца, а рождается из под палки, – в один взгляд на Семирамида Петровича, локтевой сдвинутости человека ума, Марта показала, что она насчёт него думает, – а сейчас я в этом окончательно убедилась, и всё благодаря Мафусаилу Петровичу, открывшему мне на тебя глаза.

А Семирамид Петрович совершенно не согласен с тем, в чём его обвиняют. И он вновь берёт слово, и опять ему удаётся проговорить только самое начало из своего гневного спича. – Да я…– только и успевает сказать Семирамид Петрович, как тут же перебивается звучным утверждением Мафусаила Андреевича, откуда-то вынувшего блокнот и ручку и, начавшего делать в блокнот записи.

– Так и запишем, – говорит Мафусаил Андреевич, сбивая с темпа Семирамида Петровича, – не признаёт своих ошибок. И при любой возможности пытается оспорить не устраивающее его решение. Привык во всём считать себя правым, и нагл до самозабвения. – От таких выводов Мафусаила Андреевича, Семирамиду Петровичу, охреневшему от услышанного, аж скулы свело от всего этого. Но Семирамид Петрович умеет делать выводы, и он решает быть осторожным на свои высказывания в ответ на вопросы Мафусаила Андреевича, вон как всё изворачивающего. И Семирамид Петрович делает многозначительное лицо и теперь молчит, и значит, пребывает в уверенности, что он во всём прав и с него взятки гладки – так за него, исходя из следующего заявления Мафусаила Андреевича, решил тот же Мафусаил Андреевич.

– Так что вы молчите? – с какой-то внутренней подковыркой интересуется Мафусаил Андреевич. – Представляйтесь.

– Пусть Марта сперва, как вы этого от меня требовали. – Запускает свою шпильку в сторону Мафусаила Андреевича Семирамид Петрович. И, конечно, Мафусаил Андреевич имеет полное право быть взбешённым. Тут перед этим, столь хамливым человеком, Семирамидом Петровичем, распинаешься, идёшь ему навстречу, делая дельные замечания насчёт его не корректного поведения, а он ещё и проявляет открыто своё недовольство. И Мафусаил Андреевич прибегает к самому действенному оружию, своей ручке. – Вот значит как. – Предварив этим восклицанием работу своей ручки, Мафусаил Андреевич берётся за неё и под звук своего голоса начинает выводить в блокноте новые характеристики свойственные этому неисправимому человеку, Семирамиду Петровичу.

– Упорствует и стоит на своём, даже признав свою вину. – От такого рода выводов Мафусаила Андреевича, Семирамид Петрович чуть было не взорвался в негодовании за такое его передёргивание фактами, но вид Марты, выражавший крайнюю степень недовольства им, сдержал в нём эту выразительность. А Мафусаил Андреевич тем временем отложил ручку и, посмотрев на Семирамида Петровича, знаково кивнул ему головой, мол, давай, говори.

– Семирамид Петрович. – Как будто на допросе, после долгих пыток выдавливает из себя признание Семирамид Петрович. Ну а его мучителям естественно этого мало, и им нужны все имена, явки и пароли для связи.

– А как зовётесь в домашних условиях, когда находитесь в халате и тапочках? – следует вопрос со стороны Мафусаила Андреевича, который, видимо, вошёл во вкус, и то, что Семирамид Петрович выдал себя, ему мало. На что Семирамид Петрович хотел бы заметить, что раз в его тапочках сейчас расположился Мафусаил Андреевич, то ему и отвечать на этот заковыристый вопрос. Хотя Мафусаил Андреевич мог бы парировать в ответ тем, что халата на нём нет, а это наиболее существенный предмет домашнего интерьера, в котором прибывает домохозяин. А вот этот момент с халатом, по-новому сильно напряг Семирамида Петровича. У него появилось такое странное чувство, что этот Мафусаил Андреевич не зря упомянул халат. – Он, гад, его примеривал, или же на крайний случай, примеривался к нему! – осенило догадкой Семирамида Петровича.

И Семирамиду Петровичу в момент представилось, как происходила эта примерка его халата Мафусаилом Андреевичем. – А у твоего Семирамида Петровича есть вкус, – сказал Мафусаил Андреевич, осматривая халат Семирамида Петровича, который ничего такого не подозревая, ждал своего хозяина, вися на вешалке в строенном шкафу, куда Мафусаил Андреевич заглянул, чтобы осмотреть свои пути отхода, если Семирамид Петрович окажется здоровым и буйным типом. В общем, он не мог себя полностью доверить словам Марты, утверждающей, что его муж хлипкий тип, да ещё и нытик.

– Нытик не нытик, а когда дело касается своей собственности, то эти нытики могут быть крайне опасны. – Этим своим разумением Мафусаил Андреевич проигнорировал заверения Марты, и под благовидным предлогом того, что хочет сам убедиться в этом, – а ты, Марта, покажи мне, в чём он дома ходит, и тогда я всё пойму, – и залез в шкаф, где и натолкнулся на халат Семирамида Петровича, вызвавшего у него столько положительных чувств. И Семирамид Петрович догадывается почему – халат был несравнимо мал, и значит, Мафусаил Андреевич мог не опасаться быть побитым ревнивым мужем, Семирамидом Петровичем.

– Так вот он почему не надел халат, – Семирамид Петрович потрясся новой догадкой, – он ему не пришёлся в пору. А так бы он в нём давно бы расхаживал, тем более он так ему понравился.

А Марта между тем, во всё той же мысленной фантазии Семирамида Петровича, взяла своё недовольное слово и своим заявлением покоробила слух Семирамида Петровича. – Это я ему его купила. – Беззастенчиво врёт Марта, прямо поражая Семирамида Петровича своей беззастенчивостью в деле искажения реальности и фактов. А он-то отлично знает, кто покупал этот халат, и как после его покупки Марта недовольно покачала головой, критически заявив: «Ну и вкус». – А теперь значит, вот как, это она его покупала! – у Семирамида Петровича нет слов, чтобы передать то, как он возмущён наглостью Марты. Но это ещё цветочки, а как только до Семирамида Петровича доходит понимание того, почему Марта себя так не по-честному по отношению к нему ведёт, то он прибить её тут же захотел. Но не успел, так как на пути его убийственной мысли встал Мафусаил Андреевич, со своим жестоким заявлением.

– Мне кажется, – с хитрым видом посмотрев на Марту, говорит Мафусаил Андреевич, – а если это не так, то ты меня поправь, что нам лишняя одежда на себе не понадобится. – После чего наступает глубокая тишина, и как бы Семирамид Петрович не напрягал свой слух и не прислушивался, он не услышал со стороны Марты никаких возражений. Отчего Семирамиду Петровичу приходит довольно странная и может совсем не ко времени мысль. – А ведь если на месте Марты оказался андроид Марта, – а присутствие здесь Мафусаила Андреевича в этом своём качестве, есть подтверждение этому факту, – то уж очень странные дела тут творятся.

– Ну так что, – из вне до Семирамида Петровича доносится голос Мафусаила Андреевича, – как вас зовут?

– Пыжик. – Семирамид Петрович, к крайнему удивлению себя и Марты, не подумав о последствиях, сболтнул первое, что пришло ему в голову. И теперь у Марты, неминуемо для головы Семирамида Петровича возникнут к нему вопросы, и первый из них: И, кто тебя так зовёт, скажи на мою милость? – Но Марта не успела задаться вслух этими вопросами, когда как Мафусаил Андреевич уже задал свой вопрос. – И вам, как я понимаю, не нравится?

– Ну, да. – Ответил Семирамид Петрович, вдруг поняв свою оплошность. Но ему деваться уже было некуда, и он катится к своей пропасти по накатанной.

– И почему? – спросил Мафусаил Андреевич.

– Не мужественно звучит. – Сказал Семирамид Петрович.

– Хорошо. – Сказал Мафусаил Андреевич, затем заглянул в свой блокнот и, после небольшой паузы вернувшись к Семирамиду Петровичу, спросил его. – Вот скажите мне, вы любите Марту, и если да, то постарайтесь припомнить, когда это произошло, с какого момента? – И ещё заданный Мафусаилом Андреевичем вопрос до конца не оформился в вопрос, и нужно было поставить в конце знак вопросительности, как Семирамид Петрович лицом почувствовал, какой страшный интерес вызывает его ответ на него у Марты, во все глаза принявшейся смотреть на него сбоку. А Семирамид Петрович и забыл, когда он в последний раз так интересовал Марту, а тут такое(!). Отчего он и не знает, как всё это понимать – неужели не всё так безразлично у них в доме.

Но ладно бы только это затруднение Семирамида Петровича, вызванное Мартой может быть специально, чтобы подловить его на жестокости своего сердца, но перед ним поставлен вопрос, где всякая заминка с ответом на него будет не в его пользу квалифицирована. И Семирамиду Петровичу сейчас нужно быть посообразительней и скорей думать. А вот такого рода мысленная деятельность, ему всегда давалась с трудом и часто приводила к своим ошибкам. Так что Семирамид Петрович решил особо не мудрить, а сказать, как всё дело было и им помнится. В общем, выбрал самый ошибочный путь, путь правды, забыв о том, что она у каждого своя.

– Точно не помню. – С задумчивым видом сказал Семирамид Петрович. А Мафусаил Андреевич с таким подчёркнуто вежливым видом говорит: «Так и запишем. Не помнит», что ни у кого не возникает сомнений в том, как ему противно присутствовать здесь, рядом с таким непомнящим человеком, как Семирамид Петрович. Который ничего светлого в своей жизни не запоминает, а вот всякую пакость и гадость, то это он горазд всегда тебе напомнить. Ну а Семирамид Петрович ведёт себя в свойственной себе манере не пробивного человека, он пытается оспорить этот взгляд на себя со стороны Мафусаила Андреевича. – Да я забыл. – Говорит Семирамид Петрович. И лучше бы он вообще промолчал, чем так издеваться над здравым смыслом разговаривающих с ним людей. Ну а так как Семирамид Петрович, судя по его этому строптивому поведению, простых слов не понимает, то Мафусаил Андреевич вновь прибегает к ручке.

– Понятно. – Говорит Мафусаил Андреевич, делая запись в блокноте. – И не думает скрывать этого кощунственного для чувств Марты факта. – А Семирамид Петрович уже готов лопнуть от возмущения на такую интерпретацию своих разумений Мафусаилом Андреевичем. Но он не лопнул, а всё потому, что продолжил усугублять своё положение, продолжая оправдывать себя.

– Так ведь это было давно. – Вот прямо так, без зазрения совести, которой у него и нет после этого, ссылается на время этот паскудный Семирамид Петрович.

– Вот как. – Мгновенно реагирует на эти слова Мафусаил Андреевич. – Значит, память всё-таки в наличие имеется. И даже помнится, когда и в какое отдалённое время всё это происходило, а признаваться в этом не считаем нужным. Вот вы значит какой, Семирамид Петрович. – С осуждением покачал головой Мафусаил Андреевич. А на Семирамида Петровича и непонятно что нашло, и он благоразумно не помалкивает в ответ, а интересуется. – И какой?

– Сложный случай. – Ответил Мафусаил Андреевич, не отрываясь от своего блокнота, куда делалась новая запись. С чем Семирамид Петрович не согласен и готов это утверждение оспаривать. Если уж он и случай, то не сложный, а самый простой. Но тут до него, а будет точнее сказать, прямо ему в голову вдруг вкладывается шепот: «Тихо», и Семирамид Петрович, в момент потерявшись в своём не соображении произошедшего, замолкает и, глядя перед собой на сидящего и чего-то пишущего в блокноте Мафусаила Андреевича, начинает прислушиваться.

И он вновь слышит шепот. – Надо было сказать, сколько себя помню. – И что-то Семирамиду Петровичу подсказывает, что это ему каким-то неведомым ему способом подсказывает Мафусаил Андреевич (уж больно этот шепчущий голос похож на его голос). Но что тогда за игру с ним решил сыграть этот Мафусаил Андреевич, в своей сущности непостижимый для Семирамида Петровича человек. И Семирамид Петрович в целях своей безопасности не показывает вида Мафусаилу Андреевичу, что он слышал этот его шепот, передающийся ментальным путём, а искоса смотрит на него.

А Мафусаил Андреевич не менее чем Семирамид Петрович ловкий и предупредительный на свой безопасный счёт человек, и он тоже никоем видом не выдаёт свою заинтересованность в том, чтобы что-то подсказывать Семирамиду Петровичу, в его глазах, эгоцентричный человек, а он всем видом показывает свою объективность взгляда на этого неисправимого человека. С коим он обращается к Семирамиду Петровичу с новым вопросом.

– Семирамид Петрович, вспомните навскидку любой день из вашей жизни и попробуйте, хотя бы приблизительно (это был укол в сторону дырявой памяти Семирамида Петровича), сосчитать, сколько «да» и «нет» вы говорите на день в ответ вашей Марте. – Задав свой вопрос, Мафусаил Андреевич откинулся на спинку стула и занял позицию хозяина местного положения, с которого ему забавно будет наблюдать за тем, как Семирамид Петрович будет мучиться в этих подсчётах. – Ну-ну, Семирамид Петрович, смотри не просчитайся. – Так и насмехается над Семирамидом Петровичем этот направленный на него взгляд со стороны Мафусаила Андреевича.

А Семирамид Петрович и в самом деле находится в большом затруднении насчёт этого вопроса, что сразу и выразилось в его эмоциональном вздохе, который он, дабы не нарушать спокойствие Марты, выразил очень тихо, почти про себя. – Ага, – про себя так выразился Семирамид Петрович, – попробуй ей только сказать слово «нет»! Щас! – А вот на этот раз Семирамид Петрович, несмотря на все свои затруднения в деле ответа на этот математический вопрос, – хоть одно «нет» для реалистичности нужно вспомнить, – после сложного периода размышлений дал наиболее удовлетворяющий Марту ответ. Правда начальные слова Семирамида Петровича, который как всем показалось, опять взялся за своё, отрицание всякого факта существования разговоров между ним и Мартой, на своё первое время напрягли лица его слушателей.

– Что-то я не припомню, – заговорил Семирамид Петрович, в один момент вогнав в камень лицо Марты, – чтобы я не соглашался с Мартой, которая мне плохого не посоветует. – А как только Семирамид Петрович в итоге исправился и сказал то, что от него ожидали, да и эти его ожидаемые всеми слова были недалеки от истины, то Марта, как первое заинтересованное лицо (это был тест и для неё, как руководительницы этой ячейки общества под названием семья; и она его прошла на отлично) смягчилась в лице, и даже позволила себе улыбнуться Мафусаилу Андреевичу, чья роль во всём происходящем здесь никак не проясняется для Семирамида Петровича, вновь увидевшего в нём для себя врага и притом кровного.

А Мафусаил Андреевич только подливает масла в огонь возмущения Семирамида Петровича, ответив Марте улыбкой. После чего, не дав возможности Семирамиду Петровичу поразоряться на его счёт, даёт своё оценочное суждение этому ответу. – А вот это уже прогресс. – Говорит Мафусаил Андреевич. – Позитивный взгляд на отношения даёт свой шанс на их реабилитацию и восстановление. – С улыбкой добавляет Мафусаил Андреевич и, переведя взгляд на Марту, обращается к ней с предложением. – Мне кажется, стоит сделать небольшой перерыв на чашку чая. – И к потрясению Семирамида Петровича, Марта не просто выражает полное согласие с этим Мафусаилом Андреевичем, столь для него неизвестной магнетической конструкции человеком, а спешно поднимается со своего кресла и скрывается в проёме дверей, ведущих в сторону кухни.

И только Марта скрывается в дверях, как со стороны Мафусаила Андреевича звучит обращение к Семирамиду Петровичу. – А вы, как оказывается, большой реалист.

– Что-что? – ничего не понимая, переспрашивает Семирамид Петрович, глядя на обращённое к нему лицо Мафусаила Андреевича.

– А разве непонятно, – с долей удивления говорит Мафусаил Андреевич, глядя на Семирамида Петровича с какой-то странной и где-то уже ранее виденной Семирамидом Петровичем усмешкой, – тот человек, кто видит кролика в шляпе, когда ему демонстрируют фокус с шляпой, а не как-то иначе.

– Вы это о чём? – побледнев в лице, всё ещё не понимая, что ему сейчас говорят, вопрошает Семирамид Петрович, со всей силы облокотившись об подлокотники кресла.

– Я о научно-техническом прогрессе, заставшим вас врасплох своим появлением, – да, кстати, подумай, каким образом эта мысль родилась в твоей голове, или же она была кем-то вложена туда в мотосалоне, посредством робота на входе и затем девушки в моторизированном костюме будущего, – сделал оговорку Мафусаил Андреевич, вогнав в ступор потрясённой мысли Семирамида Петровича, вдруг осознавшего, что он стал жертвой чьей-то сознательной манипуляции, – вы его видите в своей незамысловатости, в виде робота, тогда как он без стука уже вломился в твой дом в виде того же домашнего психолога. И так во всех сферах твоей и всякой другой жизни. – Монотонным голосом проговорил всё это Мафусаил Андреевич. А вот еле пришедший в себя Семирамид Петрович, не так спокоен, и он, приподнявшись с кресла, с искажённым в нервности лицом, полез с вопросами к Мафусаилу Андреевичу. – Да кто ты такой?

А тот в ответ всё также хладнокровен, бесчувственен и вежлив. – А вы разве меня не узнали? – Прищурив свой взгляд на Семирамида Петровича, задался вопросом Мафусаил Андреевич. Семирамид Петрович приближается к своему визави ещё ближе и начинает всматриваться в него. И Семирамид Петрович узнаёт в этом Мафусаиле Андреевиче другого человека – это тот новичок, которого совсем недавно ввёл в клуб Ной, и он ещё находился на испытательном сроке. А это значит, что Мафусаил Андреевич совсем не Мафусаил Андреевич, а … А вот как его представила Марта он не запоминал, а что насчёт самого клуба, то ситуация там ещё более сложная – пока ты в него входишь на правах наблюдательного лица, твоё имя неизвестно, кроме порядкового номера.

– Так вас прислал Ной? – шепотом спрашивает Семирамид Петрович.

– Может и так. – Пожав плечами, сказал …теперь Семирамид Петрович и не знает, как его величать. А как в клубе, Пятым, то он …Куда уж деваться, придётся так звать, пока у Марты не прояснится, как она его ему представила.

– А, я понял, – Семирамида Петровича вдруг осенила догадка, – это ваш вступительный тест.

– Даже если это так, то, что с того. – С прежней невозмутимостью сказал Пятый. Семирамид Петрович садится обратно в кресло и уже более рассудительно и с видом человека, обретшего уверенность, обращается к Пятому. – И что же вы хотите от меня? А вы непременно имеете какую-то цель, раз вышли на меня. – Пятый на совсем чуть-чуть пододвигается в сторону Семирамида Петровича и говорит. – Скажу так, меня не устраивает роль рядового члена клуба. И как я понял, то и вы не в восторге от установленных в нём порядков. – Пятый замолчал, продолжая внимательно смотреть глаза в глаза Семирамиду Петровичу, а тот в свою очередь смотрел в ответ.

– Не боитесь, что я окажусь болтлив? – проговорил свой ответ Семирамид Петрович.

– А какой смысл и выгода? – вопросом ответил Пятый.

– Пожалуй, есть смысл рассмотреть ваше предложение. – После небольшой вдумчивой паузы, сказал Семирамид Петрович. – И какие у вас планы? – вслед спросил Семирамид Петрович.

– Следовать к своей цели. – Сказал Пятый. – А что насчёт ваших? – спросил Пятый. Семирамид Петрович засовывает в карман пиджака руку и после недолгих поисков вынимает оттуда разместившееся на ладони зёрнышко. На этом моменте каждый из собеседников фиксирует своим взглядом это горчичное зерно и Семирамид Петрович озвучивает поставленную перед ним задачу. – Я должен отыскать, кто он. – Пятый берёт это зёрнышко, приподымает его на свет и, глядя на него, спрашивает. – И как думаете, кто он?

– Кролик, кто ж ещё. – Усмехается в ответ Семирамид Петрович.

– Кролик? – задумчиво посмотрев на Семирамида Петровича, переспросил Пятый.

– Всё верно. – Со всё той же уверенностью говорит Семирамид Петрович.

– И как будем ловить? – спрашивает Пятый.

– Как и прежде, за уши. Они у них вечно откуда-нибудь да торчат. – Переливается довольством Семирамид Петрович.

– Что ж, отыщем. – Соглашается Пятый.

– Тогда начнём с девушки в мотокостюме. – Теперь уже процедил сквозь зубы слова Семирамид Петрович. Пятый внимательно на него посмотрел и сказал:

– Если для тебя это так важно, то почему бы и нет.

На этом стороны этого разговора приходят к пониманию, что на сегодня достаточно сказано слов, и Мафусаил Андреевич вдруг вспоминает, что его ещё где-то очень ждут, и значит, он не имеет право задерживаться в гостях. Семирамид Петрович, как гостеприимный хозяин сожалеет очень о том, что Мафусаил Андреевич ещё не может задержаться у него в гостях, – хоть до утра, а я себе постелю в прихожей, буду так сказать, охранять ваш сон, – и раз так получилось и у Мафусаила Андреевича нет никакой возможности отменить эту ожидаемую его встречу, то он хотя бы проводит его до двери.

Когда же они оказываются в прихожей в том же один на один составе, – Марта где-то во внутренних помещениях квартиры под задержалась, – то Мафусаил Андреевич, используя этот момент с задержкой Марты, наклонился в сторону Семирамида Петровича и принялся ему чуть ли не нашептывать очень странную и удивившую Семирамида Петровича вещь.

– Знайте, Семирамид Петрович, человек уж очень падкое на выгоду существо, и как результат всего этого, его можно убедить в чём угодно. И если он посчитает, что ему выгодно быть другим человеком сегодня, то он непременно примет эту для себя реальность. И какая из жизней будет считаться иллюзорной, то ни смотря на наличие с каждой стороны достаточных оснований утверждать, что именно эта сторона есть настоящая реальность, это ещё совсем не ясно, так как всё это, по его мнению, ещё не является достаточным доказательством, чтобы делать такие выводы.

А вот что его к этому может подвинуть, то это мы и постараемся решить. А для этого нужно создать свои базовые условия, – две семьи, две жизни и всякое другое, – и исходя из них действовать. Ну а спросите, – обращается к Семирамиду Петровичу с удивившей его уверенностью и утверждением Мафусаил Андреевич, уставившись в него взглядом, – как перейти к данной данности, то отвечу. Через стрессовую ситуацию. – На этом месте Мафусаил Андреевич замолкает, не сводя своего пристального взгляда с Семирамида Петровича, огорошенного всем услышанным. После чего он говорит: «Передайте Марте, что я целую её ручки», и быстро на выход в дверь.

А Семирамид Петрович, ничего не понимая из сейчас случившегося, с упором на дверь смотрит на неё в полнейшем умственном ступоре и ничего не сообразит. – И к чему, и зачем он это мне сказал? – А тут ещё появляется Марта и чуть ли не расстроенно спрашивает его. – А что, Мафусаил Андреевич уже ушёл?

– Ушёл. – Бурчит в ответ Семирамид Петрович, насупившись.

– И ничего не передал мне перед уходом? – да как смеет Марта задаваться такими вопросами перед Семирамидом Петровичем, если она ещё не забыла, её мужем, и настаивать на их ответе.

– Я ему передам. – Злобно проскрежетал зубами Семирамид Петрович, всё же удержав в себе и не выпустив на волю эти слова, вспомнив, что просил передать этот ловкий Мафусаил Андреевич. – Ручки значит, Марте поцеловать посредством меня вознамерился. – Всё в Семирамиде Петровиче перекосилось от представлений осуществления в реальности пожеланий этого наглеца Мафусаила Андреевича, явно действующего в связке с Ноем.

– Хотят задурить мне голову, чтобы…Пока не знаю для чего, но узнаю. – К этому далеко идущему выводу пришёл в итоге рассмотрения ручек Марты Семирамид Петрович, не забыв при этом заметить, что он никогда ручек Марты не целовал, – и с какой это стати, чай не его высокопревосходительство, чтобы брать на себя такую ответственность, да и вирус так и напрашивается тебя заразить, – и если он даже на такой шаг к её рукам настроится, то вообще не будет понят Мартой, а если она и удосужится его понять хотя бы частично, то решит, что он сбрендил и сошёл с ума.

И на этом моменте, Семирамида Петровича к его потрясению озарило откровение. – А это идея. – Восторгнулся про себя Семирамид Петрович, и еле себя сдерживая оттого, чтобы не поделиться с пришедшей только что ему в голову мыслью с самим собой, вслух сказал другое. – Нет. – Сухо ответил Марте Семирамид Петрович.

Марта же, фыркнув в ответ в его сторону, покидает пределы прихожей, а Семирамид Петрович, оставшись один, может теперь, как следует, обдумать то, что ему только что в голову пришло.

– Свести с ума меня не плохая идея. – С безумной улыбкой на устах рассудил Семирамид Петрович. – И надо отдать им должное, он нащупали самое больное моё место. Но только они не учли одного. – Здесь следует пауза, во время которой Семирамид Петрович, скорей всего, осматривает эту неучтённость своих незримых врагов. После чего, понизив голос до низких частот, тихо проговаривает. – Того, что я их опережу. – И на этом всё, Марта из гостиной его требовательно зовёт: «И долго ещё ты там собираешься стоять?!».

– Сейчас! – орёт в ответ Семирамид Петрович, загадочно улыбаясь и тихо проговаривая. – Конечно, не сейчас, а тебе и не дано будет узнать, когда я к тебе приду, а когда не я.

Глава

3

Бойся заговаривать с людьми прилюдно болтающими ногами, сидя на лавочке, установленной на площади, прилегающей к твоему месту работы, строго напротив этого, устремлённого в самые небеса высотного здания.

– Милейший, – как-то так, очень странно и необычно для этих мест и для твоего слуха, завладевают вниманием эти болтающиеся без дела и болтающие с кем попало люди, неидентифицируемой наружности и интеллекта, удивляя и в тоже время озадачивая тех, к кому они, а в данном частном случае, к вышедшему из дверей этого высотного здания человеку в строгом костюме, с виду не подразумевающего никаких вольностей ни в чём (но это не отменяет факта быть подловленным на неожиданности), обращаются. И этот строгий человек без вольностей в своём интеллектуальном имидже, сбитый с ходу и глубоко серьёзной мысли этим к себе обращением неизвестного, делает остановку, с укором смотрит на этого типа, сумевшего зацепить его внимание, и делает ему дельное замечание.

– Кто так нынче говорит, – покачивая головой, говорит этот серьёзный человек, – да никто.

– Вы сами себе противоречите. Я ведь к вам именно так обращаюсь. – Парирует неизвестный. Серьёзный человек без вольностей во всём себе, легко бы мог заметить этому типу, что это не так, но на это потребуется затратить лишнее время, которое у него всё на пересчёт и серьёзный человек напрямую спрашивает этого типа. – Я слушаю. – Ну а тот ожидаемо, начал уходить от прямого разговора.

– А услышать готовы? – посмотрев на серьёзного человека исподлобья, с хитростью во взгляде, спросил незнакомец. И серьёзный человек при костюме с иголочки и статусным чемоданчиком из светлой кожи в руках, имел все основания оставить без ответа этот вопрос незнакомца, как неконструктивный и тратящий его драгоценное время, но он сам, не зная почему, не обдал того презрительным взглядом и не удалился, на что имел полнейшее право, как ответственный гражданин и налогоплательщик, а он ответно задал вопрос. – Вы это о чём?

На что этот человек со скамейки, откидывается на спинку скамейки и, кивнув в сторону высотного здания, из которого только что вышел его собеседник, строгий человек, говорит. – Говорят, что обитатели этих столпов государственного строения, глухи к просьбам насущного и голосу сердца.

– Что насчёт просьб, то каждый случай индивидуален, а вот по поводу голоса сердца…– Серьёзный человек на этом месте задумывается, затем хмыкает: «Хм. Не знаю», и подытоживает свои размышления. – Вполне вероятно. А, что? – спрашивает незнакомца серьёзный человек.

– Если так, то тогда хочу обратиться к вашему разуму. – Говорит незнакомец.

– Слушаю. – Кратко отвечает серьёзный человек.

– Как думаете, – наклонившись в сторону серьёзного человека, заговорил неизвестный, – кому из нас, мне, постороннему человеку, а если точнее, человеку с улицы, или вам, человеку, явно имеющему доступ к высшим секретам, скорей откроются хранилища этого банка.

– Странный вопрос. – Ответил серьёзный человек, почему-то не принявшийся опасаться этого неожиданного на такие вопросы человека.

– Не для человека с дыркой в кармане. – Отвечает неизвестный, вывернув в качестве демонстрации свой карман брюк.

– Пожалуй, соглашусь. – Даёт ответ серьёзный человек, внимательно глядя на вывернутый карман незнакомца, где, между прочим, и этого серьёзный человек не заметить не мог, не было никакой дырки.

– И что интересно, – удерживая в руках вывернутый карман, пускается в рассуждения незнакомец, – этот вопрос почему-то больше волнует меня, человека с дыркой в кармане, так невозможно далеко находящегося от этого хранилища средств, столь необходимых мне для поправки этого моего незавидного положения, тогда как вас, человека так близко находящегося к осуществлению своей мечты, в шаге от дверей хранилища банка, этот вопрос почему-то совсем не тревожит. – Здесь серьёзный человек хотел заметить незнакомцу о … Но не успел, так как тот заговорил снова и своим добавлением вогнал серьёзного человека в тревожное состояние духа, чуть ли не в озноб.

– И так до самого последнего момента, – заговорил незнакомец, – он в шаговой доступности ходит день ото дня от этой своей затаённой в самой глубине тайников души мечты, пока его не отодвигают подальше от хранилища мечты, переведя на более низкий этаж. Где он тут же начинает, мучаясь, думать о своих неиспользованных возможностях и кусать свои локти, которые также, как и хранилище близко, а до них всё равно не дотянешься. Всё так? – обращается с вопросом к серьёзному человеку незнакомец. А серьёзный человек даже несколько опешил, услышав такие пессимистично-перспективные на свой счёт слова со стороны этого человека с улицы.

Ну а почему он так настороженно отнёсся к этим словам незнакомца, то тут надо понимать характер его профессиональной деятельности, построенной не только на одной аналитике финансовых движений на рынках, а большая часть его финансового прогнозирования (серьёзный человек, как понимается, занимал должность финансового аналитика) строилась на инсайдах. Так что вполне понятна такая его всполошенная реакция на это сообщение незнакомца, так умело завуалированного под внутренний инсайд. – Меня хотят свалить! Но кто?! – внутренне, без внешнего выражения, всполошился серьёзный человек, принявшись судорожно соображать и выискивать в памяти тех, кто метит на его место, и кто уже начал предпринимать для этого действенные шаги. И уже через несколько секунд умственного времени серьёзного человека, эти контрпродуктивные люди были им найдены и выделены в отдельную памятливую ячейку, чтобы их оттуда вскоре вытащить и расправиться.

А сейчас серьёзный человек вида не показывает, что его слова незнакомца заинтересовали, он их вообще не понял, как надо. И он сообразно этому своему непонимающему виду даёт ответ. – Я не понимаю, о чём вы ведёте речь.

– Это потому, что я обращаюсь к сердцу, – незнакомец опять берётся за свои странные разговоры, – Поговорите и вы с ним, спросите его, что ему на самом деле нужно, – уж точно не сухая статистика цифр, – и если найдёте для себя ответ, то я … – на этом месте незнакомец себя обрывает, чтобы посмотреть на свои ручные часы (серьёзный человек в свою очередь успевает заметить фешенебельность его часов), после чего он досказывает, что хотел сказать. – По нечётным дням (такой у меня бзик, через встречу ставлю мат нечету), в полдень, я здесь на скамейке строю планы на будущее для себя и недовольных своим настоящим людей.

– Как это? – явно заинтересовавшись, спрашивает серьёзный человек. На что незнакомец окидывает взглядом сомнения серьёзного человека и делает на его счёт свой вывод. – Вы ещё не готовы. Да и вы ещё не поговорили со своим сердцем. И по вас видно, что вас полностью устраивает сложившееся положение вещей вокруг вас. – Здесь незнакомец вдруг отвлекается в сторону, куда вслед смотрит и серьёзный человек, где он видит, идущую со стороны всё того же здания эффектную блондинку (почему именно блондинка, и нет ли в этом дискриминации не блондинок, то даже не знаю, что сказать, когда это так и было, хоть и выглядит слишком стереотипно). И только серьёзный человек зафиксировал её своим взглядом, как со стороны незнакомца звучит: «А вот её не устраивает», и не успевает он повернуться обратно, как перед ним во весь рост появляется незнакомец, который кидает ему: «До скорой встречи!», и теперь серьёзному человеку только его спина видна, двигающаяся в сторону этой блондинки.

– Как это понимать до скорой встречи. Не просто до встречи, а именно до скорой. Что за самонадеянность! – возмутился про себя серьёзный человек, глядя ему в спину и, бесконтрольно, то есть используя одни ноги, – что за ним до сегодняшнего дня не замечалось и ему вообще было не свойственно, – выдвинулся в обратную сторону, откуда он до этого момента встречи с этим странным незнакомцем шёл (назад в это монументальное здание).

Но серьёзный человек ничего этого за собой не замечает, он полностью поглощён наблюдением за этим незнакомцем, идущим, как ему видится, в обволоке какой-то удивительной дымки, отчего его шаг кажется летучим, как будто он и не вступает на землю, а по ней плывёт. А вот куда он направляет свой ход, тоже видится серьёзному человеку в некой фокусированности его взгляда в виде оптического прицела, и прицел этот направлен прямиком в ту вышедшую из этого высотного здания девушку, которая идёт перпендикулярным этому незнакомцу курсом, по одной из дорожек, ведущих из всё того же здания, которая скоро должна войти в своё пересечение с тем путём, который держит незнакомец, и как видится серьёзному человеку, то они точно не смогут разойтись и обязательно на этом пересечении многих дорог встретятся.

Что так и произошло вскоре, а вот было это запланировано кем-то из заинтересованных в этой встрече лиц (незнакомец двигаясь ускоренным шагом, вполне мог бы быть бенефициаром этой встречи) или же пути господни неисповедимы и всему виной случай, не столь важно, когда для каждого участника этой неожиданной встречи, она не показалась неудобной и лишней. Что можно было чисто визуальным путём увидеть, как это увидел серьёзный человек, на этом моменте остановившись и, застыв в своём внимании к происходящему там, на площадке у концептуальной скульптуры, установленной в центре этой площади, прилегающей к этому высотному зданию (пора бы уже его как-то охарактеризовать – пусть будет «мер и весов», значительно и внушающе звучит).

А увидел он такого рода случайную встречу, со столь удивительно выглядящей неожиданностью, со своей неловкостью, где в качестве оправдания используется кивание в сторону своей неуклюжести и рассеянности, и взглядами исподлобья, в которой участники всей этой, только на первый неискушённый взгляд неожиданности, начинают подозревать его величество случай в своей преднамеренности и вполне возможно, что неслучайности (всё с планировал и в проекте предначертал), что сразу и не сообразишь, что тут такое произошло и кто кого тут обманывает.

Правда, серьёзный человек в этом рассматриваемом им вопросе, в отличие от этой столкнувшейся парочки, прямолинеен и не использует сантиментов, так что он прекрасно видит, кто кого тут обманывает – все одновременно друг друга и в первую очередь его. И если насчёт своего друг друга, серьёзный человек ничего не имеет против и даже понимает с чем это может связано (с исковыми претензиями друг к другу: это он налетел на меня, чтобы значит, сами понимаете; ничего подобного, это она совра…простите ваша честь, сократила своим видом мой путь и мне ничего не оставалось, как налететь на этот риф), то он-то тут причём.

Ну а эта так неожиданно друг на друга наскочившая пара людей, до этого момента ничего друг о друге не знавшая и вполне возможно, что и не имевшая никакого представления о существовании опять же друг друга, не может без того, чтобы не заинтересоваться тем, кто на неё налетел и той, кто на этом деле неосознанно настаивала. А как только между ними пробежала искра и даже слегка заискрило симпатией при виде симпатичности друг друга, то каждому из них захотелось побольше узнать друг о дружке.

Что они там начали друг дружке говорить, с места серьёзного человека не представлялось возможным услышать, и ему оставалась по их жеманным улыбками и ужимках домысливать всё там с ними происходящее. И если поначалу серьёзный человек при виде всего происходящего между ними, наполнился негодованием на эту блондинку, которая столько себе много позволяет улыбаться первому встречному и вообще, она не слишком серьёзна, даже имея в наличии такую красоту, то спустя некоторое время, он крайне удивился при виде того, что предпринял незнакомец.

– А что это ещё такое? – удивлённо пробормотал серьёзный человек, во все глаза смотря на то, как тот странный тип вынул из кармана пиджака небольшую трубку, похожую на дыхательный музыкальный инструмент. Далее он прикладывает этот инструмент к своим губам и… Сердце серьёзного человека вдруг защемило какой-то странной неустроенностью, его дыхание сбилось, а сам он замер, пронизанный проникающими в него звуками мелодии свирели. И его накрыло такое невероятное состояние отстранения от окружающего мира, что ему показалось, что физические законы на него перестали действовать и он начал парить в воздухе. И при этом его взгляд не может оторваться от этого человека со свирелью и той блондинки, которая тоже не стоит на месте, а как и он витает в облаке обволакивающей её дымке.

– Я не понимаю. – Бормочет про себя серьёзный человек, глядя на человека со свирелью и витающую в облаке блондинку. И это его звучное непонимание доносится до человека со свирелью. Он поворачивается лицом к серьёзному человеку, фиксирует на нём свой взгляд и кивком даёт понять, что он его услышал. А дальше серьёзный человек выпадает из этой реальности, а когда он приходит в себя, то он уже сидит на кожаном кресле, в холле здания «Мер и весов», где за его спиной разместилась стойка ресепшена, а впереди него расположилось панорамное окно, выходящее на прилегающую к зданию площадь. Куда и уставился смотреть серьёзный человек, пытаясь понять, что с ним сейчас произошло и выходил ли он отсюда.

На что вот так сразу и не ответишь, тем более в окно ничего знакового не наблюдается, а та скамейка, где он был остановлен тем типом, пуста. И серьёзный человек одёргивает рукав пиджака, чтобы посмотреть на часы и путём временного сопоставления решить раз и навсегда, это невероятное для себя затруднение с выпадением себя из памяти и вслед за ней из действительности. – Но что это, чёрт возьми, значит! – ахает серьёзный человек, в один момент потерявшись в лице, видя на своей руке совсем не то, что ожидал увидеть. А увидел он на своей руке не свои часы, а те часы с руки того странного человека со скамейки. И серьёзный человек на мгновение замирает в одном недоумевающем положении, а как только приходит в себя, то кидается снимать с руки эти часы. Но у него ничего не получается, застёжка на них с секретом и единственное чего он добился, так это то, что его рука теперь огнём горит, как шапка на воре.

– Что это всё значит? – вопрошает себя серьёзный человек, будучи весь в испарине. С чем он смотрит в сторону площади, по направлению той знаковой скамейки и видит, что она уже занята. А вот кем, то серьёзный человек, может по причине своей взмыленности мыслей и крайнего желания увидеть там того типа, кто его так вывел из себя, и не может с точностью сообразить. Хотя по всем внешним признакам это он. Но при этом серьёзного человека не покидает ощущение, что это не совсем так и здесь есть какой-то подвох.

– Что ты от меня хочешь? – вглядываясь в человека на скамейке, вопросил серьёзный человек того человека на скамейке. Но тот и не думает никак реагировать, а всё сидит неподвижно и смотрит в одну точку. Отчего серьёзному человеку становится не по себе и до душноты трудно дышать. И он ослабляет на шее галстук, расстёгивает верхнюю пуговицу на сорочке и вдруг замечает всё те же часы на своей руке. Серьёзный человек смотрит на часы, затем на человека на скамейке и теперь с понимающим видом сам себе говорит. – Значит, ждёшь меня в назначенное время. Что ж, придётся прийти, раз на этом так настаивают.

Глава

4

Многие говорят, а многие рассказывают о том, что свято место пусто не бывает. И так оно и есть, как в этой главе и на практике выясняется.

Когда человек крайне преуспел в том, чтобы приуныть в себе и в лице взволнованно вспотеть, озадачившись, и всё это на нём видно при его выходе из того здания, где перед ним поставили все эти, с первого взгляда не выполнимые задачи, то первое, что он делает, так это выискивает для себя такое место, где можно упасть сидя и перевести дух от нахлынувших эмоций.

И вот такое место, этим, вышедшим из здания и из себя человеком обнаружено, – такие места, как правило, находятся строго напротив по выходу из таких зданий (уж очень предусмотрительные и по своему предупредительные гады занимают свои рабочие места в таких зданиях), – и он, этот взволнованный человек, с решимостью никому его не уступить, прямиком к нему направляется и совсем прямо сейчас на него всем своим весом бухается и застывает в одном созерцательном положении. Так проходит некоторое время, находящееся в прямой зависимости от выведенности из себя этого человека, до прибытия в это здания и неподозревающего за собой таких черт склочного и невыносимого для других людей характера, и он, этот человек, принимается соображать.

– А я как оказывается, та ещё скотина! – усмехается этот, постепенно пришедший в себя человек, чему поспособствовал этот его взгляд на себя со стороны тех выносимых людей из этого небоскрёбного типа здания, в чьих служебных обязанностях прямо прописано, выявлять не подходящих по всем местным корпоративным статьям людей (что это за кодекс такой, никто не знает) и выносить их мозг бесконечными придирками, прописанными внутренними служебными инструкциями.

Правда, сейчас на месте этой, ещё той скотины, находился другой человек, что не отменяет того, что он не меньшая скотина, и его волнение было вызвано совсем другим вопросом. А что его так взволновало, то, скорей всего, то, что сейчас находилось у него в руках и своим видом действовало ему на нервы. Хотя уже не так сильно, как при первом ознакомлении, и этот выведенный из здания человек, вполне возможно, что после точно такой же идентификации себя, как скотины, немного успокаивается (что взять с такой скотины, как он, да ничего, и от этого понимания себя становится легче дышать) и решает спокойно ещё раз изучить те анкеты, которые ему вручили в этом здании напротив, в отделе по трудоустройству.

– Нет, конечно, их понять можно, они, если не всё, то многое должны знать о человеке, претендующего на одно из мест. Но, бл**ь, не с такими же презирающими всё и вся лицами! – присевший на скамейку человек, для начала немного выпустил из себя пара и уже затем взялся за изучение вручённых ему бумаг в этой службе по трудоустройству. А как только он взялся покрепче за эти анкеты, то вот сразу же ему на глаза попадается ранее незамеченный сюрприз, в виде вложенной между анкетами визитницы. Молодой человек, что поделать, таков уж нами и отделом кадров рассматриваемый человек, приметив эту визитницу, отделяет её от остальных бумаг, приближает к себе и читает: «Пространство и время, две константы, лежащие в основе всех изменений».

– Ну это я и без таких красочных подсказок знал. – Горько усмехнулся молодой человек, взглядом обратившись в своё не слишком отдалённое прошлое. Это когда он прибыл из провинции в этот миллионный город (обычная история) вслед за своей большой любовью, Верой (так уж обстоятельства жизни распорядились), чтобы естественно покорить этот город. Что казалось лёгкой и вообще пустяк задачей, когда самая главная жизненная цель уже достигнута и любит тебя чрезмерно – это как уже можно догадаться, сама Вера.

Тогда спрашивается, зачем всё это нужно и разве счастье не обретают в шалаше. На что наш герой, пока не раскрывающий своё имя по причине его малой значимости (но с большими амбициями), может привести только версию Веры. А так он, если честно, ничего не имел против того, чтобы обрести счастье в шалаше, откуда он выходил бы только по большой надобности – ну там рыбки наловить на ужин или собрать местную дань с зайцев и медведей, обязавшихся доставлять к столу медку и ягод. В общем, по заверению Веры, её, конечно, всё устраивает в её молодом человеке, и лучше уже ничего для её комфорта и счастья не придумаешь и не найти, но она уж такая воображала, что не может на одном месте спокойно усидеть и ей хочется двигаться вперёд. И она очень крепко надеется на то, что и её молодой человек, в ту же сторону, что и она смотрит.

И, конечно, он туда же смотрит и готов всё бросить и поехать за ней на край света, даже если это вроде бы она должна делать (по домострою) и по всюду за ним следовать. Ну да ладно, время нынче не то, что вчера, и оно многое что поменяло и переставило с ног на голову. И если Вере так хочется проявлять инициативу, – там (имеется в виду большой город) больше возможностей проявить себя и быть отмеченной за свой талант (Вера как и все романтические натуры жила театром), – то её молодой человек ничего не имеет против. Вот только нужно дома все дела уладить, а ты давай, езжай и устраивайся. А я скоро. На чём и порешили.

Вот только, – а так всегда и бывает, – они не слишком рассчитали время для сборов и разборов своих дел по месту, и если Вера убыла в большой город в точности по своему расчёту, то её молодой человек несколько подзадержался и сумел освободиться от всех своих забот и дел только спустя месяц (на работе потребовали двухнедельную отработку, домашние вдруг надумали переехать и пришлось принимать участие в этом деле, и всякие другие дела по мелочам).

И вот после месячной разлуки он прибывает на поезде в большой город и …Вон она Вера, такая потрясающе необычная, и хотя она всё такая же, идеальная, молодой человек не полностью её узнает и его сердце от страха сжимается, не веря в то, что вот эта, до чего же чудная и прекрасная девушка, и есть его Вера. И молодой человек, выйдя на перрон, даже боится сделать к ней первый шаг, с глупой улыбкой глядя на неё.

Но Вера, хоть с виду и претерпела такие шикарные изменения, само собой в потрясающую сторону, всё-таки всё та же прежняя Вера, которая влюблена в него до сих пор, чертовка, и вечно над ним потешается.

– Ну ты и оборвыш, – окинув своего молодого человека оценивающим взглядом, подвела свой оценочный итог Вера. Правда, на одном она не остановилась и, глядя на своего молодого человека чуть наклонив в сторону голову, принялась рассуждать, – вот что делает с человеком транспорт. Небось, садился в него вполне себе приличным молодым человеком, ухоженным, все брюки в стрелках и выглажены, и рубашка пахла одеколоном, а стоило пару суток потрястись в вагоне, то и былой сообразительности, и порядка, уже как не бывало. Одна сплошная взлохмаченность в голове, перекос в ногах и боюсь, что и в голове тоже нет порядка, а одно только помутнение рассудка и головокружение. – И Верин молодой человек уже был готов впасть в отчаяние, как Вера раскрывает свои объятия и, с укором во взгляде посмотрев на него исподлобья, шепотом говорит: «Ну иди же ко мне, дурачок, я так скучала».

А вот теперь голова молодого человека и вправду заголовокружилась, да с таким умопомрачением, что он и не заметил, как они покинули перрон вокзала и оказались почему-то в каком-то летнем кафе. Правда, Вера, заметив это вопросительное удивление своего молодого человека, вдруг спохватившегося за своё осознание реальности, быстро ему всё объяснила. – Сейчас у нас в театре аврал, вот я и замоталась, ничего тебе не приготовив. Так что по-быстрому здесь перекусим и домой. – А молодой человек и не возражает, когда он от одного её присутствия рядом так счастлив. Да и судя по её аппетитно смотрящему на него взгляду, то она и сама сильно по нему проголодалась.

И молодой человек берёт её за вторую руку (первую он и не выпускал) и, глядя Вере в глаза, хочет ей сказать такую незабываемую и прямо сердцем высказываемую откровенность, что закачаешься, но не успевает, сбитый этим треклятым телефоном, который принялся голосить. Вера с сожалением переводит свой взгляд на телефон, лежащий на столе, затем с ожиданием понимания смотрит на своего молодого человека и говорит: «Ты же у меня понятливый, сам понимаешь, все мои друзья хотят знать, как я счастлива». Для молодого человека, конечно, это новость о наличии у Веры тут друзей, но он не придаёт этому большого значения и, бросив взгляд на телефон, со словами: «А куда я денусь», выпускает из своих рук Веру.

А Вера только этого и ждала, и она, оказавшись на свободе, хватается за телефон и, переполненная довольством и радостью, начинает в него на всех словесных парах щебетать. А её молодому человеку только и остаётся кивать ей в ответ, когда она решает заручиться его поддержкой или сослаться на его мнение.

– Да прибыл. Как встретила? Ты ещё меня спрашиваешь. До сих пор дух перевести не могу, и наверняка догадываешься, почему. – Заливается радостью Вера, смешливым кивком указывая молодому человеку в сторону трубки – вот же дура, нашла о чём спрашивать. А вот молодой человек в этом вопросе не столь категоричен и придерживается другой, несколько отличной от Вериной позиции – для него это её почему, пока что выглядит абстрактно и не получило физического выражения. И он начинает уже хмуриться, когда Вера слишком увлеклась разговорами по телефону и уже на пятый звонок принялась отвечать. И хорошо, что его Вера такая к нему приметливая и заботливая, и она, приметив такую неустроенность на лице своего молодого человека, задерживает своё пристальное внимание на нём, затем, не слушая, на полуслове отключает говорящего ей в телефон абонента, и тем же, что на перроне, мерным голосом, спрашивает его:

– Устал с дороги?

– Угу. – Кивает он, а дальше … А это дальше просто словами такое бурление чувств и разума, отодвинутого на задний план, не рассказывается, никогда неощутимо и невозможно что-либо понять, даже если пытаешься нащупать нити осмысления происходящего в эти мгновения счастья, которые в реальности и не мгновения, а целые вехи и периоды жизни, в свою временную протяжённость. – А дальше… – пытается вспомнить он, и не вспоминается. А всё потому, что он возвращается в нынешнюю реальность, в которую его возвращает изменение внешних контуров его нахождения на скамейке – рядом с ним присел человек и тем самым привлёк к себе его внимание.

Молодой человек поворачивает своё лицо по направлению присевшего рядом с ним, на скамейку, человека, и далеко не заходит в своём внимании к нему, остановившись на болтающемся конце его ботинка ноги, которую он закинул на другую ногу и таким образом о себе сигнализировал.

– Как думаешь, – обращается к молодому человеку, присевший в его соседство человек, – есть там сейчас кто-нибудь, кто отложил все дела или просто мимоходом остановившись у окна, смотрит из этого небоскрёба на нас. – Молодой человек переводит свой взгляд на здание напротив, бегло пробегает по нему взглядом и даёт свой ответ. – Вполне вероятно.

– А какова вероятность того, что этот человек при виде нас, не впадёт на наш счёт в заблуждение, а точнее, не перепутает нас? – спрашивает молодого человека его сосед и не из прежнего своего независимого вида положения, а он развернулся к нему и заглянул ему в лицо. И вот тут-то молодой человек вдруг обнаруживает, что его сосед и по совместительству собеседник, до чего схоже в одежде с ним приодет. И хотя он видит в нём только то, что сверху, он не сомневается в том, что и всё что ниже также выглядит, как и у него. К тому же ботинки он уже видел, и теперь только догадался, почему они остановили на себе его взгляд – они своей похожестью и заворожили его взгляд и мысли, пытающиеся разобраться, что их так в этих ботинках насторожило. А оно вон что оказывается.

Ну а что насчёт самого этого собеседника, то, как уже стало понятно и это было дано понять, то он был знаком молодому человеку на скамейке. Ну а само знакомство с ним произошло путём стольких стечений обстоятельств, и возможно что, невероятных случайностей и событий, решивших настоять на этой встрече, что впору говорить об их предопределённости и ни в коей мере не о случайности всего произошедшего.

Так вначале они друг на друга натолкнулись в поезде и при этом не кратковременно, столкнувшись в тамбуре, когда один выходил из туалета, а другой заждался этого по сидельца и надолго его запомнил, а определённо памятливо, раз между ними произошёл свой знаковый разговор. Затем, когда их дорожки разошлись по причине разности пункта конечного следования, они спустя долгое время, достаточное для того чтобы забыть об этой встрече и можно было считать, что уже встретиться не реально, да и зачем это нужно, опять же вдруг сталкиваются друг с другом на одной из городских дорог, в парке. И эта встреча только удивляет и пока что мало что объясняет, хоть и начинает видится со своим судьбоносным подтекстом, о котором если задуматься, то ещё больше возникает вопросов, чем ответов на них. А вот говорить о том, что если звёзды зажигаются, то это кому-то нужно, здесь совершенно не в тему, да и причём тут звёзды, когда встреча произошла днём, а пить до звёздочек уже и сил нет.

Ну и как завершающий штрих этого неожиданного во всех смыслах знакомства, эта третья, сегодняшняя встреча, которая кардинально отличалась от двух прежних встреч тем, что она была спланирована не судьбой или случаем, а о ней позаботились сами участники этой встречи, где один обозначил своё место нахождение, а второй, если у него возникнет необходимость в этой встрече, всегда сумеет первого там найти. А тут к тому же всё так удачно совпало, где второму участнику этой встречи, тому, у кого возникла необходимость в ней, а не тот, кто свои точные координаты нахождения в такое-то время, там-то обозначил, как раз и понадобилось в это место прибыть и там усилить для себя необходимость с кем-нибудь переговорить.

Ну а почему так сложно ведётся об этих людях повествование, без использования их имён, тогда как было куда как легче их понимать и идентифицировать с именами, то дело в том, что и они об этом удобстве насчёт друг друга не позаботились с самой первой встречи. А когда второй раз встретились, то за всем этим постигшим их удивлением, опять не поспешили демонстрировать в себе эту, здорово живёшь, культурность. Да и в общем, их и так всё устраивало и совсем не чувствовалась необходимость называть друг друга по именам, когда одного «ты» было достаточно.

Ну а на третьей встрече, можно сказать закрепляющей всякое знакомство, с переходом на новый уровень общения, как-то вообще не пристало что-то менять в своих взаимоотношениях, так удачно приведших к этой встрече. И если бы чего-то было не так, и была какая-то недоговорённость, то эта встреча и не состоялась. А раз она состоялась и прямо сейчас происходит, то какая быть может идти речь обо всех этих условностях, придуманными людьми сами себе на уме, теми же джентльменами. Коих на дух не переносят эти встретившиеся меду собой люди, явно мыслящими иными категориями ума и культуры.

– Эти джентльмены в своей родословной не знают никакой меры, а как любят перед всеми другими джентльменами выпендриваться своим титулами и связями, в том числе и не брачными, то тут если бы не придуманный ими самими этикет и желание других джентльменов на том же перечислении своих титулов настаивать, то им бы давно морду набили. А так они, чувствуя прописанными законодательными актами поддержку своей говорливости, пока не выговорят все свои титулы, то и не успокоятся. – Примерно так они рассуждали.

– Я и герцог, – с напыщенной физиономией, примется перечислять свою титулованность, и так уж и быть, самобытность, этот джентльмен, – и кавалер таких-то и таких степеней внимания к своей персоне со стороны Её величества. Плюс ни в коем случае нельзя забывать о подвязке, которую я ношу всегда с собой. Мало ли какие бывают случаи, и она всегда может пригодится великосветской даме, оставшейся без чулок, когда её муж нежданно из похода возвращается, и практически сразу, после того как только кратко представится перед незваным гостем (джентльмены никогда не говорят о себе пунктуально, то есть напрямую, а лишь только со стороны), этим много титульным джентльменом: «Сэр, в первый раз вас вижу у себя дома и в спальне моей супруги, Анны, прошу великодушно меня извинить за эту спонтанность и спешку мыслей, я только что с дороги. Будем знакомы, я сэр Баламут, большое сердце. Рыцарь без страха и упрёка со стороны незамужних великосветских дам», не дожидаясь от него своих должных пояснений (видно, что устал с дороги и ему желается по скорее во всём разобраться, чтобы пригласить этого незваного сэра выкурить по трубке под рюмку коньяка), требовательно смотрит на свою супругу, Анну, – это значит так ты встречаешь в моё отсутствие столь приятных гостей?! Вообще отбилась от рук, паскуда, стоя перед ним в одном неглиже, – и само собой начинает в лице негодовать, заметив недочёты в её внешнем виде.

– Если уж так спешила приветствовать этого столь приятного во всём джентльмена, – вон как он хладнокровно себя держит и даже глазом не моргнул, когда я тут заскочил с саблей наголо, а он стоит только в одних подштанниках, сразу видно благородство, – то тогда почему не натянула на себя чулки, которые придают столько эффекту. – Переполнился негодованием на Анну её доблестный супруг, сэр Баламут каких в Йоркширских лесах редко встретишь.

И вскоре бы Анне несдобровать, не найди у себя в кармане подвязку этот не представленный сэру Баламуту сэр. – Позвольте не объясняться и не объяснять, возможно превратно вами понятую ситуацию с вашей супругой, в таком непозволительном виде представшей перед своим доблестным супругом, нежданно-негаданно вдруг домой заявившемся. – Обратился к сэру Баламуту этот позабывший вдруг о всех своих титулах и представлениях сэр. – Такое положение вещей не требует для себя объяснений и пояснений, когда и так всё предельно ясно для бесконечно уверенного в себе, честолюбивого мужа, не знающего поражений на любых фронтах, для которого любая тень сомнений в сторону его супруги недопустима (она своим недоверием порочит его славное имя и честь). И только для мужа и самого бесчестного, не имеющего никогда честного имени, и тогда, чего о нём заботиться, у него всё равно к тебе не будет никакого доверия и возникнут вопросы, потребуются объяснения. – Со скромным достоинством посмотрев на сэра Баламута, закончил свою речь скромно умолчавший свою роль во всём этот деле неназванный сэр.

Здесь сэр Баламут хотел было задуматься над скромностью этого сэра, но тот его опередил, преподнеся этот скромный подарок, подвязку, почему-то сэру Баламуту. А сэр Баламут, явно растерявшись, да и к тому же не нужно забывать о его долгой дороге, приведшей его в разрозненность мысли, берёт и не отказывается от этого подарка – возможно сэр Баламут ко всему прочему, крайне прижимистый человек, и не выпускает из своих рук, всё что в них попадает.

И вроде бы как ситуация разрешилась благополучно и сэры могут пойти выкурить по трубке табаку, а Анна, наконец-то, привести себя в должный порядок (в самом деле, сколько можно своим раздетым видом нервировать сэра Баламута, которому может быть неприятно видеть, как его новый друг, не представившийся сэр, смущается при виде всего того, что она тут выставила напоказ), но стоило этим великолепно себя чувствующим сэрам посмотреть на Анну, на которой от злости лица нет, где она переполненная негодованием на обоих сэров, не сводит своего взгляда с подвязки в руках сэра Баламута и совершенно не понимает, зачем она ему (хотя, конечно, догадывается, – леди Гамильтон задарить, – но сейчас, когда на ней чулок нет, она об этом с него спросить не может, а тот, что за невыносимый сэр, этим пользуется), как их и понесло в раскатистый смех.

А у Анны на фоне этого смеха закатилась своя смешливая истерика, которая привела к тому, что с неё начало сползать ночная рубашка и оголяться то, что вывело из себя сэра Баламута, вынужденного задержаться в спальне с леди Анной, которой, по словам сэра Баламута, срочно потребовалась хорошая трёпка, – сам видишь, какая невыносимая стерва, – в результате чего он пошёл на негостеприимный шаг и отправил не представившегося сэра одного на веранду, в одиночестве курить трубку.

Но мы слишком отвлеклись, углубившись в исторические аналогии и пора бы вернуться к нашим по особенному знакомцам, кто на дух не переносит всех этих джентльменов, из-за их не знающей меру удержи себя представлять и представляться. И при этом все эти джентльмены терпеть могут лишь только одно, когда только одни джентльмены о себе много возомнят и, перечисляя своих предков достижения, представляются. А спроси ты их о том, что они сами из себя представляют, то они и понимать вас уже перестали, носом от вас воротя, – я только свой йоркширский терьер понимаю и ко мне с вашим непонятным языком не следует подступаться. Я всё равно ничего не пойму и звать вас предпочитаю не знать и обходить стороной.

В общем, эти наши знакомцы были далеко не джентльмены и, скорей всего, поэтому, они были не понимаемы джентльменами, так же как и они ими, – понять не могу всех этих джентльменов, а в ответ звучит своя аналогия: понять не могу всех этих не джентльменов, что б свет на них всех клином сошёлся. – Ах, так! – всё-таки иногда, когда джентльмены себе такие спектрально-лучевые фокусы позволяют, они и не джентльменами понимаются. А как понимаются, так им и идёт ответка. – Да что б ты всю жизнь одной своей постной рожей в зеркало восторгался и на одной овсянке жил! – А джентльмен и не поймёт, как не джентльмен узнал о его скрытых желаниях. И если первая часть пожелания в сторону джентльмена нисколько его не задела и была принята как должное, то вот второе пожелание, которому придерживаться не всем джентльменам посредствам, так проредило ряды джентльменов, что они все повывелись и теперь их и не встретишь.