В актовом зале пахло елкой и шоколадными конфетами. Третий по счету и последний утренник для малышей мы отыграли. Было весело, и я совсем забылся.
Спектакль ставили по сказке “Теремок”, но с небольшими изменениями. Вероника Степановна, наш художественный руководитель, добавила в сценарий забавные диалоги, так что мелюзга визжала от восторга. Мы дружно звали Деда Мороза и минут десять орали “Елочка, зажгись!”. Чуть глотки не сорвали. А все потому, что ответственный за свет трудовик последние несколько дней ходил на бровях. У него, видите ли, католическое Рождество. И не поспоришь, он у нас немец. В конец-концов свет зажгли, и началась канитель вокруг елки.
Сначала собирали мелюзгу по парам. То еще занятие. Пока одних строишь, другие разбегаются. Наконец, завели хоровод и полчаса нарезали круги вокруг елки. Теперь “В лесу родилась елочка” неделю будет сниться.
Потом по сценарию Волк и Медведь должны были затеять небольшую драку за подарки. Деня так вошел в роль, что со всей дури зарядил мне в нос. Ну, я тоже кое-что в актерском мастерстве понимаю…
Снегурочке все же удалось примирить увлекшихся Волка и Медведя, и мы получили по огромной бутафорской конфете.
Всякий раз перед спектаклем Вероника Степановна непременно напоминала нам не забыть вернуть в костюмерную эти самые конфеты. А мы с Денисом шутили, что после последнего спектакля их обязательно съедим. Деда Мороза играл тот самый Семенов Сергей, о котором грезили почти все наши девочки. Уж я-то знал наверняка. Высокий и широкоплечий парень из выпускного класса, только он мог донести мешок с подарками, да и то не без нашей помощи. А на роль Снегурочки выбрали хрупкую и белокурую Леру с нашей параллели. Она просто вне конкуренции со своей длиннющей косой толщиной в руку.
Из-за нее-то в нос мне и прилетело. Деня, видимо, счел свой грушевидный нарост не столь изящным, вот и решил уравнять ставки.
Гримеркой нам служила тесная каморка за актовым залом. Переодеваться приходилось по очереди, по два-три человека.
Девчонки убежали в гримерку первыми, а пацанов заставили подметать засыпанный конфетти пол в зале. Все халявили и быстро смылись. А я не особо торопился. Было немного грустно, что всех этих ребят дома ждали родители, подарки, о которых давно мечтали, разнаряженная елка, куча новогодних салатов, или что они там едят на праздники.
У нас в Никитском в холле стояла искусственная елка, украшенная старыми поблекшими игрушками. Подарки обычно дарили всем одинаковые. Что-нибудь для школы и набор шоколадных конфет-ассорти. В новогоднюю ночь наверняка будем сидеть у телевизора с парой унылых воспитателей. А унылыми они будут обязательно, так как их в этот всеобщий праздник оторвут от семьи или веселой компании и заставят дежурить с кучкой никому не нужных пацанов.
Поэтому я не торопился завершать свой настоящий новогодний праздник, который прямо сейчас подходил к концу. Я постоял еще немного в актовом зале, обошел елку, поправил на ней цветную гирлянду с надписью “Счастливого 1997 года!” и только после этого направился в гримерку. Там застал лишь Дениса. Остальных унес новогодний буран.
Мой напарник полностью одетый, с сумкой на плече тоже был готов слинять. Он отдал мне ключи, пробурчал пожелание веселого Нового года и убежал. Я остался один.
Окон в гримерке не было, кроме одного – для видеопроектора. Мы притащили сюда пару лавок, чтобы было где присесть и сложить вещи. На пыльной полке, рядом с забытым кем-то барахлом, стояла старая настольная лампа. На стене кусок зеркала.
Стащив верхнюю часть костюма, я включил лампу и начал стирать с лица грим остатками ваты и кремом, забытым кем-то из девочек. Ватный тампон давно превратился в серую жирную массу, а я все не решался заглянуть в зеркало.
В последнее время я избегал любых отражающих предметов. Но смывать грим вслепую совсем никуда не годилось.
Ну ладно. Неделя прошла тихо, никаких девчонок из потустороннего мира. В конце концов, может я и привыкну к этой новой сверхспособности. Или как это называть?..
Я наконец посмотрел на свое отражение. Грязные разводы живописными пятнами покрывали лоб, щеки и даже уши. Темные круги вокруг глаз напоминали маску Зорро. Я поиграл бровями, сморщил нос и скосил левый глаз. Сдавайтесь, негодяи!
Из хлама в углу вытащил сломанную указку, отвел в сторону левую руку и сделал резкий выпад, тыча воображаемой шпагой в своего противника в отражении. Рассекая воздух указкой, я воскликнул:
– Защищайтесь, сударь! – отпрыгнул назад и вскочил на лавку. – Ах, так! А что вы скажете на это? – я прыгнул вперед и уколол типа из зеркала в плечо. – Ну, что же вы, струсили? Ага!
– Сам ты струсил, – вдруг услышал я голос.
От неожиданности я выронил указку и попятился назад. Как назло, под ноги попалась лавка, и я с грохотом свалился на пыльный пол. В спину что-то больно ужалило, а сверху припечатало деревянной шваброй. Кто-то заливисто расхохотался.
– Кто здесь? – выдавил я из себя.
– Я здесь.
– Кто, я?
– Ты идиот, а я Надя.
– Я тебя не вижу.
– Конечно, не видишь! А встать и посмотреть ума не хватает. Я же говорю – идиот.
Я медленно встал и заставил себя посмотреть в зеркало.
Она была там. Абсолютно реальная, все в том же белом платье в горошек.
– Что ты там делаешь?
– Ничего не делаю. Смотрю, как ты дурачишься.
– Ты на самом деле там, или это мне кажется?
– Нет, тебе не кажется, ты идиот, – Надя продолжала смеяться.
– Ладно, хватит обзываться, – я покраснел.
– Ну, а что ты стоишь, как замороженный, и трясёшься от страха?
– Посмотрел бы я на тебя в такой ситуации.
Я замолчал, разглядывая ее отражение.
– Как это возможно? – мой голос предательски дрогнул. – Это фокус какой-то?
– Я не знаю. Просто я здесь, и мне тут нравится. Не нужно каждый день ходить в школу и видеть всех вас – придурков. Я могу попасть куда угодно, ну, или почти куда угодно.
– Но ты в больнице! Я видел тебя всего пару дней назад. Ты в коме.
– Я уже давно здесь, и совсем я не в коме.
– Я был в больнице сто раз, и ты все время была там. Лежишь неподвижно на кровати, к тебе присоединен аппарат искусственного питания. Я брал тебя за руку, но ты ничего не чувствуешь.
– Ты брал меня за руку?
– Ну, да!
– А зачем?
– Ну, просто… – я не знал, что ответить. – Ну, так наверно все делают, когда пытаются общаться с коматозниками.
– Я не коматозник!
– Ага, ты живее всех живых. Только вот я тебя что-то не вижу в этой комнате. Я вообще не понимаю, как это возможно. Может быть, я сам с собой разговариваю?
– Нет, со мной.
– С людьми в зеркалах только ненормальные разговаривают.
– Я уже давно заметила, что ты один из них.
Ого! Неплохо для приведения.
– А ты вообще как туда попала? – я подошел поближе к отражению.
– Не знаю. Просто захотела и ушла от вас всех. Вы меня допекли!
– Не понял. Как ушла? Куда ты ушла?
– Да я и сама толком не представляю… – голос девчонки наконец смягчился. – Просто само собой получилось. Я была дома. В тот вечер я очень расстроилась. В школе все было просто ужасно! Ну, ты и сам знаешь… – она посмотрела на меня, и я отвел взгляд.
– В общем, случилось так, что я очень долго смотрела в зеркало, – продолжала она. – У нас в родительской спальне есть большое зеркало, почти с мой рост. Я рассматривала свое отражение и мечтала… ну, это глупо, наверно… В общем, всегда хотелось, чтобы за зеркалом был параллельный мир, похожий на наш, но другой. Как бы это сказать… перевернутый. Чтобы он был добрее и чище. Чтобы там все было лучше, чем здесь. Так хотелось попасть туда, в зазеркалье, убежать от всех! Тогда я представила, как делаю шаг и оказываюсь там. А потом шагнула и… оказалась! – Надя вся светилась. – Он существует! Представляешь, как здорово! Здесь все совсем по-другому.
Я помолчал, разглядывая ее радостное лицо.
– Ты говоришь, там все по-другому. А как по-другому?
Вдруг заскрипела дверь, и в каморку ввалилась недовольная Вероника Степановна.
– Я уже целый час жду, когда ключи вернут! А ты еще даже грим не смыл!
– Я сейчас. Уже скоро.
– Даю тебе десять минут. Жду в коридоре, – строго сказала она и захлопнула дверь.
Я посмотрел в зеркало – кроме меня там теперь никого не было.