Почти неделю удавалось избегать разговоров с Надей. Мы сидели в разных концах класса. Я не подходил, и она тоже больше не пыталась заговорить со мной. Я уже привык сидеть за последней партой с Сашкой, которого почти сразу начал называть Воробей, но его это, кажется, только веселило. Я проводил с ним много времени, и мы быстро сдружились.
Обычно мы встречались с Воробьем в сквере по дороге в школу и болтали о том о сем. Я неизменно подначивал его на разговоры о рыженькой Вике – его безответной любви. И он делился самым сокровенным, ничего не подозревая.
– Я в нее влюблен чуть ли не с первого класса, представляешь? Мы даже дружили раньше… пока она не решила, что я ее недостоин. Она живет тут неподалеку, в соседнем дворе. Каждое лето мы тусим в одной компании, и между нами опять… все налаживается. Но как только начинается школа, она перестает меня замечать, – Сашка тяжело вздохнул и пнул пустую пачку из-под сигарет. Он их вечно где-то находил. Увидит, и обязательно пнуть надо. – Я не могу ее понять. Она ведь классная девчонка… И что мне со всем этим делать?
Да выкинуть ее надо из головы раз и навсегда. Тут все ясно.
Ему я, конечно, такого не сказал.
– Попробуй пригласить ее куда-нибудь.
– Ха! Пригласишь ее… Да к ней вообще не подойти, когда она со своей свитой. Они потом месяц надо мной стебаться будут.
– Ну, не знаю. Может, напиши ей тогда?
– Нет! – Сашка поморщился. – Я уже писал как-то… Она эту записку чуть ли не всему классу прочитала.
Вот зараза! Какого черта ты все еще о ней думаешь?
Я бы, пожалуй, избавил тебя от бесполезных страданий, только что же мне есть тогда?…
– Ну подожди, может быть она еще… разглядит тебя.
Или пожалеет, когда в очередной раз станет скучно.
После таких разговоров Сашка зевал и жаловался, что уже который день не высыпается. Я же, наоборот, приближаясь к школе, чувствовал себя все лучше. Так было и в четверг, когда мы завалились в класс на математику. Я уже начал располагаться за нашей партой, как вдруг послышался стальной голос математички:
– Я не разрешала пересаживаться. Две недели тебя не было, а теперь собираешься веселиться с этим охламоном. Будешь сидеть со Ступаковой.
Паучиха!
Я нехотя поплелся на прежнее место. Нади еще не было.
Я заволновался: а вдруг все повторится, как в тот вечер? Вдруг и сегодня не смогу себя контролировать?
Я до сих пор не понимал, почему мое тело тогда слетело с катушек.
– Привет, – услышал я за спиной.
Не проронив больше ни слова, Надя села рядом. Мое присутствие ее, кажется, не смутило.
Достав учебники, соседка принялась сосредоточенно точить карандаш. О чем она сейчас думает? Наверняка обо мне. Почему тогда молчит? Я был уверен, что она сразу накинется с расспросами. Что ж, тем лучше. Буду делать вид, что ничего не произошло.
Прозвенел звонок. Наталья Георгиевна вышла к доске. Потрясая пачкой бумаг и стреляя злобными взглядами, она принялась отыскивать новую жертву. На этот раз жребий пал на Надю.
– Я проверила ваши работы, – сказала Наталья Георгиевна тихим стальным голосом. Ее рот исказила полуулыбка. – Некоторые, как всегда, отличились умом и сообразительностью. Ступакова, ты слепая?! – вдруг гаркнула она. – Что за бестолочь! Встань, когда с тобой разговаривают!
Надя медленно встала из-за парты и уставилась себе под ноги.
– Ты не можешь переписать задание в тетрадь? Тут думать не надо, Ступакова, – Математичка выплюнула фамилию, как ругательство. – Тупить не надо! Тебя не учили писать в прописях? Копировать значки, черточки, палочки?!
Надя стояла неподвижно, и лишь пальцы ее руки мелко дрожали. Я посмотрел на эти тонкие, вымазанные чернилами пальцы и неожиданно для себя самого выпалил:
– Наталья Георгиевна! Тут вот какое дело…
Окончание фразы я так и не придумал.
Математичка нехотя оторвала взгляд от Нади. Та схватила сумку и опрометью бросилась вон из класса.
– Ступакова!
Но Надя уже скрылась за дверью.
– И что за дети пошли…
Наталья Георгиевна внимательно посмотрела на меня. Я выдавил самую благодушную улыбку. Внутри что-то хрустнуло, и в следующее мгновение у меня на носу появилась горбинка. Математичка подняла бровь и поджала губы.
Гадство! Похоже, спалился! Черт дернул впрягаться за эту неумеху!
– Ну, хорошо, – процедила сквозь зубы Наталья Георгиевна, – открываем учебники.
Я поспешил спрятаться за книгой.
Если математичка поймет, что я знаю ее маленькую тайну, наверняка захочет избавиться от меня. Свидетели и тем более конкуренты ей не нужны. Я уже встречал вампиров страха, но до сих пор удавалось держаться в тени и не переходить им дорогу. Вот и сейчас нужно затаиться, а я, как идиот, полез на рожон. Может, обойдется? Откуда ей знать о таких, как я? Сами-то меняться не умеют.
……
Я увидел Надю в коридоре после урока, и на этот раз все-таки пришлось с ней заговорить.
– Ты так быстро убежала, что оставила свои вещи на парте, – я сгрузил ей в руки учебник, тетрадь и охапку ручек. – Не уверен, что нашел все твои ручки. Там все разлетелось....
– Спасибо, – Надя опустила глаза и прикусила губу.
– Математичка просто взбесилась!
– Некоторые люди ведут себя очень странно… – отозвалась Надя и многозначительно посмотрела на меня. Я резко отвернулся.
Да что она за человек? Почему чувствую себя таким уязвимым, когда она рядом?
– Мне пора, Сашка ждет, – буркнул я и пошел прочь.
– Опять убегаешь? – бросила она, но я не оглянулся. – Ты думаешь, я не знаю, кто ты?
Я остановился.
– Ты это о чем?
– Я многое про тебя знаю.
– Что за чушь! Ничего ты не знаешь!.. И вообще, нечего знать!
– Я наблюдала за тобой!
– Что?
– Я наблюдала за тобой, когда ты спал, когда ты болел.
Я не знал, что ответить. Кровь бросилась в лицо, в висках загудело. Я силился выдавить хоть какой-то звук, но горло словно стянуло в тугой узел. Надя отвернулась явно собираясь уходить.
– Постой! – наконец смог выдохнуть я, сбрасывая оцепенение. – Стой! – я схватил ее за руку. – Что ты знаешь?
Она резко отдернулась. Помедлив, опустила руку в сумку, достала альбом и сунула мне.
– И что это за…
Не слушая больше, она побежала и скрылась за поворотом.
– Эй!
Да что за чертовщина? Я повертел в руках ее подарок.
Ах, этот альбом! Я уже знал, что увижу там.
Рисунки. То ручкой, то цветными карандашами, и всюду я. На первой странице – я с разбросанными по подушке волосами корчусь на кровати. На следующей – я, скрючившись, с ногами, подтянутыми к подбородку. Потом отдельно крупным планом зажмуренные глаза и морщина на переносице. Листаю дальше. Двенадцатое ноября, 11:45, мое лицо крупным планом. Та же дата, но уже 16:15. Поза не изменилась, и даже выражение лица осталось прежним, но губы стали заметно полнее. А в 18:20 на носу появились веснушки. Тринадцатое ноября, 12:10, опять мое лицо вполне узнаваемо, но если обратить внимание на детали… Дьявол, как говорят, кроется именно в деталях. Я листал страницу за страницей. Казалось, художница прорабатывала всевозможные варианты носов, губ и ушей, но я прекрасно знал, что это мои губы, носы и уши, запечатленные в разные промежутки времени. И чтобы не возникало никаких сомнений, везде стояли дата и время. Она рисовала меня всю неделю, пока был без сознания. Я в каждом ее рисунке!
Да, она действительно знала много.