По части женщин я был знатоком, знал себе цену и знал отношение к себе.
Мужчины и женщины существовали лишь для того, чтобы со всей глубиной наслаждаться друг другом.
Я полностью вписывался в современный мир, вырвавшийся из черных веков ханжества.
Я находился в поре наилучшей зрелости, еще не увидевшей дальнего предела.
Неудачный брак показал, что семья мне не нужна.
Впрочем, полностью неудачным он называться не мог: несмотря на давление жены, мне удалось уклониться от детей.
По существу, из-за моего нежелания стать отцом мы и разошлись.
Детей я не любил и в них не нуждался; хрестоматийные доводы про стакан воды в старости вызывали у меня смех.
При моем темпе жизни, обусловленном недобрыми реалиями двадцать первого века, я не был уверен, что доживу до старости. Борьба за существование отнимала слишком много сил.
Я думал, что, скорее всего, рухну где-то на бегу и даже того не замечу.
Но если мне все-таки было суждено дожить, я не сомневался в своей грядущей обеспеченности.
То есть в случае жизненной удачи – ради которой я работал, как вол на руднике – я не сомневался, что в старости смогу нанять прислугу. Такую, которая не только подаст пресловутый стакан, но покажет упругую попку и даже позволит ее ущипнуть.
Только ущипнуть; насчет дальнейшего я иллюзий не строил.
Ведь даже сейчас, здоровый и нестарый, я ограничил контакты с женщинами до одного раза в неделю, и то не каждую.
На большее меня не хватало.
«Женским днем» у меня стала суббота, стоящая в центре выходных.
То есть позволяющая слегка аккумулироваться до и отдохнуть после.
Вероятно, такой график многим показался бы недостаточно интенсивным, но мне было не восемнадцать лет и даже не двадцать восемь.
В молодости, конечно, я предавался излишествам, да и после расставания с женой пустился во все тяжкие.
Но в последние годы все изменилось.
Я незаметно для себя устал от жизни.
Мне приходилось слишком интенсивно работать, чтобы конкурировать с молодыми, которые делали походя то, на что мне требовалось время. Меня поджимали снизу и давили сверху: директор фирмы был на десять лет моложе меня.
Разумеется, я был на порядок умнее недоучек с дипломами ВЭГУ, но борьба за себя – одного против всех – отжирала слишком много ресурсов.
На моем месте кто-то мог устроиться проще и спокойнее.
Но я не хотел жить «как-нибудь», я не видел причин, по которым не имею права жить лучше остального большинства.
Я знал, что по личным качествам превосхожу многих и не собирался этого скрывать.
Я любил хорошо поесть и недешево выпить, прилично одевался и даже в пекарню за горячим хлебом ездил на машине.
Кроме того, я до сих пор не оставил надежду вырваться из района, где во дворах гугочут немытые азиатские жены, и оказаться среди относительно приличных людей. Переезд в нормальное место с сохранением площади, к которой я привык, требовал существенной доплаты, поэтому я работал гораздо больше, чем было нужно для просто хорошей жизни.
В итоге одна женщина один раз через неделю оказалась оптимальным вариантом, выполняющим гигиеническую функцию, но не высасывающим лишнего.
И, кроме того, не слишком накладным в материальном аспекте.
Решение этой задачи при современном уровне информационно-коммуникативного пространства не составляло проблем, допускало разные варианты.
Я мог найти постоянную партнершу, причем какую угодно, на свой вкус.
От семейной, которой осточертели и муж и дети, до чистой «чайлдфри», которые стали появляться даже у нас.
Но после некоторых опытов я стал приверженцем секса на один раз.
Причем не из-за стремления к новизне; хотя новизна тоже когда-то входила в число приоритетов.
Корнем зла являлся общий быт, который убивает все, что дарит постель.
Идеальным был вариант, при котором с партнершей можно соединиться без воспоминаний о прошлом и дум о будущем, получить все возможное и дать в ответ еще больше – а потом отправить ее домой на такси, не заботясь о продуктах для ужина и выносе вечернего мусора, себе заказать пиццу по телефону.
Я очень любил женщин, по отношению к ним имел целый комплекс чувств.
Прежде всего, конечно, меня томило вожделение, рожденное потребностью тела.
Я никому этого не говорил – да и откровенничать было не с кем – но я вожделел почти всех женщин, попадающих в поле зрения.
Если желания не возникало, это означало лишь то, что в данный момент я болен или сверх меры удручен.
Не желал я только свою непосредственную начальницу, руководителя отдела продаж компании «СТС Урала» – лилейно тонкую тридцатитрехлетнюю, одинокую и бездетную, женщину по имени Ралина.
В школе со мной училась девчонка, которую звали так же, но она была башкиркой. Свое имя она ударяла на последнее «А» и страшно злилась, когда произношение перевирали.
У той РалинЫ были слишком широкие плечи и слишком маленькая грудь, но губы выглядели обещающе.
Однажды во время новогодней дискотеки, которая – за неимением иного места – проходила в спортзале, я ее поцеловал. Но идти со мной в физкультурную раздевалку РалинА отказалась, мы остались добрыми друзьями.
Начальницу называли с нажимом на «И», на башкирку она не походила, вообще казалась непонятно кем.
Наша дружба была теплой: мы не только пили кофе в комнате отдыха, но иногда после работы я подвозил Ралину домой, поднимался к ней и пил чай.
Стремясь досадить и директору и московским владельцам фирмы, Ралина не только прикрывала мои отлучки, но помогала делать деньги «мимо кассы»: проводила в отчете продажу по более низкой цене, чем заплатил клиент, а разницу я обналичивал в свой карман.
Как она это делала – при том, что бухгалтерша имела обычную ориентацию и вряд ли была чем-то ей обязана – я не знал, просто был благодарен.
Помимо плотской радости, женщины дарили эстетическое наслаждение.
Я обожал смотреть, как партнерша раздевается и еще больше – как одевается.
Женщин – правда, женщин, а не бесполых кошелок учительского пошиба в вязаных кофтах – я искренне уважал.
Ведь нужно было обладать недюжинной энергией и сильной верой в себя, чтобы оставаться женщиной в дикарской стране, где существо противоположного пола до сих пор считается чем-то средним между посудомоечной машиной и рожальным автоматом.
С этой точки зрения идеалом виделась Ралина, которая всегда прекрасно одевалась, радовала ухоженностью и выглядела инкарнацией одной утонченной российской актрисы, имеющей те же инициалы .
Но самым главным, основополагающим чувством, которое я испытывал к женщинам, была жалость.
Жалость всеобъемлющая, рожденная многими параметрами.
Начиная от того, что женщинам приходилось существовать в мире, приспособленном для дубинообразных мужчин, и кончая сочувствием к боли, которую каждая из них вынуждена терпеть каждые четыре недели на протяжении лучших лет жизни.
Многокомпонентная любовь к женщинам побуждала меня заботиться о своих гостьях с первой минуты до последней.
Будучи довольно экономным, ради них я не скупился.
После всего, происшедшего между нами по взаимной договоренности, я всегда отвозил женщину туда, куда ей требовалось.
Если по какой-то причине я не мог – или не хотел – садиться за руль, то вызывал и предоплачивал такси.
Я не мог отправлять своих мимолетных подружек домой на общественном транспорте.
В нашем городе «маршрутки» были полны вонючих стариков, которые моются раз в неделю земляничным мылом.
А комфорт последействия казался мне необходимым для женщины, разморенной любовью.
Относительно разморенности я говорил без лукавства.
Мнение, будто женщина не может испытать оргазм во время первого полового акта, порождено христианско-коммунистическими химерами.
Конечно, в советские времена – когда супруги не снимали пижам, даже в собственной спальне – вряд ли кто-то мог расслабиться с новым мужчиной. Причем хоть в первый раз, хоть в сто первый.
Но чувственно свободная представительница слабого пола, смеющаяся над лозунгом «В СССР секса нет!», стала иной.
Она всегда могла принять полную дозу наслаждения, потому что умела расслабиться, отключить голову и включить другое.
Такая женщина превосходила меня.
Даже при лучшем стечении обстоятельств сам я мог получить желаемое от силы два раза.
Иногда третий выходил утром – если мы с гостьей нравились друг другу до такой степени, что она оставалась ночевать. Но результаты, разделенные ночью, не могли суммироваться.
Да и вообще «несуммируемые» случаи оставались редкостью. Гораздо чаще происходило обратное.
Любой внешний раздражитель: хоть сотовый телефон, заверещавший в передней из сумочки моей посетительницы – сбивал состояние и вынуждал начинать все заново с гораздо бОльшим трудом.
А внезапный перерыв из-за потребности во второй противозачаточной свечке мог отключить питание и оставить меня ни с чем.
Конечно, встречались среди разовых партнерш и женщины «советского образца», которые испытывали ровное удовольствие, не выходя на пик.
Им тоже нравилось быть со мною, некоторые просили повторения, рассчитывая, что во второй раз у них получится. В просьбе я отказывал, ссылался на что-нибудь производственное: единичный случай оставался случайностью, повторение грозило привычкой, а привыкать к кому-то я не хотел.
Обжегшись однажды, я не верил, что длительная связь с женщиной может закончиться чем-то, кроме разочарования.
Для внутреннего покоя мне были нужны новые и новые.
Привыкнув к современным возможностям, я уже не мог представить, как поколение родителей решало проблему взаимоотношения полов, знакомясь лишь на танцах, среди музыки и чужих глаз.
Сейчас все стало просто.
Я выходил на сайт знакомств – точнее, на одно из зеркал, использующих общую базу данных – и сговаривался о встрече.
Потом забирал женщину где-нибудь в городе и привозил к себе.
Проведя некоторое время в постели, мы расставались с чувством взаимной симпатии.
Это входило в рамки нормальных межгендерных отношений.
Ни одна из сторон не требовала от другой чувственно невозможного.
Но встречались женщины, которые выделялись из общей массы, как «Мазерати Куаттропорто» в колонне одинаковых «Рено Логанов».
Вряд ли я мог забыть хоть одну из трех гипертемпераментных партнерш, чьи пики впору было регистрировать по системе, применяющейся при инвентаризации патчкордов.
То есть ставить четыре точки, потом соединять четырьмя отрезками, затем перекрещивать парой диагоналей, после чего «конвертик» означал полный десяток.
Таким я завидовал; на их месте я бы не занимался ничем, кроме секса.
Да и вообще в определенной степени – невзирая на общую жалость – я завидовал женщинам.
Несмотря на определенный русской классикой психотип «чувствительной женской натуры», я понимал, что большинство женщин смотрит на жизнь гораздо проще.
Например, я не просто разделял понятия «любовь» и «секс», но до сих пор любил только свою потерянную жену.
Любил так, что готов был начать все сначала, останься она до сих пор незамужней и бездетной.
Увы, самолет улетел, жена жила той жизнью, какой хотела, и во мне не нуждалась.
Я встречался с кем попало, но не мог представить, что полюблю кого-то еще.
Отдавая тело другим женщинам, я хранил мысли о жене под замком. А они обожали рассказывать о своих мужьях.
Каждая вторая из найденных по тегу «секс на один-два раза» на датинговых порталах, была приличной матерью семейства.
В этом я не видел странного.
Женская чувственность не зависит от актов гражданского состояния и идет по природной тенденции впротивоход с мужской: возникает постепенно и нарастает с возрастом.
И более того, не сдерживая эротизм, женщина становится гурманом, а для истинного гурмана глоток хорошего кофе обжигает в первый раз и отдает горечью при повторении.
Теория насчет привычки к партнерам для достижения максимума тоже кажется несостоятельной.
Привычка ничего не улучшает, лишь убивает имеющееся.
Любой мужчина согласится, что неизвестная женская грудь ласкает ожиданиями, а обнаженная оказывается обычной и просит следующей.
С этим, конечно могут поспорить апологеты «лебединой верности», но их я считаю ущербными.
Впрочем, я никогда не казался себе истиной в последней инстанции.
Живя с женой, я не собирался ей изменять. В нынешний разнос я пошел, оставшись один.
Но размышлять о подобных категориях я не любил; я всегда жил так, как хочется… и пока можется.
Сегодня я встречался с Эшли, которая нашла меня сама и договорилась о визите ровно в полдень.
Целью являлось однократное совокупление, для этого люди и посещали подобные ресурсы.
О себе эта женщина говорила – то есть писала – довольно уклончиво, подробностей жизни не освещала, фотографий не показывала и даже на аватарке имела маску.
Американизированный ник меня не удивлял; лишь единицы присутствовали на сайте знакомств под своими именами, подавляющее большинство маскировалось. Ведь даже одинокий человек мог стесняться своих знакомых или коллег.
Эшли засекретилась сверх меры, однако чутье говорило, что с ней может сложиться не хуже, чем с другой.
Я назывался своим именем: оно в какой-то степени предопределяло отношение, но будучи распространенным, исключало идентификацию по фамилии.
Мой профиль был глубоко рендерированным; я не опасался показывать себя во всех видах, в «закрытых» альбомах демонстрировал главную часть своего тела.
Ведь если в жизни с мужем женщину интересуют ум и характер, то встреча на один раз имеет иные критерии.
Я был высок, строен, почти красив и обладал пенисом совершенной формы.
Эти качества давали возможность не выискивать женщин на один вечер, а выбирать самому из желающих.
Отбирал я тщательно, поскольку понимал, что – ничем не обремененный и обеспеченный жильем – могу оказаться объектом матримониальных притязаний.
Защищая себя от опасности, я отсекал претенденток сомнительного происхождения. Они могли врать про собственные квартиры, а сами жить на съемных или в общежитии при готовности запустить когти в городского холостяка. Впрочем, будучи городским в пятом поколении, деревенских – даже натурализовавшихся – я не переносил на дух.
С женщиной, которая гостиную называет «залом», у меня не могло найтись ничего общего даже в постели.
К сельскому труду и пейзанам как таковым я относился адекватно. После родителей у меня остались десять «соток» чернозема в пятидесяти километрах от города. Из-за близости дремучей реки там тучами вились комары, делая отдых невозможным. Убогий дом сгнил, заброшенный участок я собирался продать, но в последнее время передумал. Качество продуктов, которые предлагались в супермаркетах, приблизилось к нулю. Я планировал, что через пару лет найму на свою землю какого-нибудь беспортошного Ваню из деревни МетелИ: буду платить ему полкопейки, хлестать кнутом за провинности и иметь хорошие овощи к своему столу.
Но опасность представляли не только деревенские коряги и не только полушлюхи с Украины.
Мужчин в этой стране всегда не хватало, приличных было еще меньше и попытаться меня женить могла любая.
Зная, что глубины женской хитрости неизмеримы, при малейшем подозрении я врал, будто женат, но супруга с двумя детьми купается на Гоа. Метод действовал безошибочно: он отсекал желающих поживиться на мой счет и оставлял лишь тех, кто хотел удовольствий.
Большинство любительниц пускалось на поиски в пятницу после обеда.
Эшли связалась со мной во вторник и всем позднейшим я отказал.
Отложил на неделю даже Ольгу, которая сидела на спинке кресла в короткой черной маечке и показывала чисто выбритую промежность.
Такие фотографии – даже при осознании нарочитости – всегда вызывали неуправляемый прилив желаний.
Но я оставался порядочным человеком. Если Эшли заказала меня заранее, то она имела право на приоритет.
Правда, при переписке сегодняшняя гостья вела себя активно, в реальности казалась стушевавшейся.
Это меня слегка удивило.
Обычно я понимал, с кем имею дело, уже в первые минуты.
Несмотря на разнообразие характеров, женщины с сайта знакомств легко классифицировались.
Раскомплексованные ничего не скрывали и не тратили времени зря.
Другие – хорошо воспитанные – пытались держаться достойно, спокойным тоном спрашивали, где находится душ, просили дать чистое полотенце. В ответ я выдавал банный халат: сохраняя образ женатого мачо, я имел дома женский.
Третьи играли по длинно прописанным нотам. С такими мы сначала шли на кухню, пили кофе и грызли печенье, совместно создавали иллюзию давнего знакомства, вводящую в нужную атмосферу.
Шкала была простой, прочие типы сводились к описанным.
Причем, как ни странно, я не мог сказать, что первый оптимален, а третий не обещает ничего путного.
Случалось, что тигрица, готовая совершить соитие на тумбочке для обуви, обрушивала ураган, который не нес ничего, кроме ощущения неуправляемой стихии. Бурно насладившись за десять минут, гостья исчезала, оставив меня ни с чем. Точнее, с вполне определенным чувством неудовлетворенности.
А любительница предварительной беседы за чашкой кофе, привыкнув в ситуации, спокойно переходила в спальню и там дарила несколько феерических часов: со взлетами и падениями, с бешеной скачкой и недвижной лаской, порой даже с фокусами на грани боли.
Странная Эшли – я понял сразу – не подходила ни под один из трех.
Эта женщина знала, что ей нужно, энергично настояла на встрече, сама назначила день и время, явилась точно в срок, причем не просила забрать себя с болота из Нижегородки, а приехала сама.
Но опыт говорил, что с нею что-то не так.