Эпизод второй. «Месть»
Маша взяла меня из приюта для бездомных животных. Я прожил там три дня. Голос сорвал, пока кричал местным добрым людям, чтобы выпустили меня на волю. Не для того я от предыдущих двуногих ушёл, чтобы меня в клетке держали.
Когда в приют пришла Маша, орать я уже не мог. Я повис на прутьях клетки и выл «Песнь о Нибелунгах» на языке оригинала. Мой прежний квартиросъемщик, хотя нет, он был владельцем квартиры, очень любил читать наизусть о Зигфриде и Кримхильде. На немецком. А с кем поведешься, от того и по-немецки заговоришь.
Маша моё знание иностранных языков не оценила, но застыла у моей клетки минут на двадцать. Я никак на неё не реагировал, а женщины это любят. Их это царапает лучше любых когтей. Уйти из приюта без меня она уже не могла. Я казался ей самым несчастным, а сама себе она виделась доброй феей. Где-то так и было. Секунд двадцать восемь. Пока мы не вышли из приюта.
На улице я тут же попытался сбежать. Я хотел свободы. Простой нормальной мужской свободы. Всё-таки природа требовала своего, а этого своего мне никто не давал. Я предчувствовал от Маши червоточину в добром сердце, и сразу же попытался сбежать.
Но я не знал, что у женщин бывает такая жёсткая хватка. Она меня чуть не задушила, но из рук не выпустила. К ветеринару отвезла. Потом домой к себе принесла. Накормила. И тут я сдался. Потом она положила меня к себе на кровать и даже одеялом укрыла. Я сдался ещё раз. На следующий день она взяла отгул на работе, чтобы не оставлять меня одного. Я капитулировал. А когда у меня снова появился голос, и я смог произнести своё первое «О чем ты задумалась в этот поздний час?», Маша заплакала от счастья. Долго меня тискала, держала надо мной с разных сторон свой телефон, потом кому-то позвонила и с ещё непросохшими слезами на глазах рассказывала, как кто-то замяукал. Диалога в тот вечер между нами не случилось. Маша была слишком счастлива.
Потом она недели две угадывала моё имя. Предлагала мне безумное количество вариантов, да и сами варианты безумные, но в итоге догадалась. «Ричард!» – ликующе повторяла она на разные лады дня два почти непрерывно. Хорошая, девочка. Сообразительная. Но впечатлительная слишком.
За четыре года совместного проживания косяков у неё было не так уж много.
Даже тот визит к ветеринару я ей кое-как простил. Я стал мудрее. Лучше владею собой. Спокойнее повелеваю миром. Но вот это инфабезобразие я простить не могу.
Месть моя беспощадна и исключительно жестока. Я сел на подоконник, уставился в окно и замолчал. Игнорировать женщину легко. Игнорировать любящую тебя женщину невыносимо. Но я это вынес.
Она из-за меня не попала на работу. Ходила вокруг меня, причитала, спрашивала, чем она меня обидела, что со мной и ещё что-то про как ей быть и сколько это будет продолжаться. Обычная женская истерика. Знаем. Проходили. Я не поддался. Изображал Сфинкса. Не породу, а того, обездвиженного на века, про которого мы передачу недавно смотрели. Вот и я онеподвижил и смотрел. В окно. А когда она стояла в дверях, я запрыгнул на открытую часть окна с москитной сеткой и на этой сетке повис.
Она сидела со мной весь остаток дня, к телефону даже не подходила, потому что при её попытке взять в руки этот мигающий филиал ящика Пандоры, я мчался к москитной сетке.
Инфакот, говорите? Это мы ещё посмотрим!