Была у нас важенка[5] по имени Омни. Я не умела доить оленух, как мама, поэтому молоко мне разрешали сосать. Обняв Омни за задние ноги, я на несколько минут превращалась в маленького олешка-тугута. Молоко было вкусное и пахло олень им мхом ягелем. Родные говорили:
– Омни твоя мамочка!
Потом важенка постарела. Ноги у неё стали больные, она уже не могла ходить под уздечкой. Колени постоянно обдирались. Мама пыталась помочь Омни, но упрямую болезнь не брали никакие лекарства. Важенка теперь не гуляла со стадом, а бродила возле чума. Я жалела «мамочку» и после обеда делилась с ней лепёшкой. Омни быстро съедала свою половину и, заглядывая мне в глаза, снова тыкалась в мою ладонь…
Как-то раз Омни гуляла на травяном пригорке. Я, как всегда, припасла для неё половинку лепёшки. Иду и вижу: Омни дерётся с большой худющей собакой. Я закричала что было сил, а когда увидела, что бок важенки красный и с него свисают клочья разодранной шерсти, закричала ещё сильнее. Подбежала и кинула в дерущихся горсть мелких камней.
Вдруг послышался выстрел, и я упала от неожиданности. Из-за пригорка вышла мама с ружьём в руках и сказала сердито:
– Что за бессовестный волчище! Уже возле жилья на оленя напал!
Волк отползал в кусты. Мама снова выстрелила, и он перестал шевелиться. Омни, еле переставляя ноги, двинулась к нам. Я радостно бросилась ей навстречу, но мама поймала меня и закрыла рукой мне глаза, шепча в ухо:
– Не смотри, доченька, не смотри…
Я закричала и принялась выдираться из её рук, а мама упорно тащила меня в чум. Лёжа на расстеленных там шкурах, я плакала до тех пор, пока не уснула…
– Омни больше нет с нами, – сказали мне утром.
Я уже знала об этом, но непослушные слёзы тут же закапали.
На улице висела волчья шкура. Я схватила нож и давай её колоть:
– Вот тебе, вот! Из-за тебя не стало Омни!
Немного успокоившись, я долго стояла и молча глядела на пригорок, где только вчера гуляла моя важенка. Потом я часто приходила туда с лепёшкой, делила её надвое. Сначала съедала свою половинку, а после, плача, – половинку «мамочки» Омни…