Владимир никогда не кичился своей дружбой с Валерием Горожаниным – начальником секретно-политического отдела ГПУ Украины, потому что дружба для Владимира была фактом близости душ, а не средством корысти или тщеславия. Но в дни отчаяния, когда ему отказали в визе, и он не мог вернуться к любимой Татьяне в Париж, Владимир всё чаще думал о том, чтобы попросить старого верного друга замолвить за него словечко в ГПУ. Эта мысль пришла ему во сне. Его как будто осенило. Он проснулся среди ночи с ясным и очевидным решением своей проблемы. Но мужская гордость не давала Владимиру написать Валерию в Харьков письмо. Он несколько раз садился за стол, брал чистый лист бумаги, но снова останавливался.
«Запутаешься ты, Володька, в своих барышнях! – вспомнил он слова Валерия Михайловича, когда они пили чай в гостях у Валерия и его супруги Берты Яковлевны. – Тебе, конечно, как человеку творческому, любовный заряд необходим. Но, уж, слишком этот заряд взрывоопасен».
***
Пётр разочарованно вздохнул. Он явно недооценил моральные принципы своего подопечного. Сна здесь явно недостаточно, чтобы Владимир через них переступил.
«Если не хватает сил сдвинуть эту глыбу, значит надо сдвинуть того, кто может повлиять на Владимира», – подумал Пётр и стал перебирать «основных фигурантов дела».
***
Вероника Полонская или, как её звали друзья, Нора, в свои двадцать с небольшим уже была звездой зарождающегося синематографа. Она сыграла одну из главных ролей в фильме «Стеклянный Глаз», премьера которого состоялась в январе 1929 года.
С Владимиром она познакомилась в гостях у их общего друга Валентина Катаева. Поначалу Владимир ей не понравился своей «шумностью», разговорами на непонятные ей темы. Но позже, когда он пригласил её на свидание, она увидела его с другой стороны. Теперь он был необыкновенно мягок и деликатен, говорил о самых простых, обыденных вещах. Она была им увлечена.
Их роман развивался очень бурно. О нём знали все, кроме разве что, законного супруга Норы – Михаила Яншина, её коллеги по МХАТу.
– Лилечка, – обратилась к своей старшей подруге – Лиле Бриг, Нора, обнимая двумя руками чашку с горячим чаем, – мне уже целую неделю видится во сне Володенька. Он просил меня завтра приехать к нему, чтобы сообщить что-то очень важное. Я чувствую, что нужна ему. Если он предложит стать его женой, я соглашусь.
Лиля с высокомерной жалостью посмотрела на Нору:
– Замуж за Владимира? Норочка! Я тебя умоляю! Если ещё месяц назад я бы тебе сказала, что это отличная партия, то сегодня говорю «фи», моя девочка!
Она подошла к серванту и взяла газету «Правда».
– Читай! – протянула она газету Норе. – На развороте.
Нора стала читать разгромную статью Владимира Ермилова.
– Ну, и что? – подняла она взгляд на Лилю. – Это всего лишь статья. Всё наладится.
– Это не всего лишь статья, – возразила Лиля. – Это статья в газете «Правда». А любит он не тебя, а Татьяну Яковлеву, к которой в Париж его, кстати говоря, не пустило ГПУ. А ГПУ, я тебя уверяю, просто так людей под свой «колпак» не берёт.
Нора испугано смотрела на Лилю, которой очень льстило то впечатление, которое она произвела на подругу.
– Ну, сама посуди, – продолжила Лиля, – визу не дали, из РАППа выперли… Ещё недолго и в каталажку загремит, как неблагонадёжный. И тебя, молодую да раннюю, вместе с ним. Тебе оно надо?
– Нет, Лиля! – твёрдо возразила Нора. – Я его люблю! Я ему нужна и буду с ним, если он сам этого захочет.
– Когда ты замуж в 17 лет за Мишку выходила, тоже, наверное, так думала?
***
– Норочка! Ты сделаешь меня самым счастливым человеком, если согласишься стать моей женой! – тихо произнёс Владимир, стараясь добавить в свой низкий голос побольше нежности.
Сомнения снова одолели Нору. Она ждала этого признания уже давно и была готова броситься в объятия Владимира сразу, как только услышит от него эти слова. Она не раз мечтала об этом дне, представляла, как это будет. Но сейчас страх и сомнения охватили её. Она была готова разделить с ним его славу, деньги и почёт, но совсем не планировала разделять его страдания…
– Норочка, любимая! – не поверил своим ушам Владимир. – Ты мне отказываешь?
– Нет, конечно! Я очень рада, – залепетала растерянная Нора, – но сейчас не самое подходящее время для всего этого. Моё супружество, твои неприятности в РАППе… Давай подождём, пока всё наладится.
Нора накинула на плечи лёгкое манто, которое подарил ей Владимир в начале весны, и направилась к дверям, пытаясь избежать неприятного для неё разговора.
– Если ты сейчас выйдешь за дверь, меня ты больше никогда не увидишь, – спокойным голосом произнёс Владимир.
Нора на мгновение остановилась, но затем решительно открыла дверь.
Владимир спокойно встал с кровати и подошёл к столу. В его душе не было ни страха, ни боли, ни капли сомнения. Напротив, он всё решил ещё вчера. Если она скажет ему «нет», он сделает это. Он даже ловил себя на мысли, что в глубине души ждал и надеялся на этот ответ, чтобы с «чистой совестью» избавится, наконец, от всех страданий.
Он взял в руки пистолет и, приложив холодный ствол к сердцу, не раздумывая нажал на курок…
***
– Эх, женщины! – пробормотал Пётр, наблюдая, как из под безжизненного тела Владимира вытекала густая багровая лужа. – И вы нас обвиняете в бесчувственности!
***
Валерий Михайлович шагал по коридору московского ГПУ, куда его вызвали, чтобы предложить новую должность, когда из кабинета с табличкой «Визы» он услышал отборный мат. Он открыл дверь и заглянул внутрь.
– Что за контрреволюционный лексикон в стенах ГПУ? – строгим басом произнёс Валерий.
Человек, поднимающий с пола, по которому разлилась огромная лужа, мокрые папки, повернулся на голос:
– Валерий Михайлович! Рад тебя видеть! Да вот незадача. Крышу только вчера отремонтировали, а сегодня она опять протекла, зараза буржуазная!
Валерий наклонился и поднял с пола первую попавшуюся папку, чтобы положить её на стол, но фамилия на обложке привлекла его внимание.
– Сам-то к нам какими судьбами? – спросил Валерия сотрудник ГПУ, продолжая собирать мокрые папки.
– Приглашают к вам перевестись, – ответил Валерий, читая содержимое папки.
– Так чего медлить? Давай, переводись!
– Да, нет, Иван Фролович, в Харькове у меня каждый день контрреволюция пасть разевает, а здесь бумажки одни. Кстати, а почему этому товарищу визу в Париж не дали? Три заявления и на всех отказ. Вроде бы наш человек, поэт революции, ленинец.
– Директива вышла. Особое внимание уделить мастерам слова, чтобы их заграничное мракобесие не одолело, – пояснил Иван Фролович. – Вот и оберегаем их, как можем, от империалистического Запада.
– Слушай Фролыч, – по-дружески обратился Валерий, – а давай, выпустим его в Париж, чтобы он всех западных мракобесов на нашу пролетарскую сторону переманил своим огненным слогом?
– Да, этот сможет!
– Ну, так, что? Договорились?
– Не могу, Валерий Михайлович! Директива!
– Ну, не хочешь помочь старому другу, не помогай! – улыбнулся Валерий. – Директива дружбы важнее. Я понимаю.
Он положил папку, развернулся и направился к двери. В дверях он остановился и повернулся к Фролычу:
– А знаешь, какое мне место предложили в московском ГПУ? Я, пожалуй, соглашусь. Ты прав. Эта должность будет на десять порядков выше, чем начальник секретно-политического отдела ГПУ Украины.
Убедившись, что Фролыч услышал последние слова, Валерий вышел за дверь и зашагал дальше по коридору, загибая пальцы.
«Раз, два, три», – считал он.
На счёте «пять» из дверей отдела выдачи виз выбежал Фролыч.
– Валерий Михайлович! Валерий Михайлович! – пробормотал он, догнав Горожанина, – Я тут подумал, в директиве написано «рекомендуется», это же не прямое указание. А если он и впрямь империалистов завербует, так я ещё и медаль получу?
– Конечно, получишь. Я сам об этом позабочусь, – Валерий похлопал Ивана Фроловича по плечу и довольный собой зашагал дальше.
– Обязательно дам ему визу, – прошептал вслед уходящему Валерию Фролыч, – сразу, как только он пришлёт новое заявление.
***
Пётр разочарованно выругался. Он организовал вызов Горожанина в Москву, устроил потоп в кабинете выдачи виз, заставил Валерия поднять нужную папку. А этот мягкотелый пролетарий струсил! Надо бы в его жизни какую-нибудь пакость устроить, но сейчас нужно решать более насущные проблемы. Как уговорить Владимира написать новое заявление в ГПУ?
***
– Владимир Владимирович, я могу с Вами поговорить?
Владимир повернулся, перед ним стоял малозаметный гражданин в кожаной куртке и грязных сапогах.
– Вы кто? – прямо спросил Владимир.
– Я – Казимир Ястремский, член ГПУ города Харькова. Меня прислал Горожанин Валерий Михайлович, – ответил незнакомец.
– Валера? – встревожился Владимир. – Не беда ли с ним приключилась?
– Нет. Валерий Михайлович в порядке. Чего и Вам великодушно желает. Он просил сообщить, что Ваше заявление на визу в Париж одобрено и просил его ещё раз продублировать.
– Экий же ты чудак! – удивился Владимир. – Зачем же его дублировать, если оно одобрено?
– Оно, если позволите, кануло в пучине природного катаклизма и не подлежит дальнейшему визированию по причине достижения им состояния непригодного для использования, – ответил незнакомец.
– Кудряво говоришь, Казимир! Не по-нашему, не по-пролетарски! – Владимир похлопал собеседника по плечу. – Передай Валерию Михайловичу или тому, кто тебя на самом деле послал, что я два раза в одну закрытую дверь не стучу.
– Четыре! – поправил собеседник.
– Что четыре? – не понял Владимир.
– Четыре раза в одну закрытую дверь не стучите. Три-то раза уже постучали. Чего бы четвёртый-то раз не стукнуть?
Владимир ничего не ответил, повернулся и зашагал дальше по улице, размахивая тростью.
– А ведь она выйдет замуж! – крикнул ему вдогонку Казимир. – И не по любви, а по отчаянию.
Владимир еле заметно вздрогнул и продолжил шагать, делая вид, что не слышал собеседника.
Слабый стук в дверь заставил Владимира вздрогнуть.
«Норочка!» – подумал он и бросился к дверям.
– Ты? – удивился Владимир, увидев перед собой вместо любимой женщины Казимира Ястремского.
Прошло больше полугода с их единственной встречи, но Владимиру казалось, что он видел этого человека буквально вчера. На нём была та же куртка и такие же грязные сапоги.
– Надо поговорить, – решительно сказал Казимир, буквально втолкнув Владимира в комнату.
– Какого чёрта! – возмутился Владимир. – Ко мне сейчас дама пожалует!
– Об этом и будет разговор.
Владимир в растерянности смотрел на этого недоросля, который смел командовать им, человеком со стальным характером и убеждениями.
– Да кто ты такой, чёрт побери? – своим громогласным голосом завопил Владимир.
– Много чертыхаешься! – ответил Казимир. – В Бога не веришь?
– Нет, конечно!
– Тогда мне трудно будет тебе объяснить, кто я такой! – Казимир задумался. – Я тот, кто твои стихи учил как минимум десять своих жизней.
– А! Поклонник! – снисходительно произнёс Владимир.
– Какой ещё, к ядрёной фени, поклонник! – выругался Казимир. – Да, меня тошнит от твоих стихов!
– А зачем учил? – удивился Владимир.
– Чтобы экзамены сдать. После твоей смерти заботами Горожанина Валерия Михайловича твоё имя войдёт в историю, как поэта революции, и детей в школах будут заставлять учить твои стихи.
– А ты почём знаешь, что будет? – Владимир с недоверием посмотрел на собеседника.
Казимир посмотрел на свои ладони, несколько раз сжал и разжал кулаки:
– Нет времени объяснять. Я не смогу долго находиться в материальном теле.
В этот момент в дверь постучали. Владимир повернулся на стук, а когда повернулся назад к Казимиру, чтобы сказать, что ему пора убираться восвояси, того уже не было.
– Привидится же такое! – пробормотал Владимир и открыл дверь.
На пороге стояла Нора, как всегда прекрасная и обворожительная…
***
Пётр был в отчаянии. Никакими усилиями он не мог сдвинуть ход истории. И вдруг он вспомнил слова своего друга Антона: «Сценарий «игры» может быть, каким угодно, но якорные события остаются неизменными. И не важно, каким путём, но игрок к ним придёт всё равно».
«Ну, конечно! Смерть великого поэта и писателя – это якорное событие. И оно должно произойти именно здесь и сейчас».
Пётр снова собрался с силами, чтобы материализоваться ещё хотя бы на минуту.
***
После недолгого разговора с Норой Владимир спокойно встал и подошёл к столу. Выдвинув ящик, он достал свой Маузер, который ему подарил начальник секретного отдела ОГПУ по фамилии Агранов, проверил патрон в патроннике и приложил ствол к груди.
Вдруг он почувствовал чужие руки поверх своих. Владимир поднял глаза. Перед ним снова стоял Казимир.
– Что, Владимир Владимирович, сдохнуть решил? – прямо спросил Казимир, держа свои руки на пистолете Владимира.
Владимир в растерянности ничего не мог ответить.
– Раз хочешь – сдохни! – сказал Казимир и сам нажал на курок.
Прогремел выстрел. Тело Владимира с грохотом рухнуло на пол. Послышался женский крик и быстрые шаги. Казимир, не дожидаясь, когда откроется дверь, торопливо вылез в окно.
На следующий день все газеты написали о неожиданной смерти великого поэта революции. Поговаривали, что его убил какой-то сотрудник ГПУ, мол, слышали голоса в его комнате перед выстрелом, и кто-то рассмотрел вылезающего из окна человека. Но предсмертная записка Владимира, написанная покойником собственноручно, сняла все вопросы.
***
Пётр открыл глаза в капсуле погружения. Над ним стоял Борис Моисеевич.
– А Вы большой оригинал, Пётр! – не зря я выбрал именно Вас, – Вы, конечно, вытащили бедолагу из «Овощехранилища», но убив его своими руками, Вы потратили всю свою «астральную массу». Ещё один такой номер и его место в преисподней займёте Вы. И достать Вас оттуда уже никто не сможет.
– Но иначе его было не спасти! – ответил Пётр, поднимаясь со своего места.
– Я знаю, – улыбнулся Борис Моисеевич, – поэтому я и дал его Вам, посмотреть, как Вы будете выкручиваться. Самоубийства известных людей – события якорные. Многие игроки мечтают побыть медийными персонами, не подозревая, что с большой вероятностью угодят в «Овощехранилище». И дело даже не в самоубийствах. Деньги и слава толкают к пороку, а порок ведёт к растрате «астральной массы». Намного проще оставаться чистым душой с медяком в кармане, чем сохранить непорочность, будучи властелином человеческих душ.